Детские самоубийства и бессмертие

В романе Достоевского «Подросток» — три самоубийства и одно покушение на собственную жизнь.

Крафт, молодой, сильный, умный, уходит из жизни, потому что не в состоянии видеть Россию разодранной, нищей, оболганной. Ему замечают: «Вам ли, немцу, судить об этом?». Он отвечает с гордостью: «Я — русский!».

Оля, юная, чистая, яркая, как большинство женщин Достоевского, уходит из жизни, потому что не в силах вынести пошлость окружающих, грязное посягательство мужчин...

Восьмилетний малыш бросается с обрыва в реку, в смерти своей спасаясь от жестокого купца Скотобойникова. Трагизм этой гибели состоит в том, что Скотобойников безумно любит мальчика, самоубийство которого станет для него роковым.

Я анализирую с детьми эти три смерти и говорю о бессмертии души человеческой. Говорю о дарованной именно нам жизни!

Останавливаюсь на том, что самоубийство иной раз сводится к убиению души своей, творческой отваги, дарования.

Разве не убийство души совершает юная красавица Анна в том же «Подростке», когда сама по доброй воле предлагает руку и сердце старому, нелюбимому, дышащему на ладан князю Николаю? Разве не на грани смерти оказываются князь Сережа и его возлюбленная Лиза, сестра Аркадия?

За всех приговоренных к мукам адовым молится юноша Аркадий, ощущая свою вину перед каждым, кто убил себя или что-то изуродовал в душе своей, хотя он ни в чем не виноват.

Вывести ребенка из опасной эмоциональной зоны, где властвуют отчаяние, тьма, смерть, — значит решить важнейшую задачу по воспитанию жизнелюбия и здорового человеческого характера.

Герои «Подростка» — юноши и девушки. Они во власти трагических выводов: «Какой смысл жить, если приходится лгать близким, своей совести, Отечеству? Какой смысл жить, если невозможно реализовать себя?».

Пафос педагогики Достоевского — в его убежденности: «В этой суровой жизни каждый молодой человек может найти себя, обрести любовь и свободу...». В этом утверждении суть его педагогического романа, основных идей которого никогда не касалась педагогика. А между тем проблемы, поставленные Достоевским, сегодня волнуют не только нашу, но и зарубежную молодежь.

Сегодня проблема смерти, одиночества, отсутствия перспектив действительно волнует детей.

Взросление неразрывно связано с раздумьями о двух полярных явлениях: смерти и возможности реализовать себя. Познание смысла жизни невозможно без проникновения в смысл смерти. Для ребенка возможность ухода из жизни — открытие. Как логический вывод оно созревает в подростко-

"334

вом или юношеском возрасте. Как эмоциональное побуждение закрадывается в сердце ребенка в раннем детстве, в восемь лет. Каждый десятый старшеклассник проходит через альтернативу: жить или не жить. Обесцененность жизни познается подростком ежедневно: и когда он видит на экранах разоренную Чечню, и когда слышит о гибели своих сверстников, оказавшихся в водовороте братоубийственных разборок. Ребенок впитывает в себя смерть, когда часами приковывается к трагическим картинам, к нелепым бесконечным триллерам. Но не в этом главная причина детских стрессов и детских самоубийств. Причины — в самой жизни, когда ребенок не защищен ни дома, ни в школе, ни на улице. Когда его душа, ум, сердце не в состоянии вынести злобное окружение, когда изо дня в день усиливается вражда между взрослыми и детьми, когда созревает единственное решение, чтобы бросить в лицо своим истязателям: «Что ж, веселитесь...».

И когда создаются невыносимые условия, когда ребенок оказывается в тисках между родительской и педагогической злобностью, неверием и подозрительностью, тогда всплеск эмоциональной энергии ребенка может унести Бог знает куда, потому некоторые не выдерживают перенапряжения и делают свой последний роковой шаг!

У меня был ученик, которого не только исключили из гимназии, но и годами вдалбливали, что он ненормальный, родителей убеждали в этом, больше того — психиатрическую экспертизу устраивали... Мальчик не выдержал и однажды крикнул своим мучителям: «Расстрелять бы вас всех!». В ужас пришли и родители, и педагоги: «Вот доказательство психического отклонения!». Я уже писал об этом мальчике, которого мы приняли в наш институт и который достиг удивительных успехов и в русском языке, и в математике, а потом за один год закончил два класса.

И другой случай. Восьмиклассник Сережа, атлет, рост метр восемьдесят, красавец, умен, но материал по многим предметам запущен. Учителя махнули на него рукой, а родители в трансе: слезы, угрозы, истерики... Оказавшись в на-

шем институте, за два месяца он подогнал учебный материал, увлекся живописью, стал читать философские книги... Никаких особенных методов мы не применяли. Просто рассказывали ему о двух путях возможного развития: путь смерти, когда каждый день умерщвляется часть души, творческое начало, когда сам себя вгоняешь в мучительную агонию, когда на тебя орут все, когда в тебя вселяется самый чудовищный гробовщик — лень, когда ты становишься паразитом... И второй путь — путь жизни, радостной и сложной, когда ты сам выводишь себя из состояния черного безмолвия, когда твои силы, твоя воля могут сотворить чудеса... Для этого надо очень немногое — сильное желание! Конечно же, надо помочь! Но больше всего дети в таких случаях нуждаются в признании даже самых незначительных своих успехов. Замечу попутно: гимназия, в которой учился Федя, считалась в Москве одной из лучших, работала над проблемой разностороннего развития личности! Школа, где учился Сережа, работала над проблемой углубленного индивидуального развития личности ребенка! Применительно к Сереже это «углубление» выливалось иной раз в такого рода диалог.

Сережа: «Почему вы мне двойку в дневник поставили, а четверку не поставили?».

Учитель: «А какой смысл тебе ставить четверку, если завтра ты все равно получишь двойку?». Или: «Ты нагло смотришь!», «Мне не нравится твоя усмешка!». А когда он хорошо ответил и привел массу дополнительного материала, то: «Надо знать, а не умничать!».

Когда я это узнал, сказал ему: «Надо уходить из этой школы». Подарком для меня было его решение подготовиться и закончить два класса за один год. Я смотрю на Сережу — на его лице появляется новый свет, вспыхивает то, что именуется духовностью, прозрением... Через несколько дней он напишет прекрасные картины-иллюстрации к баховской Чайке Джоанатан и один удивительно красивый пейзаж с надписью на обратной стороне: «Любимому отцу от любимого сына, наследника семейного очага...».

Я не подсказывал ему этих слов. В этом слове «наследник» я ощутил что-то крайне важное для Сережи, а может быть, и не только для него. Как это ни странно, но это слово соединилось с другим — с бессмертием.