АЛКИВИАД Ь• j * '.'.<„.> Сократ. Легко ли познать самого себя (ведь не первый же встречный начертал это на Пифий-ском храме!)? Или, наоборот, это трудно и доступно не всякому? Алкивиад. Часто мне казалось, Сократ, что это доступно всем, а часто, наоборот, представлялось весьма трудным делом. С.окрпт. Но, Ллкивиад, легко ли это или нет, < ними происходит следующее: познав самих себя, мы одпопремснпо познаем заботу, в которой нуж-дасмс и, и без такого познания мы никогда этого не поймем. Ллкивиад. Истинно так, Сократ. Послушай же: каким образом могли бы мы отыскать самое «само»? Ведь так мы, быть может, узнали бы, что мы собой представляем; не зная же первого, мы не можем знать и себя. Апкивиад. Ты прав. Сократ. Нудь же внимателен, ради Зевса! С кем ты сейчас беседуешь? Не со мной ли? г Апкивиад. (; тобой. • Сократ. 3i гачит, и я веду беседу с тобой? Апкивиад. Да. Сократ. Следовательно, ведущий беседу — это Сократ? Апкивиад. Несомненно. Сократ. А слушает Сократа Алкивиад? Апкивиад. Да. Сократ. Не с помощью ли речи ведет беседу Сократ? Апкивиад. Само собой разумеется. Сократ. А беседовать и пользоваться словом, по твоему мнению, это одно и то же? Апкивиад. Несомненно. Сократ. Ну а пользующийся чем-то и то, чем он пользуется, разве не разные вещи? Апкивиад. Как ты говоришь?! Сократ. К примеру, сапожник работает резаком, ножом и другими инструментами. Алкивиад. Да. Сократ. Значит, тот, кто работает и пользуется резаком, и то, чем работающий пользуется, — это разные нсщи? Апкивиад. Как же иначе? Сократ. Тогда, следовательно, инструмент, на котором играет кифарист, и сам кифарист — это тоже разные вещи? Апкивиад. Да. Сократ. Вот об этом я только что и спрашивал — всегда ли представляются отличными друг от друга тот, кто пользуется чем-либо, и то, чем он пользуется? Апкивиад. Всегда. Сократ. Значит, и ими он пользуется? Апкивиад. Да. Сократ. По когда он сапожничает, он ведь пользуется и глазами? Апкивиад.}^.. Сократ. Следовательно, сапожник и кифарист — это не то, что руки и глаза, с помощью которых они работают? Апкивиад. Это очевидно. Сократ. Но ведь человек пользуется и всем своим телом? Апкивиад. Несомненно. Сократ. А ведь мы говорили, что пользующееся чем-то и то, чем оно пользуется, это разные вещи? Апкивиад. №. Сократ. Значит, человек — это нечто отличное от своего собственного тела? Апкивиад. Похоже, что да. Сократ. Что же это такое — человек Апкивиад. Не умею сказать. Сократ. Но, во всяком случае, ты уже знаешь: человек — это то, что пользуется своим телом. Апкивиад. Ц?. Сократ. А что иное пользуется телом, как не душа? Апкивиад, Да, это так. Сократ. Значит, она им управляет:* Апкивиад. J^. Сократ. Полагаю, что никто не думает иначе вот о чем... Апкивиад. О чем же? Сократ. Человек — не является ли он одной из Трех вещей? Апкивиад. Какие же это вещи? Сократ. Душа, тело и целое, состоящее из того И другого. Апкивиад.. '>ю само собой разумеется. Соьрат. I id нсдь мы признали человеком то самое, ч к • упрлилисттслом? Чт же, pa:inc тело управляет само собой?), I In и косм случае. Сократ. Мы ведь сказали, что оно управляемо. Апкивиад. Да. Сократ. Вряд ли поэтому оно то, что мы ищем. Апкивиад. Видимо, да. Сократ. Но, значит, телом управляют совместно душа и тело, и это и есть человек? Ачкивиад. Возможно, конечно. Сократ. I la самом же деле менее всего: если одно из двух, составляющих целое, не участвует в управлении, никоим образом не могут управлять оба вместе. Апкивиад. Это верно. Цу Сократ. Ну а если ни тело, ни целое, состоящее из тела и души, не есть человек, остается, думаю я, либо считать его ничем, либо, если он все же является чем-то, заключить, что человек — это душа. Апкивиад. Безусловно, так. Сократ. Нужно ли мне с большей ясностью доказать тебе, что именно душа — это человек? Апкивиад. Нет, клянусь Зевсом, мне кажется, что сказанного достаточно <...>. «АКСИОХ» _ Сократ. <...> В самом деле, какой образ жизни или какое избранное кем-то ремесло не подвергается позднее нареканиям и не вызывает у человека сетований по поводу своего положения? Бросим ли мы взгляд на ремесленников и поденщиков, тяжко трудящихся от зари до зари и едва обеспечивающих себе пропитание, — они плачут горькими слезами и их бессонные ночи заполнены сетованиями и причитаниями; возьмем ли мы морехода, преодолевающего столько опасностей, — он не находится, как сказал Биант, ни среди живых, ни среди мертвых: ведь наземное существо — человек, подобно амфибии, бросается в море, подвергая себя всевозможным случайностям. Быть может, приятное занятие земледелие? А не есть ли оно, как говорят, скорее незаживающая гнойная язва, вечно дающая повод для горя? То раздаются жалобы на засуху, то на ливневые дожди, то па хлебную ржу или на медвяную росу от спорыньи, а то и на чрезмерную жару либо мороз. Ну а высокочтимое искусство государственного правления (многое уж другое я обхожу молчанием)? Через какие только оно ни проходит бури, испытывая радость от всесотрясающей лихорадки законов и болезненно переживая неудачи более тяжкие, чем десять тысяч смертей! Кто может быть счастлив, живя для толпы, ловя ее прищелкивания и рукоплескания, — игрушка народа, которую тот просто выбрасывает, освистывает, карает, убивает и делает достойной сострадания? <...> «АЛКИОНА» <...> Сократ. Любезный мой Херефонт, думается, мы вообще близорукие судьи того, что возможно и чтб невозможно: ведь мы решаем в соответствии с человеческими возможностями и способностью, а последняя бессильна в познании, неверна и ограниченна; многое кажется нам доступным, хотя оно и малодоступно, и возможным, хотя оно невозможно, — в значительной мерс но нашей неопытности, а еще чаще из-за ребяческого образа мыслей. В самом деле, любой человек может показаться младенцем, даже если он очень стар, ибо время человеческой жизни песьма невелико и непродолжительно в сравнении с1 (cju >й веч! юстью. Могут ли сказать, добрейший мой друг, те, кто не ведает мощи богов и гениев, а также при|х>ды н целом, возможны или невозможны подобные вещи? <...> Даже сопоставляя между собой людей, мы усматриваем у иных из них значительное преимущество по способностям, которые у других отсутствуют. Зрелый возраст мужей по отношению к полному младенчеству, к пятому дню от рождения или десятому, даст иоразител ы iyio разницу по способности или не-шосоОжктн почти но всех жизненных проявлениях — и п том, чти изобретается с помощью искусств, и и том, чтб есть дейстнис тела или души: свершения зрелых мужей, как я сказал, младенцам не могут, оче-нид! ю, даже прийти на ум. И сила зрелого мужа здесь несравнима с силой маленьких мальчиков; первый имеет перед ними огромное преимущество: ведь он один мог бы с легкостью победить многие десятки тысяч младенцев. Paiи 1ий нозраст людей по самой своей природе связи н с полной беспомощностью и неумелостью. Но коли человек, как это видно, столь сильно отличается от человека, какой должна показаться сила целого неба в сравнении с нашими силами тем, кто способен все эти вещи охватить умозрением? Вероятно, многим покажется убедительным, что Космос, насколько его величина превышает размеры Сократа или ХерефОита, настолько же отличен от нашего состояния п&£йоей силе, разуму и способности суждения <...>. rt- . «ГИППИЙ МЕНЬШИЙ»
|
