ГЛАВА 1. Ничего особенного не произошлоНичего особенного не произошло. Действительно, ничего особенного. За два с лишним года, прошедших со дня убийства несмышлёной девчонки! Её труп выловили в Грушевке через два дня. И свидетельница нашлась! Эту дородную женщину ОН запомнил достаточно хорошо. Но самое неприятное: и она запомнила ЕГО достаточно хорошо! Она видела ЕГО с этой девочкой на трамвайной остановке. Она видела, как они вдвоём покинули трамвайную остановку, причём первым пошёл ОН, а девочка после недолгих раздумий направилась следом. Возможно даже, что эта женщина краем уха слышала их затянувшийся диалог, состоящий из настойчивых уговоров и неуверенных отказов. Она могла проследить за странной парой, удаляющейся от остановки, но подошёл трамвай. Того, что она видела, оказалось достаточно, чтобы стать свидетельницей. Впрочем, эта свидетельница лично ЕМУ не принесла каких-либо особенных хлопот. Разве что ЕГО портрет, составленный с её слов, достаточно погулял по городу, ещё и в училище, где ОН работал, попал. Один раз ОН видел её краем глаза около отделения милиции, когда ЕГО вызывали на допрос. Тогда ОН испугался! Вот сейчас им устроят очную ставку – и конец. Но… никакой очной ставки никто не проводил. Да и не собирался проводить. ОН вообще больше никогда не видел эту женщину. Никогда… Да и ЕГО самого вскоре милиция оставила в покое. Убийцу девочки… нашли! Им оказался какой-то бывший уголовник, уже отмотавший срок за изнасилование и убийство. Конечно, этот человек не убивал 22 декабря 1978 года и дело ему просто пришили. Правильно, ибо советское общество, стоящее на пороге Коммунизма, должно всеми правдами и неправдами избавляться от всякой нечисти, которая делает это общество безнадёжно больным, не способным уверенно шагать к Светлому Коммунистическому Будущему… Этот уголовник снова за решёткой. И чем дольше он там пробудет, тем лучше для советского народа. …Вот так думал ОН, откинувшись на скрипучем стуле и дожёвывая кусок краснодарского сала. ОН сидел на том самом месте, на котором два с лишним года назад совершил убийство. Тогда ОН убил совершенно случайно! Действительно, ОН не намеревался убивать ту девчонку. ОН хотел лишь позабавиться с ней, а потом отпустить, приказав ей держать язык за зубами. Но всё-таки убил… Тогда ОН пережил самые сладкие мгновения в своей жизни. И сейчас, некоторое время спустя, ОН переживал эти мгновения заново, дрожа всем телом и глубоко дыша. ОН понял, что ему нужно от жизни, и, главное, осознал своё истинное предназначение на Земле. Пусть ЕМУ не удастся построить справедливое общество, опирающееся только на коммунистические идеалы, но ОН, по крайней мере, попытается. Сейчас ЕГО согревали воспоминания о том декабрьском дне… Подобных дней будет ещё очень-очень много – ровно столько, сколько ОН сам захочет. Но… надо быть предельно бдительным, не в меру осторожным… И больше не совершать ошибок, подобных той, что совершил ОН в тот зимний вечер, оставив включённым свет в мазанке. Проглотив наконец этот несчастный кусок сала, ОН поспешил на свежий воздух. Закрывая калитку, он услышал за спиной: - Добрый день, Андрей Романович! За два с лишним года Чикатило привык спокойно реагировать, когда его окликали. В первое время после убийства ОН вздрагивал, даже когда его звала жена. Сейчас это была соседка… Он не помнил, из какого дома. Он старался избегать общения с жильцами немногочисленных домов в этом переулке. И уж тем более не знал о них ничего. Но знакомства с этой доброй, отзывчивой, не в меру любопытной старушкой ему избежать не удалось. Ко всему прочему, она была подругой той самой бабки, у которой он три года назад приобрёл эту мазанку. Старушка улыбалась. Возможно, ей хотелось о многом поговорить: ведь этот сосед так редко появляется здесь. Но она знала, что разговор будет коротким. За спиной у неё пряталась девочка-подросток – вот кто заставил Чикатило задержаться! Круглолицая, румяная. Правда… слишком высокая для своего возраста. Переросток просто. - Добрый, - сухо отвечал Андрей Романович, - хотя с утра неважно себя чувствую. – Соврал! На самом деле, он чувствовал себя прекрасно! Почему соврал? Подсознательное желание вызывать у окружающих хотя бы толику сочувствия к себе всегда было характерным для него. Ради этого он не брезговал даже лёгкой ложью. И на этот раз его жалоба на здоровье произвела должный эффект: - Захворали? – Старуха сочувствующе покачала головой. - Бывает. – Чикатило махнул рукой и поправил очки. – Смена времён года, знаете ли. - Вперив взгляд в девочку, без интереса спросил: - А Вы как? Старушка вздохнула: - Да вот сегодня весь день на ногах. Тоже не могу похвастаться хорошим самочувствием. – Она посмотрела на девочку. – Со школы идём. - Встречаете? - А что делать! Вроде и взрослая уже, а всё равно боюсь. Знаете, Андрей Романович, я всё тот случай вспоминаю. Ну… когда девчушку в Грушевке выловили. Чикатило перевёл взгляд с девочки себе под ноги. - Помню. Это ужасно! - Да. Убийцу-то нашли, но… каково родителям! Подонок! У самого ребёнок рос, а он малышку убил. - Тюрьма людей не исправляет. - Это точно. Ну, ладно, не будем Вас задерживать, Андрей Романович. - Берегите дочурку. И поправляйтесь. - Вам тоже здоровья! Они попрощались и направились в разные стороны. Перешагивая через лужи, Чикатило мысленно раздевал девочку-подростка. Настроение поднималось, чему способствовало тёплое мартовское солнце. Капель подыгрывала птицам, которые встречали весну звонким весёлым пением. Снежное покрывало постепенно таяло, обнажая сонную растительность. Всё вокруг оживало, пробуждалось и радовалось уходу зимы. Времена года, думал Чикатило, меняются спокойно, без всяких переворотов и революций. Мать-природа любит гармонию. Она не склонна к хаосу. Вот и очередная весна… «Моя сорок пятая весна! – подумалось Чикатило. – Как у Александра Сергеевича: Еще дуют холодные ветры …Или у Федечки Тютчева: Зима недаром злится, Прекрасно!» Чикатило помнил эти стихи наизусть… Он сделал глубокий вдох, задержал на мгновение дыхание… Перед глазами – влажная лесная поляна. Где-то поблизости, монотонно журча, бежит весенний ручеёк. Земля ещё холодная. Но вот на неё падает большое цветастое покрывало, на которое ложится обнажённое дитя – та самая девочка-подросток… Он видел её с мамой… или с тётей… Он не помнил. Так вот это дитя… Прелестное и невинное создание! Весна передала этой девочки частицу своей девственной красоты. Уже обозначились маленькие упругие груди, а крошечный чёрный треугольник внизу живота манил… Чикатило, замечтавшись, налетел на мужика с телегой. - Ну чё ты спишь на ходу! – раздался зычный голос. - Прошу прощения, - еле слышно проговорил Чикатило и пошёл дальше. Он злился на этого хамоватого незнакомца, грубо прервавшего сладостные мечтания. Жалкий кусок материи! Человечек! Куда ему и миллионам таким же, как он, до высоких идеалов! Движимые звериными инстинктами, эти людишки насилуют по ночам своих потных баб… Для чего? Для продолжения рода, конечно же! А для чего ещё? Пропивают тринадцатую зарплату, лазают по шахтам, по вечерам смотрят телевизор… Скучное однообразие. Скучное до полного уныния!.. И вот опять перед ним – обнажённая девочка-подросток. И вот уже ОН трогает её, ласкает. Она не сопротивляется. Она… как будто мертва! Ох, как ОН желает порезать это молоденькое тело на мелкие куски и рассовать их по карманам куртки, чтобы иметь возможность постоянно касаться нежной кожи… Нет, нет, он лучше встретится с этой девочкой ещё не один раз. ЕМУ не хочется её убивать… Чикатило свернул на Советскую улицу. ОН направлялся к той самой трамвайной остановке, с которой два с лишним года назад увёл девочку. Увёл туда, откуда не возвращаются… …В трамвае было душно. Чикатило расстегнул верхнюю пуговицу куртки, поправил галстук. Он прошёлся по вагону, рассматривая сквозь толстые линзы очков скучающих пассажиров. Сел впереди. Вперил взгляд в сидящую рядом рыжеволосую женщину. Та листала какой-то журнал мод. Почувствовав, видимо, на себе настойчивый взгляд, женщина повернулась. Теперь Чикатило мог определить её примерный возраст: лет тридцать, не больше. Тонкие алые губы, выразительные глаза цвета морской волны… но внешность портил крючковатый нос, больше походивший на орлиный клюв. Женщина зашевелилась, словно почувствовала себя неловко. Она закрыла журнал, потом снова открыла его, причём совсем на другой странице. - Ну и духота, не правда ли? – уверенно произнёс Чикатило. Незнакомка закрыла журнал и издала лёгкий, кокетливый смешок. Оценивающе посмотрев на Чикатило, она сказала: - Да уж. А что будет через час, когда все поедут с работы? - А Вы? Разве не с работы? - Я нахожусь в активных поисках. - М-м-м… Работы? - Да. До вчерашнего дня я была домохозяйкой. - Я так понял… развелись с любимым супругом. - Угадали! - Наверное, Вы ищете не только работу. - Опять угадали. Не только работу. Но ни то, ни другое не ищу в трамваях. - Насчёт работы… не знаю, а вот мужа в трамвае найти можно. - Уверены? - Конечно! Оба рассмеялись и всего лишь второй раз посмотрели друг на друга. Во время диалога ни Чикатило, ни она даже головой не пошевелили. Чикатило уже знал, что… понравился незнакомке. Дальше… он молчал. Говорила только она! И он её не слушал. Участливо кивал, улыбался и… мысленно занимался с ней любовью. ОН вдруг «услышал» её пронзительный крик… Трамвай остановился. Чикатило встал, попрощался и сошёл на остановке. На сегодня было достаточно!
…Вечером в общежитии опять не было света. Что-то случилось с проводкой. Чикатило нашёл какую-то старую свечу. Небольшую комнату залил жёлтый свет. Чикатило бродил по комнате взад и вперёд подобно древнему призраку, заключённому в астральную тюрьму и ждущему своего славного часа. Быть может, когда-нибудь неумолимое Время сжалится над ним и подарит долгожданную свободу!.. Чикатило хотел вырваться из душной, плохо освещённой комнаты и бежать куда глаза глядят. Почему именно «бежать»? Идти, ехать, лететь… Цель, как известно, оправдывает средства. Но что за цель? Она была неведома Чикатило. А не пройтись ли ему, как всегда, по общежитию, заглядывая в комнаты к студентам? Он знал, чем занимаются по ночам эти смазливые девушки и парни. И он страстно хотел принять участие… хотя бы в одной из их многочисленных оргий! Ну… если и не принять непосредственное участие, то хотя бы понаблюдать. Какие нравы в советском обществе! Запретный плод сладок. И все эти комсомольцы, стремящиеся жить по заветам Ильича, жаждут удовлетворить разгоревшуюся похоть. Нет, они не достойны идеального советского общества, где на первое место ставятся мораль, чистота нравов, помыслов, безупречность общественного положения. Чикатило прилёг на кровать, порадовавшись, что она у него мягкая. Хороший матрац, две подушки, тёплое одеяло. Всё чистенькое, благоухает. Он – на особом положении. Как в общежитии, так и в обществе в целом. Комендант общежития – его дорогая, горячо любимая Фенечка – живёт с детьми в другой комнате. И это хорошо. Их семья хоть и благополучная (во многом благодаря ему!), но иногда не мешает от неё отдохнуть, чтобы привести в порядок эмоции, чувства и мысли. А сейчас, когда Фенечка с детьми уехала на выходные в Новошахтинск, вообще благодать. И вот он вспомнил ту рыжеволосую, с которой ехал в трамвае. Он мог пригласить её в мазанку на Межевом. Мог, но не пригласил. Да уж! Так она и пошла! Легкомысленной она ему не показалась, но и на женщину строгих нравов уж никак не была похожа. В трамвае ИМ владело страстное желание раздеть её, прильнуть голым к её телу, трогать, щипать, кусать… Чикатило поднялся. Допил кефир, съел вторую половину городского батона и, взяв с тумбочки «Правду», снова лёг. «…Леонид Ильич Брежнев отправился…» Эта фраза в одной из статей позабавила Чикатило. Куда мог отправиться старый маразматик? Только на тот свет! Советская система трещит по швам, вокруг – разгильдяйство и разврат, а эту дряхлую куклу никак не могут выкинуть на свалку истории. Пичкают лекарствами, которые только укорачивают ему жизнь. Чикатило был уверен: уж из него-то получился бы прекрасный Генсек. Он вёл бы страну к светлому Коммунизму, не сворачивая и не останавливаясь! Никаких перевалов – они опасны, когда вокруг столько врагов! Да и внутри врагов хватает! И никакой военной силой не добиться господства мирового Пролетариата! Время «крестовых походов» миновало. Только показательным примером можно привлечь другие народы! Но сначала нужно очиститься от скверны, а это так же трудно, как излечить туберкулёз. Трудно, но необходимо постараться!.. И вот уже ему грезятся заголовки в главных газетах страны: «Генеральный секретарь ЦК КПСС Андрей Романович Чикатило уверенно ведёт нас к торжеству Коммунизма», «Наследник вождя Мирового Пролетариата, наш славный учитель и наставник Андрей Романович Чикатило». За этими мыслями и грёзами Чикатило задремал. Газета раскрылась у него груди, сползла на пол. Стук в дверь пробудил его. Он вскочил как ужаленный, сунул в тапки большие, костистые ступни. В дверь настойчиво стучали. - Иду! – огрызнулся Чикатило. Людмила Ивановна, сверстница и подруга Фенечки, иногда сменявшая её на посту коменданта, казалась чем-то сильно обеспокоенной. Она говорила много и быстро, брызгая слюной. Слегка картавила, что всегда раздражало Чикатило. - …Они курят под лестницей. Может, Вы как-то повлияете, Андрей Романович!.. Скорее! Скорее! - Ну Вы и паникёрша, Людмила Ивановна! Я-то думал – пожар! Чикатило мысленно высмеял её уверенность в том, что он как-то способен повлиять на своих воспитанников. Как-то!.. Да никак! Его самого не слушались, его мнением пренебрегали. И что он мог сделать? Прочитать один из томов Ильича или высечь как следует? Ни то, ни другое не подействовало бы, и Чикатило спокойно спускался по лестнице за говорливой Людмилой Ивановной, освещая ей дорогу карманным фонариком. - …Как свет отключили – так они курить, мерзавцы! – не унималась временный комендант. – Феодосия бы им всыпала по первое число! – Это звучало как упрёк. Мол, должность воспитателя больше подходила не Андрею Романовичу, а его жене. - …Из Вашей группы-то пацаны, из Вашей! Чикатило хотелось её заткнуть… Поддать ногой так, чтоб она катилась по ступенькам… с последующим сотрясением мозга. Гневался он больше на неё, нежели на учащихся, с которыми ему предстояло провести короткую, нравоучительную беседу. Именно короткую, ибо никто из них долго слушать его не станет. Свет фонарика выхватил из темноты троих юношей. Людмилу Ивановну понесло: она принялась кричать, размахивая руками. Чикатило всё-таки удалось её успокоить и отправить на её рабочее место. Он обратился к юношам… спокойно, без лишних эмоций: - Курить вредно. А в стенах общежития – ещё и наказуемо! Вы хотите, чтобы я сообщил директору училища? Зачем нарываетесь? Знаете же, что будут неприятности. - Мы не курили, - сухо сказал один из юношей. - Я человек некурящий, но сейчас запах табачного дыма настолько ощутим, что и курящий закашлялся бы. - Андрей Романович, ни к чему весь этот сыр-бор, - сказал всё тот же юноша. – Давайте просто замнём. Вам ведь тоже не нужны неприятности? – Он усмехнулся и ушёл, прихватив за собой приятеля. «Гомик очкастый!» - донеслось до Чикатило. Он хотел остановить этих двоих, но передумал. Его сейчас больше интересовал третий юнец, который почему-то остался. Луч света прошёлся по высокому сутулому пареньку, одетому в белую замусоленную футболку поверх чёрных, застиранных до дыр брюк, и застыл на расстёгнутой ширинке. - Вадим, и ты тоже куришь? - Простите, Андрей Романович. – Голос у парня дрожал. – Не сообщайте директору, пожалуйста. Но что-то подсказывало Чикатило, что этот учащийся боится отнюдь не директора, а… его самого! Луч света переместился на лицо юноши. Точно! В маленьких серых глазах застыл какой-то дикий страх, словно перед парнем стоял не знакомый Андрей Романович, у которого было столько смешных кличек, а некто из Преисподней! Чикатило напрягся… ОН вспомнил, что точно такой же страх читался в глазах той маленькой девочки… ОН отвёл взгляд от парня, борясь с нахлынувшим возбуждением. - Иди к себе! Чтоб больше я тебя здесь не видел! – Чикатило и сам удивился своему голосу, обретшему вдруг жёсткую уверенность, хрипловатую грубость. Юноша сделал шаг вперёд, и, когда поравнялся с воспитателем, тот положил ему руку ниже живота. ОН нащупал желанную выпуклость и тяжело вздохнул. - Андрей Романович… я пойду… - робко произнёс юноша. Луч света направлен в пол, и невозможно разглядеть лицо воспитателя! Но юноша обязательно бы увидел за толстыми линзами очков пылающие страстью глаза. - Застегни ширинку! – сказал Чикатило и убрал руку. Юноша убежал. Чикатило пощёлкал выключателем фонарика. Возбуждение отхлынуло, но левая рука сильно сжала фонарик… Воображение рисовало вовсе не фонарик, а эрегированный пенис юнца. Твёрдый, тёплый, пульсирующий от наполняющей его молодой крови… Пальцы разжались, и фонарик выпал из руки. Он был включён, и Чикатило без труда нашёл его. Подобрал и стал медленно подниматься по лестнице. Нет, не здесь, не сейчас… Но сколько ещё терпеть изголодавшейся плоти? Как долго её можно укрощать?..
Он бродил по тёмным коридорам общежития, прислушиваясь и тяжело дыша. Перевалило за одиннадцать, и из комнат не доносились уже ни громкие разговоры и смех, ни игра на гитаре. Но он знал, что учащиеся не спят. Вот, может быть, за той дверью или… за этой… полные энергии юнцы с вздутыми пенисами навалились на обуреваемых страстью девок. Какой разврат, какое падение нравов! Он в юности ничего такого не знал: ему были чужды любовные утехи, его не терзали грязные помыслы. Куда катится нынешнее поколение?! А ведь это поколение не пережило всех ужасов войны, никогда не голодало, не испытывало недостатка в одежде! Живут на всём готовеньком, баловни эпохи! За десять с половиной лет работы в сфере образования он всё больше разочаровывался в моральном облике современной советской молодёжи. Он, воспитанный войной, перенесший вся тяготы послевоенного времени, в юности грезил о большой и светлой любви, чистой, как водица из колодца. Мечтал о крепкой семье в идеальном социалистическом обществе. Он не искал. Он ждал, веря, что любовь сама найдёт его. Ругал себя за робость и застенчивость. Он не мог не то что поцеловать понравившуюся ему девушку, но и порою прикоснуться к её руке. Ни о каком сексе он и помышлять не мог! Нынешние юноши легко могут затащить девчонку в постель. Впрочем, и девчонки-то этого только и ждут… Никаких поцелуев, никаких ласк, никаких признаний в любви… Ну о каких высоких чувствах может идти речь?! Что это? Тлетворное влияние Запада? Но откуда ему взяться? Тогда что? Человеком правят животные страсти, и их не подавить никакими морально-нравственными установками, с ними всё сложнее и сложнее бороться. Не было ни сил, ни желания останавливать эту набирающую обороты вакханалию. Чистые помыслы вытесняются похотью, гнусной похотью, перед которой не устоят никакие морально-нравственные идеалы. И ОН, призраком бродя в темноте коридора общаги и прислушиваясь, чувствует, что и сам становится рабом тех потаенных желаний, о которых раньше не ведал. ОН держал руки в карманах брюк, теребя СВОЙ вялый член. ОН постоянно держал руки в карманах брюк… А эти безмозглые юнцы… Они смеялись, всегда смеялись над НИМ, отмечая про себя эту ЕГО привычку. Что ж… У них всё хорошо… Даже отлично! Они хвастаются друг перед другом своими мнимыми победами. У них есть всё то, что не было в юности у НЕГО. Но ОН и не был таким, как они… Не был! Никогда не был! И тогда не знал ещё, что будет доставлять ЕМУ истинное наслаждение! Об этом ОН узнал два с лишним года назад… В тот декабрьский вечер… ♠ Битый час Чикатило бесцельно ходил по городу, посматривая на часы и прохожих. Люди ещё не снимали курток и даже пальто, так что никаких красивых ножек или обтянутых тонкой тканью аппетитных попок видеть не приходилось. Жаль… Воскресный день выдался солнечным, но прохладным. Чикатило пожалел, что не надел шарф. Зашёл в столовую. Взял тарелку борща, котлету со слипшимися макаронами, компот. Обедая, он постоянно поглядывал на часы. До трёх часов времени было ещё предостаточно. Мог и не торопиться. Но он торопился. В последнее время ему всё труднее было задерживаться где-то в одном месте. Он чувствовал необходимость куда-нибудь идти, бежать, ехать. Что-то постоянно звало его куда-то. Он пока не знал что, не знал куда. Такого с ним никогда в молодости не было. Сколько себя помнил – он всегда любил посидеть, склонившись над книжкой, в читальном зале библиотеки, на лавочке с газеткой в руках. Но нынче всё как-то по-другому. Вот и пришла ему мысль сменить работу. Если всё получится, то грядущая неделя станет переломной в его однообразной жизни. Без особого сожаления он оставит училище. С новой работой он мало знаком, но эта работа обещает ему такой образ жизни, к которому он сейчас тяготеет. Командировки… Звучит гордо и заманчиво! Он будет колесить по огромной стране, по её необъятным просторам. Оторвавшись от семейного очага, у которого оставит ворчливую Фенечку с детьми, нисколько не уважающими папу, он познает все прелести настоящей свободы. Он увидит мир, а мир увидит его! В сонме лиц, судеб станет он искать некое эфемерное счастье, которое уже, в принципе, себе представляет. Он будет подобно точечному заряду, беспрестанно движущемуся в противоположно заряженной сфере. Эта сфера – планета Земля. И ещё неизвестно, что заряжено отрицательно: он, точечный заряд, или сама сфера… Посудомойка с грозным видом убрала пустую посуду, протёрла стол влажной тряпкой и с тележкой покатилась на кривых ногах к соседнему столу. Взгляд Чикатило был прикован к симпатичной молодой женщине с ребёнком – мальчиком лет пяти. Женщина сняла плащ. Свитер в полоску обтягивал её изящный торс. Между манящими бугорками висели на золотой цепочке часы. Чикатило мысленно снял с неё эти часы, затем стянул свитер, расстегнул лифчик… И вот – уже постельная сцена… Вот уже два разгорячённых тела кувыркаются в постели, взбивая и порывая нежную простынь… ибо страсть безумно сильна… Появление мужа прервало мысли Чикатило. Мужчина – явно старше своей супруги – принёс обед и сел напротив её. Они мирно ворковали, им мешал ребёнок, который постоянно о чём-то спрашивал. Два голубка вылетели из душного гнезда со своим птенцом, чтобы порадоваться воскресному деньку… Как мило! И ведь у них всё складывается благополучно. Жизнь удалась, семейное счастье – уже в клетке, трепетно и звонко поёт. Это ж не их с Фенечкой иллюзорное счастье!.. …Через некоторое время Андрей Чикатило уже вышагивал по перрону взад и вперёд. Народу была тьма! Ещё бы! Воскресный день. Все направлялись в Ростов. Для чего? Неужели здесь, в Шахтах, мало развлечений? Ну конечно достаточно! Но центр есть центр. Чикатило взглянул на часы. Без пяти три. Электричка в сторону Ростова собрала народ, и перрон на некоторое время опустел. - Андрей… Романович! – услышал Чикатило за спиной и обернулся. Его окликнула пышноволосая молодая женщина в синем плаще. Невысокая, стройненькая. Вот она… щурится от солнечного света, кокетливо вертится, а на маленьком плече болтается коричневая сумочка. Чикатило повеселел, заулыбался, но сокращать расстояние между ними не спешил. Оглядевшись, сделал неуверенный шаг навстречу. - Валентина, Вы, как всегда, пунктуальны! – сказал Чикатило, постукивая пальцем по циферблату наручных часов. - А Вы, как всегда, прекрасно выглядите! Чикатило обрадовался комплименту, опять огляделся. Кивнул, соглашаясь, но расстояние между ними больше не сокращалось. И тут Валя подошла к нему, взяла под руку. Чикатило нежно убрал её руку. Огляделся. - Чего это Вы? Не рады встрече? А? - Рад. Но… здесь могут оказаться коллеги, ученики… Соблюдайте дистанцию. - Чикатило улыбнулся, дотронулся до её плеча и добавил: - И не обижайтесь. - Ладно. А что в портфеле? Господи! Он совсем забыл про портфель! Шатался с ним по городу в ожидании встречи с этой женщиной и совсем его не ощущал. Он посмотрел на потёртый коричневый портфель. - Там сюрприз! - Приятный? - Ну… да, естественно! - Подарок для меня? - Не совсем. – Чикатило понизил голос: - Для нас обоих! - Что ж… - Предлагаю сегодня никуда не ездить. - Согласна. И куда мы пойдём? - Я знаю славное местечко. Только одно условие, Валюша: Вы идёте за мной. Не впереди, потому что только я знаю дорогу, не рядом: это может меня скомпрометировать. Только за мной! - Как всё сложно! – Валентина вздохнула. Они шли по путям, как и договорились: Чикатило впереди. Каждый думал о своём… Чикатило был доволен тем, что Валя могла молчать. Не задавала глупых, ненужных вопросов, не говорила о том, о чём всё уже давно сказано. Просто молчала. Так было на протяжении немногих дней их знакомства. Чикатило ничего толком не знал об этой женщине. А что знал, то забыл. Фамилия у неё… на букву «Д», тридцать с небольшим лет, нездешняя… К чёрту всё! Какая разница! Главное: он знал, что им обоим было нужно друг от друга. - Далеко нам ещё? – спросила Валентина откуда-то издалека. Чикатило почему-то вздрогнул от этого вопроса… Он не знал чёткого ответа! Можно свернуть здесь, можно пройти ещё несколько километров. В сторону станции «Шахтная», которая оставалась далеко позади, промчалась электричка. Чикатило остановился. Валя не заметила и буквально налетела на него. - Нам сюда, - он кивнул в сторону тропинки, петляющей сквозь полоску леса. Из-за гула электрички Валя не расслышала, а потому просто пошла следом. Вскоре перед ними раскрылась оттаивающая степная долина. Кое-где ещё лежал снежок. На небольшом холме Чикатило достал из портфеля тёплый пододеяльник и расстелил его на сырой, ещё не согретой солнцем земле. Оба расположились на тёплой подстилке. Чикатило достал из портфеля портвейн и газетный свёрток, из которого аккуратно высвободил две рюмки. - Сними плащ, - потребовал он. Валя повиновалась. - Вам не кажется, что ещё далеко до лета? - Сейчас согреемся. – Чикатило наполнил рюмки тёмно-красным пахучим напитком. – Честно говоря, я предпочитаю что-нибудь мягче. Например, дары хутора Ведерников. - Это ещё что такое? - Донское виноделие считается самым лучшим. Знаешь, там прекрасные виноградники! - Если уж пить так пить! Они молча выпили. Валентина попросила добавки. Она должна была хорошенько захмелеть (это было только на руку Андрею Романовичу), и Чикатило наливал ей и наливал, пока не опустела бутылка. Вот уже у неё развязался язык, она перешла на «ты», в то время как её спутник, которому одной рюмки оказалось достаточно для согрева, предвкушал близость. - …Ты обещал, что сдашь нам домик на Межевом. - Кому это «вам»? - Мне и Кристи! - Агате Кристи? – Чикатило издал неуклюжий смешок. Валя же залилась громким смехом. - Ты…ты забыл мою подругу? - Эту толстую бабу с косичками и веснушками? - Она не толстая! Она полная. И… где ты видел у неё веснушки? - На лице, где ж ещё-то! Валя опять рассмеялась и легла на спину. Чикатило поправил очки, прошёлся взглядом по её гибкому телу. Когда ОН возвращал снова аккуратно завёрнутые в ту же газету рюмки в портфель, ЕГО словно током ударило! Левая рука задержалась в портфеле, ощупывая что-то внутри. Валентина приподнялась на локте и попыталась заглянуть в портфель. - Что-то ещё? Теперь уже для меня? – Она игриво улыбнулась. Но как только она попробовала засунуть в портфель руку, тут же была грубо отстранена. ОН резко закрыл портфель и поместил его с другого боку. - Там больше ничего нет… - хрипло произнёс ОН. Валя заметила испарину у НЕГО на лбу. - Что с Вами, Андрей Романович? - Ничего. Всё в порядке. Он грузно навалился на неё. Не испытав никакого сопротивления, он быстро расстегнул на ней кофту. Сквозь гладкую ткань лифчика трогал упругие груди, мял их, сжимал. Валя часто дышала. Вдруг издала протяжный стон... - Больно! – вырвалось у неё. Возбуждение нахлынуло на него огненной волной. Он поднялся на колени. Стянул с Вали юбку, трусики. Уже длинные крючковатые пальцы лазали у неё в промежности, собирая там тёплую влагу. Наконец он рывком спустил штаны. Теребя свой висящий отросток одной рукой, а другой – копаясь в женских прелестях, Чикатило поглядывал на портфель… Не здесь, не сейчас!.. Ну… может и здесь, но не сейчас! Не её! Только не её!.. Жалкая мастурбация завершилась не менее жалкой эякуляцией. Оргазм не состоялся! Неудовлетворённый, но… всё ещё возбуждённый Чикатило упал на спину. Он тяжело дышал. - Ну вот, всё как в прошлый раз, - сказал он. - Не ной. Всё прошло нормально. – Валя зевнула, натягивая трусики. Чикатило удивлённо посмотрел на неё: - Нормально? Ты считаешь, это нормально? После этих жалких соитий Чикатило тоже позволял себе переходить на «ты». Их общение после… секса (если вообще можно было так назвать то, чем они занимались!) приобретало несколько фамильярный характер. Но им обоим это нравилось. - Ты получил удовольствие? Ну… хоть какое-то? - Да, - соврал Чикатило. - И я тоже. Что ещё надо? – Валя приблизилась к нему. Её рука легла ему на пах. – Нам просто хорошо вдвоём, правда? - Ты права. Умница! - Давай одеваться, а то простудимся! Она помогла ему подняться. - Тьфу ты! Какая пошлость! Какая мерзость! – бубнил Чикатило, натягивая штаны. Валя хихикала. - Иди! – скомандовал он. – Я тебя догоню. Теперь я буду идти следом. И помни: мы друг друга не знаем! - Да уж! - Что? - Не знаем, не знаем! Я на перроне у тебя время спросила, а ты повёл меня в лес! - Иди! Шутница!.. – Чикатило выпрямился, поправил галстук. – Подожди! – Валентина остановилась. Чикатило протянул ей ключ: - Держи. С завтрашнего дня можете вселяться со своей подругой. Межевой, дом двадцать шесть. Ну… ты знаешь… - О, Андрей Романович! Я Ваша должница до конца жизни! - Посмотрим, детка! Иди же… …Прощаться они всё-таки негласно решили на перроне. Подержались за руки. Чикатило глядел по сторонам, нервничал. - За всё тебе спасибо, Андрей Романович. Когда теперь свидимся? - Скоро… А если ты про… не знаю. Вы вселяйтесь. Чувствуйте там себя хозяевами. На недельке к вам загляну. Только осторожно с огнём. Пожаров мне ещё не хватало! - Не беспокойся. Да! Насчёт оплаты… - Потом договоримся. – Чикатило глянул на часы. – Всё. Мне пора. Жена скоро приедет. Его мечущийся взгляд задержался на девочке-подростке в чёрном свитере. Чикатило заметил, что и Валентина смотрит на неё. Девочка увидела их и встала как вкопанная. У неё была какая-то нелепая мальчишеская причёска. Время от времени девочка трясла головой. Валя направилась к ней. Стала что-то ей говорить. Потом достала что-то из сумочки, протянула ей. Чикатило понял, что девочка больная, и недоумевал, откуда её знает Валя. И вдруг девочка убежала. Чикатило, забыв про всякую осторожность, стремительно подошёл к Вале, взял её за руку. - Кто это? Ты её знаешь? - Моя сестра. - Родная? - К сожалению, да! Она инвалид. - Я это успел заметить. Она будет жить с вами? - Вот ещё! Я её подселила к дальней родственнице. - Может, возьмёшь к себе? Жалко всё-таки! - Она всё равно пропащий человек. Шатается по вокзалам. Чёрт бы её прибрал! - Не говори так о сестре. Всё. Пока. Они разошлись. В глубоких раздумьях Чикатило покидал вокзал. Может, вернуться? Побродить по перронам? Познакомиться с кем-нибудь? Или, встретив ту бедняжку в чёрном свитере, увести её подальше от людской жестокости… Такую, ясно, уговаривать не придётся. И зачем только природа плодит больных и немощных?! Чикатило остановился у газетного киоска. Покосился на обнимающуюся молодую парочку. Оба едва держались на ногах. Вот! Ими движет животный инстинкт, естественная потребность в продолжении рода, а результат – неполноценные дети, моральные и физические уроды. Купив газеты, Чикатило не спеша направился к остановке. Мартовское воскресенье близилось к концу. Сегодня он не испытал оргазм… Не испытал, потому что не произошло то, чего желал он и… быть может, ещё кто-то, ему неведомый, но с каждым днём кажущийся всё более близким. Кто-то… Ну уж явно не Брежнев. Может, Ленин? Чикатило недоумевал: родившись через двенадцать лет после смерти Ильича, пережив страшный голод, потерю отца и брата, которого никогда не видел, в тяготах и лишениях получив образование, создав крепкую советскую семью, человек разве не достоин занять почётное место в обществе, возвыситься над всеми уродами, отморозками, развратниками, прозябающими на великих стройках Коммунизма? Так нет же! Он ест и пьёт с ними за одним столом, ездит с ними на одном транспорте, ходит с ними в одни и те же магазины, спит с ними под одной крышей! Несправедливо! Нет, думал Чикатило, он лучше будет боготворить Ленина, Тольятти, Тореза, прославлять Космодемьянскую, Голикова, чем молиться на живого мертвеца Брежнева и его вылепленную из грубой глины свору. Они и не представляют себе, что такое Коммунизм! Они не видят и не могут видеть Коммунизм таким, каким его видит он, Андрей Романович Чикатило!.. Но он, без известных средств и должной поддержки, бессилен. Сталинская братва кастрировала его, хрущёвские змеи задушили надежду, отравили смертельным ядом возвышенные мечты, а брежневские марионетки ослепили… Но никому из них не удалось отрубить ему руки и вытравить дух, который живёт в нём подобно младенцу в утробе матери. Как тела матери и дитя сообщаются посредством пуповины, так и он сообщается со своим стойким духом: некий призрачный канал проложен между ними, а по нему тянутся бесконечные потоки мыслей, идей, раздумий, чувств, эмоций… Эх, родиться бы на несколько десятков лет раньше! Быть может, ему бы посчастливилось стать соратником Ильича! Ведь… как их судьбы схожи! Те же помыслы, те же идеалы, одинаковое мироощущение. Брат Ильича стал жертвой царского режима, а его брат, его дорогой Степан, который не сохранился даже на потрёпанной фотографии и о котором он, Чикатило, знает только по рассказам матери, стал жертвой сталинской вакханалии. В голодные тридцатые Степана выкрали и съели. Откуда это стало известно, Чикатило не ведал. Просто поверил страшным рассказам матери. Ужас овладел тогда им, ещё мальчишкой, и застыл в душе, словно насекомое в янтаре. И потом он боялся каких-то странных людей, ходивших по домам и зачем-то собиравших тряпьё, ржавую и дырявую посуду, – короче говоря, всякий хлам. Андрей думал, что эти люди пришли, чтобы его похитить и съесть, и не впускал их в дом… Он боялся их больше, чем фашистских оккупантов… Едкие воспоминания разъедали душу, вызывали устойчивую головную боль. В такие минуты Чикатило целиком уходил в себя. Он тупо уставился в окно автобуса, в линзах очков так же тупо сменялись городские пейзажи. Сейчас ему было наплевать на девицу, нагнувшуюся, чтобы поднять рублёвую купюру, и выставившую прямо перед ним свой толстый зад. Остановка… Чикатило встал, уступая место древней старухе. Автобус тронулся, и он с тоской понял, что нужно было сойти. Позд
|
