IY. Кто и когда написал письмо Филократу

Я думаю, приведенные выше факты заслуживают серьезного внимания и достаточно доказательно свидетельствуют, что «Письмо Аристея» повествует о реальных событиях перевода книг Ветхого Завета на греческий в Александрии Египетской в 284/5 г. до н.э..

Но кто и когда написал это послание?

Как ни парадоксально, но факт неприятия и отрицания подлинности этого исторического документа сторонами, в большей или меньшей степени опирающихся в своей культурной и культовой практике на тексты, о переводе которых идет речь в письме, является косвенным свидетельством того, что авторство «Письма…» принадлежит представителю иной культуры, иных религиозных и философских убеждений, а именно – эллинизму.

И хотя в настоящее время преобладает мнение, что автором документа является эллинизированный еврей, живший, скорее всего, в Александрии – есть все основания считать автором письма именно Аристея, грека по происхождению, телохранителя царя Птолемея Филадельфа.

Теория о принадлежности авторства письма одному или нескольким представителям иудейской диаспоры Александрии основывается прежде всего на якобы проеврейской настроенности автора. Его истинная цель при этом обозначается как завуалированная пропаганда иудаизма. Таковым автор письма видится в основном христианским или тяготеющим к христианству исследователям. Представители же иудаизма, наоборот, полагают, что знания религиозной практики и традиции иудаизма у автора весьма поверхностны, а собственные толкования не выходят за пределы обычной банальности.

Но указания на проеврейскую настроенность автора, с одной стороны, и недостаточную его осведомленность в еврейской традиции, с другой, как раз и позволяют предположить, что автор послания не был эллинизированным евреем – но, скорее, эллином, подпавшим под сильное влияние иудаизма. Причины такого влияния на Аристея видятся, во-первых, в повседневном окружении молодого воина, значительную часть которого могли составлять воины-иудеи; во-вторых, – в достаточно сильных впечатлениях от посольства в Иерусалим и личной встречи с первосвященником Елеазаром.

В чем, однако, конкретно проявляется пропаганда иудаизма в письме?

О вероятных причинах освобождения иудеев царем Филадельфом, который преследовал при этом свои сиюминутные и долгосрочные цели, равно как и о мотивах перевода закона иудеев на греческий, сказано выше.

В качестве следующего аргумента обычно указывают на чрезмерное внимание, которое автор письма уделяет описанию Иерусалима, устройству храма и порядку богослужения, а также своих бесед с первосвященником Елеазаром.

Причина таких несоразмерностей может заключаться, однако, в том, что письмо составлялось Аристеем, как на основании собственных воспоминаний, так и с привлечением материалов государственного архива, о чем, собственно, и сообщает автор послания.

При этом, кроме записей царских бесед с толковниками, Аристей мог использовать также и отчет о собственном посольстве в Иерусалим, который, весьма вероятно, был составлен им, ибо такой порядок был заведен еще при Александре, от методов управления которого Птолемей Сотер стремился унаследовать все лучшее. Во всяком случае совершенно не логичным выглядит предположение, будто царская канцелярия не требовала вовсе никаких отчетов о поездках послов – в то время, как «цари управляли всем при посредстве указов и с великой осмотрительностью», сохраняя в архивах копии всех бесчисленных документов.

Собственно, этот способ компиляции и является главной причиной разнородности и разностильности письма, которое, по сути, является вовсе не письмом, но компилированным изложением интересующих автора и его читателя событий, которые только фиксируются и пересылаются в форме документа частной переписки. Там, где Аристей основывается на собственных воспоминаниях – он краток, где он берет за основу документ из архива – он следует ему почти дословно.

Поэтому представляется вполне естественным, что материал отчета о поездке в Иерусалим, составленный более двух тысяч лет тому, воспринимается современным читателем как проеврейский. Тогда как на самом же деле, это почти этнографические записки, которые имели своей целью, по возможности широко и основываясь именно на отличиях, характерных для этого народа и этой земли, представить страну посещения. Известно, что таким образом писались книги большинства греческих историков этого и более ранних веков. Такие отчеты составляли полководцы и флотоводцы Александра, совершавшие самостоятельные походы. Приблизительно в это же время были написаны по-гречески египетским жрецом Манефоном «История Египта», вавилонским жрецом Бероссом «История Вавилона». Во всех этих документах, записках, историях встречалась масса неточностей, непроверенных данных, слухов и несообразностей, которые, однако, привлекали любознательных греков, во всяком случае, не менее, чем факты совершенно достоверные.

Следует учесть также и то обстоятельство, что данное письмо Аристея к брату не было первым и единственным. Еще ранее, как мы знаем из самого письма, Аристей направлял брату послание, в котором историю евреев освещал, видимо, с совершенно противоположной стороны, основываясь на труде египетского жреца Манефона. Поэтому у Аристея вполне могло возникнуть желание как-то уравновесить, объективировать более раннее изложение за счет другой крайности – ибо согласно греческому мировоззрению, лучшее – это мера.

Никаких черезмерностей нет, по всей видимости, и в описании пристального интереса царя Птолемея к толковникам из Иерусалима. Традиция общения царей с мудрецами, в особенности с мудрецами вновь завоеванных стран (каковой и являлась по отношению к Египту Иудея) известна, во всяком случае, от времен Александра. И для Птолемея Филадельфа эта беседа, думается, была не менее важна и любопытна, чем беседа с гимнософистами для Александра Великого (Антология кинизма, М., Наука, 1984, с. 271 – 273). Кроме того, у царя была прямая политическая заинтересованность в этой встрече, о чем говорилось выше, царь был весьма молод и еще непосредственно реагировал на неординарные события. Поэтому толковники и были приняты незамедлительно и по самому высокому рангу. Да и день был праздничный, как известно.

Помимо этого, цель царей – и Сотера, и Филадельфа – могла состоять также в том, чтобы указать греческим мыслителям из Музейона, что царская власть, в общем-то, восточной страны, имеет возможность и готова опереться и на восточных мудрецов – например, иудейских, как эта опора уже отчасти была сделана на египетское жреческое сословие. Царь-отец и царь-сын хотели заблаговременно уравновесить ситуацию, указав всем старым и нарождающимся элитам их настоящие места в структуре нового государства.

Нельзя исключать и того, что влияние иудаизма как на автора письма, так и в самой Александрии могло значительно усилиться вследствие естественного интереса к доселе недоступной книге в период непосредственно после осуществления перевода Ветхого Завета на греческий – и именно эта тенденция, возможно, отразилась в письме, которое, конечно, было написано спустя несколько лет или даже десятилетий после описываемых событий. На реальность такого временного зазора указывает, в частности, упоминание совместного правления «этих царей» Сотера и Филадельфа как события достаточно удаленного от момента написания текста письма.

Учитывая же то обстоятельство, что во время описываемых событий телохранитель царя Аристей, вероятнее всего, был близким по возрасту Птолемею Филадельфу молодым человеком 22 – 30 лет, разумно предположить, что «Письмо…» было написано в период между 281 и 246 г.г. до н.э.. Впрочем, не исключено, что письмо могло быть написано даже и после смерти Птолемея Филадельфа – однако, едва ли позднее 236 г. до н.э. Наиболее же вероятной представляется датировка письма 281 – 275 г.г. до н.э.

О том, что «Письмо…» было написано человеком близким к царскому двору, и содержание его не противоречит историко-политической ситуации в Иудее и Египте именно 284/5 г.г. до н.э. говорит, во-первых, – прекрасная осведомленность автора о придворных и административных порядках в Александрии времен правления первых двух царей династии Птолемеев. Во-вторых, описанное автором письма довольно благополучное и мирное существование Иудеи с ее де-факто автономией при главенстве первосвященника и практически безоблачными отношениями между эллинами и евреями характерно для весьма непродолжительного периода от завоевания Иудеи в 301 г. до н.э. Птолемеем Сотером до возобновления притязаний на Палестину со стороны Селевкидов в 274/5 г. до н.э.. Вполне достоверно и описание храма, данное Аристеем.

Не лишне напомнить еще раз и том, что исторические реалии «Письма Аристея», сомнения в достоверности которых возникли лишь в конце XXYII в. н.э., воспринимались как подлинные всеми древними авторами независимо от их религиозной и национальной принадлежности.