Шведт-на-Одере. Прощание с Веной

 

 

Достойное сожаления решение Гитлера: Гиммлер становится командующим группой армий «Висла» — Организация мостового плацдарма в Шведте —

«Красные сюда не войдут никогда!» — Наши летучие батареи — На земле и на воде — Тактическое использование ограниченного пространства — Казаки Краснова приводят «языка» — Европейская дивизия — Бои — Гнев Гиммлера — Ярость рейхслейтера Мартина Бормана — Потеря и обретение вновь Грабова — Визит маршала рейха Германа Геринга — Снайперы Вильшера — Шпеер: «По вопросу нашего тайного оружия решение вскоре будет принято!» — В канцелярии Третьего рейха — Ева Браун — Полковник Ганс-Ульрих Рудель — В вымершей Вене — Старые полицейские хотят окружить русских — Подземный салон Бальдура фон Шираха — Новый Штаремберг 1683 года — Прощание с родным городом.

 

Разведывательные вылазки в тыл советских позиций позволили начальнику Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковнику Гудериану осознать огромную опасность, грозящую нам с Востока. Гитлер не верил в нее до 12 января 1945 года. Он был плохо информирован Гиммлером, утверждавшим, что «советская подготовка к большому наступлению является всего лишь гигантским блефом».

23 января Гитлеру стало известно, что расположенная в Восточной Пруссии крепость Гижицк — самый сильный бастион Восточного фронта — капитулировала без боя. «Ужасное известие, — пишет Гудериан, — было истолковано Гитлером как измена». 264 Командующего группой армий «Центр» генерал-полковника Георга Рейнхардта заменил генерал-полковник Лотар Рендулиц, мой земляк, способный человек, с которым я познакомился в бытность его командующим группой армий «Юг». Верховным командующим образованного в конце войны оперативного района «Юг» являлся тогда фельдмаршал Кессельринг; функции начальника штаба у него выполнял генерал-полковник Винтер.

Рендулиц подходил на эту должность. К сожалению, после сдачи Гижицка возросло недоверие Гитлера в отношении некоторых генералов. Он принял решение, достойное сожаления, назначив Гиммлера командующим группой армий «Висла».

Нам известно, что после 20 июля рейхсфюрер заменил Фромма на должности командующего войсками запаса. В действительности всю работу выполнял — и выполнял хорошо — его начальник штаба Главного управления командования СС генерал войск СС Юттнер. Гиммлер одновременно являлся начальником Главного управления безопасности рейха и министром внутренних дел. Выполнение даже одной из этих функций было бы достаточным даже для очень трудолюбивого человека. Гиммлер не был ни тактиком, ни стратегом. Начальником штаба группы армий «Висла» он назначил бригаденфюрера СС и генерал-майора войск СС Гейнца Ламмердинга, солидного офицера, однако орлом его назвать было нельзя. Хайнцу Гудериану удалось убедить фюрера, чтобы на определенное время в штаб Гиммлера он откомандировал генерала Венка. К сожалению, 17 февраля Венк попал в серьезную автомобильную аварию, и к рейхсфюреру направили генерала Кребса. В конце концов Гиммлера на посту командующего группой армий «Висла» заменил отличный генерал Хейнрици, командовавший тогда (20 марта) в Карпатах 1-й танковой армией. Однако было уже слишком поздно.265

 

 

264 См: Гудериан Хайнц. Воспоминания солдата. Варшава, 1958.

265 Гиммлер усиленно добивался должности командующего группой армий «Висла». Гудериан утверждает, что он мечтал о Рыцарском кресте, который носили уже многие офицеры войск СС, но не получил его.

 

 

От Гиммлера, как командующего группой армий «Висла», 30 января 1945 года я получил приказ убыть со всеми моими подразделениями в Шведт-на-Одере. В мою задачу входило создание мостового плацдарма на правом берегу реки, «с которого в будущем начнется контрнаступление», а также оборона города и плацдарма любой ценой. Кроме того, в приказе отмечалось, что во время боевого марша я должен освободить «городок Фрейенвальде, уже занятый русскими».

Гиммлер производил впечатление человека, которому не известно, где находится противник, и, безусловно, он считал возможным во время марша овладеть городом. Позвонив в ставку Гитлера, я убедился, что там действительно недостаточно представляли ситуацию на фронте в районе реки Одер.

Ночью с 28 на 29 января общая обстановка на Востоке стала очень тревожной. Командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Жуков стремительно двигался в направлении Одера силами (в частности) 1-й и 2-й гвардейских танковых армий, 8-й гвардейской армии, 5-й ударной армии, а также 61-й армии. Передовые танковые отряды 2-й гвардейской танковой армии и 5-й ударной армии подошли к предместью Гожова, а под Лубном вблизи Валча разгорелись ожесточенные бои. Имелись опасения, что неприятель форсирует Одер по льду именно в Шведте, расположенном на юг от Щецина и на север от Костшина, примерно в 60 километрах по прямой линии от Берлина.

Шведт, старый город, называемый «жемчужиной Уккермарка», славился своим замком и кавалерийским полком, в котором служила поморская аристократия. В городе жило примерно 50 000 человек и плюс несчастные беженцы с востока.

Приказ по созданию плацдарма я получил 30 января примерно в 17.00. Я тотчас же уведомил Фриденталь, а также Нойштрелиц, где квартировал батальон стрелков-парашютистов; ночью в 3.00 я отправил дозоры для проведения разведки в направлении Шведта, так как мне не было известно, есть ли там русские. Во время марша я узнал от офицера-связиста, что они еще не дошли до города.

31 января примерно в 7.00 я проезжал через город. Недалеко от большого моста через Одер и канала, параллельного реке, меня ждали разведдозоры. Я сразу же направил их в сторону Хойны, расположенной в 17 километрах восточнее, у железнодорожной линии Щецин — Костшин.

Мне требовалось безотлагательно заняться подразделениями, имевшимися в моем распоряжении в городе.

Во Фридентале мы провели ночь в работах по организации и моторизации следующих подразделений: «Охотничьего подразделения Центр» — батальона под командованием хауптштурмфюрера Карла Фукера; роты снайперов оберштурмфюрера Одо Вильшера;

«Охотничьего подразделения Северо-Запад» сокращенного до двух рот под командованием хауптштурмфюрера Аппеля, а также остающейся в резерве штурмовой роты под командованием ветерана Гран-Сассо, оберштурмфюрера Швердта, имевшей в своем составе легкие танки. Хауптштурмфюрер Милюс возглавил мой батальон стрелков-парашютистов в Нойштрелице. К вышеупомянутым подразделениям необходимо добавить штаб и роту управления, подчинявшиеся преемнику Фелкерсама подполковнику Вальтеру и «китайцу», хауптштурмфюреру Вернеру Хунке, а также два взвода связи вместе со службой радиоперехвата и роту обеспечения, поддерживавшую связь с Фриденталем. В центре остались только необходимые для его охраны посты, а также рота охраны войск СС, состоящая из румынских «фольксдойче» под командованием верного Радла. Наше обеспечение осуществлялось, прежде всего, из Фриденталя, но мы открыли новые источники.

В Шведте я обнаружил лишь три неукомплектованных, переполненных больными и выздоравливающими резервных пехотных батальона, а также один саперный резервный батальон, — к счастью, решительный и находчивый командир саперного батальона вскоре стал очень полезным и здорово помогал мне.

Командный пункт я сразу же организовал на правом берегу Одера — в Крайнике

 

 

Дольном, и поехал на проверку к Хойну, забитому толпой беженцев с востока и солдатами, потерявшими свои родные части. Я тотчас же предпринял необходимые меры, чтобы направить этих солдат в казармы в Шведт, где, подкрепившись и приведя себя в порядок, они реорганизовывались и включались в состав четырех местных батальонов, вскоре ставших полноценными подразделениями. Волну штатских беженцев из Хойна и с севера, из Щецина, удалось собрать в одном месте. Им была оказана помощь, а я наблюдал за эвакуацией на запад детей, стариков и женщин. Мне помогал тяжело покалеченный полковник — комендант гарнизона Шведта, военный инвалид, а также являвшийся офицером запаса бургомистр, умный и очень активный человек.

Нет ничего хуже страха, так как он способствует возникновению паники. Как я убедился, в радиусе пятидесяти километров вокруг царил хаос. Если бы до нашего прибытия около Шведта появились два или три советских танка, они вошли бы в город без сопротивления.

После разметки оборонительных позиций на плацдарме, которые планировалось соорудить в последующие дни, я собрал 1 февраля всех политических, штатских и военных авторитетов и сказал: «Я слышал, как некоторые из вас ворчат: «Зачем это? Все потеряно. Русские завтра будут здесь». Так вот я хочу вам заявить, что пока на мне лежит ответственность за оборону Шведта, русские не будут здесь ни завтра, ни в какой-либо другой день. Они не войдут сюда никогда! Вы, господа ортсгруппенлейтеры НСДАП,266 не должны говорить жителям Шведта, чтобы они, схватив лопаты и кирки, шли копать окопы. Нет. Это вы возьмете лопаты и кирки, и покажете пример другим. Подайте также пример, взявшись за винтовки, когда окопы будут готовы. Тогда все последуют вашему примеру, и Шведт останется немецким».

Четыре дня я спешно укреплял плацдарм, собирал мародеров, готовил и формировал из них новые подразделения, получал подкрепление, искал снаряжение, оружие и боеприпасы, в конце концов, постоянно беспокоил вражеские подразделения. На должности командиров новых батальонов я потребовал хороших штабных офицеров из группы армий «Висла». Именно таких мне и прислали.

С помощью майора, командира саперного батальона, я разметил плацдарм на правом берегу Одера. Он имел форму полукруга радиусом примерно в 8 километров, начинался от Одера и тянулся вдоль его притока — Рожицы. На этой линии обороны окопы и пункты сопротивления выдалбливал прибывший из Щецина полк службы занятости рейха, а также мужчины, проживавшие в окрестностях. В середине полукруга я возвел вторую линию укреплений вместе с опорными пунктами, пулеметными гнездами, ходами сообщений и пунктами круговой обороны. Третий полукруг защищал непосредственно город Шведт и населенный пункт Крайник Дольны. Чтобы избежать захвата врасплох, мы заняли несколько деревень, находящихся перед первой линией. От командующего группой армий «Висла» приходили противоречивые и приводящие в состояние остолбенения приказы; я отвечал на них требованием подкрепления и оружия.

Нам не хватало станковых пулеметов. Во Франкфурте-на-Одере мои люди обнаружили большой склад отличных «MG-42» и патроны к ним.

Нехватка артиллерии? Командир нашей роты обеспечения узнал, что в 50 километрах на юго-запад какая-то фабрика производит противотанковые орудия калибром 75 мм. Мы раздобыли их сорок штук и боеприпасы к ним. Маршал Геринг прислал два батальона зенитной артиллерии с орудиями калибром 88 и 105 мм. Шесть из них я приказал установить на грузовиках (мы нашли и грузовики, и топливо), а затем отдал распоряжение продвигать эти подвижные, трудные для обнаружения батареи вдоль двадцатикилометрового фронта и обстреливать противника, чтобы создать впечатление, что ему противостоят силы с грозной артиллерией.

 

 

266 Руководители местных партийных организаций.

 

 

Одер и канал были замерзшими. Командир саперного батальона приказал взорвать лед, что вернуло реке функцию натуральной водной преграды и освободило несколько пароходов. На трех из них я также приказал установить зенитные орудия, дополняя таким образом мою «летучую» артиллерию. Ее действия имели отличные результаты, поэтому в представленном в ОКВ рапорте я предложил применение подобного решения в Берлине, где было множество различных акваторий и водных артерий, но не хватало артиллерии, хотя и не зенитной. Мое предложение осталось без внимания.

Все время я посылал спецподразделения как можно дальше на восток. Проникая в тыл русских на глубину 50–60 километров, они осуществляли смелые акции. Советские дивизионные штабы находились в замешательстве: наши снаряды 105 мм падали почти в пятнадцати километрах позади их позиций, они также получали донесения о достаточно серьезных столкновениях еще дальше в тылу… Они оказались сбиты с толку. Так фашистские части не отступили за Одер, как утверждалось? Может, это предзнаменование немецкого контрнаступления?

Каждое из наших спецподразделений доставляло пленных и информацию, что давало мне возможность организовать последующие вылазки на слабозащищенные объекты.

Я еще добавлю, что с 3 февраля внешнюю линию обороны на севере занял первый из сформированных нами батальонов, а второй разместился на южном фланге. В центре защищались два батальона из Фриденталя. Батальон стрелков-парашютистов, занявший позиции восточнее Хойна, должен был служить своеобразным амортизатором и тормозом, предпринимая действия, направленные на задержку возможной атаки противника. Оборону внутреннего полукруга, или же вторую линию обороны плацдарма, я поручил «Охотничьему подразделению Центр».

Такая тактическая группировка позволила мне усилить позиции самым простым путем и за самое короткое время. Однако, безусловно, я не получил бы этой возможности, если бы не обманул противника вылазками спецподразделений в его глубокий тыл и огнем наших орудий калибром 88 и 105 мм, перемещавшихся на судах и грузовиках.

Плацдарм в Шведте-на-Одере явился малым эпизодом последних деяний второй мировой войны. Однако необходимо отметить, что такая тактическая группировка могла возникнуть только благодаря проработке стратегии, приспособленной к очень ограниченному пространству, которым я располагал. Ведь все являлось импровизацией и было организовано практически в постоянном контакте со значительно более мощным противником.

Данная концепция помогла нам выиграть время, сохранить пространство и организоваться. Посмотрим, как это выглядело:

На восток от Хойна батальон стрелков-парашютистов вскоре получил подкрепление в виде двух батальонов «фолькс-штурма». Первый из них, под командованием местного крейслейтера НСДАП,267 состоял из жителей Хойна и окрестностей, и это были главным образом крестьяне. В состав второго, отлично оснащенного и вооруженного батальона входили только докеры и рабочие большого порта в Гамбурге, многие из них являлись социалистами и коммунистами еще до 1934–1935 годов. Я не видел более решительных и стойких солдат, чем они.

В первую неделю я также получил подкрепление в виде батальона дивизии «Герман Геринг», сформированного из пилотов без самолетов и курсантов Люфтваффе. Их распределили по другим частям, и через две недели оказалось, что из них получились очень хорошие солдаты. На командные должности в новые подразделения я направил курсантов училища из Шведта, готовившего унтер-офицеров.

Следующим подразделением стал присланный мне ставкой фюрера батальон связи, организовавший непосредственную связь с канцелярией рейха. Наши силы также были

 

 

267 Руководитель партии на уровне района.

 

 

усилены кавалерийским эскадроном 8-го полка, батальоном казаков под командованием капитана Краснова, внука славного генерала, а также полком румынских немцев. Должен признать, что люди Краснова оказались мастерами в искусстве «добычи языка» — офицера или унтер-офицера противника, который мог нам что-нибудь сообщить. Информация, получаемая от них, была для нас очень полезной.

В моем «Охотничьем подразделении Северо-Запад» служили норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы и французы. К 7 февраля под моим началом находилась дивизия, насчитывавшая 15 000 человек (включая собранных нами солдат из разбитых частей), которую не без гордости я называл своей европейской дивизией. А ведь 30 января в Шведте находилось не более ста действительно боеспособных солдат.

Моя боевая группа, названная дивизией «Шведт», организовала совместно со сражавшейся на правом фланге дивизией ВМС армейский корпус. По этой причине один генерал (вместе со штабом) был назначен его командиром, о чем я еще расскажу.

 

Бои начались 1 февраля со стычек с врагом взвода разведки в населенном пункте Тшциньско-Здруй, находящемся в 8 километрах от Хойна и в 25 километрах от Шведта. В первую неделю февраля все чаще происходили столкновения с сильными частями неприятеля. Данные, полученные от пленных русских и подтвержденные из других источников, свидетельствовали, что русские готовят наступление на плацдарм и стараются разведать наши силы.

С 5 февраля дальние разведывательные вылазки стали невозможны, так как наши солдаты все чаще встречались с компактными группировками неприятеля. Русские атаковали Тшциньско. Я поехал туда во главе группы из «Охотничьего подразделения Центр», состоящего в большинстве своем из ветеранов Гран-Сассо, чтобы провести разведку на месте. На центральной улице лежали два трупа людей в штатской одежде. Везде царила смертельная тишина. Какой-то человек, не веривший, что мы немцы, сообщил нам, что враг разместил свой командный пункт недалеко от железнодорожного вокзала и там сконцентрировал танки. Русские восстановили движение по железной дороге. С востока прибыли эшелоны с живой силой и техникой.

Дозор, состоявший из трех человек, подтвердил эту информацию — разведчики

 

 

насчитали вблизи вокзала более тридцати танков. Советские войска заняли восточный и южный районы небольшого городка. Мы снова увидели трупы на улицах, в том числе мертвое тело полуобнаженной женщины. Жители понемногу выходили из домов; они были ошеломлены. У нас было только два автомобиля, поэтому я смог забрать с собой лишь двух женщин с детьми.

Я сразу же отдал распоряжение батальону стрелков-парашютистов, пехотному батальону сухопутных войск и двум батальонам «фольксштурма» занять городок Хойна. Неприятель начал атаку после обеда, и на улицах разгорелись ожесточенные бои. Местные вояки вывели из строя с помощью «фауст-патронов» одиннадцать машин. Одновременно прибывавшие с юга и с севера вражеские подразделения смогли соединиться в центре города лишь после 24.00. Я руководил отходом на нашу внешнюю оборонительную линию. Без серьезных потерь мы добрались до укреплений, расположенных на нашей первой оборонительной линии.

Этот первый ночной бой доказал, что наши подразделения хорошо взаимодействуют друг с другом. Рота стрелков-парашютистов приняла на себя первый удар и понесла большие потери. Командовавший местным батальоном «фольксштурма» крейслейтер оставил свое подразделение — позже я вернусь к этому эпизоду.

Русские атаковали наши позиции каждый день. Из Фриденталя я получил подкрепление: разведывательную роту на бронемашинах и легких танках, под командованием оберштурмфюрера Швердта. Она в течение трех недель находилась в резерве.

С 7 февраля превосходство неприятеля стало таким серьезным, что мы были вынуждены отойти из всех деревень, за исключением находящейся на севере Огницы. Русская пехота при поддержке американских танков, а также модернизированных «Т-34» ежедневно атаковала нас по несколько раз, всегда в одних и тех же трех точках. Очень хорошо сражавшиеся русские совершили ошибку, стремясь любой ценой прорвать нашу оборону. Все их атаки, оплаченные большими потерями, были нами остановлены; часто мы сами переходили в контратаку.

Несмотря на все это, неприятелю удалось прорваться на плацдарм в Грабово, оборону которого я заготовил. В тот же день я получил приказ явиться к 16.00 в штаб командующего группой армий «Висла» в Пренцлау. Я не мог оставить солдат во время боя, чтобы встретиться с Гиммлером, поэтому прибыл в Пренцлау лишь в 20.30, когда мы окончательно отбросили неприятеля за пределы внешней оборонительной линии.

Придворные рейхсфюрера встретили меня как осужденного, одни с сочувствием, другие с высокомерием. Действительно, Гиммлер был в ужасном настроении. Я услышал:

— …Заставить меня ждать четыре часа! […] Невероятная наглость! […] Вы совершили явное неподчинение […] Разжалование […] Полевой суд…».

Он обвинил меня в том, что я не отдал под суд руководившего обороной Огницы офицера Люфтваффе, отступившего из деревни.

— Рейхсфюрер, — ответил я, — это подразделение отступило на плацдарм по моему приказу. Офицер только лишь выполнял свои обязанности.

В конце концов Гиммлер согласился со мной. Я воспользовался этим моментом, чтобы заметить, что из штаба корпуса, которому мы подчиняемся, нам направили кучу абсурдных приказов, зато совершенно забыли пополнить, хотя бы немного, наши запасы. Нам пришлось импровизировать. Тогда, к удивлению присутствующих, рейхсфюрер пригласил меня на ужин. Придворные тотчас же изменили отношение; это все было столь пошло, что мне хотелось как можно быстрее оказаться среди своих солдат.

Я знаю, что эта жалкая история была состряпана моим врагом еще по Будапешту, обергруппенфюрером СС и генералом полиции фон дем Бахом-Зелевским, желавшим тогда отличиться разрушением Замковой Горы снарядами мортиры «Тор». К сожалению, он уже несколько дней командовал моим корпусом. На этом посту он заменил генерала,

 

 

назначенного комендантом Колобжега.268

Гиммлер успокоился и даже обещал мне помочь батареей противотанковых орудий нового типа. (Это подкрепление через десять дней он взял обратно.) О наступлении, которое якобы предусматривалось начать с нашего плацдарма, не прозвучало ни одного слова.

Ночью я вернулся в Шведт.

По правде говоря, в канцелярии партии я также нажил себе могущественного и неутомимого врага — Мартина Бормана. До отправки мной разведывательного подразделения в городок Тшциньско-Здруй я получил приказ отправить в этом же направлении группу солдат для поиска «важных государственных документов», брошенных в лесу на двух грузовиках сотрудниками НСДАП. Быстрое расследование, проведенное мной, позволило установить, что речь шла не о «государственных документах», а о бумагах, в которых был заинтересован лично Борман. Так как место, где эти бумаги были спрятаны, не указывалось, я попросил канцелярию прислать в Шведт тех двух чиновников, которые поспешно бросили автомобили во время бегства на запад, чтобы они помогли в поисках и сообщили ориентиры. Эти господа не соизволили явиться. Вскоре русские заняли Тшциньско, поэтому я сообщил в канцелярию, что не пожертвую ни одним солдатом для возврата этих документов. Нам необходимо было заниматься более важными делами.

Затем произошел неприятный случай в Хойне. После уличных боев, в результате которых нам удалось оторваться от противника, я вернулся на командный пункт, где застал крейслейтера, оставившего свой город и батальон «фолькс-штурма». Объяснения, которые он мне публично предоставил (с ущербом для себя), оказались жалкими. После его побега среди крестьян из Хойна началась паника, о чем я хорошо знал! Во время неорганизованного отступления местные подразделения понесли потери, некоторые были убиты и ранены — бессмысленное бегство перед лицом неприятеля почти всегда заканчивается таким образом. К счастью, мои стрелки-парашютисты и гамбургские портовые рабочие смогли справиться с данной ситуацией. Я вынужден был предать несчастного (который должен был служить примером мужества и хладнокровия) военному суду дивизии. Его приговорили к смертной казни через повешение, через два дня приговор был публично приведен в исполнение.

Тогда Мартин Борман закипел от злости. Ведь начиная с крейслейтера и выше партийные функционеры были неприкосновенны — судить их мог только суд, состоящий из партийных сановников. Я ответил посреднику Бормана гаулейтеру Штюрцу, что крейслейтер был приговорен к смерти не в качестве партийного функционера, а в качестве командира находящегося под моим началом войскового подразделения, и добавил: «Пожалуйста, четко ответьте мне на вопрос: должны ли партийные руководители отвечать за оставление своего поста и дезертирство перед лицом врага?»

Ответа из партийной канцелярии я так и не дождался.

Батальон штурмовых орудий, присланный рейхсфюрером, дал мне возможность организовать совместно с «Охотничьим подразделением Центр» внезапную контратаку в южном направлении, на Кшымув. Во время атаки мы уничтожили вражеский огнеметный батальон, а его командира взяли в плен.

Кроме того, нам достались огромные трофеи: минометы, противотанковые ружья, а также станковые пулеметы с боеприпасами. Мы с радостью приняли «пополнение».

Превосходство неприятеля в живой силе, танках, артиллерии и авиации равнялось от 12:1 до 15:1. Через два дня ожесточенных боев Грабово пало опять. Русские дошли до Крайника Горного, находящегося в двух километрах от Одера. Ситуация становилась критической, если не безнадежной. Одному Богу известно, что случилось бы, если бы им удалось пройти через наши позиции и форсировать реку! Я попросил своих людей сохранять спокойствие и выдержку. Оберштурмфюрер Швердт, вскоре произведенный в

 

 

268 Предшественником фон дем Баха-Зелевского в должности командира корпуса «Одер» был генерал Вольф Хагеман.

 

 

хауптштурмфюреры, отбил Грабово стремительным контрударом. В этом бою погибло четверо наших старых товарищей, принимавших участие в операции на Гран-Сассо. Швердт приказал положить их тела перед костелом, и мы отдали им воинские почести.

Каково же было мое удивление, когда после возвращения на командный пункт я застал там маршала Геринга, штаб которого ранее часто интересовался у меня по телефону «как дела». Маршал приехал, как он сказал, «по-соседски». Его известное владение — Каринхалл

— находилось недалеко отсюда, немного западнее.

Геринг оставил в гардеробе свой великолепный мундир, на серой куртке у него не было никаких знаков отличия. Ему захотелось навестить линию фронта, в чем я не видел ничего странного. Какой-то генерал из его свиты шепнул мне на ухо: «Вы берете на себя слишком большую ответственность».

Уже спускались сумерки, поэтому я приказал остановить машины на дороге в Крайник Дольны. Далее мы вместе шли пешком, вынужденные иногда падать на землю, если недалеко разрывался артиллерийский снаряд. Маршала особенно интересовали догоравшие кое-где вражеские танки. Для него оказалось очень важным посетить передовую зенитную батарею с орудиями калибра 88 мм, которая принадлежала Люфтваффе, но использовалась как противотанковая, и поздравить расчеты с хорошими результатами боя. Он пожал руки нескольким солдатам и раздал бутылки со шнапсом, сигареты и сигары, которые имелись в большом количестве у свиты. То же самое повторилось на боевых позициях стрелков-парашютистов.

Была уже глубокая ночь, когда я сопровождал Германа Геринга к большому мосту на Одере.

— Завтра они еще по нему не пройдут! — сказал он.

— Никогда не пройдут, до тех пор, пока мы его защищаем, рейхсмаршал!

На прощание он сказал несколько восторженных слов в адрес этой «дивизии, возникшей чудесным образом из-под земли». Снова я увидел его только в Нюрнбергской тюрьме.

Насколько хорошо пилоты и артиллеристы Люфтваффе сражались на земле, настолько в воздухе силы Люфтваффе зарекомендовали себя с отрицательной стороны в Шведте. Уже во время проведения первой разведки в сторону Хойна мое внимание привлек странный вид покинутого небольшого аэродрома, на краю которого оставалось несколько слегка поврежденных самолетов. Я вышел из бронеавтомобиля, и обнаружил в ангарах, а также в зале связи большое количество оружия и снаряжения в отличном состоянии. Все указывало на то, что аэродром, как и многие другие места, оставляли в панике. Мы забрали то, что можно было использовать, а остальное уничтожили. После возвращения в Шведт я встретил ожидавшего меня полковника Люфтваффе, являвшегося комендантом аэродрома. Он вернулся, терзаемый угрызениями совести. Он объяснил мне, что его подразделение, отрезанное от основных сил, напрасно ожидало приказаний. Генерал, бывший его начальником, исчез.

— Мой дорогой, — ответил я, — это плохо, что вы потеряли голову в таких обстоятельствах. Вам, как и мне, известен военный уголовный кодекс. Боюсь, что вас осудят за оставление своего поста. Я должен сообщить об этом командующему вашим воздушным флотом, генерал-полковнику фон Грейму. Прошу вас оставаться под домашним арестом.

Когда подполковник оставлял аэродром в Хойне, плацдарма еще не существовало, поэтому данный вопрос находился в компетенции Люфтваффе. Однако я был удивлен, увидев на следующий день приземляющийся на казарменный плац «Физелер-Шторх». Из него вышел генерал-полковник Роберт фон Грейм и приказал отдать подполковника под суд Люфтваффе. Во время процесса установили, что настоящим виновником является один пропавший без вести генерал, поэтому подполковника приговорили только к тюремному заключению с правом искупления вины на поле боя. Он немедленно был включен в состав боевой группы «Шведт», в рядах которой мужественно и храбро сражался. Впрочем, он остался жив и невредим.

 

 

28 февраля 1945 года мостовой плацдарм в Шведте все еще держался. Из двадцати пяти месяцев на посту руководителя подразделения специального назначения во Фридентале, четырнадцать месяцев я провел на фронте или участвуя в вооруженных операциях. Могу сказать, что мы действительно воевали.

Плацдарм на Одере был создан для реализации стратегической цели, существовавшей лишь в воображении Гиммлера. Она заключалась в организации и удержании в течение определенного времени какого-либо пространства, необходимого для подготовки контрнаступления армейского корпуса. Одновременно боевая группа, а затем дивизия

«Шведт» сыграли тактическую роль по обороне этого участка фронта, не предусматривавшуюся ранее штабом группы армий «Висла». Советским армиям не удалось форсировать реку, а передовые отряды Жукова были убеждены, что в 60 километрах от Берлина, в Шведт, немцы готовят контрнаступление.

Что касается боев внутри и снаружи оборонительных позиций, они, безусловно, относятся к традиционной войне. Однако нам, несомненно, не удалось бы с нашими скромными средствами долго вводить неприятеля в заблуждение, если бы не подготовка и великолепный боевой дух моего подразделения, являвшегося основой обороны, если бы не летучие батареи, установленные на грузовиках и судах, а также еще одно подразделение, значительно досаждавшее противнику. Я имею в виду роту снайперов из Фриденталя под командованием Одо Вильшера.

В массиве Гран-Сассо и на Замковой Горе нельзя было стрелять. В Шведте это необходимо было делать, и притом метко. Я часто пытался оказать давление на высокопоставленных генералов нашего командования: «Почему, — спрашивал я, — у нас систематически не используются взводы снайперов, существующие во всех дивизиях?» Мы видели работу русских снайперов в первые дни кампании 1941 года. Они были грозны, и их опасались не зря, так как они уничтожали в основном офицеров и унтер-офицеров.

В Шведте Вильшер маскировал ночью своих стрелков по двое на «ничьей земле». Я уже вспоминал, что мы взорвали лед на Одере выше Шведта; в начале февраля наступила легкая оттепель, и огромные куски льда отрывались с деревьями и ветками на них. На этих льдинах стрелки Вильшера маскировались натуральным образом и были мобильны. Я оцениваю, что успех нашей обороны самое меньшее на 25 процентов зависел от них.

 

В феврале мне пришлось еще раз встретиться с Гиммлером, его сопровождали командир переданной мне «Бомбардировочной авиационной эскадры 200» полковник Вернер Баубах, а также министр вооружения и военного производства Альберт Шпеер.

Шпеер, всегда понимавший и выполнявший мои желания, был в хорошем настроении

— не в таком, как он позже написал в «Мемуарах». Там он пишет, что уже в половине февраля 1945 года принял непреклонное решение уничтожить Гитлера, так как он осознал, что «в течение двенадцати лет вел бессмысленную жизнь среди убийц». Как можно было жить среди убийц и не вызвать даже малейшего подозрения, особенно если с 1933 года ты являешься фаворитом Гитлера и тебя вынесло на вершину славы, а также на один из самых ответственных постов во время войны?

Некоторые руководители национал-социалистского государства оказались в первые дни мая 1945 года задеты так называемым комплексом движения Сопротивления. Их было не очень много, но они были.

Я могу только сказать, что в половине февраля 1945 года позиция Альберта Шпеера была далека от «оппозиции». Он вел себя как усердный министр Третьего рейха. Возможно, он маскировался, — если это так, то маскировался он отлично; к Генриху Гиммлеру он относился, как к преподобной особе. Меня вызвали в ставку с целью информирования об интенсификации воздушной войны на Востоке. Я сам слышал, как Шпеер обещал рейхсфюреру, что новые самолеты и специальные летающие бомбы появятся в начале апреля. Сегодня Шпеер уверяет, что тогда он считал все надежды иллюзорными. В тот же

 

 

самый февральский день я беседовал с ним в течение короткого времени тет-а-тет. Я спросил его о подробностях, касающихся знаменитого «секретного оружия», о котором нам без устали говорили с осени 1944 года. Он мог мне сказать, чтобы я оставил всяческую надежду; он же ответил: «Решения вскоре будут приняты!»

Это было предложение, которое солдаты слышали очень часто. Я не удивлен, что Шпеер забыл его написать в своих «Мемуарах», — меня удивляет другое, а именно, что в то время, в феврале 1945 года, бесспорно, умный Шпеер серьезно думал об убийстве Гитлера. По крайней мере, он так утверждает. Предположив, что у него в действительности было намерение удушить газом всех обитателей бункера в канцелярии рейха, он должен был знать, что это явилось бы причиной хаоса. Об этом торжественно заявил адмирал Дёниц и другие тоже.

После смерти Гитлера немецкий народ должен был безоговорочно капитулировать. Именно это требование Рузвельта, Сталина и Черчилля затянуло войну еще на два долгих года. Кто от этого выиграл?

 

28 февраля вечером меня вызвали в ставку фюрера в Берлин — на этот раз речь шла о Западном фронте. Однако все труднее становилось организовывать толковые операции. Фриденталь подвергся серьезной бомбардировке, а Би-би-си три раза сообщало, что «ставка похитителя Муссолини, Скорцени, полностью уничтожена». В действительности самые важные службы еще раньше были направлены в Хоф, в Баварии, однако это не облегчило мне организацию упоминавшейся уже акции под мостом в Ремагене.

Служба радиоперехвата сообщила мне иную информацию Би-би-си, согласно которой Гитлер произвел меня в генерал-майоры и назначил на важный пост в руководстве обороной Берлина. Би-би-си сообщало, что я якобы буду проводить чистки. В действительности Гитлер вручил мне Дубовые листья к Рыцарскому кресту за оборону Шведта и поздравил меня. Я спускался по лестнице канцелярии, когда он вышел из зала совещаний. Его вид привел меня в ужас: согнутый, с седыми волосами, он производил жалкое впечатление. Это было 29 или 30 марта.

— Скорцени, — сказал он, — я еще раз хочу поблагодарить вас за труды на Одере. С вашим плацдармом в течение трех недель у нас были связаны большие надежды.

3 марта Шведт был эвакуирован!

— Мы еще увидимся! — добавил он.

Однако Гитлера я уже никогда больше не видел.

Позже мне стало известно, что, действительно, генерал-полковник Йодль упоминал мою фамилию — он хотел, чтобы я принял какую-то должность в руководстве обороной Берлина. Поскольку мне это не было известно, то каким образом об этом узнала Би-би-си?

В страшные мартовские дни 1945 года по службе мне часто доводилось посещать канцелярию. Меня беспокоили боли в раненом глазу, и доктор Штумпфеггер решил исследовать его.

Осмотр проходил в помещениях секретариата Гитлера. Именно в этот день меня представили Еве Браун, ставшей перед самой смертью женой Адо