Спасение явлений” как цель науки

Как отмечено выше, ван Фраассен противопоставлял свой конструктивный эмпиризм реализму, ориентирующему теоретизирование на воспроизведение того, как устроен мир, а исследование на открытие ненаблюдавшихся ранее сущностей. Он достаточно осторожен в формулировании этой альтернативы: во всяком случае он не отождествляет реализм с позицией, полагающей, что научные теории, чтобы быть приняты, должны быть истинны. Реализм, согласно ван Фраасену, считает, что “цель науки” состоит в том, чтобы “представить в теориях истинную картину того, каков мир”, и связывает “принятие научной теории с верой в то, что она истинна”^[8].

Конструктивный эмпиризм, наоборот, видит цель науки в “спасении явлений”, т.е. в фиксации, моделировании наблюдаемых данных. Теория, чтобы быть принята, не обязана быть ни истинной, ни сопряженной с верой в то, что она истинна. Достаточно, если теория эмпирически адекватна, т.е. воспроизводит хотя бы в одной из своих структур наблюдаемые факты^[9].

Термин “спасение явлений” восходит к древнегреческой астрономии. “Греческие астрономы, — пишет И.Д.Рожанский, — имели дело лишь с видимыми движениями небесных светил, иначе говоря, с проекциями движений на небесную сферу. Размеры самой небесной сферы при этом оставались неизвестными: она могла быть бесконечно большой или совпадать со сферой неподвижных звезд или иметь какой-либо другой радиус: для теории этот вопрос оставался несущественным, поскольку абсолютные расстояния между светилами ни в каком виде не входили в теорию, ставившую перед собой задачу “спасения явлений”. В этой теории речь могла идти об изменениях во времени угловых величин, характеризующих положения светил на небесной сфере... Разумеется, античные ученые... интересовались и фактическим удалением от Земли прежде всего таких светил, как Луна и Солнце, но вопрос этот рассматривался самостоятельно и не относился к теории движения этих светил и прочих планет”^[10].

Итак, если теория лишь “спасает явления”, она не обязательно постулирует какие-либо ненаблюдаемые сущности. Постулирование таких сущностей оказывается существенным, если принята стратегия реализма, если целью теоретизирования провозглашается построение истинной картины мира. Впрочем, и при установке на “спасение явлений” в теории могут возникнуть утверждения о ненаблюдаемых сущностях. Но эти утверждения будут носить условный характер: они позволяют сделать структуру теории более обширной и разветвленной, что в свою очередь делает эту теорию эффективной в плане “спасения явлений”.

Ван Фраассен подчеркивает, что “спасение явлений” и, что то же самое, эмпирическая адекватность — лишь минимальное требование, предъявляемое к естественнонаучной теории. Кроме того, всякая теория оказывается звеном в какой-либо исследовательской программе. В ней исследователь реализует принципы своего подхода к решению научных проблем, ресурсы своего образования, установки своей научной школы. В зависимости от исследовательской программы, реализуемой при построении теории, в ней могут появиться те или иные не наблюдаемые сущности. Иными словами, могут возникнуть эмпирически эквивалентные (или почти эквивалентные) теории — теории, “спасающие” тот же самый (или почти тот же самый) круг явлений, но постулирующие различные ненаблюдаемые сущности.

Чтобы выразить концепцию “спасения явлений” (и требование эмпирической адекватности) на языке современной философии науки, ван Фраассен разрабатывает упоминавшийся выше семантический подход к природе теоретического знания. При так называемом синтаксическом подходе естественнонаучная теория рассматривается как гипотетико-дедуктивная система — совокупность общих гипотез (такими гипотезами считаются законы Ньютона, уравнения Максвелла, словом, принципиальные научные положения) и дедуктивных следствий из них. Гипотетико-дедуктивная система должна содержать в числе своих следствий фактофиксирующие предложения, предложения, описывающие чувственно данное^[11].

Понятие гипотетико-дедуктивной системы широко использовалось в неопозитивистской философии науки. При этом знание, организованное по гипотетико-дедуктивному образцу, представлялось как подлинное знание. Все, что выпадает из такого знания, считалось псевдознанием — метафизикой, схоластикой, псевдонаукой.

Понятие гипотетико-дедуктивной системы использовалось и реалистически ориентированными философами науки (научными реалистами, как называет их ван Фраассен). В этом случае общие гипотезы трактуются как вероятные утверждения о реальности, подтверждаемые своими следствиями. Соответственно ненаблюдаемые сущности, постулируемые этими гипотезами, трактуются как приближенные образы реальных ненаблюдаемых сущностей.

При семантическом подходе теория интерпретируется как совокупность (в частности, иерархия) структур. Отношения между этими структурами — различные формы морфизмов — гомоморфизм, изоморфизм и т.д. Теория “спасает явления”, если по крайней мере некоторые структуры этой теории непосредственно воспроизводят наблюдаемые факты.

Гипотетико-дедуктивный подход к научному знанию предполагает анализ истинностных отношений между научными положениями. Научная теория будет гипотетико-дедуктивной системой, если из истинности “общих гипотез” с необходимостью следует истинность следствий (в том числе следствий, описывающих наблюдаемые факты), а из истинности следствий с той или иной вероятностью следует истинность “общих гипотез”.

Семантический подход к научному знанию иррелевантен проблеме-истинности и, следовательно, установке научного реализма на истинное воспроизведение в теории того, каков миф. Модель не может быть ни истинной и ни ложной, она может быть более или менее полной, детальной и т.д. С точки зрения конструктивного эмпиризма, теория более прогрессивна, если она лучше “спасает явления”, т.е. дает их более детальное описание и более полную классификацию.

Как отмечалось выше, ван Фраассен защищает дихотомию “наблюдаемые факты — ненаблюдаемые объекты”, на которой строится его конструктивный эмпиризм. При этом он отличает эту дихотомию от той, которую использовали неопозитивисты и некоторые постпозитивисты, применяя гипотетико-дедуктивный подход. Это дихотомия языка наблюдения и теоретического языка. Ван Фраассен отвергает ее как основанную на “категориальных ошибках”. Он соглашается с распространенным аргументом: всякий язык теоретически нагружен. Вместе с тем ван Фраассен считает различие между наблюдаемым и ненаблюдаемым интуитивно ясным и, самое главное, доступным научному анализу. Хотя слово “наблюдаемый” столь же смутно, как и слово “плешивый”, оно уточняется в физиологии и психологии и используется в таких научных теориях, как квантово-механическая теория измерения.

С точки зрения конструктивного эмпиризма, научная теория может содержать суждения о ненаблюдаемых сущностях. Более того, большинство теорий содержит такие суждения. Однако, принимая теорию, мы не предполагаем, что эти суждения соответствуют чему-то реальному. “Нам не нужно постулировать, что существуют элементы реальности, соответствующие элементам модели”^[12]. Нам достаточно, что теория эмпирически адекватна, т.е. “спасает” наблюдаемые факты, составляющие частицу того мира чувственных восприятий, в котором мы живем.