НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПОЭТИКИ РОМАНОВ ГЕССЕ

1. «Центростремительный роман»

Со времени юности Гессе в мире произошли перемены, повлекшие за собой принципиальные изменения в мироощущении людей его поколения. Прошла война, разрушившая уютный и, казалось, непоколебимый мир, была утрачена вера в незыблемость существующих порядков, нравственных устоев, общепринятых норм и законов. Человек оказался лицом к лицу с непонятным и враждебным ему механизмом общества. Не будучи в состоянии вникнуть в социальные и экономические закономерности общественного развития, утратив унаследованные от родителей связи и представления, он вдруг, неожиданно для себя, оказался в состоянии полной изолированности и отчуждения. Прямым следствием этого сдвига в сознании и в мироощущении явилось растущее недоверие к тем повествовательным приемам, которыми пользовалась более ранняя, более традиционная литература. «У него /поколения «отцов»/ были идеалы, которых нет у нас, — писал Гессе, — они верили в требования и законы, которые в большинстве случаев были коллективными и у тысячи читателей вне всяких возражений находили свое подтверждение. Сейчас же… в обугленной Европе тысяча вещей, которые они свято чтили, для нас уже не представляли святынь, в сотнях пунктов, где их психология останавливалась, мы со страхом, но неумолимо пытаемся проникнуть дальше. То, что в их устах само собой преобразовывалось в прекрасное единство и совершенство, у нас разваливается в проблематичные щепки».Естественно, что перемены, о которых говорит писатель, та проблематика и то духовное состояние, в котором мир оказался в годы первой мировой войны, делали совершенно невозможной традиционную манеру повествования и требовали от писателя новых форм освоения действительности. В художественном методе писателя поэтому неминуемо должен был наступить перелом. И этот перелом действительно наступил, совпав по времени со встречей писателя с миром психоанализа. Вспоминая этот период жизни, Гессе следующим образом развивает свою мысль об искусстве рассказа: «Постепенно я начал с годами понимать, что мое переживание действительности и моя повествовательная манера не соответствовали друг другу, что я в большей или меньшей степени исказил большую часть моих переживаний в угоду удобствам рассказывания и что поэтому я должен или перестать рассказывать, или же должен решиться стать из хорошего плохим рассказчиком. В дальнейшем все мои попытки, от «Демиана» до «Путешествия в страну Востока», уводили меня от доброй и прекрасной традиции рассказа». Перемены в творческом методе, о которых говорит Гессе, были прежде всего следствием изменения его отношения к окружающей действительности. Ни о каком прямом «изображении» действительности не может быть и речи. Действительности исторической, «объективной» в послевоенных книгах писателя просто нет. А есть действительность внутренняя, душевная, действительность мыслей и переживаний, котораяоблекается в образную форму. О своем отношении к исторической действительности Гессе писал много и каждый раз подчеркивал свое скептическое отношение к ней, называя ее не иначе как «так называемой действительностью». «Упрек, который мне делают, представляется мне самому очень верным. Мне отказывают в чувстве действительности Этой действительности-де не отвечают ни книги, которые я сочиняю, ни картинки, которые я пишу. Когда я сочиняю, я по большей части выкидываю из головы все требования, которые образованный читатель привык предъявлять уважающей себя книге, и прежде всего у меня впрямь отсутствует почтение к действительности. Я нахожу, что действительность есть то, о чем надо меньше всего хлопотать, ибо она итак не преминет присутствовать с присущей ей настырностью, между тем как вещи более прекрасные и более нужные требуют нашего внимания и попечения. Действительность есть то, чем ни при каких обстоятельствах не следует удовлетворяться, что ни при каких обстоятельствах не следует обожествлять и почитать, ибо она являет собой случайное, то есть отброс жизни. Ее, эту скудную, неизменно разочаровывающую и безрадостную действительность нельзя изменить никаким иным способом, кроме как отрицая ее и показывая ей, что мы сильнее, чем она».

Весь интерес писателя сосредоточен на отдельном индивидууме, на его душевной жизни, а поэтому все внешнее, не имеющее непосредственного отношения к внутренним процессам психики, было по возможности исключено из его романов.

Прежде всего, это касается событийного плана произведения. Писатель сводит до минимума внешнюю, событийную сторону повествуемых историй. В его книгах практически ничего не происходит, они почти полностью лишены занимательности, «интриги». На место внешнего движения приходит динамика внутренних процессов, которая берет на себя функцию двигателя сюжета. Гессе не прилагает никаких усилий для создания хоть какой-нибудь иллюзии исторической достоверности и правдоподобия. В его книгах почти полностью отсутствуют данные об этнографической, национальной, климатической и географической специфике места действия. Если это средневековье, то это не какая-нибудь конкретная историческая эпоха, а средневековье вообще; если это древняя Индия, то это не Индия красочных костюмов и великолепных храмов, а религиозная и философская Индия мысли. Так же лишены конкретных черт те маленькие европейские города, в которых протекает действие некоторых книг Гессе (например, тот же «Степной воле»).

Исследователи неоднократно отмечали такую особенность: роман Германа Гессе может начинаться вполне обычным образом, с описания обстановки, внешности героя, заурядных событий его жизни (в «Степном волке» это та часть повествования, которая написана от имени племянника квартирной хозяйки Галлера, олицетворяющего «филистерское» сознание); но постепенно происходит как бы «соскальзывание» в совершенно фантастический мир – мир переживаний и приключений героя. (записки самого Гарри Галлера). Возможность такого перехода от реальности к фантастике достигается приемом «рассказ в рассказе», так как у нас нет возможности проверить, является ли рассказ Галлера описанием действительных событий, или же это его поэтический вымысел, а может, и свидетельство серьезного душевного расстройства.

Выше речь шла об условности, неконкретности обстановки, в которой происходят события романа Гессе. Не иначе обстоит дело и с персонажами. Они также лишены пластической выразительности, как и место действия гессевских романов. Мы почти не знаем, как выглядит тот или иной герой, очень мало знаем о его вкусах и привычках. В случае со «Степным волком» мы знаем, как выглядит Гарри Галлер и как он проводит свое время благодаря наблюдательности рассказчика – племянника квартирной хозяйки Гарри. Но сведения эти носят отрывочный характер, и герой так и остается загадочной и непонятной фигурой, окутанной завесой таинственности. Мы можем приблизительно представить себе Гарри Галлера - замкнутого и необщительного одиночку, чужака и ипохондрика, страдающего разными недугами, высокообразованного интеллигента, ведущего, однако, весьма сомнительный и необычайный образ жизни. Мы можем даже представить себе его внешность — возможность, которую Гессе, кстати, предоставляет нам край­не редко: он не очень высокого роста, гладко выбрит; у него острый и резкий профиль, коротко подстриженные волосы с проседью, напряженная и нерешительная походка. Но стоит нам присмотреться к его внешности, и мы начинаем пони­мать, что перед нами не человек, а скорее волк, хищный оби­татель бескрайних степей и пустынь. Образ волка всплывает на первых же страницах романа, при первой же встрече с ге­роем, запрокидывающим свою острую, коротковолосую голо­ву, поводящим нервным носом, принюхивающимся и потягивающим воздух вокруг себя. И в дальнейшем он с неодолимой силой врезается в наше воображение, определяя все на­ше впечатление о герое. Становится ясно, что внешность Галлера, что его привычки и наклонности, которые по ходу пове­ствования сообщает нам рассказчик, не имеют ничего обще­го ни с психологией, ни с характерологической типикой, а что они сугубо метафоричны и всю свою силу внушения черпают из центрального символа романа.