Рынки не заменяют этику, религию и цивилизацию

Многое в этой книге объясняет, как осторожное применение правильных экономических принципов может вернуть экономике тот смысл, который определяется греческой этимологией этого слова — «домоводство». Это не имеет ничего общего с небрежным и неправильным применением идей экономики, когда предполагают, что экономический процесс представляет собой просто разрозненный бесконечный круговой обмен ценностями между производством и потреблением, а поток физических ресурсов от истощения до загрязнения не учитывается. Эта распространенная ошибка подобна попыткам (согласно замечанию экономиста Германа Дали) понять животное только по его системе кровообращения, не замечая, что у него также есть пищеварительный тракт, который крепко связывает его с обеих сторон с окружающей средой. Именно это заблуждение часто заставляет экономических фундаменталистов рассматривать почву как грязь, живые существа как мертвые, природу как помеху, миллиарды лет опыта в конструировании как ненужный брак, а будущее как не имеющее ценности (с 10-процентной реальной учетной ставкой). Даже правильные экономические теории часто применяются неправильно.

q Результаты экономической деятельности определяют просто как сумму рыночной стоимости товаров, услуг, убытков и ненужных вещей, продаваемых за деньги, исключая при этом все, что не имеет рыночной цены (например, заботу и уход за близкими), и все, что бесценно. Такое определение, без сомнения, является странным способом суммарного выражения человеческого счастья или даже материального удовлетворения. По всем меркам (Кобб и Кобб, 1994), последнее понижается с начала 1970-х годов (глава 12), потому что рост ВВП проглатывается с излишком «затратами на коррективные меры», т. е. на борьбу с истощением ресурсов, загрязнением, отложенными ремонтом или обновлением, социальными беспорядками.

q Предполагается, что истощение и загрязнение ничего не стоят (истощение обычно учитывается только как стоимость добычи, а большая часть загрязнения вообще не учитывается), как бы дорого они ни стоили нашим потомкам. Это распространенная и общепринятая кража у природы. Как заметил редактор Хью Нэш, лучше всего мы сможем воздать должное технологическим изобретениям наших детей, лишь убедившись в том, что эти изобретения кому-то пригодились.

q Потребление капитала рассматривают как доход, хотя правильное определение дохода, данное экономистом Хиксом, таково: доход — это максимальный объем средств, который вы можете потребить за определенный период и не оказаться в конце в худшем положении, чем в начале. (Хотелось бы нам понять, как «развивать» наш банковский счет, снимая с него деньги. А ведь именно к этому сводится большая часть экономического «развития». Вырубка деревьев, уничтожение рыбных запасов или добыча руды увеличивают доход, но не учитываются в расходной части мирового баланса, потому что такового просто не существует.)

q Учитывают только то, что можно сосчитать, но не то, что действительно имеет значение.

q Предполагают, что естественный капитал можно до бесконечности заменять искусственным. (Основываясь на этой сомнительной теории, некоторые экономисты призывают нас расходовать любой имеющийся ресурс с экономически оптимальной скоростью, обычно равной реальной учетной ставке — т. е. примерно на уровне процентов, которые могут принести деньги при разумном вложении, без учета инфляции. Они говорят, что после полного истощения ресурса, будь то киты или влажные тропические леса, деньги можно вновь инвестировать в другой ресурс, который полностью заменит истощенный. Если бы это было правдой, то экономисты были бы Богом. Экономика действительно стала государственной религией, а ее верховные жрецы и служители хорошо защитили свои позиции с помощью всевозможных ритуалов. Но у некоторых из нас имеются другие представления об истинных богах и фальшивых идолах.)

q Предложения покупки и продажи неправильно трактуют как эквивалентные. (Государственная организация, которая хочет проложить автостраду через сад позади вашего дома, должна сначала спросить, какую компенсацию вы потребуете. Если вы отвечаете, что сад не продается ни за какие деньги, на этом разговор должен прекратиться. К сожалению, нечестные организации часто выворачивают вопрос наизнанку, спрашивая: «Сколько вы нам готовы заплатить, чтобы не потерять сад?» Ответ на этот вопрос зависит, конечно, от вашего богатства, а не просто от вашей готовности заплатить. Вам будут задавать один вопрос за другим до бесконечности, а результат заведомо известен, и чтобы противостоять ему, не хватит никакого богатства. Такое переворачивание вопроса экономически неправомерно и аморально, но широко распространено, поскольку в противном случае — с учетом того, что у разных людей и ценности разные, — не было бы теоретической основы для применения анализа затрат и выгод при принятии государственных политических решений относительно того, строить ли автострады и где их строить.)

q Не принимаются в расчет ценности, которые нельзя заложить в банк под проценты, такие как жизнь, свобода и стремление к счастью. (Британские чиновники имели обыкновение ссылаться на высокие учетные ставки Казначейства [говоря, что с учетом инфляции стоит истратить всего лишь 90 пенсов сегодня для достижения прибыли в 1 фунт стерлингов в следующем году], чтобы оправдать возведение непрочных жилых домов из плохих материалов, которые могут обрушиться вам на голову через 20 лет, потому что 20-летний риск едва ли чего-нибудь стоит, а точнее, составляет 15% от сегодняшней стоимости. Говорят, что они отказались от этой практики, когда их голландские коллеги указали, что если бы Голландия придерживалась такой близорукой политики, она давно бы скрылась под водой.)

В принципе, все эти извращения здоровой экономической теории можно исправить. Однако использование рынков для целей, для которых они наиболее приспособлены — оптимального размещения скудных ресурсов за короткий период времени — не означает, что им позволено делать вещи, которые они вообще не умеют делать. Например, рынки:

не могут указать правильные размеры (как напоминает экономист Герман Дали, «судно, на котором пытаются перевезти слишком большой груз, все равно потонет, даже если груз оптимально размещен»);

не разоблачают случаи, когда законные потребности подчиняются и приносятся в жертву экстравагантным желаниям;

не сообщают, когда надо остановиться или какого количества достаточно (как предупреждал нас Екклезиаст, «кто любит серебро, тот не насытится серебром; и кто любит богатство, тому нет пользы от него. И это — суета!»).

Экономика не полностью отражает цели человека, потому что устремления человека далеко выходят за рамки алчности и зависти. Но в погоне за все большим национальным продуктом слишком легко забыть цели, для служения которым создавались экономические инструменты. Наши публичные рассуждения об экономических целях, как и прежде, будут подменять реальные ценности пустыми лозунгами, пока мы не вспомним, говоря словами Донеллы Мидоуз, что:

Устойчивое общество должно быть заинтересовано в качественном развитии, а не в физическом расширении. Оно должно использовать материальный рост как действенный инструмент, а не вечный мандат. Оно не должно выступать ни за, ни против роста. Скорее, оно начнет различать виды роста и цели роста. Прежде чем такое общество примет какое-либо конкретное предложение о росте, оно спросит, зачем нужен этот рост, кто от него выиграет, сколько он будет стоить, сколько продлится и согласуется ли он с источниками ресурсов планеты и ее возможностями поглотить отходы.

Нам кажется, что сегодня все общества испытывают нужду в лидерах, которые ставят подобные вопросы —лидерах, которые, как призывает Роберт Джилман, раздвинут временные рамки Золотого правила и скажут: поступайте с будущими поколениями живых существ так, как вы хотите, чтобы поступали с вами. Чтобы вылечить наши общества, достичь справедливости и восстановить Землю, нам необходимо коренным образом переосмыслить наши отношения к Творению, нашим собственным возможностям и целям, нашим детям.

Общественная жизнь дает массу свежих примеров принципиального несоответствия между созданием богатства и стремлением к счастью, возможностью получить прибыль и основными правами, личной выгодой и общественными интересами. В конце концов, эко-номическая эффективность — это лишь средство, а не цель. Предназначение рынков — быть эффективными, а не достаточными; алчными, а не справедливыми. Рынки никогда не ставили своей целью достижения общности или целостности, красоты или справедливости, устойчивости или духовности. Они и не предназначены для этого. Если рынки и делают что-то хорошее для китов или дикой природы, Бога или Матери Земли, или наших внуков, то по чистой случайности. Рынки, если им позволить нормально работать, очень хорошо достигают поставленных перед ними целей, но эти цели далеки от общего предназначения человека. Именно для достижения высшей цели у нас есть политика, этика и религия. И если мы когда-нибудь допустим мысль, что эти величайшие достижения человеческого духа можно заменить экономическими теориями, мы рискуем растоптать наши души.

Однажды муллу Насреддина спросили, что важнее — Луна или Солнце. «Конечно, Луна!» — ответил он. — «Но почему, великий мулла?» — «Да потому что она светит ночью, когда нам особенно нужен свет». И сегодня нам нужно больше света. Продуктивное использование даров, которые мы заимствуем у Земли и друг у друга, поможет нам выиграть время для поиска решений. Но как и любой инструмент, продуктивность поможет нам лишь немного приблизиться к обновлению нашего государственного устройства, наших этических принципов и духовности, но не заменит их. Ресурсы, которые нам безотлагательно необходимо открыть повторно и использовать более полно и более мудро, находятся не в физическом мире, а таятся в каждом из нас.