Последствия террористических действий

Современное общество вынуждено признать, что является свидетелем резкого увеличения разнообразных видов насилия, совершенствования его средств и методов, расширения сферы его применения. Многие правительства, при открытой поддержке или молчаливом попустительстве политических лидеров, широко применяют пытки и террор, абсолютно игнорируя какие бы то ни было права человека. При этом они лицемерно дезинформируют или грубо обманывают общественность, не брезгуя никакими средствами и широко используя прямой подлог, фальсификацию, умолчание, откровенную ложь.

Исследуя антропологию насилия, мы понимали необходимость выполнения важного дисциплинарного условия - проведение полевого исследования. Основанием для написания настоящего раздела монографии послужили результаты интервью – нашего исследования, проведённого в 2002-2003 гг. Его цель была связана с выявлением социальных последствий террористических событий и их влияния на межличностные отношения, прежде всего в среде носителей ислама. Мы сформулировали в качестве гипотезы – предположение об изменении установок относительно представителей исламской культуры в полиэтнической, поликонфессиональной среде в связи с распространением стереотипного представления о том, что террористы – исключительно выходцы из мусульманского мира.

На первом этапе исследования было проведено 12 интервью с представителями мусульманских общественных организаций и этнических меньшинств, которые по конфессиональной принадлежности относятся к мусульманам. В числе наших информантов – сотрудники регионального общества национальной культуры, культурно-просветительного национального объединения и национального культурного центра, представители администрации мечети, Поволжского религиозного управления, религиозного благотворительного фонда социальной защиты и духовного возрождения. Среди интервьюируемых были люди, давно проживающие в Саратове, хорошо интегрированные в доминирующее сообщество и живущие в данной местности лишь несколько лет, мигрировавшие недавно.

В ходе исследования мы спрашивали наших информантов, ощущают ли они какие-либо изменения за последние год-полгода в отношении к исламской религии, к ним, другим мусульманам. О негативном отношении к себе говорили респонденты чеченской, ингушской национальности (принадлежащие к мусульманской конфессии). По словам информантов, к чеченцам и лицам «кавказской» национальности часто придираются и подстраивают провокации представители силовых структур («со стороны силовых структур есть превышение полномочий в 100-кратном размере»). Существуют и примеры недоброжелательного отношения со стороны населения к чеченцам, продавцам «кавказской национальности» на рынках. О проявлениях неприязни со стороны местного населения говорили респонденты азербайджанской, дагестанской национальности. Мы полагаем, что в связи с волной террористических актов были акцентуированы негативные чувства к торговым меньшинствам, поскольку, видимо, терроризм сегодня люди связывают с этничностями кавказского региона.

Наши информанты также отмечали, что у окружающих целенаправленно формируется образ чеченского народа как воровского и бандитского, насаждаются античеченские настроения. В печати при описании преступлений, каких-то нарушений, если виновен русский, то называют просто его имя и фамилию. «Когда же провинился чеченец, то сразу напишут, что чеченец, подчеркнут его национальность и в заголовке это отметят» (муж., 51 год).

Интервью показали, что большинство респондентов татарской национальности говорят об отсутствии изменений в отношении к себе и близким за последнее время. Как известно, большую роль в смягчении и преодолении враждебных установок играют неформальные личные контакты между представителями разных этнических групп. Совместный труд и непосредственное общение позволяют увидеть в человеке другой национальности не частный случай «этнического типа», а конкретного человека[154]. В полиэтничном саратовском регионе накоплен многовековой позитивный опыт совместного проживания русских и татар (в Саратовской области проживает 55 000 татар), представленных в разнообразных сферах профессиональной и общественной деятельности.

Все наши информанты отмечали негативные последствия информационной «войны», развёрнутой против ислама и людей его исповедующих. Доказательство тому – активное объединение представителей мусульманского мира, их участие в конференциях, призванных подтвердить, что ислам и терроризм – несовместимы. Также для преодоления негативных тенденций представители этноконфессиональных сообществ саратовского региона активно участвуют в общественной деятельности, ориентированной на нахождение взаимопонимания и сотрудничества с другими народами.

Следующим этапом исследования стал сбор и анализ интервью с представителями органов правопорядка и военнослужащими (г. Саратова и г. Москвы). Контекстуальным основанием анализа этноконфессиональной напряженности в армейском социуме являются мнения, оценки и суждения военнослужащих Российской Федерации, полученные в ходе полуформализованных интервью. В данной части исследования мы попытались выяснить, изменилось ли отношение к мусульманам (к исламской религии) в армейской среде по мнению военнослужащих. Форма ответов не регламентировалась, а вербальные источники с согласия информантов записывались на механические носители для последующей расшифровки в текстовый формат. Всего было опрошено десять респондентов Саратовского и Московского регионов.

Одним из участников исследования оказался представитель спецслужб, воевавший несколько лет в Чечне, интервью с которым сопровождалось некоторыми осложнениями. Разговор происходил в поезде, и прежде, чем начать беседу, наш респондент: тщательно изучил удостоверение интервьюера, рассмотрев печати на свет; согласился говорить лишь через платок, чтобы голос не мог быть узнан; предупредил, что не будет давать оценку событиям и называть номера частей (хотя, мы сразу предупредили, что такая информация нас не интересует). После окончания разговора респондент настоял на тщательном прослушивании текста записи. В заключение применил своеобразный «шантаж», сказав, что если запись его голоса будет использоваться, он доставит нам массу неприятностей. Остальные интервью прошли в спокойной атмосфере, респонденты проявили интерес к беседе и даже высказали мнение об особенной актуальности проблем межэтнических и межконфессиональных отношений в воинских частях.

Соотношение понятий ислам и война прочно вошло в сознание российских граждан с момента распада Советского Союза, поскольку, как отмечает С.А. Мельков[155], все военные конфликты на постсоветском пространстве имеют «исламскую составляющую», и часто «исламскую окраску» имеют такие антисоциальные явления, как терроризм, экстремизм, радикализм, сепаратизм. Сами войны становятся организованным государственным террором, где захват заложников - не исключение, а правило для противоборствующих сторон, когда все виды терроризма переплетаются[156]. Организация армейского социума диктует требования строгого подчинения командирам и беспрекословного исполнения приказов, так как государству необходимы «послушные тела»[157], но в реальности солдаты имеют собственное мнение относительно противника на войне, что определяет их поведенческие стратегии, независимые от прямых директивных указаний. «Понимаете, чеченцев, таллибов, мусульман я просто не признаю, потому что они очень жестокие люди. Если бы Вы видели, что они делали с нашими пацанам, когда я служил в армии. На самом деле, при Сталине, их взяли, посадили в вагоны и выселили. Всё. У нас была возможность всех их просто убрать, а нам не давали» (муж., 27 лет, зам. ком. взвода). Это высказывание, на наш взгляд, ярко демонстрирует негативное отношение респондента к представителям всего мусульманского мира. Здесь прослеживается и неудовлетворенность политическими действиями государства, чрезмерно толерантного к чеченскому народу, в связи с чем информант пытается апеллировать к истории, к событиям сталинской депортации, как единственно правильному решению сегодняшней проблемы.

Отметим, что при ответе на вопрос, изменилось ли отношение военнослужащих к мусульманам, исламской религии в связи с так называемой контртеррористической операцией в Чечне и осуществлением ряда терактов, исполнители которых обосновывают свои действия исламскими концепциями, мнения респондентов разделились на четыре группы. К первой мы отнесли высказывания, акцентирующие внимание на отношении к распространению радикальных форм политического ислама, деятельности исламистских радикальных организаций, например: «К самим мусульманам и к исламу отношение, конечно, не изменилось. Ислам - нормальная вера. Есть определенные, агрессивные ответвления и течения, например, «ваххабизм» со своей извращенной философией, которая вызывает негативную реакцию не только у меня, но и у всех остальных людей» (муж., 26 лет, командир роты). Вторую группу ответов составляют суждения респондентов о том, что изменение отношения к представителям кавказских народностей происходит не только в сознании военнослужащих, но и у всего населения страны: «В принципе и до этого у меня была к ним небольшая неприязнь потому, что они оккупировали рынки, когда с их стороны это был беспредел. Еще мне не нравится их воспитание, они очень самолюбивые и очень нахальные, хотя встречаются вполне нормальные люди. Всеобщая неприязнь появилась к «черным», назовем так всех кавказцев, после начавшихся конфликтов» (муж., 23 года, командир взвода). «До того как война началась, я на них особого внимания не обращала, обычная маленькая народность как лезгины и курды» (жен., ефрейтор, 23 года). «Они у нас ассимилировались, а с этой войной, стали известны всем, и, соответственно, появилось негативное отношение» (муж. 26 лет, командир роты). Таким образом, отношение военнослужащих варьируется от «небольшой неприязни» к представителям кавказских народностей до дискриминирующего отношения с использованием маркирующего понятие «чёрные». Катализатором, способствующим формированию у наших респондентов интолерантного отношения к мусульманам, является война в Чечне и последовавшие за ней террористические акты, в связи с чем, военнослужащие стали воспринимать чеченцев с позиции антагонистической стороны в боевых действиях, не задумываясь об их этнической или религиозной принадлежности.

К третьей группе мы причислили мнения о том, что террористические акты и войны индуцируют идейные лидеры, активно пропагандирующие религиозный фанатизм, основанный на «исламских» ценностях. Такие взгляды иллюстрируются ответами: «Террористические акты готовит не весь мусульманский народ, а отдельный вождь, который стоит у руля власти – вдохновитель, и все зависит от того, насколько мощным будет его влияние на общество» (муж., 31 год, старший начальник помощника штаба по специальным моторизованным воинским частям). Или: «Среди мусульман есть нормальные люди, но существуют сильные единицы, которые могут подчинить себе волю и разум слабых, поэтому происходят войны и теракты» (муж., 23 года, рядовой). Четвертую группу суждений составляют самые краткие ответы, не содержащие объяснительных моделей, и показывающие отсутствие изменения в отношении интервьюируемых к представителям исламской конфессии.

Интолерантные межэтнические отношения, экстраполируясь в исламо- и кавказофобию, могут быть следствием различных поведенческих стратегий, национальных социокультурных особенностей и моделей воспитания, что также маркируется ответами наших респондентов. Так командир взвода (муж., 23 года) отмечает, что «у них другая психология, воспитание. Мы воспитаны так: прости врага своего, а они - нет…». Такую же концепцию поведения описывает старший начальник помощника штаба по специальным моторизованным воинским частям (муж., 31 год) на примере службы в своей воинской части: «Они агрессивнее. Когда ты начинаешь наезжать на солдата, то наш может стоять и терпеть, а у них это вызывает чувство оскорбления. У них не принято, когда унижают достоинство, и они сразу могут тебе это высказать в лицо, напрямую. Наш человек более мягкий, его можно обозвать, он тебе слова не скажет, а того обзовёшь, он может напрямую сказать, что это беспредел и оскорбление ему как мужчине. Это воспитание и культура. Еще они устанавливают свои жёсткие порядки, если не чувствуют силы, которая может им противостоять. Когда мы были курсантами, они все делали по-своему, например, по ночам пели песни, но потом их лидера нокаутировали, и они сразу успокоились, поняли, что им здесь нечего ловить». Аналогичные примеры приводит С.А. Белановский в своей работе «Дедовщина в армии», где анализируется неофициальная статусная система – землячество. Агрессивное поведение «кавказцев» делает их очень влиятельной силой, даже при небольшой численности, и по степени агрессивности в данном контексте лидируют чеченцы[158].

Кроме негативных черт характера, респонденты отмечали и позитивные качества, присущие представителям кавказских народностей, которые, по их мнению, отсутствуют у славян, например: «Если так разобраться, то славяне не очень сплоченный народ. Люди кавказской национальности друг за друга больше стоят, когда, допустим, один человек кавказской национальности приезжает в Россию, и все удачно складывается, то он начинает подтягивать своих. Русские же, славяне, стараются больше себе забрать, чем поделить с кем-то» (муж., 34 года). «Во-первых, кавказцы, они более сплоченные, более верующие. У них каждую неделю происходят намазы. У нас же такого нет, наши не ходят креститься, молиться. Даже в этом поведение разное. Приходя в столовую, они все обнимаются, целуются, не зависимо от того, из каких подразделений. Они очень дружные ребята, в отличие от наших» (жен., 23 года). Данные высказывания показывают, что военнослужащие позитивно оценивают некоторые поведенческие практики и традиции своих сослуживцев из Кавказского региона. Таким образом, профессиональный статус военнослужащих является определяющим фактором в формировании толерантных межэтнических отношений, разделяющим мусульман на «своих» и «чужих». «Свои» обладают симпатичными культурными, национальными особенностями, которые можно было бы перенять русским, а «чужие», то есть члены банд. формирований, транслируют традиции, не приемлемые в гражданском обществе. Военнослужащие чётко расставляют приоритеты, дифференцирующие отношения с коллегами, принадлежащими к исламской конфессии, и представителями террористических группировок, которые уже «не имеют ни гражданства, ни национальности, ни религии – они просто бандиты». Хотя, может быть, в реальной жизни наши респонденты просто редко ориентируются на религиозную идентичность и гораздо большую роль (нежели принадлежность к той или иной конфессии) играет профессиональное измерение.

Современный радикализм довольно тесно увязывается в общественном сознании с религией. Причём, едва ли не важнейшей мифологемой наших дней, определяющей не только обывательские страхи, но и глобальные политические процессы, стал постулат о сущностной радикальности ислама, его непримиримости по отношению ко всему неисламскому миру[159]. Поэтому в ходе нашего исследования мы попытались выяснить у военнослужащих, как, по их мнению, связаны такие категории как ислам и экстремизм. Оказалось, что практически все респонденты данные понятия «разводят», применяя при этом следующие объяснительные модели: «Некоторые исламские террористические организации, Хаккайда, например, ходят под исламским флагом и прикрываются исламским щитом, а на самом деле, экстремизм многолик, например, та же «Ирландская республиканская армия» – это тоже террористическая организация, но к исламу никакого отношения не имеет, по-моему, это и к вере никакого особенного отношения не имеет» (муж., 26 лет, командир роты); «В принципе каждую веру можно привязать к экстремизму. Всё зависит от грамотного оратора» (муж.,23года, командир взвода); «Всё зависит от того, какую подоплеку к той или иной организации применить, от того какая политика и какие цели будут преследоваться» (муж., 31 год, старший помощник начальника штаба по специальным моторизованным воинским частям). Таким образом, по мнению респондентов, религиозная принадлежность не влияет на возникновение экстремистских действий, а религия (ислам) оказывается лишь исключительно удобным инструментом в руках тех, кто, преследуя собственные, далеко нерелигиозные цели, использует постулаты ислама вопреки его истинным ценностям.

Следующий блок вопросов представляется нам особенно интересным, поскольку выступает фильтрующим звеном всех интервью. Мы напомнили респондентам ситуацию, когда после совершения террористических актов и захвата Норд-Оста, на территории Москвы произошло несколько неправомерных задержаний и избиений мусульман представителями правоохранительных органов. Респондентам было предложено оценить действия своих коллег и, может быть, необходимость применения к ним наказания. Рассуждая о конкретных ситуациях взаимодействия военнослужащих с представителями исламской конфессии, практически все респонденты негативно оценивают действия представителей органов внутренних дел: «Здесь милиция не права. Если мусульмане не виноваты, то их не имеют права трогать. Это уже наглость со стороны милиции» (жен., 23 г.); «Отрицательно отношусь к тому, что их избивали, потому что, я уверена, что в этой группировке есть люди самых разных национальностей и вер» (жен., 23 года). Некоторые интервьюируемые считают, что, с точки зрения обывателя, такую стратегию поведения военнослужащих можно понять, но, если человек находится на службе государства и выполняет функцию защиты населения, то превышение должностных полномочий, должно быть наказуемо. Было высказано мнение, что «зная мусульман, другого выхода не вижу, поскольку воспитание у них такое, они будут покрывать своего единоверца, даже если он виновен» (муж., 23 года, командир взвода). Также было несколько высказываний относительно того, что милиционеры - тоже люди, и, если у них кто-то погиб во время терактов, то «наказывать их за превышение полномочий, конечно, надо, но не строго» (муж., 23 года, рядовой). Интересное суждение было высказано мужчиной (27 лет, зам. ком. взвода), который с возмущением заметил, «что Вы ерунду-то говорите? Не было этого, это все просто пропаганда». Таким образом, большинство опрошенных военнослужащих, рассуждают о действиях представителей органов внутренних дел (после террористических событий) с негативистской позиции, но применяют объяснительные модели, направленные на оправдание своих сослуживцев, вплоть до полного отрицания сюжетных концептов.

Проблема исламофобии приводит нас к вопросам о том, что необходимо делать, чтобы избежать новых терактов и как способствовать толерантным межэтническим отношениям. В основном, представители правоохранительных органов, принимавшие участие в исследовании, акцентировали внимание на жесткой политике государства, способствующей предотвращению экстремистских действий. Один из респондентов отметил, что «еще лет десять назад в Волгоградской области практически не было чеченцев, сейчас там целые чеченские села. Причем люди, приезжающие оттуда, говорят, что чеченцы проявляют агрессивность, совершают безнаказанно преступления, завладели целыми селами, выживают оттуда коренных граждан. Русских, славян попросту выживают или убивают. В этом виновата государственная политика, естественно, российское государство, своей «беззубостью» и, так скажем, проституизмом перед западными странами, пред западной прессой». Приведенное высказывание, вероятно, свидетельствует о том, что некоторые действия Правительства Российской Федерации не находят отклика у интервьюируемого, а выполняемые военнослужащими приказы, часто оказываются неоправданными. Было также высказано мнение, что эффективным механизмом, способствующим избежанию терактов, является телефон доверия «позвонил по телефону, сообщил, что вот там-то кучкуются подозрительные личности, а дальше - пусть этим занимаются правоохранительные органы» (майор, муж., 31 год).

Вопрос о толерантных межэтнических отношениях вызвал достаточно широкий спектр ответов от полного отрицания возможности наладить такие интеракции до активной работы представителей разных религиозных течений на территориях воинских частей. Некоторые респонденты указывали на личностный фактор взаимоотношений, апеллируя к тому, что «если человек по своей натуре вредный, несговорчивый, он ни с кем не уживется, независимо от национальности. А если человек общительный, веселый, то всегда можно найти подход». Среди ответов прозвучало мнение военнослужащих, ориентированное на реализацию принципов демократического государства: признание в качестве источника власти народа; постоянное влияние общества на государственную власть; контроль за деятельностью тех, кто ее осуществляет; равноправие граждан в политической жизни страны, «признание прав и свобод населения, а самое главное, обеспечение людей работой». Также, военнослужащие, рассуждая о современной ситуации в полиэтнической России, возлагают большие надежды на работу Правительства нашей страны, направленную на восстановление межконфессиональных и межэтнических толерантных отношений.

В целом, из конгломерата текстов проведенных интервью, только одно из них было наполнено ненавистью к «кавказцам», но в данном контексте респондент не различал понятия религиозной и этнической принадлежности. Наш информант воевал в Чечне в течение семи лет, что, естественно, наложило отпечаток на все его мировосприятие и отношение к мусульманам. На вопрос, существуют ли в России опасные религии, мы получили такой ответ: «Черножопые», попытки уточнить какой народ, какое вероисповедание, имеет в виду респондент, не привели к успеху. Свое отношение к чеченцам респондент выразил, используя сюжетную линию фильма А. Невзорова «Чистилище»[160]. Именно этот фильм с острой, провокационной темой захватывает внимание нашего респондента. Мы решили, что целесообразно полностью привести его высказывание: «Слишком много в них наглости, хваткости и, как они считают, безнаказанности. Они относятся к нашему народу как к скотине последней. Они лично говорят, что мы собаки, волки. То есть, сами себя считают волками, а мы собаки на привязи, рыжие псы. Так и было у них сказано, что мы – псы, собаки. А они себя считают свободными волками в горах, а мы собаки для них. Вся наша организация военная для них считается псарней. Это мы – военные – мы цепные собаки, а они значит свободные, они нам всем глотки перегрызут! Это не раз, по-моему, звучало, была запись и видеокассеты были, да что там говорить, все показано в фильме «Чистилище» и про собак, и про «похороны», и про распятие. Пускай это все будет даже наиграно, все это фигня. Но все равно, фильм реальный и снят очень хорошо».

Этот отрывок интервью наполнен яркой эмоциональной фактурой, повторами наиболее актуальных и раздражающих респондента фраз. Опрашиваемый оценивает чеченцев не с позиции обывателя, который получает дозированную информацию через СМИ, а через призму личного опыта, когда война для него стала практикой повседневности, которая трансформировала конкретных противников в образ всего чеченского народа. Отметим, что среди опрашиваемых ещё два человека принимали участие в Чеченской кампании, но эти военнослужащие не переносят ответственность за происходящее на всех чеченцев и мусульман. По-видимому, это происходит из-за того, что они находились на территории Чечни в командировках, а не длительный срок, и проходили курс реабилитации, что, вероятно, не было выполнено при работе с респондентом, чьи высказывания приводились выше.

В заключение важно отметить, что большинство респондентов изменили свое отношение к представителям кавказских народностей после начавшейся Чеченской компании, потому что: * во-первых, увеличилось количество мигрантов из зоны боевых действий, которые ассимилировались в России и «оккупировали» рынки, занимая рабочие места наших соотечественников; * во-вторых, военнослужащие являются непосредственными участниками военных операций, и начинают относиться к представителям чеченской стороны, как к врагам. Несмотря на это, наши респонденты пытаются «фильтровать» свое личное отношение и не переносить его на зону профессиональных интеракций, осуждая интолерантные межэтнические отношения со стороны коллег. Более того, военные четко дифференцируют статусные позиции мусульман, положительно оценивая национальные и культурные традиции своих сослуживцев из Кавказского региона, и считают, что благоприятные отношения между представителями различных этнических групп чрезвычайно важны, особенно в правоохранительных органах и воинских коллективах.

Итак, проведенное исследование показало, что в армейском и гражданском социумах наблюдается определенная социальная напряженность, связанная с последствиями террористических актов и неразрешенным конфликтом в Чечне, но об экстраполяции таких отношений сегодня говорить нельзя, поскольку доказательств каких-то серьезных конфликтов, массовой неприязни мы не выявили. Мусульмане и христиане различной этнической принадлежности достаточно мирно сосуществуют в городском пространстве и армейском социуме, что оптимизирует перспективу таких взаимоотношений в будущем. Для национального и межконфессионального согласия в регионе нужны общие усилия, заинтересованность всех жителей. Власти необходимы специалисты, разбирающиеся во всех тонкостях теологии, не допускающие некорректных высказываний о той или иной конфессии (ведь эту сферу деятельности в органах власти осуществляют недавние атеисты). Для формирования этики межнационального общения, воспитания уважения к иным культурным ценностям, безусловно, важны этичность, «правдивость» средств массовой информации, а также привлечение новых образовательных программ, так как негативные установки, враждебность, взаимное непонимание являются результатом недостаточных знаний друг о друге. Таким образом, профессионализм журналистов, военных психологов, согласованные действия органов правопорядка и всех ведомств, занимающихся проблемами нормализации межэтнических и межконфессиональных отношений, позволят избежать новых экстремистских действий, предотвратить трансформацию неприязни к представителям исламской конфессии в ненависть, а также снизить уровень этнической интолерантности в армейском и гражданском социумах.

Сейчас мы наблюдаем активно внедряемую в массовое сознание новую порцию оптимистических мифов, коррелирующую с новой глобализационной волной. Стоило бы разделять интеллектуальные операции вокруг глобализации и реальную логику действий субъектов в борьбе за ограниченные ресурсы планеты. Может оказаться, что особая дефиниция нынешней волны глобализации выразит стремление с позиции силы узкой группы лидеров современного мира, не считаясь ни с кем, оптимизировать доступ к ресурсам планеты и максимизировать их использование

Разработка парадигм выживания человечества стала сегодня важнейшей глобальной, а в научном отношении - междисциплинарной проблемой современности. Этими вопросами занимаются философия, медицина, экология, информатика, и биология, и социология. Особое значение здесь приобретают научные исследования проблем существования индивида, экологии его тела и души, механизмы и средства, которые непосредственно работают на защиту индивида, охрану его прав и личных интересов, здоровья и свободы. В контексте этих проблем особенно следует выделить вопросы обеспечения информационной безопасности личности, которая играет важнейшую роль в стратегии выживания человечества.

 

 

ИНФОРМАЦИОННОЕ НАСИЛИЕ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

Симулякр насилия

В настоящее время насилие, как отмечает Ж. Бодрийяр, приобрело новое обличье - наши СМИ сделали его общедоступным. Информация о насильственных актах мгновенно появляется на первых страницах газет, в телевизионных новостях, не говоря уже о фильмах, где насилие пропагандируется в многочисленных видах, и это намного интересней, чем какое-то событие культуры. Люди до такой степени стали чужды друг другу, что насилие становится обычаем, которое хотя бы на миг возвращает людей к ближним. Бодрийяр считает, что в своей основе насилие – это, скорее, отсутствие события. Насилие взрывает безразличие, политическую пустоту, а не злобу той или иной группы людей, молчание истории, а не психологическое подавление индивидов[161].

Насилие есть воздействие (в том числе силовое) на человека или группу людей, противоречащее закономерному ходу событий: физическим и биологическим закономерностям, юридическим нормам, моральным принципам. В любой, даже самой примитивной силовой форме всегда есть информационная составляющая. Информационное насилие присутствует, хотят этого исследователи или нет, в любой форме насилия. Силовое воздействие всегда промоделировано информацией, отсюда различная амплитуда (величина информации).

Вырабатывая нормативные определения действительности, формируя потребности, взгляды, оценки и предпочтения, средства массовой коммуникации являются одной из конститутивных составляющих социальной реальности. Появление новых информационных технологий закладывает прочную основу для развития мирового информационного сообщества. Противоречия интеграционных стратегий глобализации и регионализации конструируют новые информационные и виртуальные потоки, продуцирующие информационное насилие и стремящиеся к собственной власти, господству слова.

Функционирование государства, его социальная, политическая, экономическая, индустриальная сфера находятся в прямой зависимости от работы информационных сетей, систем связи и управления, программного обеспечения, составляющих техническую базу информационного пространства. Данная взаимосвязь сегментов инфраструктуры государства зависит от надежного функционирования средств передачи и обработки информации, и возникающие в этой связи новые реалии не могут не учитываться мировым сообществом. Сегодня жизнедеятельность общества осложняется вектором агрессии и насилия, их специфического преломления, соответствующего социально-экономической и культурной ситуации региональных пространств и временных характеристик социума. На фоне явлений кризиса и нестабильности информационное насилие оказывается неизбежным сопровождением общественного бытия.

Информационная компонента насилия содержится на любом этапе развития общества, в любых формах насилия, модулируя их и являясь атрибутом насилия. Информационное насилие в широком смысле, предполагающем существование информации в любых социальных системах – это не силовое (не вещественное и не энергетическое) упорядоченное воздействие на объекты, носящее антисоциальный либо антиличностный характер. Информационное насилие, имея природные предпосылки, выступает особой формой социального насилия, где информационная составляющая в результате инверсии приобретает самостоятельную сущность, на основе силовых: вещественных и энергетических процессов. Его распространение связано с антропологическим кризисом, модернизационным шоком, распадом традиционных культур, освободившим деструктивные и антисоциальные импульсы. В узком смысле информационное насилие – несиловое воздействие на ментальную сферу.

С эволюцией общества информационная составляющая приобретает явный, а не латентный характер (при этом вещественные и энергетические компоненты не исчезают), происходит дифференциация информационного насилия. Основные свойства информационного насилия: нелинейность, скрытность, максимальная дальность и скорость воздействия, кумулятивность, невещественный и неэнергетический характер, нелокализованность в социальном времени и пространстве, возможность фокусировки, селективность, опосредованный характер социального воздействия, возможность клонирования, виртуальный характер. Данные свойства не существуют изолированно, а образуют систему атрибутов и модусов информационного насилия.

Симулякр насилия, возникающий в прессе, радиопередачах, телевизионном экране, – это информационное насилие, заключенное в самой природе образов. Основными формами информационного насилия являются: информационный прессинг, искаженная информация, недостаточная информация, нелегитимная информация. Отсюда, наиболее общими механизмами информационного насилия являются: информационное давление, искажение информации, утаивание информации, незаконное получение информации. Взятие власти над объектом происходит посредством дискурсивного акта, фактом своего выполнения создающего соответствующее состояние социального объекта.

Новейшие технологии усиливают опасность информационного насилия, происходит экспоненциальное развитие риска и уязвимости нашей цивилизации. Однако, несмотря на увеличивающееся информационное доминирование, вещественные и энергетические компоненты насилия сохраняются, они не исчезают, что-то должно оставаться носителем информации. Разница между информационным и физическим насилием заключается, в том числе, и в энергетических затратах.

Информационная цивилизация меняет не просто статус информации, то есть роль ее позитивных последствий, но и резко расширяет негативные возможности. На смену знанию приходит информация, а точнее информированность, информация становится все более специфической и трудной для понимания, поэтому объект или событие, попавшие в фокус внимания, необходимо изучать более тщательно, чем когда-либо в прошлом. Информация становится объектом продуктивного упорядочения и регулирования, от результатов которого зависит использование информации в качестве глобального стратегического ресурса выживаемости общества. Информационно-психологическое воздействие на общество оказывается повсеместно.

Российское общество в последние несколько лет столкнулось с проблемой, проявившейся на Западе лет двадцать назад: интенсивное и массовое освоение асоциальными личностями такой ниши для преступной деятельности, как психика и душа человека. Деструктивные культы пользуются психологической и духовной (медицинской, коммерческой, политической) неосведомленностью и неопытностью людей и привязывают к себе, всячески вызывая, сохраняя и усиливая состояния невежественности, неинформированности и формируя неестественные, противозаконные состояния зависимости у своих приверженцев. Необходимо подчеркнуть, что в любом деструктивном культе эксплуатируется, прежде всего, психологическая неграмотность и незащищенность[162]. Проблема устранения психологического насилия из взаимодействия людей является решающей для ликвидации или сведения к минимуму всех других форм насилия. Именно манипулирование, психологическое насилие порождает, как правило, все другие формы проявления насилия и жестокости.

Манипуляция сознанием — своеобразное господство над духовным состоянием людей, управление путем навязывания людям идей, установок, мотивов, стереотипов поведения, выгодных субъекту воздействия[163]. У манипулирования есть две стороны, неотделимых друг от друга: одновременно эксплуатируется, как потребность человека в любви и внимании, так и все его страхи. Таким образом, насилие осуществляется и в форме «любви», и в форме прямых и косвенных угроз и запугиваний. Характерным приемом деструктивных культов является активное использование различных видов искусственной «любви» на первых этапах вовлечения жертвы в ловушку и применение угроз лишения «любви» на последующих этапах эксплуатации[164]. Манипуляция – это вид духовного, психологического (а не физического) воздействия. Это воздействие на психические структуры человеческой личности является скрытым, оно не должно быть замечено объектом манипуляции. Такое воздействие, безусловно, требует значит