Белое все белей и белей

Панно Захарова как бы предваряло чуть позднее созданный В. Маяковским образ Ивана – Пролетариата, который «через царства шагает по крови, над миром справляя огней юбилеи». И есть все основания полагать, что современники не ошибались, относя панно к числу произведений, наиболее созвучных эпохе, ее особой праздничности.

Произведение С. Герасимова и И. Захарова – вот те немногие примеры высокохудожественного монументального искусства, включенного в празднество и выполняющего его основные функции, но вместе с тем сохраняющего и вполне самостоятельное значение. Примерно так же обстояло дело и с праздничным оформлением Петрограда 7 ноября 1918 г. Здесь выделялись работы Б. Кустодиева и К. Петрова-Водкина.

Из числа художественно-монументальных работ, целиком подчинявшимся задачам праздника и реализовавших эти задачи в совершенстве, современники называли роспись будок Охотного ряда и забора на Тверской улице. В. Керженцев писал: «Художник, расписавший нудные деревянные будки в Охотном ряду, сумел найти радостные краски, чрезвычайно хорошо гармонирующие со всяким русским торжеством, с красочными пятнами русской ярмарки, с веселой росписью старинных московских домиков. Эти цветы и букеты, эти разводы… такие простые и ясные по рисунку, невольно вызывали радостную улыбку.. Нельзя пройти мимо этих будок, чтобы лишний раз не обернуться на них и не полюбоваться гармонией причудливых красок и беззаботным и ясным рисунком. На этих будках нет никаких лозунгов и символов, никакой хитрой выдумки,, но они достигают самого важного, что требуется от всякой декорации и всякого убранства, - они сразу дают зрителю ощущение праздника, они заражают его чувством необъяснимой радости.

Совсем в другом роде, - продолжает В. Керженцев, - но почти столь же хороша роспись скучного забора на Тверской… Эту роспись нельзя охватить сразу одним взглядом, художник, очевидно, учел это, он разбил свой рисунок на несколько отдельных моментов, которые раскрываются перд зрителем по мере того, как он проходит мимо. В этой росписи особо удачна группа мужчин с поднятыми руками и серединная часть ее, по-видимому изображающая рождение нового мира из хаоса».

Авторами оформления Охотного ряда, о котором пишет также одобрительно и З. Рихтер («Охотный ряд с его грязноватыми, пропахнувшими рыбой лавками неузнаваем: декораторы превратили его в игрушечную улицу с расписанными домиками, палисадниками и искусственными подсолнечниками»), были художники И. Алексеев и О. Алексеева. В статье А. Райхенштейн «1 Мая и 7 Ноября в Москве (Из истории оформления первых пролетарских праздников)», которая содержится в ранее упоминавшейся книге «Агитационно-массовое искусство первых лет Октября», приведен такой рассказ и И. Алексеева. Художников осенила идея не просто оформить Охотный ряд к Октябрьскому празднику, а именно преобразить его до неузнаваемости. Их замысел поддержали П. Кончаловский и Г. Якулов, причем последний предложил создать на территории этой части города подобие пристани с домиками-кораблями, куда стекался бы веселящийся народ. Этот замысел и был реализован полностью. Нудные и убогие охотнорядские лавочки с помощью яркой росписи (цветы, орнамент и т. п.) были преображены в веселые домики и балаганы, над которыми возвышались флагштоки с треугольными флажками, напоминающие мачты корабликов. А. Райхенштейн отмечает, что декорированные под кораблики лавки Охотного ряда символически перекликались основной идеей раннего советского праздника - с идеей обновления и ожидания больших перемен. Они, кроме того, способствовали превращению уличного пространства в арену праздничного действа.

Забор на Тверской расписывал художник Н. Лаков. Его роспись представляла собой довольно большой по протяженности фриз. Он был разбит, как об этом пишет В. Керженцев, на ряд эпизодов, объединенных идеей – «Рождение нового мира». В Богровых отблесках пламени как бы из подземелья выходят люди; развеваются знамена, высятся невиданные здания и машины; а над всем этим встает пурпурное солнце.

Тогдашнее творчество было основано на индивидуально – личностных принципах и связанных с этим сосуществований разных школ и течений, соревнующихся друг с другом. Отсюда многообразие творческих подходов к праздничному оформлению города. Одни художники увлекались поисками необычного, не останавливаясь перед крайностями, другие широко пользовались сложившимися в прошлом приемами праздничного убранства, ориентировались на русское народное искусство, лубок, балаган и ярмарку, как в случае с разобранным выше примером оформления Охотного ряда, или на неоклассицистское искусство, в свое время широко использованное при декорировании празднеств Великой французской революции. Отсюда в раннем советском советском празднике такие, часто встречающиеся, формы, как триуфальные арки, мачты – флагштоки с гирляндами зелени, сооружения с жертвенниками и светильниками, временные, а иногда и постоянные (например, на Советской площади) обелиски Свободы. А рядом с ним появлялись нередко новые и совершенно необычные декоративные сооружения: статические, архитектурно – скульптурные монументы типа знаменитого «Красного клина», выполненного по проекту Н. Колли и установленного на площади Революции (7 ноября 1918 г.), движущиеся установки в виде земного шара или корабля, многоступенчатая тумба – обелиск, обтянутая красной материей и используемая как трибуна и др. В сочетании с традиционным вновь найденные формы праздничного оформления позволяли художникам изменять привычный для глаз облик городских улиц и площадей и тем самым превращать их в некое подобие новой жизненной среды.

Очевидцы празднования 7 ноября 1918 г. отмечали сказочное убранство убранство сквера на Театральной площади перед Большим театром: деревья сквера были окутаны лиловой кисеей, дорожки окрашены голубоватым, напоминающем лунное свечение цветом, а над всем сквером протянута в несколько рядов красная бахрома развеваемых ветром лент. А. Райхенштейн, специально изучавшая исторические материалы, относящиеся к этому необычному оформлению и его авторам (И. Клюн – автор проекта, А. Лентулов – автор оформления деревьев), справедливо соотносит его с идеей праздничного преображения всей жизни, которая владела тогда умами многих художников и о которой В. Каменский выразился так: