Методология работы, анализ посевных группАграрно-крестьянский вопрос в судьбах России начала третьего тысячелетия остаётся предметом горячих споров политиков, общественности, специалистов, сохраняет актуальность для современников, не превратился ещё в чисто познавательный объект академического любопытства учёных. От взглядов самого историка зависит характер исследования, оценка явлений прошлого. Поэтому необходимо предварить нашу работу изложением концепций, которых придерживался автор в момент создания этой книги. Мы разделяем точку зрения о принципиальном отличии традиционных крестьянских сообществ, существующих с первобытной эпохи до сегодняшнего дня, от капиталистического хозяйства фермеров – предпринимателей.Под капиталистическим понимаем, по Максу Веберу, «такое ведение хозяйства, которое основано на ожидании прибыли посредством использования возможностей обмена, то есть мирного (формально) приобретательства»[131]. Для традиционного крестьянина землепашество - его образ жизни, а не доходный бизнес, в отличие от фермера, выращивающего продукцию не для себя, а на продажу[132]. Крестьяне, по Теодору Шанину, «это мелкие сельскохозяйственные производители, кото Стр.43:рые трудом своих семей, используя простое оборудование, производят главным образом для собственного потребления и для того, чтобы исполнять свои обязанности по отношению к обладателям политической и экономической власти»[133]. Традиционное общество существует по своим законам, к нему «неприменимы методы капиталистической калькуляции» (Витольд Кула). Патриархальный крестьянин реагирует на изменения рыночной конъюнктуры «противоположным образом, чем этого требуют постулаты буржуазной экономики: когда цены растут, он продаёт меньше, а когда падают – больше, поскольку его цель получить определённую сумму»[134], а не извлечь прибыль. Поэтому изучение традиционного крестьянства и агробизнеса должно вестись максимально раздельно, собственными исследовательскими приёмами. Основной экономический закон традиционного общества – обеспечение безопасного существования крестьянской семьи перед постоянной угрозой голода (Джеймс Скотт)[135]. В условиях примитивной агротехники крестьяне могли выжить только в коллективе – сельской общине. Община представляет собой универсальный механизм взаимоподдержки, подстраховки крестьянской семьи, она различными способами перераспределяет полученный продукт в пользу менее удачливых (бедных). «Всем деревенским семьям гарантируется минимальный прожиточный уровень», главное в традиционном обществе – «выживание слабейших». «Идея, что имущий должен поделиться с неимущим, это не просто религиозная заповедь, но моральный императив народа», почему Дж. Скотт подобрал определение такому типу хозяйствования, как «моральная экономика». Она обеспечивает выживание «на уровне полуголодного существования … всех членов общества (и в этом состоит её моральность)» – добавляет Виктор Петрович Данилов[136]. Современное крестьяноведение в значительной степени восходит к русской исторической мысли рубежа XIX – XX вв. С. Булгаков отмечал, что крестьянин «стремится к удовлетворению своих нужд и потребностей», а капиталист – «к извлечению дохода». «Между Стр.44:капиталистической и крестьянской организациями, - продолжал он, - существует целая пропасть: чтобы понять характер крестьянского производства, самое лучшее – забыть обо всём, что мы знаем о капиталистическом производстве»[137]. М. Туган-Барановский отделял фермера – капиталиста от трудового земледельца, «работающего не для барыша, а для собственного прокормления»[138]. От капиталистических предприятий «резко отличаются те хозяйства, целью которых служит не получение прибыли, а удовлетворение собственных потребностей», между ними «огромная разница по их целям и по способу организации» - обращал внимание Семён Маслов. «Спастись от голодной смерти и удержать инвентарь от распродажи – вот бухгалтерия крестьянского хозяйства»[139]. Подобные выводы присутствовали и в нарождавшейся марксистской литературе: «Характерной особенностью натурального хозяйства является производство на себя и для себя, а не на рынок»[140]. Однако дальнейшее развитие отечественной научной мысли пошло в несколько ином направлении. В крестьянской стране, переживавшей сложный процесс модернизации, традиционное сознание само оказывало влияние на науку. Народническая литература восприняла и отразила крестьянский идеал «честного, праведного», простого физического труда, осудив предпринимательство как «нечестное» занятие, связанное с торговлей, ростовщичеством и эксплуатацией. Предпринимательство, бизнес это «нетруд». Капиталистическое предприятие основано на использовании наёмной рабочей силы, и моральный императив традиционного общества, осуждающий эксплуатацию (людей, но не машин, животных, сил природы), заключающийся «в признании за трудящимся человеком права на продукты его труда, и, следовательно, в отрицании правомерности присвоения продуктов чужого труда»[141], вошёл в российскую аграрно - историческую науку в качестве методологического (идеологического) понятия. Стр.45:Капитал даёт его «обладателю нетрудовой доход»[142]. Н. Д. Кондратьев в 1917 г. подчёркивал, «что в окружающей нас сельско-хозяйственной действительности существуют хозяйства трудовые и хозяйства капиталистические»[143], то есть не трудовые. А. В. Чаянов тогда же отмечал: «Мы должны противопоставлять … хозяйство трудовое, которое ведётся самим хозяином и рабочими силами его семьи, с одной стороны, а с другой стороны – хозяйство капиталистическое, которое ведётся наёмным трудом. Таковы два принципиально различные типы хозяйственной организации». Если задачей «трудового хозяйства является доставление средств существования» семье, то задачей «нетрудового хозяйства … получение максимальной прибыли»[144]. Научная терминология была заполнена этическими категориями (а затем политическими, идеологическими и «организационными»), при том, что в качестве главного был выбран один признак товарного капиталистического хозяйства – найм, часто и не обязательный (мельник, овощевод, высокомеханизированная ферма). С другой стороны, натуральное производство только для себя могло производиться трудом наёмных работников. Подобное деление на трудовые и эксплуататорские (капиталистические) хозяйства (моральные и аморальные, «хорошие и плохие»), границей между которыми являлось применение наёмного труда, утвердилось в самых различных направлениях российской аграрно - исторической науки начала ХХ в. П. Маслов – «капиталистическое земледельческое хозяйство, т. е. хозяйство, которое пользуется наёмным трудом для получения прибыли, ведёт постоянную борьбу из-за земли с крестьянским продовольственным хозяйством, которое ведётся для добывания предметов потребления»[145]. Профес Стр.46:сор М.А. Сиринов обращал внимание на принципиальную разницу «между хозяйствами, употребляющими наёмный труд и обходящимися собственными силами»[146], В. И. Ленин подводил итог: «Главный признак и показатель капитализма в земледелии – наёмный труд»[147]. При всём разнообразии взглядов советских историков именно проблема капиталистической эксплуатации оставалась краеугольным камнем научных исследований. Выдающийся историк – аграрник Андрей Матвеевич Анфимов в одной из последних своих работ подчеркнул, что основной признак капитализма – «превышение массы наёмного труда над семейным»[148]. Академик Иван Дмитриевич Ковальченко для изучения разложения крестьянства требовал «непосредственно выявить соотношение в крестьянском хозяйстве собственного труда и купли – продажи рабочей силы»[149]. С нашей точки зрения, преувеличение роли найма в аграрно - крестьянских исследованиях само есть признак отторжения традиционным обществом капиталистической экономики, стремления учёных аграрников (народников – эсеров, организационно – производственной школы, марксистов всех оттенков) найти некий идеальный (утопический) выход для крестьянина в современное индустриальное общество - мирный, безболезненный, эволюционный – в виде ли кооперации, общины, колхозно-совхозной системы. Уфимские статистики начала ХХ в. не сочиняли теоретических трудов, но в их немногочисленных разрозненных высказываниях звучат сходные мотивы. М. П. Красильников в 1900 г. подчёркивал, что нельзя «рассматривать крестьянскую массу, как нечто однородное». Если для бедноты главное получить продовольствие, то богатым крестьянам нужно увеличить прибыль, «приходную часть бюджета»[150]. Стр.47:Более подробно размышлял на эту тему уфимский губернский агроном Григорий Васильевич Резанцев (служил до 1916 г.). «Торговый человек, - отмечал он, - прежде чем взяться за какое либо дело, начнёт с того, что подсчитает весь приход и расход … следует ли ему вложить свои деньги … или отказаться от этой мысли. Не то мы видим в сельском хозяйстве. Главная масса сельских хозяев крестьяне в подавляющем числе случаев совершенно не производят никакого учёта.… Даёт ли хозяйство прибыль или убыток, или какая отрасль хозяйства наиболее доходна, на такие вопросы от редкого хозяина можно получить определённый цифровой ответ. Взамен этого вы услышите: «жить можно» или «какое наше житьё». В основу хозяйства положен не коммерческий расчёт, а установившаяся привычка делать то, что делалось раньше, может быть много лет тому назад». Губернский агроном понимал, что веками крестьянское хозяйство «жило своей обособленной от внешнего мира жизнью; когда оно кормило, поило и одевало хозяина, когда, как говорят, хозяйство было натуральным». Г. Резанцев подмечает, что «прежнее натуральное хозяйство с каждым годом всё более и более утрачивает свои характерные особенности», он говорит о причинах этого. Крестьянин, «смущаясь тем, что, может быть, ¾ всех продуктов … придётся приобретать на стороне», переходит к товарному производству, так как потребности его расширились и усложнились, фабричные изделия дешевле и лучше, и начинает жить «с базара»[151]. Крестьянин Я. В. Крючков из села Усть-Икинского Златоустовского уезда в 1913 г. вспоминал на газетных страницах, что раньше, у дедов «расходов было меньше, так как ходили ненарядно в самодельных рубашках, в лаптях да в зипунах, из пищевого продукта тоже мало что покупалось. Нынче же … стараются принарядиться почти по городской моде»[152]. Хорошо знавший уфимскую деревню агроном Г. В. Резанцев в 1915 г., однако, трезво оценивал ситуацию – «в массе своей крестьянское хозяйство в значительной степени продолжает оставаться натуральным, так, например, в распределении площади по Стр.48:сева играет роль не рынок, а потребности хозяйства». Г. Резанцев подходит к пониманию коренного различия предпринимательского хозяйства и традиционного крестьянского, «систематические убытки» которого «всё же НЕ ведут хозяйство к разорению»[153]. М. П. Красильников на материале Мензелинского уезда пришёл к выводу, что «тип мелкой самостоятельной хозяйственной единицы есть центральный и главнейший рычаг всей экономической жизни нашего края»[154]. * * * Главным методом изучения крестьянских хозяйств Уфимской губернии для земства стал сбор информации о размерах посевной площади и группировка дворов в зависимости от величины посева. В 1898 г., на втором году издания хозяйственно-статистических обзоров, уфимские статистики начали публикацию группировки крестьянских хозяйств по каждой волости[155]. Среди местных земцев не возникало дискуссий о пригодности именно этого метода изучения крестьянства. В многоземельной Уфимской губернии, с обилием «свободных» дешёвых и высокоплодородных площадей под пашни и сенокосы, определять положение крестьянства по величине земельного участка не имело решающего значения. Вообще, вплоть до губернской переписи 1912 – 1913 гг., уфимские земские статистики практически не собирали информации об обеспеченности крестьян землёй, хотя вполне могли также получать её через волостные правления. В отличие от центральных губерний, на Южном Урале в начале ХХ в. группировка дворов по величине надела часто далеко не соответствовала имущественному (и социальному) положению сельчанина. Иной башкир владел сотнями десятин земли, но жил бедняком. Лидер уфимской земской статистики Митрофан Павлович Красильников в 1902 г. размышлял о типичных группах в крестьянстве, для определения которых «основным признаком в нашем земледельческом крае, конечно, может быть только размер посева, который по своему существу является главнейшим фактором, регули Стр.49:рующим все остальные стороны земледельческой деятельности. Действительно, размер занятой посевом площади в подавляющем большинстве случаев для Уфимской губ. синоним – размеру производства и все другие отрасли находятся в подчинённом положении объёма полевого хозяйства, им регулируются и обусловливаются»[156]. Через десятилетия это почти точно повторит Виктор Петрович Данилов, видный российский историк: «При экстенсивном характере крестьянского хозяйства посевная площадь … может рассматриваться как один из суммарных результатов отношений … поскольку размер посева был функцией и от аренды земли, и от найма чужой рабочей силы, а не только от состава семьи, площади надела и наличных средств производства»[157]. В большинстве земских изданий анализ крестьянского хозяйства Уфимской губернии производился в первую очередь по посевной группировке. Считалось очевидным существование «экономических групп населения … на которые делятся по величине посева все крестьянские хозяйства»[158]. Мы согласны с подобным подходом и в основу нашего исследования положена группировка дворов по посеву. Иные отрасли сельского хозяйства (огородничество, молочное животноводство и пр.) находились в зачаточном состоянии. «В Уфимской губернии в силу почвенных, климатических и других условий установилось исстари и ведётся в настоящее время исключительно зерновое хозяйство» - отмечал современник[159]. Очень слабо были развиты промыслы[160] и отходничество. В среднем в Уфимской губернии в 1905 г. на сто душ взяли для отхода 3,38 паспортов, тогда как в Калужской – 20,5, Владимирской – 20,4 и т. д.[161] Уфимская губерния по этому показателю находилась на одном из последних мест в Европейской России. Согласно данным К. Н. Тарновского, Стр.50:по числу промышленников на 10 тыс. сельского населения Уфимская (50,2) опережала лишь Витебскую, Екатеринославскую и Минскую губернии, уступая соседней Казанской губернии в пять раз[162]. Земские добровольные корреспонденты сообщали из деревень: «земледелие нам до основания покидать никак не возможно, никакой кругом особой добычи нет», хотя были мужики, что «уходят на сторонние промыслы, которые приносят ему больше вред, нежели пользу»[163]. Вторым после посевной площади видом группировки крестьянских дворов являлось владение рабочим скотом (лошадьми, волов держали очень малое количество). Уфимские земцы относили эту группировку также к «важнейшим признакам»[164]. Однако в исследованиях местных статистиков группировка по рабочему скоту всегда шла на втором месте после посевной, играла вспомогательную роль. Используя комбинационные таблицы, они совмещали обе группы, а полученные выводы почти полностью совпадали с посевной группировкой (таблица 2[165]). Среди беспосевных сельчан почти 70% не имели лошадей. В рядах полупролетариев с крохотными посевами без и однолошадники составляли 90% дворов. В 3-й и 4-й посевных группах полунатуральных (традиционных) крестьянских хозяйств одно и двухлошадники охватывали от 81 до 76%. Если учесть, что трёх рабочих лошадей вполне было достаточно для обработки 10 – 15 дес. посева, то свыше 73% богатых сельчан считались многолошадными. Группировка по обеспеченности рабочим скотом имеет важное значение для анализа социального положения крестьянства, но в Уфимской губернии она играет второстепенную роль. Во-первых, у мусульман ещё сохранялось избыточное конское поголовье, наследие прежних скотоводческих традиций[166]. Башкиры и татары Стр.51:употребляли конину в пищу, занимались кумысничеством. Вообще в Уфимской губернии крестьянство было лучше обеспечено лошадьми, чем в среднем по Европейской России[167], хотя продуктивность скота оставалась низкой. «Наша уфимская лошадь невысокого качества, в массе мелка и слабосильна, слабокостна. Годных для армии лошадей набиралось не более 20% общего стада» – отмечал агроном И. Л. Орлов[168]. Таблица 2 Группировка крестьянских хозяйств Уфимской губернии в 1912 г. по величине посева и обеспеченности рабочим скотом (число дворов в процентах)
Кроме того, в восточных предгорных волостях Златоустовского, Уфимского, Бирского и Стерлитамакского уездов, где были широко развиты лесоразработки, большое поголовье лошадей занималось извозом. Гужевой транспорт также обслуживал горные заводы (подвоз руды, угля, дров, готовой продукции к станциям)[169]. Например, если в чисто земледельческой левобережной части Стерлитамакского уезда по переписи 1912 – 1913 гг. на рабочую лошадь приходилось по 3 – 4 и более десятин посева, то в лесном правобережье – менее 2,4 дес.[170] Примерный избыток (для земледелия) рабочих лошадей здесь доходил до 33 тыс. голов. Необходимо также учитывать разницу в качестве скота богатых и бедных, избыток лошадей у последних. Стр.52:Таким образом, все виды (по земле, лошадям, коровам и т. д.) группировок крестьянских хозяйств (наряду с посевной) безусловно имеют научное значение, могут и должны использоваться в исследовательской работе, но для анализа социальной структуры деревни Уфимской губернии начала ХХ в. они являются дополнительным источником информации, несут в себе слишком большой процент отклонений, узколокальных особенностей. Если уфимские земцы не подвергали сомнению группировку по посеву, то на общероссийском уровне происходили дискуссии. Когда в 1900 г. совещание статистиков предложило из всех видов группировки дворов «признать наиболее удачным и наиболее пригодным в практических целях установления сравнимости хозяйств по районам – посевную площадь», против выступили многие видные учёные (П. А. Вихляев, А. А. Чупров, А. В. Чаянов и другие). Взамен предлагались разные виды учёта обеспеченности двора угодьями (размер надельной земли, удобной и т. д.). В последующие годы вопрос оставался дискуссионным[171], хотя группировка по посеву применялась в многочисленных региональных земских исследованиях и была использована в первой общероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г. Признавался этот метод и марксистской литературой. В работе «Развитие капитализма в России» В. И. Ленин полагал, что «при экстенсивном зерновом хозяйстве можно ограничиться группировкой по посеву (или по скоту)»[172]. Применительно к районам торгового зернового земледелия (Новороссия, Заволжье) затем он ещё раз повторил, что «по величине посева … вполне можно судить о размере и типе хозяйства»[173]. В российском крестьяноведении начала ХХ в. шёл активный поиск новых исследовательских методов, получили распространение бюджетные обследования, организационно-производственная школа подчёркивала единство хозяйственной системы крестьянского двора. Революция 1917 г. привела к самой широкой разноголосице взглядов, при подготовке аграрной реформы и анализе итогов сельскохозяйственной переписи 1917 г. использовались всевозможные нормы – трудовая, потребительская, организационно - производственная и прочие. Группировка по посеву была отодвинута на второй план, звучало открытое отрицание её[174]. Стр.53:1920-е гг. породили ещё большее разнообразие (группировки Хрящевой, Немчинова, Крицмана и пр. и пр.), но прежняя методика не исчезла. Один из старейших статистиков, самарский исследователь Г. И. Баскин обращал внимание, что «признак посевной площади пригоден как измеритель величины предприятия только в условиях экстенсивного зернового хозяйства при господстве однообразной системы пользования почвой и при достаточно однородной урожайности»[175]. В работе 1926 г., забыв об увлечениях революционной эпохи, Г. И. Баскин берёт за основу именно группировку по посеву, распределяя крестьянские хозяйства Ставропольского уезда по их классовым или социально-экономическим признакам[176]. Утверждение в 1930-е гг. «единственно верного учения» привело к установлению в научной литературе единообразного подхода. За основу были взяты работы В. И. Ленина, написанные по материалам «классических» земских статистических исследований рубежа XIX – XX вв. Все советские историки строго следовали «ленинской» методике и разложение (расслоение) крестьянства обязательно рассматривалось по обеспеченности землёй, рабочим скотом и посевами. В башкирской литературе первым в полном объёме применил группировку крестьянских хозяйств Р. М. Раимов в книге 1941 г.[177], а наиболее глубоко и всесторонне этот метод использован Х. Ф. Усмановым[178]. Однако «количественные» группы по посеву (земле и т. д.) требовалось соотнести с какими-либо социальными (общественными, классовыми) слоями населения, что беспокоило историков – аграрников ещё в 1900 – 1920-х гг. В советскую эпоху этот вопрос обходили, мало земли (посева и пр.) значит бедняк, много – кулак. Без всяких доказательств, просто потому, что быть богатым не хорошо. Результатом становилось произвольное толкование статистических материалов. Р. М. Раимов относил к бедноте («низшая группа») беспосевные хозяйства и дворы с посевом до 2 дес., используя для их оценки ленинское определение – «батраки и подёнщики (на Стр.54:ёмные рабочие) с наделом». В итоге у него оказалось среди крестьянства Уфимской губернии 36% бедноты[179]. Другой башкирский историк З. А. Аминев в монографии 1966 г. к низшей группе причислил хозяйства с посевом до 6 дес., получив 62% бедноты[180]. Постепенно в местной историографии 1950 – 1990-х гг. утвердилось отождествление с беднотой крестьянских хозяйств, засевавших до 4 дес.[181] Проще было с другим полюсом деревни, потому что имелась только одна высшая группа по посеву (более 10 дес.). Её, также без аргументов, характеризовали как «зажиточный кулацкий слой, слой нанимателей рабочей силы» (Раимов, 1941) или «кулацкая прослойка» (Аминев, 1966) и т. д. Между беднотой и кулаками, естественно, располагалось «среднее крестьянство». В основе всех группировок современных (и советских) историков лежат данные, собранные уфимскими земскими статистиками, которые сами пытались проанализировать посевные группы крестьянских хозяйств. Существовало два основных метода исследования – по потребительским или трудовым нормам. Уже при обработке материалов о крестьянских посевах в 1898 г., уфимские земцы, по данным Л. Н. Маресса, взяли годовую норму потребления на человека (19 пуд.), расход зерна на корм скота и птицы (45 пуд. на хозяйство или 7,5 на душу). Исходя из полученных 26,5 пуд. (19 + 7,5), определили обеспеченность продовольствием средней крестьянской семьи из 6 человек (точных данных по семейному составу у земцев ещё не было)[182]. Впоследствии М. П. Красильников для расчётов брал среднюю норму на едока в 18 пуд. хлеба в год, или 30 пуд. всех душевых потребностей (включая на скот)[183]. По этим нормам уфимские статистики определяли обеспеченность крестьян хлебом (на часть года, только для собственного потребления или с излишком)[184]. Начиная с 1902 г. земцы стали вести учёт продовольственной потребности по каждой посевной группе (по уездам), публиковавшиеся в хозяйственно - статистических обзорах. Эти сведения имели прак Стр.55:тическое значение для местной администрации при оценке ситуации в деревне. Утвердились единые нормы душевого потребления – средняя в 18 пуд. на человека в год, для беспосевных хозяйств – 16 пуд., с посевом до 2 дес. – 18, 2 – 4 дес. – 20 пуд., 4 – 10 дес. – 22 пуда, свыше 10 дес. – 24 пуда[185]. Вторым основным приёмом земской статистики было использование трудовых норм, с помощью которых определялось, сколько земли может обработать крестьянская семья. Их также применял М. П. Красильников. Например, если для вспашки 1 дес. требовалось 2 – 3 дня работы, то, - делал он вывод, - принанимать («прихватывать») посторонних рабочих требуется 25% крестьянских хозяйств Уфимской губернии[186]. По запросу Крестьянского банка М. П. Красильников в 1902 г. сделал подробный расчёт трудовых норм (при пахоте, уборке, сенокосе и т. д.), определив величину нормального» для края земельного участка в 37 – 41 дес.[187] Видный русский учёный А. А. Кауфман поставил под сомнение эти цифры, так как Красильников исходил из предположения, что крестьянская «семья будет прибегать к найму посторонней рабочей силы». По его расчётам для Уфимской и Самарской губерний норма земли составляла 5 – 6 дес. на мужскую душу или по 2,5 – 3 дес. посева[188]. Большая агрономическая литература начала ХХ в. позволяет вычислять нормативы по любым сельскохозяйственным операциям[189]. Из-за того, что В. И. Ленин в ряде работ отрицательно оценил поиски в народнической земской литературе всяких норм как «элемент интеллигентского бюрократизма, чуждый крестьянам»[190], в советской историографии лишь очень небольшое число исследователей (В. П. Данилов, А. М. Анфимов и др.) применяли трудовые и потребительские нормы. Интерес к ним проявляется в последние годы[191]. Стр.56:Если при изучении традиционного, полунатурального крестьянства потребительские и трудовые нормы представляют собой достаточно качественный метод исследования, то к предпринимательским, фермерско – кулацким хозяйствам они плохо применимы. Вообще земство не собирало никаких финансово – экономических показателей (стоимость фермы, урожая, оборудования, валовой доход и т. д.), вся система получения информации была рассчитана на патриархального общинника. Уфимские статистики это понимали. После окончания подворной переписи 1912 – 1913 гг. М. П. Красильников собирался проводить бюджетное обследование крестьянских хозяйств, так как «размеры товарообмена … возможно определить только путём массового изучения бюджетов»[192]. Война не позволила осуществить замысел. Земский статистик В. Е. Постников предложил высчитывать (в десятинах) не только площадь для обеспечения семьи хлебом, но и под семена будущего урожая, корм скоту, а также товарные посевы. Так, крестьянская семья Таврической губернии из 6,5 душ должна была засевать 16 – 18 дес. (4 дес. пищевая площадь, 4,5 дес. кормовая, 1,5 дес. хозяйственная на семена, 6 – 8 дес. рыночная или торговая)[193]. Исключая из общей площади необходимые для семьи посевы, получаем товарный излишек. Выводы В. Е. Постникова использовал В. И. Ленин в своих первых работах, в том числе «Развитие капитализма в России»[194]. Именно с его данных Ленин начал показывать расслоение крестьянства. В диссертации Надежды Ивановны Булатовой по Оренбургской губернии, кроме пищевой, кормовой, хозяйственной, добавлена налоговая площадь – посев, стоимость которого направлялась на уплату всех видов налогов[195]. Эта методика применена и в нашей диссертации[196]. Как же сами уфимские земские статистики представляли себе структуру деревни? По степени обеспеченности своим хлебом, крестьянство они делили на три группы: 1) мелкие дворы с посевом до 4 дес., 2) средние с посевом от 4 до 10 дес., 3) крупные с посевом Стр.57:свыше 10 дес.[197] М. П. Красильников, также придерживавшийся этой группировки, ясно понимал разницу в имущественном (и социальном) положении крестьян, но никогда не переходил на народническо-революционную терминологию (бедные – богатые, эксплуататоры – эксплуатируемые), даже в своих работах 1917 – 1918 гг. Уфимские земцы употребляли чисто количественные оценки (мало, многопосевные), как вообще было принято в аграрной науке того времени. Так, Н. Д. Кондратьев, разбирая швейцарские бюджеты, характеризует хозяйства мелкие, средне-мелкие, средние, средне-крупные, крупные[198]. Советские историки восприняли земскую группировку в тех же посевных границах, наполнив её классовым (моральным) содержанием. Три основных группы в крестьянстве стали именоваться: 1) беднота (сельский пролетариат и полупролетариат), 3) кулаки, зажиточно-кулацкая прослойка и 2) середняки (иного названия не придумалось). * * * Небольшую часть сельских жителей составляли дворы вообще без посевов, не занимавшиеся земледелием или владевшие одними огородами. За исключением торгово - промышленного населения, большинство представляло полностью раскрестьяненные семьи, существовавшие целиком за счёт работы по найму или нищенства. Разбор беспосевных хозяйств будет проделан далее. А здесь перейдём к анализу посевных групп среди крестьянства Уфимской губернии. Дворы с посевом до 2 дес. Земцы сначала экспериментировали с границами низших посевных групп. В 1898 г. ими выделялись хозяйства с посевом до 1 дес. и 1 – 2 дес.[199] Затем вообще разделили на 4 группы (с посевом до 0,5 дес., 0,51 – 1 дес., 1,01 – 1,5 дес., 1,51 – 2 дес.)[200], но очень быстро отказа Стр.58:лись от такой дробности и с 1900 г. стали выделять единую группу с посевом до 2 дес. Владельцы столь малых хозяйств почти всегда нуждались в покупном хлебе (см. таблицу 3)[201]. За вычетом нескольких урожайных лет, когда получался мизерный излишек хлеба, крестьяне этой посевной группы никак не могли прокормить свои семьи (в таблице данные приведены без семян на следующий год). Если общая потребность в хлебе исчислялась в 70 – 80 пудов, то в Мензелинском и Бирском уездах, например, шесть лет из 13 крестьянам не доставало не менее 30 пудов зерна, или до половины годового запаса.
Таблица 3 Учёт продовольственной потребности крестьян с посевом до 2 дес. на двор. Недостаток (-) или избыток (+) в пудах
Рассмотрим дворы с посевом до 2 дес. с точки зрения потребительских норм. Для этого используем сведения по продовольственной потребности населения Уфимской губернии в 1913 – 1914 сельскохозяйственном году[202]. Сначала создадим чисто теоретическую конструкцию. Для определения пищевой площади установим среднюю урожайность. Возьмём две основные продовольственные культуры Уфимской губернии – рожь (средний сбор 47 пуд. с дес.) и пшеницу (37 пуд.)[203]. Таким образом, величина среднестатистического урожая хлеба составит 42 пуда = (47 + 37): 2. Стр.59:Средний состав крестьянской семьи с посевом до 2 дес. в 1913 г. насчитывал 4,5 человека. Норма годового потребления хлебов в этой группе 18 пудов (см. выше). Примем условный состав семьи – ½ взрослые, ½ дети, для которых будем считать половинную норму. Тогда на год для пропитания семейству понадобится 60,75 пуд. зерна (2,25 х 18 + 2,25 х 9) или 1,45 дес. (из урожайности в 42 пуда). На корм скоту в крае выращивали овёс, которого в год одной рабочей лошади требовалось 12 пудов[204]. При средней урожайности овса в 39 пудов это составляло 0,3 дес. По переписи 1912 – 1913 гг. определим реальный посев овса по группам (таблица 4)[205]. Таблица 4 Посевы овса в крестьянских хозяйствах Уфимской губернии
Овёс также употреблялся в пищу и выращивался на продажу (в богатых дворах), поэтому в подсчёты включим требуемую по нормам кормовую площадь. Для хозяйств с посевом до 2 дес. это 0,24 дес. На следующий год для засева пищевой и кормовой площади (1,45 + 0,24 = 1,69) нужны были семена. Норма ручного высева семян в крестьянских хозяйствах принималась для озимой ржи в 8 – 10 пуд. на дес., для яровой пшеницы – 8 – 12 пуд. и 10 – 14 пуд. для овса[206]. Возьмём среднюю величину в 10 пудов семян. Тогда хозяйственная (под будущий посев) площадь составит 0,4 дес. (1,69 х 10: 42). Но крестьянин обязан был ещё платить налоги. Подробный анализ налогообложения будет показан в § 2 Гл. II. Величина податей зависела от многих факторов, и установить среднегубернское обложение одного двора можно только с очень большой условно Стр.60:стью. В нечернозёмной зоне (Мензелинский уезд) с ржано-овсяными посевами крестьянское хозяйство с надельной землёй в 1912 г. реально платило около 10 руб. всех налогов с недоимками. При цене в 50 коп. за пуд зерновой ржи и 40-пудовой урожайности, это соответствует примерно посеву в 0,5 дес. А. М. Анфимов определял всю сумму налогов и повинностей в 25% валовой доходности двора[207], что для нашего хозяйства с 2,09 дес. (1,69 + 0,4) посева составит примерно те же 0,5 дес. Итого, для «нормального» существования на уровне прожиточного минимума среднестатистической крестьянской семье Уфимской губернии из 4,5 человек требовалось 2,09 дес. посева (1,45 + 0,24 + 0,4), а с налогами все 2,59 дес. (2,09 + 0,5). В действительности в этой посевной группе средний посев на двор в 1913 г. составлял 1,26 дес. Данные хозяйственно-статистического обзора за 1913 г. позволяют проделать подобные расчёты по реальным показателям того года (средняя урожайность в исследуемой посевной группе 60,41 пуд). При душевой норме потребления в 18 пудов требуемая пищевая площадь составит 1,34 дес. без учёта детей (4,5 х 18: 60,41) или 1,01 дес. с детьми (60,75: 60,41). Кормовая – 0,17 дес. (0,24 х 0,7 коэффициент высокого урожая 1913 г., 42: 60,41 = 0,7), хозяйственная – 0,22 дес. (на семена в 1913 г. оставлено 13,06 пудов зерна, 13,06: 60,41 = 0,22). Итого – 1,73 или 1,4 дес., плюс налоги примерно с 0,35 дес. (0,5 х коэффициент 0,7), в сумме получаем 2,08 или 1,75 дес. А, ещё раз повторимся, средний крестьянин с посевом до 2 дес. в 1913 г. имел 1,26 дес. Даже в один из самых благополучных годов (1913) семья, засевавшая не более 2 дес., никак не могла прожить со своего полевого хозяйства, обеспечивая себя на 60 – 70% собственным хлебом (в среднеурожайные годы – менее 50%). А нужно было ещё что-то покупать из продуктов (соль, сахар, водку), бытовых товаров (керосин, одежду), изредка орудия труда, домашний скот, содержать жилище… Крестьянин, засевавший менее 2 дес., вынужден был трудиться на стороне (работать по найму у зажиточных крестьян или помещиков, идти в отход или извоз, ва Стр.61:лить лес у купцов, кустарничать). Причём именн
|
