МЭН-ЦЗЫ

Мэн-цзы (ок. 372—289 до н. э.) — видный философ-конфу-цианец. Развивал идеалистические положения своего учителя, в особенности его идеи о «человеколюбивом правлении». Осуж­дая разложение правящих слоев, их жестокость и произвол по отношению к народу, Мэн-цзы видел в этих идеях средство смягчения социального антагонизма. Он отстаивал положения

Конфуция о «сходстве природы людей» и его учение о «доброй природе» человека.

Нравственные нормы Мэн-цзы считал данными от неба и существующими извечно. Все сущее в мире воплощено в со-· знании человека, поэтому самопознание и нравственное само­усовершенствование и есть познание мира, познание неба.

На основе записей, сделанных Мэн-цзы и его учениками, возникла книга «Мэн-цзы». Отрывки из нее приводятся ниже. Частично использован перевод П. С. Попова, опубликованный в его книге «Китайский философ Мэн-цзы». СПб., 1904.

[О «пути правителя» и «человеколюбивом правлении»]

Мэн-цзы сказал: «Самое ценное в стране — народ, затем уж следует власть, а наименьшую ценность имеет правитель. Поэтому, лишь снискав доверие простолюди­нов, можно стать сыном неба и управлять всей Подне­бесной; лишь удостоившись доверия сына неба, можно стать правителем царства. Если правитель царства на­нес вред власти, то он лишается своего престола и на его место возводится другой (гл. «Цзинсин»).

Разве могут [одни и те же люди] в одно и то же вре­мя управлять Поднебесной, вспахивать поле и засевать его? Должны быть великие люди, сановники, ведающие своими делами, и простолюдины, занимающиеся черной работой, подходящей для людей ничтожных. Если тре­бовать, чтобы человек сам изготовлял все нужное ему, а именно то, что изготовляется различными ремеслен­никами, то это привело бы к тому, что люди без отдыха сновали бы по Поднебесной. Поэтому утверждаю: одни работают умом, другие используют в работе силу своих мышц. Те, кто напрягает свои умственные силы, управ­ляют другими людьми, а те, кто использует в работе силу своих мышц, управляемы другими людьми. Управ­ляемые содержат тех, кто управляет; те, кто управляет, получают средства от тех, кем они управляют. Это все­общий принцип Поднебесной (гл. «Тэн Вэнь-гун»).

Только служилые, если даже у них нет определен­ного занятия, могут иметь устойчивые нравственные принципы. Что касается простолюдинов, то если у них нет определенного занятия, они и не имеют устойчивых нравственных принципов... Поэтому умный правитель

назначает простолюдинам различные занятия, чтобы они непременно имели средства и для достаточного про­питания родителей, и для содержания жен и детей и чтобы в урожайный год они были постоянно сыты, а в неурожайный год могли бы избежать [голодной смерти]. Если после этого он будет побуждать простолюдинов идти по правильному пути к добру, то люди, естествен­но, последуют по указанному им пути (гл. «Лян Хуэй-ван»).

Мэн-цзы сказал; «Почтенный ван! Зачем непремен­но говорить о выгоде. Я буду говорить только о челове­колюбии и долге. Если ван будет говорить о выгоде для своего государства, то сановники начнут думать о том, как достичь выгоды своему дому; и все остальные люди и простолюдины станут думать лишь о том, как достичь выгоды для себя. В таком случае между верхами и ни­зами начнется распря из-за выгоды, а государство ока­жется в опасности... Если долг будет чем-то второсте­пенным, а первостепенным — достижение выгоды, то все сановники и простолюдины не успокоятся, пока не отнимут друг у друга всего. Не бывает так, чтобы чело­веколюбивые дети бросали своих родителей. Не бывает также, чтобы человек, верный свему долгу, ставил сво­его господина и правителя на второе место» (там же).

Что нравится правителю, то непременно нравится простолюдинам. Правители подобны ветру, а простолю­дины — траве. Куда дует ветер, туда и клонится трава (гл. «Тэн Вэнь-гун»).

Мне приходилось слышать, что варвары изменя­лись под влиянием Китая, но я не слышал, чтобы вар­вары изменяли Китай (там же).

[О доброй природе человека]

Гао-цзы сказал: «Природа человека подобна иве, а справедливость — [ивовой] чаще. Воспитание человеко­любия и справедливости подобно выделке ивовых ча­шек» (гл. «Гао-цзы»).

Гао-цзы сказал: «Природа человека не делает раз­ницы между добрым и недобрым, подобно тому как вода в своем течении не делает разницы между востоком и

западом». Мэн-цзы возразил: «Текучая вода действи­тельно не различает востока и запада; но разве она те­чет куда попало, не разбирая, где верх, а где низ? На­клонность человеческой природы к добру подобна стремлению воды вниз. Между людьми нет таких, у ко­торых бы не было стремления к добру, так же как нет воды, которая не стремилась бы течь вниз» (там же).

Если природа человека повинуется естественному движению чувств, то она может стать доброй. Вот что я имею в виду, говоря, что природа человека добрая. И если люди не делаются добрыми, то это не потому, что у них нет наклонности к добру. Ведь у всех людей есть чувство сострадания, есть чувство стыда и негодо­вания, есть чувство почтения и благоговения, есть чув­ство правды и неправды. Чувство сострадания — это [основа] человеколюбия; чувство стыда и негодования — это [основа] справедливости; чувство почтения и благо­говения — это [основа] ли, чувство правды и неправды — это [основа] спссобности приобретения знаний. Челове­колюбие, справедливость, ли и способность приобрете­ния знаний не извне вливаются в нас, а прирождены нам, но только мы не думаем о них (там же).

Мэн-цзы сказал: «В урожайные годы большая часть молодых людей бывает доброй, а в голодные — злой. Такая разница происходит не от тех природных ка­честв, которыми наградило их небо. А случается это потому, что голод погружает их сердца во зло» (там же).

Нет ни одной вещи, которая бы не преуспевала, если только она будет иметь надлежащий уход, так же как нет ни одной вещи, которая бы не погибла, если она не будет иметь надлежащего ухода (там же).

Я ценю жизнь, но еще больше ценю справедливость. Если я не могу иметь и то и другое, то я предпочту справедливость.

Я также ценю жизнь, но есть нечто такое, что ценно более жизни, и потому для сохранения ее не сделаю ни­чего зазорного. Я питаю отвращение к смерти, но есть нечто такое, что я ненавижу более смерти, и потому не уклоняюсь от опасности. Но если для человека нет ни­чего желаннее жизни, то почему бы не прибегнуть ко всякому средству, которое может сохранить ее? Если

для человека нет ничего ненавистнее смерти, то почему бы не делать всего того, что может избавить от опасно­сти?

Если поступить таким образом, то можно было бы сохранить жизнь; но есть люди, которые предпочитают не делать этого. Если действовать таким способом, то можно было бы избежать опасности; но есть люди, ко­торые предпочитают не поступать таким образом. Сле­довательно, у людей есть нечто такое, что они ценят более жизни, и есть нечто такое, что они ненавидят бо­лее смерти. Это чувство имеют не одни только доброде­тельные и мудрые люди, но и^ все остальные; разница лишь в том, что первые не теряют его (там же).

Учение имеет лишь одно назначение — отыскание утраченной природы человека (там же).

Мэн-цзы сказал: «Есть небесные благородные досто­инства и есть земные. Человеколюбие, справедливость, преданность и верность в сочетании с неустанной ра­достью, почерпаемой в них, — это небесные благород­ные достоинства. Правитель, первый министр и санов­ники — это воплощения земных достоинств. Древние люди воспитывали в себе истинные благородные досто­инства, и человеческие достоинства следовали за ними. Нынешние люди воспитывают в себе небесные благо­родные достоинства ради снискания человеческих, а когда обретают последние, отметают первые. Они очень заблуждаются, потому что в этом случае они, без со­мнения, утратят в конце концов и человеческие досто­инства» (там же).