Лиловые вечера
И кажется лицо бледней От лиловеющего шелка… Анна Ахматова
Фиолетовый в своих ассоциациях обычно связывается с такими обобщениями как религиозная страсть, святость, трезвость, покаяние, печаль, умеренность, ностальгия, горе, траур, старость[dcclix]. Помимо этого упоминаются также ассоциации со смирением и рассудительностью многоопытной женщины, испытавшей многие страдания и покаяния. С мистическими знаниями и жертвенностью матери. С религиозным самоотречением и святостью. Генрих Фрилинг и Ксавер Ауэр связывали «взыскательный фиолетовый» цвет с мистическими действиями, с обременительным беспокойством, претенциозностью, исключительностью и глубиной, с помощью которых можно понять внутренние причины бытия[dcclx]. Древние называли фиолетовый цветом мудрости. Цветом познания истины. Цветом печали. “Кто умножает знание, тот умножает скорбь”. Так, в Древнем Китае вечернее небо характеризовалось мужественным принципом (ЯН) и обозначалось фиолетовым цветом. В буддизме этим цветом характеризовали «цвет духовного отца». В ауре насыщенного фиолетового цвета экстрасенсы усматривают альтруизм и высокие духовные качества, свойственные людям, которые ищут сое призвание и веру. Аура же ярко-лилового цвета говорит о серьезных религиозных помыслах, а темно-фиолетового — о депрессии[dcclxi]. И если индуизм одевал мужественного мужа из мужей Кришну[dcclxii] в сине-фиолетовые одежды, то тантризм усматривал в энергетическом центре фиолетового цвета гармонию и мудрость во взаимоотношениях с окружающими. В христианстве фиолетовый цвет одеяний Христа символизирует страдание и покаяние. Так, на средневековых полотнах, изображавших Страсти господни, Христос предстает в фиолетовых одеждах. Поэтому и в православной символике фиолетовый цвет богослужебных облачений (наравне с пурпуром) посвящен праздникам и дням памяти о Кресте Господнем (Воздвижение и др.). В католичестве этот цвет символизирует истину, пост, покаяние, скромность, печаль, страдание и безвестность. Это также и цвет Марии Магдалины, и цвет, означающий священнические права и власть. Лиловые сутаны (“цвет высшей мудрости”) носят католические епископы. На Рождество и в Великий пост надевают фиолетовые митры кардиналы. Во время Страстной недели крест и алтарь покрывают фиолетовым полотном[dcclxiii]. Каббала выявляет в этом цвете первоначало или основу основ — идеальную первопричину возникновения. В XIX веке фиолетовый камень аметист считали неприличным дарить даме или девушке, поскольку это было бы величайшим для нее оскорблением. Ведь аметист — камень закоренелых холостяков. Может быть это и простое совпадение, но уже в латыни название фиолетового цвета (viola) странным образом сближено с совершением насилия (violo). И опять — мужчины... В самом деле, можно ли какой-либо женственной особе без каких-либо обид приписать склонность к мрачно-меланхолической серьезности и взволнованно-тоскливому настроению? Однако Г. Клар вслед за В. Вундтом вполне обоснованно все это соотносит с фиолетовым цветом[dcclxiv]. И Хаустен, и Дерибере приводят слова доктора Сетчи: «В этом фиолетовом есть что-то меланхолическое, депрессивное, действующее на душу; поэтому-то поэты облекали меланхолию в лиловые одежды» [dcclxv]. В начале же XX века этот камень стал излюбленным атрибутом декадентствующих поэтов. Как известно, Art Nouveau — ведущий стиль тех времен — характеризовался сочетанием фиолетовых и желтых цветов[dcclxvi]. Позже огромный аметист на груди носил Даниил Хармс. Итак, фиолетовый — творение нового. Неожиданного, незнаемого. Вспомним Врубеля, утверждавшего, что «вообще «Демона» не понимают — путают с чертом и дьяволом, тогда как черт по-гречески значит просто «рогатый», дьявол — клеветник, а «Демон» значит «душа» и олицетворяет собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни и не находящего ответа на свои сомнения ни на земле, ни на небе»[dcclxvii]. Не зря же еще Александр Блок сравнивал фиолетовые тона лермонтовски-врубелевского Демона — этого неукротимого и вечно стремящегося к борьбе человеческого духа — с о “сладострастием тоски”[dcclxviii]. Не будем здесь останавливаться на содержании «лиловых вечеров для мужчин» и «лиловых вечеров для женщин», которые имели место в годы НЭПа. Все это составляет предмет изучения истории нравов. В «Групповом портрете с дамой» Генрих Бель удивительно ярко выразил женственное отношение к фиолетовой окраске этого духа человеческого:
Я девою с небом вступила в союз. Господи помилуй. Чудесно, лилово оно любит мужскою любовью меня. Господи помилуй.
Александр Блок — творец мистической поэзии и поэтической символики — оказался творцом неосознанного: нового мира знаний, мира символов и цвета. Ведь именно Блок провозгласил: “Искусство есть ад ”, — и узрел в реальности этого ада “лиловые миры революции”. То есть опять рождение чего-то нового… Согласно Вайсу, фиолетовый цвет можно часто встретить у исследователей, охваченных идеей и отдающих ей всю свою жизнь [dcclxix]. Как «символ воздержанности и оригинальности», Э. Бремон также соотносит этот цвет со сосредоточенностью[dcclxx], так необходимой мужчине и в истинном творчестве, и в любовных объятиях.. Г.Клар называет фиолетовый «восторженным самопожертвованием»[dcclxxi], а Рейнер Мария Рильке находит ему метафизические реалии:
Как считают психологи, все оттенки фиолетового выражают тягу к простору, свободе, ко всему, что не признает границ. Психологически фиолетовый цвет ассоциируется с интериоризацией, сублимацией и означает глубину чувств[dcclxxii]. Фиолетовые одежды выдают (в носящем их) жажду к самовыражению. К интеллектуальному заполнению эмоционального вакуума. И опять же, к творчеству. Как отмечает Г. Клар, уничтожение субъективно-объективных противоположностей, мистическое, магическое, способное уничтожить противоположность между желанием и действительностью, это — фиолетовый цвет. В хроматизме это уничтожение противоположностей моделируется именно творческим опредмечиванием субъективного образа подсознания с его желанием перевода в объективированную картину сверхсознания, оперирующего уже относительно объективными вещами — красками, словами, предметами. Это подтверждается и словами известного архитектора:[dcclxxiii] «… фиолетовый для меня — не цвет покрашенной плоскости, а какой-то глубокий, внутренний — сложный цвет» (разрядка моя — Н.С.) Вспомним любовь Наполеона к зеленым мундирам. И сопоставим его необыкновенную любовь к фиалкам. Зеленое и фиолетовое. Сознание и подсознание мужчины. Вместе с тем сиренево-фиолетовые тона иногда называют цветами исхода жизни, упадка. Так, у Гете фиолетовый (сине-красный) цвет вызывал беспокойство, по-видимому в связи с его нематериальностью. Ибо как он писал, обои совершенно чистого насыщенного сине-красного цвета были бы невыносимы [dcclxxiv]. С фиолетовыми и зелеными тонами была связана эстетика декаданса начала XX века. Наиболее ярко эти тона проявились в стиле модерн. В стиле, где мужское творчество, творчество мужского подсознания превзошло самое себя. Охлажденное синим красное в физическом и психическом смысле звучит несколько болезненно, — как отмечал Кандинский[dcclxxv]. Что же может быть болезненного в фиолетовом цвете?.. Творчество. Рождение того, что еще не знал человек. Рождение нового. Нормально ли это? Нет. Нормально все то, что существует в реальном мире. Творец же своим подсознанием входит в мир виртуальный. В мир непознанного сознанием. В мир неосознанного. Архетипического. Божественного. Можно ли уподобиться Богу? Нормально ли это? Вряд ли. Не зря же творчество запрещал еще Платон в своем идеальном “государстве”. Не зря же все как один тоталитарные режимы прибирали к рукам творцов. Делали из них рядовых “инженеров человеческих душ”. Вспомним в связи с этим хроматическую интерпретацию того, как честолюбивые феминистки и властные жены с позиций своего сверхсознания считают мужчин «инфантильными», у которых на самом деле «инфантильным» оказывается лишь их доминирующее подсознание. И психологи отмечают, что в фиолетовом цвете наблюдаются колебания между красным и синим, между импульсивным желанием и осмотрительной восприимчивостью[dcclxxvi]. Это-то и дает такое значение фиолетового цвета как чувствительность, чувственное отождествление, которое часто стоит именно на ступени инфантильности и оценивается как внушаемость[dcclxxvii]. Интересно психофизическое действие фиолетового на человека. Так, лучи этого цвета обладают наименьшей длиной волны (в видимой области спектра) и, соответственно наибольшей энергией. Поэтому, с одной стороны, наблюдается наибольшая из всех интровертных (холодных) цветов степень замедления дыхания. Уменьшается его глубина и увеличивается длительность выдыхания. Замедляется и слабеет пульс. Даже при кратковременном воздействии фиолетовый понижает физическую работоспособность более, чем полная темнота[dcclxxviii]. По-видимому это связано с тем. среди всех полихромных цветов фиолет является наиболее утомляющим для глаз[dcclxxix]. Максимально замедляется реакция “счет чисел”. Нередко оказывает подавляющее действие на интеллект. Заставляет падать духом. Или вызывает депрессивно-меланхолическое состояние. С другой стороны, воздействие фиолетового на сердце, легкие и кровеносные сосуды увеличивает их органическую выносливость[dcclxxx]. Элизабет Бремон относит фиолетовый цвет к активным, мистическим и магическим цветам, так как он гипнотически передает смысл и неизвестности, и очарования с полным подчинением гипнотизеру[dcclxxxi]. Поэтому, если человек ставит фиолетовый цвет на первое место, то психологи полагают, что он подвержен влиянию других людей, и одновременно сам хотел бы оказать влияние на окружающих. Чаще всего он создает вокруг себя атмосферу гармонии и согласия, однако нередко колеблется, принимая какие-либо решения. Если же какому-либо лицу совершенно не нравится фиолетовый, то его подсознание этим как бы высказывает потребность в чувственных и глубоко эмоциональных переживаниях. И здесь же проявляется его совершенно немотивированное стремление «сделать человеком» своего близкого. Любопытно. Некогда именно он считал этого близкого своим идеалом… А теперь переделывает и переделывает его «по образу и подобию своему» так, будто бы он — чужой… Разумеется, и с человеком, и с цветом надо быть весьма осторожным, чтобы не навредить ни себе, ни ему, ни своей семье. Так, вместо того, чтобы ставить себя в пример, ему следовало бы подойти к своему близкому более обдуманно. И попытаться как можно лучше представить себе, — а следовательно, и ему, — мотивы своего и его поведения. Вообще говоря, с отклонением фиолетового связана потребность человека в рациональном контроле своей чувственности, то есть в ограничении сфер собственного подсознания[dcclxxxii]. В люшеровском подборе восьмицветового теста фиолетовый приобретает оттенок пурпурного. Функциональная психология соотносит предпочтительный выбор фиолетового с желанием очаровывать и, вместе с тем, со склонностью к внушению. В фиолетовом цвете проявляется чувственное отождествление с партнером как стремление к магически-эротическим действиям. Однако, как рекомендуют Купер и Мэтьюз, не стоит увлекаться этим цветом, поскольку он — а следовательно, и вы — порой выглядит довольно искусственным [dcclxxxiii]. В нормальных условиях жизни этот цвет предполагает следование общественным нормам поведения. Наблюдается определенного рода консерватизм. Любопытно, что интеллектуалы отклоняют фиолетовый. В экстремальных условиях его предпочтение характеризует необязательную готовность к контактам. И даже определенную аффективность или импульсивность, свойственную скорее красному. Так, фиолетовый предпочитают беременные женщины с будущим “безудержным” поведением во время родов. Это признак сильной неуравновешенности вегетативной нервной системы. Предпочитают фиолетовый алкоголики и дебильные дети, что также подтверждает их вегетативную лабильность. Если учесть связь фиолетового цвета с действием на гипоталамо-гипофизарную систему, то становится понятным и его выбор в качестве предпочтительного пациентами, страдающими нарушениями функций щитовидной железы. Поэтому же, вероятно, на первые места ставят фиолетовый с синим и геи. Вспомним данные Эллиса о сине-зеленом, любовь наших геев к голубому, французских и американских — к фиолетовому и т. д.[dcclxxxiv] Все это указывает на интровертный тип их взаимоотношений с обществом, свойственный более женщинам. Возможно, конфликтная ситуация такого рода и приводит к большему представительству творцов среди геев. Например, к уходу в творчество от конфликтов с неосуществленным идеалом… Вспомним, что излюбленные цвета модерна — все тона фиолетового, включая сиреневые и лиловые. Вспомним взаимоотношения творцов — Ахматовой, Гумилева, Цветаевой; вспомним гендерные отношения того времени и все становится на свои места. Если в нормальных условиях жизни небо над нашей головой — голубое, то в экстремальных (вечерних, ночных, грозовых) — фиолетовое. К экстремальным состояниям интеллекта в хроматизме относятся сновидные и сексуальные[dcclxxxv]. Или, как писал Николай Гумилев
То мучит, то нежит лиловый Томящий и странный цветок
В цветотерапии фиолетовый используется при лечении буйных больных. Применяется и в качестве наркотически болеутоляющего средства[dcclxxxvi]. Быть может, это и привлекает беременных? Ведь никто еще без наркоза не рожал безболезненно. Верхние же фиолетовые одежды владелицы часто говорят не только о ее подверженности влиянию других людей, но и о непреодолимом желании самой оказывать на них влияние. И Люшер, и Клар настаивали на большой степени внушаемости фиолетового цвета[dcclxxxvii]. Фиолетовый с синим оттенком вызывает меланхолию с оттенком грусти[dcclxxxviii]. Неудивительно, что для искреннего признания преступников этот цвет служит так же, как и во времена раннего католицизма при раскаянии и смирении грешников. Рассмотренные данные позволяют сделать определенные выводы. Так, в межконфессиональном пространстве религий, которое в хроматизме моделируется кругом цветов, фиолетовый сублимирует архетип католичества. В хроматической модели интеллекта фиолетовый цвет характеризует мужское подсознание при нормальных условиях жизни[dcclxxxix] и подсознание женщины при экстремальных.
8.2. Сиреневый (разбеленно-лиловый [dccxc]) Сиреневый цвет является не только разбеленным лиловым, но и «результатом соединения голубого цвета — цвета положительного материнства с розовым — цветом сублимированной сексуальности. Сливаясь, они производят сиреневый цвет». Так пишет Джоанна Келлог[dccxci]. С положительным аспектом сиреневого цвета, по ее мнению, связано ощущение единства с вселенской жизнью. Этот цвет может также передавать опыт нового рождения. Она также обращает особое внимание на связь сиреневого цвета с религиозными и мистическими переживаниями. По данным Дж. Келлог сиреневый цвет или цвет лаванды нередко используется при изображении в мандале таких форм, которые напоминают языки пламени и исходят от неких мифологических существ. Данный цвет, как правило, символизирует единство с божественной матерью. Возможно, поэтому действие сиреневого цвета благотворно сказывается на женских гениталиях. Не зря, видно, во всем мире он издревле считался цветом нижнего белья. В Индии Нового времени баядерки носили шаровары светло-сиреневого цвета[dccxcii]. Нередко сиреневый цвет ассоциируется с влюбленностью. Так, у В. В. Маяковского возникает замечательный образ:
Влюбленным на звезды смотреть Из ихней беседки сиреневой Как полагают ученые, светлые тона фиолетового цвета создают впечатление болезненной утонченности, сентиментальности, нежности[dccxciii]. Герике и Шене называют сиреневый цвет «сладким и милым» и отмечают, что как осветленный лиловый цвет он часто употребляется женщинами в одежде и ассоциируется с запахом фиалок и благоухающих женщин[dccxciv]. Как писал Гете, в очень ослабленном виде мы знаем этот цвет под названием сиреневого; но и здесь он имеет что-то живое, однако лишенное радости [dccxcv]. Однако в арабском мире «сиреневая дева» давала радости и услаждала героя новеллы Амира Хосрова, писавшего:
Для тех, кто понимает в этом толк, Прекраснейшая вещь — лиловый шелк! Красива молодая чаровница. Одень ее в лиловый шелк — царица! Да и обобщения, полученные в функциональной психологии показывают, что оттенки светлых фиолетовых тонов с их пикантно-эротическим воздействием имеют смысл чувственного отождествления. Как замечает Г. Клар вообще о фиолетовых тонах, в таком состоянии находится будущая мать, эстет, эротоман и человек, верящий в таинственное, божественное [dccxcvi]. Так называемые «шестидесятники», наверное, помнят, что где-то с 1956 по 1958 год в моде были сиреневые и лиловые цвета платьев и блуз. И это, действительно, было время, когда советские люди еще верили в нечто таинственное, что могло бы изменить их жизнь. Но этого не случилось и в моду вошли их противоположности — зелено-синие, а затем и желто-зеленые: оливковый, бутылочный, цвет мха[dccxcvii]. С позиций хроматизма сублимат сиреневого цвета может являться указателем на сознательную доминанту интеллекта с его возможным переключением на подсознательные чувства и / или их опредмечивание в творчестве и / или катарсисе.
Глава 9. Значения пурпура
Полыхни малиновою юбкой, Молодость моя! Моя голубка Смуглая! Марина Цветаева
Как важнейший в византийской культуре — цвет божественного и императорского достоинства — пурпурный цвет. Только Василевс подписывался пурпурными чернилами, восседал на пурпурном троне, носил пурпурные сапоги; только алтарное Евангелие было пурпурного цвета; только Богоматерь в знак особого почтения изображали в пурпурных одеждах[dccxcviii]. Символика пурпура как цвета власти была настолько общеизвестна, что, как пишет Виктория Горшкова, мятежники, претендовавшие на императорский трон, надевали на себя пурпурную обувь, а этот красноречивый жест приравнивался к государственной измене [dccxcix]. Особое внимание к пурпуру в сфере высшей власти проистекало, вероятно, из его особых неуловимых свойств соединения в себе несоединимого, то есть теплых и холодных цвета одновременно. Благодаря этой двойственности он приобрел особое значение в антиномической византийской культуре мышления[dccc]. На уровне же византийской цветовой символики пурпур объединял вечное, небесное, трансцендентное (синее и голубое) с земным (красное). Будучи символами небесного и земного, их соединение, как бы снимало свою противоположность. Вероятно, из-за этих свойств пурпура III Вселенский собор (Эфес, 431 г.) постановил изображать Марию и Анну в пурпурных одеждах «в знак наивысшего почитания». С тех пор Богоматерь — некогда земную Деву, принявшую в себя божественный свет и ставшею Царицей небесной — изображали в пурпурном мафории. С этим символом связана и одна из самых интересных особенностей композиции «София Премудрость Божия» — пурпурные лик, крылья и руки Софии. Князь Е. Н. Трубецкой считал, что это образ «Божьей зари, зачинающейся среди мрака небытия: это восход вечного солнца над тварью». Двойственную семантику пурпурно-красный цвет приобрел еще с раннехристианских времен, как отмечает В. В. Бычков[dccci]. Вспомним евангельский эпизод «Поругания Христа», когда римские воины надели на Иисуса багряницу (символ царской власти) и «насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове» (Матф 27: 29–30). Для них багряница была атрибутом буффонады, тогда как для христиан багряница в изображении «поругания» являлась символом «царства» Христова и знаком его мученичества. С этим, вероятно, связана и православная символика пурпурного (темно-красного) цвета богослужебных облачений, означающего высшую духовность и крестный подвиг Спасителя и используемого в праздники и дни памяти о Кресте Господнем (Воздвижение и др.). Еще Гете заметил, что действие и природа этого цвета — единственные в своем роде: он объединяет в себе активную и пассивную, горячую и холодную части цветового круга в их предельном напряжении, то есть объединяет (снимает) противоположности. В пурпурные цвета, согласно Гете[dcccii], одеваются и «достоинство старости» и «привлекательность юности». По данным А. Черновой[dccciii], пристрастие к пурпуру, главному царственному цвету, не изменилось со времен Юлия Цезаря. Пурпур и во времена Шекспира вызывал почти мистический восторг. По-прежнему эта краска привозилась издалека и стоила бешеные деньги. Причем ценили натуральный пурпур, добытый из определенного сорта моллюсков. Бедняки любовались алыми, фиолетовыми и синими оттенками пурпура в костюмах богачей, осуждали это пристрастие как грех. Отголоски такого отношения слышны в шутке Фальстафа по поводу красок пьяной рожи Бардольфа: Когда я смотрю на твою физиономию, я вспоминаю о богаче, который всю жизнь одевался в пурпур, а после смерти попал в ад. Ведь он там в своем одеянии так и пылает. В этой тираде есть нечто от самой природы пурпура, от взаимодействия красного и синего в нем. Возможно, древнее пристрастие к пурпуру и происходило от его особого психофизического воздействия, соединяющего в себе крайние части спектра. Именно в пурпуре раскрываются все возможности от синего до красного, способных выразить самые разные состояния — от адски мрачного до херувимски радостного[dccciv]. Так, сине-фиолетовый пурпур мог выражать холод, ночь, глубину, успокоение, справедливость. Пурпур фиолетовых тонов — молчание, смирение, раскаяние и любовь. Красно-фиолетовый означал страсть, движение, тяжесть. Красный же пурпур символизировал веселье (необузданное), силу, гнев, месть, кровь, адское пламя[dcccv]. Античные поэты[dcccvi] представляли себе это примерно так:
Как считают на Западе, пурпур является синонимом чувственности [dcccvii]. Действительно, вспомним пурпурный парус любовного корабля Клеопатры, описанного Шекспиром. Вспомним пурпурные тоги и туники вырождавшихся римлян в их невообразимых оргиях. Вспомним библейских грешниц в пурпурных одеждах. Вероятно на этих значениях пурпура и основывались авторы книги для бизнес-леди, когда в рекомендациях женщинам, решившим привлечь мужчину, писали: Используйте черный или малиновый для создания сексуального имиджа и соблазнения молодых мужчин [dcccviii]. И одновременно пурпур как женственно-фиолетовый цвет ассоциируется со сдержанностью и осторожность[dcccix]. Быть может, поэтому пурпур ассоциируется чаще всего с королевским достоинством. С вдохновением Творца. Однако в иудаизме пурпурные одежды носили женщины[dcccx]: «Дочери Израильские! Плачьте о Сауле, который одевал вас в багряницу...», «…ты одеваешься в пурпур, … украшаешь себя золотыми нарядами». Добродетельная жена… «виссон и пурпур — одежда ее». Да и сегодня разбеленной пурпурной («розовой») ленточкой повязывают сверток с новорожденной девочкой, но никак не с мальчиком. И конфуцианство символизировало пурпурным цветом добродетель, свойственную обычно женщине. Как замечает Эдгар Кейс, пурпурный оттенок встречается у людей властных, в ауре которых имеется некоторая инфильтрация розового[dcccxi]. В индуистских трактовках цветов ауры малиновый цвет выражает любовь, изменяя оттенки соответственно свойствам страсти. Так, грубая чувственная любовь характеризуется темно-багровым оттенком пурпура[dcccxii]. Как пишет М. А. Безбородов, на Руси пурпурный драгоценный камень «гранат» приносил носящему его власть над людьми и будил любовные страсти[dcccxiii]. А как известно, драгоценные камни испокон веков украшали женщин и королей — тем кому суждено властвовать по природе вещей и социума. Пурпурный (или белый) энергетический центр тантристы сопоставляют со сверхсознанием. С верой во всеобъединяющее видение мира. С реализацией высшей полноты жизни. С выходом за пределы пространства и времени. И кто же еще не сталкивался с «женской интуицией», когда без каких-либо формально-логических рассуждений женщина вдруг безотчетно и стихийно проникает в самую суть предмета и постигает истину. Так, у Гомера выражение «пурпурная кровь» ведет свое происхождение от цвета свернувшейся крови; по Плинию же тирийский пурпур означает высшую славу. Вероятно это значение из античности перешло и в христианство, где пурпур наряду с белым символизирует Богоматерь. И здесь, по-видимому, можно прислушаться только к выводам теософов-символистов: «Пурпурный цвет ноуменален, а красный феноменален»[dcccxiv]. Феноменальность семантики красного цвета была детально представлена выше. Так, что же стоит за ноуменальностью пурпура? В пурпурные цвета убирается и масонская ложа высших степеней посвящения. Пурпурные, серые или черные цвета одеяний подчеркивают принадлежность к ложе святых. В геральдической радуге пурпурный цвет трактовался как божественное величие.Показательно появление пурпура в древнерусской иконописи, замеченное кн. Е. Н. Трубецким: на темно-синем фоне ночного, звездного неба множества икон София изображается в самых различных тонах пурпурного цвета [dcccxv]. Вместе с тем, семантический анализ христианской символики пурпурного цвета вызывал наибольшие разночтения среди исследователей символических аспектов цветового языка[dcccxvi]. Обратим внимание, что не только ветхозаветная добродетельная жена одевалась в виссон и пурпур (Пр.31.22), но и Вселенский собор 431 г. (Эфес) постановил изображать в знак наивысшего почитания Деву Марию и св. Анну в пурпурных одеждах. Многие русские поэты (Лермонтов, Гумилев, Соловьев и др.) изображали женщину в пурпуре:
И в пурпуре небесного блистанья Очами, полными лазурного огня, Глядела ты, как первое сиянье Всемирного и творческого дня.
Однако общеизвестно, что этим цветом характеризовались одежды римских императоров, что, казалось бы, создает как семантический, так и формально-логический парадокс: цвет мужских одежд врагов христианства был принят христианством как знак наивысшего почитания в женских одеяниях святых. Для семантического анализа этого «парадокса» обратимся к видениям св. Иоанна (Откр. 17, 1–4), в которых «облачена была в порфиру и багряницу» великая блудница, а не святая Богоматерь. Кроме того, согласно толкованиям этого видения Э. Бенцем[dcccxvii], под блудницей следует понимать Рим, где пурпур действительно олицетворял наивысшее почитание, но — прижизненно обожествлявших себя императоров. Или, как представлял себе это Эмиль Верхарн:
Блистательный тиран, чьей власти нет границ, В чертоге, где, даря двусмысленный совет, На пурпурную тень ложится солнца свет, Как золото корон на пурпур багряниц… Итак, казалось бы, возникло уже не столько формально-логическое, сколько референтно-семантическое противоречие: пурпур мог характеризовать и женщин (и святых, и блудниц), и мужчин (императоров Рима). Смысл цветовой характеристичности последних легко определяется при учете их детально описанных гомосексуальных тенденций, выражавшихся и в появлении перед народом в цветастых шелках и других женских одеяниях и т. п. (Светоний: Юлий Цезарь 49–52; Калигула 52–54; Нерон 34–35; Оттон 22; Тиберий 62 и др.). Отсюда можно предположить, что Рим, действительно, может характеризоваться женственным пурпуром по причине христианского восприятия его императоров как "великой блудницы".
|
