Как все в единство сплетено, Одно в другом воплощено! Гете Как мы видели в предыдущей главе, эволюционный процесс ритуализациивсегда создает новый, автономный инстинкт, который вторгается в общуюсистему всех остальных инстинктивных побуждений в качестве независимой силы.Его действие, которое, как мы знаем, первоначально всегда состоит в передачесообщения -- в "коммуникации", -- может блокировать пагубные последствияагрессии уже тем, что делает возможным взаимопонимание сородичей. Не толькоу людей ссоры часто возникают из-за того, что один ошибочно полагает, будтодругой хочет причинить ему зло. Уже в этом состоит чрезвычайная важностьритуала для нашей темы. Но кроме того -- как это станет еще яснее на примеретриумфального крика гусей, -- новый инстинкт в качестве самостоятельногопобуждения может приобрести такую мощь, что оказывается в состоянии успешновыступать против агрессии в Великом Парламенте Инстинктов. Чтобы объяснить,как действует ритуал, блокируя агрессию, но не ослабляя ее по существу и немешая ей способствовать сохранению вида -- о чем мы говорили в третьейглаве, -- необходимо сказать кое-что о системе взаимодействий инстинктоввообще. Эта система напоминает парламент тем, что представляет собой болееили менее целостную систему взаимодействий между множеством независимыхпеременных, а также и тем, что ее истинно демократическая процедурапроизошла из исторического опыта -- и хотя не всегда приводит к полнойгармонии, но создает, по крайней мере, терпимые компромиссы между различнымиинтересами. Что же такое "отдельный" инстинкт? К названиям, которые частоупотребляются и в обыденной речи для обозначения различных инстинктивныхпобуждений, прилипло вредное наследие "финалистического" мышления. Финалист -- в худом значении этого слова -- это человек, который путаетвопрос "почему?" с вопросом "зачем? ", и в результате полагает, будто,указав значение какой-либо функции для сохранения вида, он уже решилпроблему ее причинного возникновения. Легко и заманчиво постулироватьналичие особого побуждения, или инстинкта, для любой функции, которую легкоопределить и важность которой для сохранения вида совершенно ясна, как,скажем, питание, размножение или бегство. Как привычен оборот "инстинктразмножения"! Только не надо себя уговаривать -- как, к сожалению, делаютмногие исследователи, -- будто эти слова объясняют соответствующее явление.Понятия, соответствующие таким определениям, ничуть не лучше понятий"флогистона" или "боязни пустоты" ("horior vacui"), которые лишь называютявления, но "лживо притворяются, будто содержат их объяснение", как суровосказал Джон Дьюи. Поскольку мы в этой книге стремимся найти причинныеобъяснения нарушениям функции одного из инстинктов -- инстинкта агрессии, --мы не можем ограничиться желанием выяснить лишь "зачем" нужен этот инстинкт,как это было в третьей главе. Нам необходимо понять его нормальные причины, чтобы разобраться впричинах его нарушений и, по возможности, научиться устранять эти нарушения. Активность организма, которую можно назвать по ее функции -- питание,размножение или даже самосохранение, -- конечно же, никогда не бываетрезультатом лишь одной-единственной причины или одного-единственногопобуждения. Поэтому ценность таких понятий, как "инстинкт размножения" или"инстинкт самосохранения", столь же ничтожна, сколько ничтожна была быценность понятия некоей особой "автомобильной силы", которое я мог бы стаким же правом ввести для объяснения того факта, что моя старая добраямашина все еще ездит. Но кто платит за ремонты, в результате которых этовозможно, -- тому и в голову не придет поверить в эту мистическую силу: тут дело в ремонтах! Кто знаком с патологическими нарушениямиврожденных механизмов поведения -- эти механизмы мы и называем инстинктами,-- тот никогда не подумает, будто животными, и даже людьми, руководяткакие-то направляющие факторы, которые постижимы лишь с точки зренияконечного результата, а причинному объяснению не поддаются и не нуждаются внем. Поведение, единое с точки зрения функции -- например, питание илиразмножение, -- всегда бывает обусловлено очень сложным взаимодействиемочень многих физиологических причин. Изменчивость и Отбор, конструкторыэволюции, это взаимодействие "изобрели" и основательно испытали его. Иногдавсе физиологические причины в нем способны взаимно уравновешиваться; иногдаодна из них влияет на другую в большей мере, нежели подвержена обратномувлиянию с ее стороны; некоторые из них сравнительно независимы от общейсистемы взаимодействий и влияют на нее сильнее, нежели она на них. Хорошимпримером таких элементов, относительно независимых от целого, являются костискелета. В сфере поведения наследственные координации, или инстинктивныедействия, являются элементами, явно независимыми от целого. Будучи столь женеизменными по форме, как крепчайшие кости скелета, каждое из них имеет своюособенную власть над всем организмом. Каждое -- как мы уже знаем --энергично требует слова, если ему пришлось долго молчать, и вынуждаетживотное или человека активно искать такую ситуацию, которая стимулирует изаставляет произвести именно это инстинктивное действие, а не какое-либоиное. Поэтому было бы большой ошибкой полагать, будто всякое инстинктивноедействие, видосохраняющая функция которого служит, например, добыванию пищи,непременно должно быть обусловлено голодом. Мы знаем по своим собакам, чтоони с величайшим азартом вынюхивают, рыщут, гоняют, хватают и рвут, когдавовсе не голодны; каждому любителю собак известно, что азартногопса-охотника нельзя, к сожалению, отучить от его страсти никакой кормежкой.То же справедливо в отношении инстинктивных действий захвата добычи у кошек,в отношении известных "промеров" у скворцов, которые выполняются почтибеспрерывно и совершенно независимо от того, насколько скворец голоден, --короче, в отношении всех малых служителей сохранения вида, будь то бег,полет, укус, удар, умывание, рытье и т.п. Каждая наследственная координацияобладает своей собственной спонтанностью и вызывает свое собственноепоисковое поведение. Значит, эти малые частные побуждения совершеннонезависимы друг от друга? И составляют мозаику, функциональная целостностькоторой возникает лишь в ходе эволюции? В некоторых крайних случаях этоможет быть действительно так; еще недавно такие особые случаи считалисьобщим правилом. В героические времена сравнительной этологии так исчиталось, что лишь одно побуждение всегда овладевает животным полностью ибезраздельно. Джулиан Хаксли использовал красивое и меткое сравнение,которое я уже много лет цитирую в своих лекциях: он сказал, что человек или животное -- это корабль, которым командуетмножество капитанов. У человека все эти командиры могут находиться накапитанском мостике одновременно, и каждый волен высказывать свое мнение;иногда они приходят к разумному компромиссу, который предлагает лучшеерешение проблемы, нежели единичное мнение умнейшего из них; но иногда им неудается прийти к соглашению, и тогда корабль остается без всякого разумногоруководства. У животных, напротив, капитаны придерживаются уговора, что влюбой момент лишь один из них имеет право быть на мостике, так что каждыйдолжен уходить, как только наверх поднялся другой. Последнее сравнениеподкупающе точно описывает некоторые случаи поведения животных в конфликтныхситуациях, и потому мы тогда проглядели тот факт, что это лишь достаточноредкие особые случаи. Кроме того, простейшая форма взаимодействия междудвумя соперничающими побуждениями проявляется именно в том, что одно из нихпопросту подавляется или выключается другим; так что было вполне закономернои правильно для начала придерживаться простейших явлений, легче всегоподдающихся анализу, хотя и не самых распространенных. В действительности между двумя побуждениями, способными менятьсянезависимо друг от друга, могут возникать любые мыслимые взаимодействия.Одно из них может односторонне поддерживать и усиливать другое; оба могутвзаимно поддерживать друг друга; могут, не вступая в какое-либовзаимодействие, суммироваться в одном и том же поведенческом акте и,наконец, могут взаимно затормаживать друг друга. Кроме множества другихвзаимодействий, одно перечисление которых увело бы нас слишком далеко,существует, наконец, и тот редкий особый случай, когда слабейшее на данныймомент из двух побуждений выключается более сильным, как в триггере,работающем по принципу Все-или-Ничего. Лишь один этот случай соответствуетсравнению Хаксли, и лишь об одном-единственном побуждении можно сказать, чтооно, как правило, подавляет все остальные, -- о побуждении к бегству. Нодаже и этот инстинкт достаточно часто находит себе хозяина. Обычные, частые, многократно используемые "дешевые" инстинктивныедействия, которые я выше назвал "малыми служителями сохранения вида", частонаходятся в распоряжении нескольких "больших" инстинктов. Прежде всегодействия перемещения -- бег, полет, плавание и т.д., -- но также и другиедействия, когда животное клюет, грызет, хватает и т.п., -- могут служить ипитанию, и размножению, и бегству, и агрессии, которые мы здесь назовем"большими" инстинктами. Поскольку они, таким образом, служат как быинструментами различных систем высшего порядка и подчиняются им -- преждевсего вышеупомянутой "большой четверке" -- как источникам мотивации, яназвал их в другой работе инструментальными действиями. Однако это вовсе неозначает, что такие действия лишены собственной спонтанности. Как разнаоборот, в соответствии с широко распространенным принципом естественнойэкономии необходимо, чтобы, скажем, у волка или у собаки спонтанноевозникновение элементарных побуждений -- вынюхивать, рыскать, гнать,хватать, рвать -- было настроено приблизительно на те требования, какиепредъявляет к ним голод (в естественных условиях). Если исключить голод вкачестве побуждения -- с помощью очень простой меры, постоянно наполняякормушку самой лакомой едой, -- то сразу выясняется, что животное нюхает,ищет след, бегает и гоняет почти так же, как и в том случае, когда вся этадеятельность необходима для удовлетворения потребности в пище. Но еслисобака очень голодна -- она делает все это измеримо активнее. Таким образом,хотя вышеназванные инструментальные инстинкты имеют свою собственнуюспонтанность, но голод побуждает их к еще большей активности, чем онипроявили бы сами по себе. Именно так: побуждение может быть побуждаемо! Такая подверженность спонтанных функций стимулам, идущим откуда-то состороны, -- это в физиологии вовсе не исключение и не новость. Инстинктивноедействие является реакцией -- в тех случаях, когда оно следует в ответ настимул какого-то внешнего раздражения или какого-то другого побуждения. Лишьпри отсутствии таких стимулов оно проявляет собственную спонтанность. Аналогичное явление уже давно известно для возбуждающих центров сердца.Сердечное сокращение в норме вызывается ритмичными автоматическимиимпульсами, которые вырабатывает так называемый синусно-предсердный узел --орган, состоящий из высокоспециализированной мышечной ткани и расположенныйу входа кровотока в предсердие. Чуть дальше по ходу кровотока, у перехода вжелудочек, находится второй подобный орган -- предсердно-желудочковый узел,к которому от первого ведет пучок мышечных волокон, передающих возбуждение.Оба узла производят импульсы, способные побуждать желудочек к сокращениям.Синусный узел работает быстрее, чем предсердно-желудочковый, поэтомупоследний, при нормальных условиях, никогда не оказывается в состоянии вестисебя спонтанно: каждый раз, когда он медленно собирается выстрелить свойвозбуждающий импульс, он получает толчок от своего "начальника" и стреляетчуть раньше, чем сделал бы это, будучи предоставлен сам себе. Таким образом"начальник" навязывает "подчиненному" свой собственный рабочий ритм. Теперьпроделаем классический эксперимент Станниуса и прервем связь между узлами,перерезав пучок, проводящий возбуждение; таким образом мы освобождаемпредсердно-желудочковый узел от тирании синусного, и при этом первый из нихделает то, что часто делают в таких случаях подчиненные, -- перестаетработать и ждет команды. Иными словами, сердце на какой-то момент замирает;это издавна называют "пред-автоматической паузой". После короткого отдыхапредсердно-желудочковый узел вдруг "замечает", что он, собственно говоря, исам прекрасно может выработать нужный стимул и через некоторое время послатьего в сердечную мышцу. Раньше до этого никогда не доходило, потому что онвсегда получал сзади толчок на какую-то долю секунды раньше. В таких же отношениях, как предсердно-желудочковый узел с синусным,находится большинство инстинктивных действий с различными источникамимотиваций высших порядков. Здесь ситуация осложняется тем, что, во-первых,очень часто, как в случае с инструментальными реакциями, один слуга можетиметь множество хозяев, а во-вторых -- эти хозяева могут быть самой разнойприроды. Это могут быть органы, автоматически и ритмично производящиевозбуждение, как синусный узел; могут быть рецепторы, внутренние и внешние,принимающие и передающие дальше -- в форме импульсов -- внешние и внутренниераздражения, к которым относятся и потребности тканей, как голод, жажда илинедостаток кислорода. Это, наконец, могут быть и железы внутренней секреции,гормоны которых стимулируют совершенно определенные нервные процессы. (Слово"гормон" происходит от греческого орм&ш, "побуждаю".) Однако такаядеятельность, руководимая некоей высшей инстанцией, никогда не носитхарактер чистого "рефлекса", т.е. вся система инстинктивных действий ведетсебя не как машина, которая -- если не нужна -- сколь угодно долго стоит бездела и "ждет", когда кто-нибудь нажмет на кнопку. Она, скорее, похожа налошадь: ей нужны поводья и шпоры, чтобы подчиняться хозяину, но еенеобходимо погонять ежедневно, чтобы избежать проявлений избыточной энергии,которые при определенных обстоятельствах могут стать поистине опасными, как,например, в случае инстинкта внутривидовой агрессии, интересующем нас преждевсего. Как уже упоминалось, количество спонтанно возникающих инстинктивныхдействий всегда приблизительно соответствует ожидаемой потребности. Иногдабыло бы целесообразно рассчитать его более экономным образом, как, например,в случае с предсердно-желудочковым узлом, если он производит большеимпульсов, чем "закупает" у него синусный узел; при этом у людей с неврозамивозникает печально известная экстрасистола, т.е. излишнее сокращениежелудочка, резко нарушающее нормальный сердечный ритм. В других случаяхпостоянное перепроизводство может быть безвредно и даже полезно. Если,скажем, собака бегает больше, чем ей необходимо для поиска пищи, или лошадьбезо всяких внешних причин встает на дыбы, скачет и лягается (движениябегства и защиты от хищников) -- это лишь здоровая тренировка и,следовательно, подготовка "на крайний случай". Самое обильное "перепроизводство" инструментальных действий должнопроявляться там, тае наименее предсказуемо, какое их количество потребуетсяв каждом отдельном случае для выполнения видосохраняющей функции всейсовокупности этих действий. Иногда охотящаяся кошка может быть вынужденапрождать у мышиной норки несколько часов, а в другой раз ей не придется ниждать, ни подкрадываться -- удастся в резком прыжке схватить мышь, случайнопробегающую мимо. Однако -- как нетрудно себе представить и как можноубедиться, наблюдая кошек в естественной обстановке, -- в среднем кошкеприходится очень долго и терпеливо ждать и подкрадываться, прежде чем онаполучит возможность выполнить заключительное действие: убить и съесть своюдобычу. При наблюдении такой последовательности действий легко напрашиваетсяневерная аналогия с целенаправленным поведением человека, и мы невольносклоняемся к предположению, что кошка выполняет свои охотничьи действиятолько "насыщения ради". Можно экспериментально доказать, что это не так. Лейхаузен давалкошке-охотнице одну мышь за другой и наблюдал, в какой последовательностивыпадали отдельные действия поимки и поедания добычи. Прежде всего кошкаперестала есть, но убила еще несколько мышей и бросила их. Затем ей расхотелось убивать, но она продолжала скрадывать мышей иловить их. Еще позже, когда истощились и действия ловли, подопытная кошкаеще не перестала выслеживать мышей и подкрадываться к ним, причем интересно,что она всегда выбирала тех, которые бегали на возможно большем удалении отнее, в противоположном углу комнаты, и не обращала внимания на тех, чтоползали у нее под самым носом. В этом исследовании легко подсчитать, сколько раз производится каждоеиз упомянутых частичных действий, пока не исчерпается. Полученные числанаходятся в очевидной связи со средней нормальной потребностью. Само собойразумеется, что кошке приходится очень часто ждать в засаде иподкрадываться, прежде чем она вообще сможет подобраться к своей добыченастолько, что попытка поймать ее будет иметь хоть какой-то шанс на успех.Лишь после многих таких попыток добыча попадает в когти, и ее можнозагрызть, но это тоже не всегда получается с первого раза, так что должнобыть предусмотрено несколько смертельных укусов на каждую мышь, которуюпредстоит съесть. Таким образом, производится ли какое-то из частичных действий только поего собственному побуждению или по какому-либо еще -- и по какому именно, --в сложном поведении подобного рода зависит от внешних условий, определяющих"спрос" на каждое отдельное действие. Насколько я знаю, впервые эту мысльчетко высказал детский психиатр Рене Шпиц. Он наблюдал, что у грудных детей,получавших молоко в бутылочках, из которых оно слишком легко высасывалось,после полного насыщения и отказа от этих бутылочек оставался нерастраченныйзапас сосательных движений; им приходилось отрабатывать его на какомнибудьзамещающем объекте. Очень похоже обстоит дело с едой и добыванием пищи угусей, когда их держат в пруду, где нет такого корма, который можно было быдоставать со дна. Если кормить гусей только на берегу, то рано или поздноможно будет увидеть, что они ныряют "вхолостую". Если же кормить их наберегу каким-нибудь зерном до полного насыщения -- пока не перестанут есть,-- а затем бросить то же зерно в воду, птицы тотчас же начнут нырять ипоедать поднятую из воды пищу. Здесь можно сказать, что они "едят, чтобынырять". Можно провести и обратный эксперимент: долгое время давать гусямкорм только на предельной доступной им глубине, чтобы им приходилосьдоставать его, ныряя, с большим трудом. Если кормить их таким образом до техпор, пока они не перестанут есть, а затем дать им ту же пищу на берегу --они съедят еще порядочное количество, и тем самым докажут, что и перед темони "ныряли, чтобы есть". В результате, совершенно невозможно какое-либо обобщенное утверждениепо поводу того, какая из двух спонтанных мотивирующих инстанций побуждаетдругую или доминирует над нею. До сих пор мы говорили о взаимодействии лишь таких частичныхпобуждений, которые вместе выполняют какую-то общую функцию, в нашем примере-- питание организма. Несколько иначе складываются отношения междуисточниками побуждений, которые выполняют разные функции и потомупринадлежат к системам разных инстинктов. В этом случае правилом является невзаимное усиление или поддержка, а как бы соперничество: каждое изпобуждений "хочет оказаться правым". Как впервые показал Эрих фон Хольст,уже на уровне мельчайших мышечных сокращений несколько стимулирующихэлементов могут не только соперничать друг с другом, но -- что важнее -- за счет закономерного взаимного влияния могут создавать разумныйкомпромисс. Такоевлияние состоит -- в самых общих чертах -- в том, чтокаждый их двух эндогенных ритмов стремится навязать другому свою собственнуючастоту и удерживать его в постоянном фазовом сдвиге. То, что все нервныеклетки, иннервирующие волокна какойлибо мышцы, всегда рациональным образомвыстреливают свои импульсы в один и тот же момент, -- это результат такоговзаимного влияния. Если оно нарушается, то начинаются фибриллярные мышечныеспазмы, какие часто можно наблюдать при крайнем нервном утомлении. На болеевысоком уровне интеграции при движении конечности -- например, рыбьегоплавника -- те же процессы приводят к рациональному взаимодействию мьшц --антагонистов", которые попеременно двигают соответствующие части тела впротивоположных направлениях. Каждое ритмичное циклическое движениеплавника, ноги или крыла, какие мы встречаем при любом движении животных, --это работа "антагонистов"; не только мышц, но и возбуждающих нервныхцентров. Эти движения всегда являются следствиями "конфликтов" междунезависимыми и соперничающими источниками импульсов, энергии которыхупорядочиваются и направляются к общему благу закономерностями"относительной координации", как назвал фон Хольст процесс взаимноговлияния, о котором идет речь. Итак, не "война -- всему начало", а, скорее, такой конфликт междунезависимыми друг от друга источниками импульсов, который создает внутрицелостной структуры напряжения, работающие буквально как напряженнаяарматура, придавая целому прочность и устойчивость. Это относится не толькок такой простой функции, как движение плавника, на которой фон Хольст открылзакономерности относительной координации; испытанные парламентские правилавынуждают великое множество источников всевозможных побуждений присоединятьсвои голоса к гармонии, служащей общему благу. В качестве простого примера нам могут здесь послужить движения лицевоймускулатуры, которые можно наблюдать у собаки в конфликте между побужденияминападения и бегства. Эта мимика, которую принято называть угрожающей, вообщепоявляется лишь в том случае, если тенденция к нападению тормозится страхом,хотя бы малейшим. Если страха нет, то собака кусает безо всякой угрозы, с такой жеспокойной физиономией, какая изображена в левом верхнем углу иллюстрации;она выдает лишь небольшое напряжение, примерно такое же, с каким собакасмотрит на только что принесенную миску с едой. Если читатель хорошо знаетсобак, он может попытаться самостоятельно проинтерпретировать выражениясобачьей морды, изображенные на иллюстрации, прежде чем читать дальше.Попробуйте представить себе ситуацию, в которой ваша собака состроит такуюмину. А потом -- второе упражнение -- попытайтесь предсказать, что онастанет делать дальше. 
Для некоторых картинок я приведу решение сам. Я предположил бы, что песв середине верхнего ряда противостоит примерно равному сопернику, котороговсерьез уважает, но не слишком боится; тот, как и он сам, вряд ли отважитсянапасть. В отношении их последующего поведения я бы сказал, что они оба сминуту останутся в той же позе, затем медленно разойдутся, "сохраняя лицо",и наконец, на некотором расстоянии друг от друга, одновременно задерутзаднюю лапу. Пес вверху справа тоже не боится, но злее; встреча можетпротекать, как описано выше, но может внезапно и шумно перейти в серьезнуюдраку, особенно если второй проявит хоть какую-то неуверенность. Вдумчивыйчитатель -- а таков, вероятно, каждый, кто дочитал книгу до этого места, --давно уже заметил, что собачьи портреты размещены на иллюстрации вопределенном порядке: агрессия растет слева направо, а страх -- сверху вниз. Истолкование поведения и его предсказание легче всего в крайнихслучаях; и конечно же, выражение, изображенное в правом нижнем углу,совершенно однозначно. Такая ярость и такой страх могут одновременновозникнуть в одном-единственном случае: собака противостоит ненавистномуврагу, вызывающему у нее панический страх, и находящемуся совсем рядом, --но по какой-то причине не может бежать. Я могу себе представить лишь двеситуации, в которых это возможно: либо собака механически привязана копределенному месту -- скажем, загнана в угол, попала в западню и т.п., --либо это сука, которая защищает свой выводок от приближающегося врага.Пожалуй, возможен еще такой романтический случай, что особенно верный песзащищает своего лежащего, тяжелобольного или раненого хозяина. Столь же ясно, что произойдет дальше: если враг, как бы он ни былподавляюще силен, приблизится еще хоть на шаг -- последует отчаянноенападение, "критическая реакция" (Хедигер). Мой понимающий собак читатель сейчас проделал в точности то, чтоэтологи -- вслед за Н. Тинбергеном и Я. ван Йерселем -- называютмотивационным анализом. Этот процесс в принципе состоит из трех этапов, гдеинформация получается из трех источников. Во-первых, стараются повозможности обнаружить всевозможные стимулы, заключенные в некоторойситуации. Боится ли мой пес другого, а если да -- как сильно? Ненавидит онего или почитает как старого друга и "вожака стаи"?.. И так далее, и такдалее. Во-вторых, стремятся разложить движение на составные части. На нашейиллюстрации с собаками видно, как тенденция бегства оттягивает назад и книзууши и углы рта, в то время как при агрессии приподнимается верхняя губа иприоткрывается пасть -- оба эти "движения замысла" являются подготовкой кукусу. Такие движения -- и соответственно позы -- хорошо поддаютсяколичественному анализу. Можно измерить их амплитуду и утверждать, чтотакая-то собака на столько-то миллиметров напугана и на столько-торассержена. После этого анализа движений следует третий этап: подсчитываютсяте действия, которые следуют за выявленными движениями. Если верно нашезаключение, выведенное из анализа ситуаций и движений, что, скажем, верхнийправый пес только разъярен и вряд ли напуган, -- за этим выразительнымдвижением почти всегда должно следовать нападение, а бегство почти никогда. Если верно, что у собаки, помещенной в центре (рис. е), ярость и страхсмешаны примерно поровну, то за такой мимикой примерно в половине случаевдолжно следовать нападение, а в половине -- бегство. Тинберген и егосотрудники провели огромное количество таких мотивационных анализов наподходящих объектах, прежде всего на угрожающих движениях чаек; соответствиеутверждений, полученных из трех названных выше источников, доказалоправильность выводов на обширнейшем статистическом материале. Когда молодым студентам, хорошо знающим животных, начинают преподаватьтехнику мотивационного анализа, они часто бывают разочарованы: трудоемкаяработа, долгие статистические расчеты в итоге приводят лишь к тому, что итак давно уже знает каждый разумный человек, умеющий видеть и знающий своихживотных. Однако видение и доказанное знание -- это разные вещи; именно здесьпроходит граница между искусством и наукой. Ученого, ищущего доказательств,великий ясновидец слишком легко считает "несчастнейшим из смертных" -- инаоборот, использование непосредственного восприятия в качестве источникапознания кажется ученому-аналитику в высшей степени подозрительным. Висследовании поведения существует даже школа -- ортодоксальный американскийбихевиоризм, -- которая всерьез пытается исключить из своей методикинепосредственное наблюдение животных. Право же, стоит потрудиться ради того,чтобы доказать "незрячим", но разумным людям все то, что мы увидели;доказать так, чтобы им пришлось поверить, чтобы каждый поверил! С другой стороны, статистический анализ может обратить наше внимание нанесоответствия, до сих пор ускользавшие от нашего образного восприятия. Оноустроено так, что раскрывает закономерности и потому всегда все видит болеекрасивым и правильным, чем на самом деле. Решение проблемы, предлагаемое нам восприятием, часто носит характерхотя и очень "элегантной", но слишком уж упрощенной рабочей гипотезы. Какраз в случае исследования мотиваций рациональному анализу нередко удаетсяпридраться к образному восприятию и уличить его в ошибках. В большей части всех проведенных до сих пор мотивационных анализовисследовались поведенческие акты, в которых принимают участие лишь двавзаимно соперничающих инстинкта, причем, как правило, два из "большойчетверки" (голод, любовь, бегство и агрессия). При изучении конфликтов междупобуждениями, сознательный выбор простейших по возможности случаев вполнеоправдывается нынешним скромным уровнем наших знаний. Точно так же правыбыли классики этологии, когда ограничивались лишь теми случаями, в которыхживотное находится под влиянием одного-единственного побуждения. Но мыдолжны ясно понимать, что поведение, определяемое только двумя компонентамипобуждений, -- это поистине редкость; оно встречается лишь немногим чаще,чем такое, которое вызывается только одним инстинктом, действующим безвсяких помех. Поэтому, при поисках подходящего объекта для образцово точногомотивационного анализа правильно поступает тот, кто выбирает поведение, окотором с некоторой достоверностью известно, что в нем принимают участиетолько два инстинкта одинакового веса. Иногда для этого можно использоватьтехнический трюк, как это сделала моя сотрудница Хельга Фишер, проводямотивационный анализ угрозы у серых гусей. Оказалось, что на родном озеренаших гусей, Эсс-зее, взаимодействие агрессии и бегства в чистом видеизучать невозможно, так как в выразительных движениях птиц там"высказывается" слишком много других мотиваций, прежде всего сексуальных. Нонесколько случайных наблюдений показали, что голос сексуальности почтисовсем замолкает, если гуси находятся в незнакомом месте. Тогда они ведутсебя примерно так же, как перелетная стая в пути: держатся гораздо теснее,становятся гораздо пугливее, и в своих социальных конфликтах позволяютнаблюдать проявления обоих исследуемых инстинктов в более чистых формах.Учитывая все это, Фишер с помощью дрессировки кормом сумела научить нашихгусей "по приказу" выходить на чужую для них местность, которую она выбиралаза оградой Института, и пастись там. Затем из гусей, каждый из которых,разумеется, известен по сочетанию разноцветных колец, выбирался какой-тоодин -- как правило, гусак, -- и в течение долгого времени наблюдались егоагрессивные столкновения с товарищами по стаду, причем регистрировались всезамеченные выразительные движения угрозы. А поскольку из предыдущихмноголетних наблюдений за этим стадом были во всех подробностях известныотношения между отдельными птицами в смысле иерархии и силы -- особенносреди старых гусаков высоких рангов, -- здесь представлялась особеннохорошая возможность точного анализа ситуаций. Анализ движений и регистрацияпоследующего поведения происходили следующим образом. Хельга Фишер постоянноимела при себе приведенную здесь "таблицу образцов", которую составилхудожник нашего Института Герман Кахер на основании точнозапротоколированных случаев угрозы, так что в каждом конкретном случае ейприходилось лишь продиктовать: "Макс сделал D Гермесу, который пасся имедленно приближался к нему; Гермес ответил Е, на что Макс ответил F''".Серия иллюстраций приводит настолько тонкие различия угрожающих жестов, чтолишь в исключительных случаях приходилось обозначать замеченную позу как D-Еили К-L, если нужно было описать промежуточную форму. 
Даже при этих условиях, почти идеальных для "чистой культуры" двухмотиваций, иногда появлялись движения, которые нельзя было объяснить тольковзаимодействием этих двух побуждений. Про угрожающие движения А и В, когдашея вытянута вперед и вверх, мы знаем, что на оба побуждения накладываетсянезависимое третье -- стремление к охранному наблюдению с поднятой головой.Различия между рядами А -- С и D -- F, в каждом из которых представленовозрастание слева направо социального страха на фоне примерно равнойагрессивности, состоит, по-видимому, лишь в разной интенсивности обоихпобуждений. Напротив, в отношении форм М-О совершенно ясно, что в них принимаетучастие еще какая-то мотивация, природа которой пока не выяснена. Как уже сказано, отыскивать в качестве объектов мотивационного анализатакие случаи, ще принимают участие только два источника побуждений, -- это,безусловно, правильная стратегия исследований. Однако даже при такихблагоприятных условиях необходимо внимательно и постоянно высматриватьэлементы движений, которые нельзя объяснить лишь соперничеством этих двухпобуждений. Перед началом любого такого анализа нужно ответить на первый и основнойвопрос: сколько мотиваций принимают участие в данном действии и какиеименно. Для решения этой задачи многие ученые, как например П. Випкема, впоследнее время с успехом применяли точные методы факторного анализа. Изящный пример мотивационного анализа, в котором с самого начала нужнобыло принимать в расчет три главных компонента, представила в своейдокторской диссертации моя ученица Беатриса Элерт. Предметом исследованиябыло поведение некоторых цихлид при встрече двух незнакомых особей.Выбирались такие виды, у которых самцы и самки почти не отличаются внешне, иименно поэтому два незнакомца всегда реагируют друг на друга действиями,которые мотивируются одновременно бегством, агрессией и сексуальностью. Уэтих рыб движения, обусловленные каждым отдельным источником мотивации,различаются особенно легко, потому что даже при самой малой интенсивности иххарактеризует разная ориентация в пространстве. Все сексуальномотивированные действия -- копание ямки под гнездо, очистка гнезда, самовыметывание икры и ее осеменение -- направлены в сторону дна; все движениябегства, даже малейшие намеки на них, направлены прочь от противника и,большей частью, одновременно к поверхности воды, а все движения агрессии --за исключением некоторых угрожающих движений, в какой-то степени"отягощенных бегством", -- ориентированы в обратном направлении. Если знатьэти общие правила и вдобавок специальную мотивацию некоторых ритуализованныхвыразительных движений, то у этих рыб можно очень точно установитьсоотношение, в котором находятся названные инстинкты, определяя их поведениев данный момент. Здесь помогает еще и то, что многие из них в сексуальном,агрессивном или боязливом настроении наряжаются в разные характерные цвета. Этот мотивационный анализ дал неожиданный побочный результат --Беатриса Элерт открыла механизм взаимного распознавания полов, которыйимеется, конечно, не только у этих рыб, но и у очень многих другихпозвоночных. У исследованных рыб самка и самец не только внешне похожи другна друга; их движения, даже при половом акте -- при выметывании икры и ееосеменении -- совпадают до мельчайших деталей. Поэтому до сих пор былосовершенно загадочно, что же в поведении этих животных препятствует у нихвозникновению однополых пар. К важнейшим требованиям, какие предъявляютсянаблюдательности этолога, относится и то, что он должен заметить, есликакое-либо широко распространенное действие у определенного животного, илигруппы животных, не встречается. Например, у птиц и у рептилий отсутствует координация широкогооткрывания пасти с одновременным глубоким вдохом -- то, что мы называемзевотой,(?) -- и это таксономически важный факт, которого никто до Хейнрота не заметил. Можно привести и другие подобные примеры. Поэтому открытие, что разнополые пары у цихлид возникают благодаряотсутствию одних элементов поведения у самцов и других у самок -- этопоистине шедевр точного наблюдения. У рыб, о которых идет речь, сочетаемостьтрех главных инстинктов -- агрессии, бегства и сексуальности -- у самцов и усамок различна: у самцов не бывает смеси мотиваций бегства и сексуальности.Если самец хоть чуточку боится своего партнера, то его сексуальностьвыключается полностью. У самок то же соотношение между сексуальностью иагрессивностью: если дама не настолько "уважает" своего партнера, чтобы ееагрессивность была полностью подавлена, она попросту не в состоянии проявитьпо отношению к нему сексуальную реакцию. Она превращается в Брунгильду инападает на него тем яростнее, чем более готова была бы к сексуальнойреакции, т.е. чем ближе она к икрометанию в смысле состояния овариев иуровня выделения гормонов. У самца, напротив, агрессия прекрасно уживается ссексуальностью: он может груб
