Секуляризация образования

В Западной и Центральной Европе XIV и XV века — это эпоха интенсивного развития процесса секуляризации образова­ния и культуры, начавшегося в предшествующие столетия. Сфера образования и другие области культуры постепенно освобождают­ся от почти исключительной монополии церкви. Если прибегнуть к точной характеристике, которую Ж. де Лагард вынес в заголовок своего фундаментального труда о конце средневековья, то следует признать, что то была эпоха «рождения мирского духа». Все эти процессы обусловлены объективными потребностями общества, в котором интенсивно развивался городской элемент, вызревали кризисные явления, все более четко проступали социальные антагонизмы.

Как известно, начало XIV в. ознаменовалось острым кон­фликтом между Филиппом IV Красивым и папой. Победа в споре французского короля, опиравшегося и на города, предста­вителей которых он призвал в 1302 г. участвовать в сословном сейме, Генеральных штатах, означала конец папских притязаний на верховенство над светской властью. «Авиньонское пленение» пап, в условиях которого они оказались непосредственно под нажимом французских королей, влекло за собой дальнейшие политические конфликты, прежде всего конфликт Людвига Баварского с папством, что, в конце концов, вылилось в 1378 г. в Великую схизму. Одновременно усугублялся моральный кризис церкви, обусловленный всей бюрократической орга­низацией римско-католической курии и папской фискальной системой.

Подобная ситуация создавала почву для распространения ере­си и прежде всего движения вальденсов, представлявшего собой альтернативу официальной церкви, а также вела к усилению мистических настроений, призывов к укреплению внутренней ве­ры, не нуждающейся в посредничестве церкви. Распространялись и хилиастические предсказания конца света. В городах экономи­ческое, а, следовательно, и политическое влияние которых в тече­ние всего рассматриваемого периода непрерывно возрастало, возникают мощные социальные движения: парижское восстание под предводительством Этьена Марселя в 1357 г., восстание флорен­тийских ремесленников и подмастерьев в 1378 г., лондонское восстание Уота Тайлера в 1381 г. С этими движениями в значи­тельной мере были связаны и крестьянские восстания, например, Жакерия во Франции, крестьянско-плебейское движение лоллар­дов в Англии под руководством Джона Болла. Завершением данно­го периода стала гуситская революция в Чехии, победоносно отразившая походы крестоносцев, выдвинувшая города во главу управления страной.

В подобной исторической ситуации важную идеологическую роль играли круги высокообразованных мыслителей, сосредоточи­вавшиеся при некоторых королевских дворах. Они выполняли в первую очередь задачи, обусловленные насущными политически­ми нуждами своих покровителей-монархов, и одновременно — часто в тесной связи с этим — вынашивали и развивали новые общественно-этические и социально-критические концепции, кото­рые, правда, во многом основывались на достигнутом уровне образованности и философских традициях, но при этом уже отра­жали потребности и подходы нового времени.

Так, например, при дворе Филиппа IV Красивого важную роль политического советника в борьбе с папством играл ученый-нравовед Пьер Дюбуа (Петрус де Боско), ученик известного латинского аверроиста Сигера Брабантского. Известно, что Дюбуа находился под большим впечатлением не дошедшего до нас комментария Сигера Брабантского к «Политике» Аристотеля; есть все основа­ния предполагать, что политические идеи Сигера Брабантского Дюбуа использовал в аргументации, предоставлявшейся им госу­дарю.

Римский король, император Людвиг Баварский в длительном споре с папством прибегал к помощи не только оксфордского мыслителя Уильяма Оккама, нашедшего у него прибежище после заточения по приговору папской курии в Авиньоне, но и к помощи представителей так называемого политического аверроизма: Марсилия Падуанского и его друга Жана Жандена, профессоров Парижского факультета искусств, вынужденных искать защи­ты у короля после выхода в свет смелого сочинения Марсилия Падуанского «Defensor pacis» («Защитник мира») в 1324 г. И политический противник Людвига Баварского, чешский король, император римский Карл IV, известный общением с Петраркой, носитель раннегуманистических идей, решительно сосредоточил при своем дворе кружок философов. В столице государства, Праге, он основал старейший в Центральной Евро­пе университет, в деятельности которого нашли отражение как политический аверроизм (профессор Ян Вацлавов из Праги), так и нередко непримиримая критика состояния церкви этого периода (Конрад Вальдхаузер, Ян Милич из Кромержижа).

Наконец, в Англии (где политический аверроизм нашел свое полное выражение уже в годы правления короля Эдуарда III, в трудах Уолтера Берли) Джон Гонт, герцог анкастерский, в полемике с папой, принявшим во время Столетней войны сто­рону враждебной Франции, опирался на оксфордского мысли­теля, профессора университета Джона Уиклифа, более того, за­щищал его от нападок церкви. В принципе можно утверждать, что между могущественными феодалами и взятыми ими под покровительство философами, государствоведами, правоведами, богословами как бы заключалось взаимовыгодное соглашение, как нельзя более метко охарактеризованное в известном при­зыве Оккама, обращенном к Людвигу Баварскому: «Защищай меня мечом, я буду защищать тебя пером!»

Эти примеры, в конечном счете, наглядно подтверждают значительный рост общеизвестного престижа философов, фило­софии в данный период. Остановимся вкратце на роли универ­ситетов в эпоху позднего средневековья, бывших тогда главны­ми центрами образованности, и на роли, которую играла в них философия.

В университетах постепенно укреплялся мирской характер образования. Хотя формально университеты все еще находились под неусыпным надзором церкви, в них начались процессы, объек­тивно направленные на эмансипацию науки от веры, что под­рывало авторитет церковных институтов. Что касается гуситского Пражского университета, то во втором десятилетии XV в. эти тенденции выливаются в открытую оппозицию не только папе, но и решениям церковного собора. Без сомнения, в этих процессах важную роль сыграли факультеты искусств (иначе: философ­ские), самые многочисленные. Светский, а зачастую и незнатный городской элемент на этих факультетах был представлен весьма широко. Выпускниками и преподавателями этих факультетов было большинство упомянутых деятелей. Факультеты искусств и изучаемые на них философские дисциплины представляли собой по сути «рассадники» новых идей. На этих факультетах филосо­фия в рамках семи свободных искусств была главным предметом изучения. Причем, в рассматриваемый период все больше изменя­лось не только отношение философии к теологии, но и само понимание философии, как и приоритет тех или иных философских дисциплин.

Хотя в течение всей эпохи средневековья философия никогда, по сути дела, не была только лишь «служанкой теологии» (как этого требовали самые страстные ревнители церкви, например Петр Дамиани) и всегда сохраняла известную — у различных философов различную — автономность, не приходится сомневать­ся в том, что, с другой стороны, христианство, использовавшее при формировании системы своего вероучения многочисленные эле­менты античной, прежде всего платоновской, идеалистической философии и неоплатонизма, облекло философскую проблематику во многих отношениях в религиозный покров, в котором она (фи­лософия) и выступала в течение всех средних веков. Это, разуме­ется, не мешает нам находить в трудах многих философов средневековья подчас весьма существенные рациональные элементы.

Эти элементы представляли собой потенциальную, а иногда и реальную опасность для хрупкого единства веры и разума, теологии и философии. Последнему угрожало и принятие аристотелизма в лоно латинской философии, и особенно — быстрое распространение до тех пор неизвестных здесь сочинений Стагирита на факультете искусств Парижского университета. Это вызвало, как писал об этом ван Стеенберген, «кризис средневекового христи­анства», из которого его уже не смогли полностью вывести ни цер­ковные запреты (1210 г. и последующие), ни попытка отвергнуть наследие Стагирита (Бонавентура) либо приспособить его для нужд христианско-католической веры (Альберт фон Больштедт, Фома Аквинский). Эти стремления, несмотря на всю их значи­мость, в конечном счете не увенчались успехом, тем более что проникновение в интеллектуальную культуру Западной Европы арабского перипатетизма во второй половине XIII в. привело к возникновению учения о двойственной истине, философской и теологической, в латинском аверроизме, и все это — там же, на факультете искусств парижской alma mater.

В первой половине XIV в. на аверроистской теории двойствен­ной истины основывал свою философскую систему Уильям Окнам, проводивший номиналистическое разделение сфер философии и теологии. В первой, согласно Оккаму, можно продвигаться вперед с помощью постижения разумом, во второй же доказатель­ство невозможно, религиозные догмы — это только объект веры. Так, по Оккаму, нельзя философски доказать всемогущество Бога, в него можно только верить («Dico, quod поп potest demonstrari. quod Deus sit omnipotens, sed sola fide tenetur»). Но и противопо­ложно направленная попытка крайнего реализма — объяснить те­ологические догмы посредством так называемой рациональной теологии — как она представлена в трудах другого оксфордского философа и теолога, Джона Уиклифа, убежденного в том, что и существование Бога может быть доказано с помощью неопро­вержимых аргументов чистой философии («Deum esse probari Potest per infallibilem demonstrationem a puro philosopho»), ведет уже во второй половине того же XIV в. не к восстановлению утра­ченного единства, а напротив, к расшатыванию (часто отнюдь не умышленно) тех теологических догм, которые должны были быть доказаны на основе разума.

Возрастание светского характера образованности находит свое выражение и в том факте, что в ряде случаев в университетах нарушается принцип средневекового образования «nоn est consenescendum in artibus», и некоторые преподаватели не продолжа­ют своего образования и университетской карьеры на «высших» факультетах, особенно, теологическом факультете. Именно фа­культеты свободных искусств становятся для них ареной их дея­тельности в течение всей жизни, они посвящают себя философии как своему единственному призванию. В качестве примера можно сослаться на приверженца Оккама в Париже Жана Буридана и на Иеронима Пражского.

Этому перемещению центра тяжести от теологии к философии в значительной степени отвечают и те изменения, которые на факультетах свободных искусств коснулись места в преподава­нии отдельных философских дисциплин. На передний план вы­двигается «практическая философия» (philosophia practica), охва­тывающая, согласно тогдашнему членению, основанному в извест­ной степени на аристотелевской традиции, экономику, этику и политику, и далее логику, грамматику и риторику. В области так называемой «philosophia specnlativa» наперекор «абстрактной» метафизике все более пробивает себе дорогу «неабстрактная» философия естествознания.

И в дискуссиях, особенно ежегодных учебных диспутах, являв­шихся важным компонентом процесса обучения в средневековых университетах, можно наблюдать подобный сдвиг. Такие диспуты, проводившиеся на теологических факультетах (где они достигли апогея в XIII в.), сменились диспутами на факультетах искусств. В Праге они отныне проводятся только здесь, причем теологиче­ская проблематика сохраняется лишь во вводной части выступле­ния по обсуждаемому вопросу, в то время как остальные выдвигае­мые и обсуждаемые вопросы представляют собой философские темы примерно в том же соотношении, что и в системе лекций.

Новые социально-политические теории, развивавшиеся па­раллельно в различных центрах различными философскими на­правлениями, находили, как было сказано, отклик опосредован­но и в народном движении, т. е. в среде, где противоречия фе­одального общества и упадок авторитета церкви чувствовались особенно остро. Оккам поддерживал движение францисканских спиритуалов (во главе с Михаилом Чезенским), решительно требовавших от церкви нищеты. Это соответствовало и идеалу вальденсов. В движении сторонников Дольчино требование ни­щеты приобретает открыто еретический и антифеодальный ха­рактер. Не менее решительно нищеты церкви требует и фило­софский противник Оккама Уиклиф. Его идеи распространяются в Англии бродячими проповедниками, к которым относился и предводитель крестьянских масс Джон Болл, бывший, веро­ятно, учеником Уиклифа.

После поражения восстания идеи Уиклифа продолжают жить во все более преследуемом движении лоллардов. Независимо от Уиклифа распущенность нравов и богатство церкви критикуют и пражские проповедники периода правле­ния Карла IV: Конрад Вальдхаузер и особенно Ян Милич из Кромержижа. Оба поддерживали определенную связь с Праж­ским университетом. Кроме того, Милич вышел из среды при­дворной канцелярии Карла IV, во главе которой находился Ян из Стржеды, известный своими раннегуманистическими идеями. Проповеди Вальдхаузера и «пламенные», как о них говорили, речи Милича, на первый взгляд, не связаны непосредственно с социально-критическими учениями, развивавшимися в универ­ситетской и придворной среде. В другой форме, с использованием иных средств и особенно авторитета библии и представителей патристики они, однако, подводят в принципе к таким же выво­дам: к требованию нищеты церкви (Милича обвинили в «проповедничестве против симонии, против имущества духовных лиц») и необходимости принятия мер к исправлению на всеобщем соборе. Кризисные явления феодализма нашли у Милича свое отражение в представлениях о приходе Антихриста. Богатство, считает он, должно служить не наслаждению, а улучшению усло­вий жизни и деятельности людей. Милич, пользуясь словами Августина, напоминает о положении дел в первоначальной церкви, где общей была не только вера, но и собственность.

Необходимо здесь упомянуть также о возрастающей роли на­циональных языков, служивших распространению новых идей среди все более широких слоев народа. В этом смысле в первую очередь возрастает значение проповедей и проповедников. Миличу, проповедовавшему на латинском, немецком и чешском язы­ках, папа ставит в вину, что «обуреваем духом зазнайства и бес­чинства…он позволяет себе открыто проповедовать людям веру­ющим, особенно, простым, нелепости не только скандаль­ные и ложные, но и прямо еретические и раскольнические, вредящие католической вере и попирающие святое право». Большое значение имел и перевод библии на чешский язык, вдох­новивший затем сподвижников Уиклифа на перевод ее на англий­ский, что вызвало большое недоверие в ортодоксальных кругах.

Монополия латыни подрывалась и в области философской литературы. Уже Майстер Экхарт в начале XIV в. писал на не­мецком языке не только свои многочисленные проповеди, но и некоторые трактаты. В 1372 г. Николай Орем перевел для короля Карла V на французский язык «Никомахову этику», «Политику», написав к ним комментарии на французском. Один из предшественников Яна Гуса друг Милича Томаш Штитны, учившийся на факультете искусств Пражского университета, пе­ревел на чешский язык помимо всего другого сочинения патристи-ков и на чешском же писал свои работы по этике. Его, наряду с Бартоломеем из Хлумеца, следует считать создателем чешской философской терминологии. В английском движении лоллардов очень важное значение для распространения идей Уиклифа имели некоторые сборники и трактаты на английском языке.

Приведенные примеры в достаточной мере показывают воз­растание общественной роли философии (как в ее узком, так и в широком смысле) в период позднего средневековья. Конеч­но, процесс этот развивался далеко не автоматически, он сопро­вождался острой идеологической борьбой между рождающимся и отмирающим, новым и старым, борьбой, в которой отражались общественные противоречия. Эта борьба вовсе не всегда ограни­чивалась рамками полемик в устной либо письменной форме, в форме дискуссий и критики; она нередко приобретала самые жестокие формы и для многих ее участников имела трагический исход.

В связи с об­щественно-экономическим развитием сложное, противоречивое единство усилий мыслителей различных стран, представителей различных философских направлений вело, в принципе, к одно­му и тому же, главному: к разработке доминирующих в общест­ве мобилизующих идей и тем самым не только к преодолению «заданных» рамок средневековой культуры, преодолению сред­невекового мировоззрения, но и к серьезному подрыву принципов и основ феодального общественного строя. Это открыло путь к эпо­хе раннебуржуазных революций.

Источник: http://libooks.org/book_161_glava_10_Glava_1._FILOSOFIJA_I_TEOLOGIJ.html