И. С. ТУРГЕНЕВУ 13 февраля 1865. Петербург
Февраля 13-го/65. Многоуважаемый Иван Сергеевич, П. В. Анненков передал мне еще неделю тому назад, чтоб я выслал Вам братнин долг за "Призраки", триста рублей. Об этом долге я и понятия не имел. Вероятно, (1) брат мне говорил о нем тогда же, но так как память у меня очень слабая, то я, разумеется, забыл; да и прямо это меня тогда не касалось. И жаль мне очень, что я не знал об этом долге еще летом: тогда у меня было много денег, и я наверно тотчас бы Вам, без Вашего требования, его выслал. Боюсь, что теперь очень запоздал. Но в эти 8 дней выходила книга (январская), да к тому же я едва на ногах стоял больной, а между тем так как в исполнительном по журналу деле я почти один, то, несмотря на болезнь, хлопотал день и ночь. Не скрою тоже, что и денег было мало, у нас подписка запоздала и теперь только с выходом 1-ой книги повысилась. В последнее время, с 28 ноября, когда вышла наша сентябрьская книга, по 12 января (выход январской) я, в 75 дней, выдал 5 номеров, в каждом номере средним числом 35 листов. Можете представить, каких хлопот это стоило, и это одно уже Вам даст понятие, во что я теперь обратился? Сам не знаю: я какая-то машина. Теперь буду иметь время не 2 недели, а уже месяц на издание книги. Надеюсь сделать журнал по возможности интересным. Долгов много: очень трудно будет, но выдержу год, и к следующему году станем твердо на ноги. Вы писали мне, что удивляетесь моей смелости в наше время начинать журнал. Наше время можно характеризовать словами: что в нем, особенно в литературе - нет никакого мнения; все мнения допускаются, всё живет одно с другим рядом; общего мнения, общей веры нету. Кому есть что сказать и кто (думает по крайней мере) что знает, во что верить, тому грех, по-моему, не говорить. Насчет же смелости - отчего не сметь, когда все говорят всё, что им вздумается, когда самое дикое мнение имеет право гражданства? Впрочем, что говорить об этом. Вот приезжайте-ка, да поприсмотритесь на месте к нашей литературе - сами увидите. В последнее время было, впрочем, несколько литературных явлений, несколько замечательных. 3-го дня вышел 1-ый номер "Современника" с "Воеводой (Сон на Волге)" Островского. Не знаю, что такое; еще не читал, за корректурами сидел; одни говорят, что это лучшее, что написал Островский, другие не знают, что сказать. Посылаю Вам при этом через контору Гинцбурга перевод в 300 руб. Анненков говорил, что Вы нескоро к нам приедете. Правда ли это? Кстати: удивляюсь, почему Вы считаете, что рассказ Ваш "Собака" (которого я не читал) так маловажен, что выйти с ним теперь значит повредить себе в литературе. Странно мне это, Иван Сергеевич! Разве Вы можете повредить себе, хотя бы и маловажным рассказом? Ну что ж из того, что явится Ваш маленький рассказ прежде большой поэмы? Кто ж не писал маленьких рассказов? До свиданья. Вам наипреданнейший Федор Достоевский. (1) было: Конечно
252. С. Н. ФЕДОРОВУ
Милостивый государь, 24 февраля в 10 часов вечера я получил от Вас телеграмму такого содержания: "Высылайте четыреста рублей. Нуждаюсь. Обещали в январе. Телеграфируйте в счет. Так не оставлю. (2) Степан Федоров". Собственно для того, чтоб не было от Вас других телеграмм, телеграфировал я Вам на другой день. Получите приличный ответ. (3) Вот этот ответ. Во-1-х, позвольте Вам (4) заметить, что ко мне лично, к Федору Достоевскому, Вы не имели ни малейшего права высылать телеграммы с приказаниями: высылайте четыреста руб., и с угрозами в конце: Так не оставлю. Да и никто никогда еще так не писал мне.... <от>ношения, слава богу, знают. Да и к чему тогда ко мне телеграмма? Я разве брал у Вас деньги или пользовался когда Вашим трудом? Ясное дело, что Вы приняли меня за наследника и собственника. Иль, может быть, Вы оттого телеграфировали мне, что я Вам уже раз отвечал и обещался уплатить в январе. Помилуйте, родственник Вашего должника, хотя и близкий, но относительно наследства совершенно посторонний, - обещается Вам от своего имени (а у меня имя честное) постараться уплатить, даже обнадеживает сроком (хотя в сроке (5) и сам ошибается), обещается для этого не щадить ни сил, ни способностей, - и всё это из чужого долга, - да я думал, что за эту решимость вести дела меня даже, может быть, кто-нибудь поблагодарит или, по крайней мере, даст мне (довольно неопытному в этих делах) время всё это устроить, а между тем мне же присылают телеграмму - извините меня - с грубой угрозой. Ясное дело, что Вы потеряли ко мне доверенность и не хотите более в этом деле моего посредничества. Стало быть, хотите действовать по закону. Ваша полная воля; но опять скажите, для чего же присылать мне тогда (6) такую устрашительную телеграмму, с такими обидными выражениями? Я никогда у Вас ничего не брал, ничего Вам не был должен. Для чего же Вы меня стращаете и даже срамите? Жалею о том, что Ваш труд остался неоплаченным, но отвечать лично я за него не могу, (7) - даже старанием и желанием помочь, потому что Вы сами не имеете ко мне доверия, что доказывает Ваша телеграмма. Как только Вы хотите действовать иными путями, я очевидно тотчас же становлюсь в стороне, потому что сам я в этом деле сторона. Примите уверение в полном моем уважении. Ваш покорный слуга Федор Достоевский. 25 февр./65. (1) начало письма не сохранилось, до слов: не писал мне - печатается по первой редакции (2) далее было: Подписано Степ<ан> (3) далее было: и сегодня же (4) далее было: милостивый государь (5) было: в этом (6) вместо: мне тогда - было: после этого (7) далее было: тем более, что
|
