Прием заманивания

Одним из основных приемов вовлечения зрителей в действие является традиционный прием игры среди публики, переходящий в игру с самой публикой, а затем в постепенное заманивание, втя­гивание в эту театрализованную игру всех зрителей.

На этом приеме было построено, например, представление американского «Дрим-тиэтр» («dream» — с английского переводится как «сон», «мечта» и «греза», то есть это может означать «театр сна» или «театр мечты»). Эта мо­лодежная труппа, весьма популярная в середине 60-х годов, импровизационно разыгрывала на улицах сны и грезы собственных актеров и всех желающих зрителей.

Вот на площадь въезжает небольшой грузовичок. Десять-двенадцать акте­ров перепрыгивают через борт и готовят площадку, а в кузове остаются че­тыре музыканта. Вся декорация для представления — большой черный куб, ко­стюмы — черные трико, реквизит — крупные желтые бусы. Один из участников взбирается на куб, надевает бусы на шею и, закрыв глаза, начинает рассказы­вать, что он видел во сне или о чем он сейчас мечтает. Все остальные пытаются тут же разыграть этот сюжет под соответствующую настроению музыкальную имп­ровизацию. Что бы ни пригрезилось «водящему», дело чести актеров — отобра­зить это с максимальной достоверностью. Потом бусы надевают на шею дру­гому актеру. Потом предлагают рассказать свой сон кому-нибудь из зрителей, помогают ему залезть на куб, надевают на шею бусы... Потом еще кому-то из зрителей предлагают помочь разыграть очередной сюжет... А потом... зрители неожиданно обнаруживают, что актеры давно уехали, оставив на память куб и бусы, а они сами все еще играют, играют...

А вот как происходило «заманивание» зрителей в спектакле «Суд над кей-тонсвильской девяткой» (документальная пьеса известного борца за мир свя­щенника Дэниэла Бэрригана о девяти молодых парнях, которые сожгли свои военные билеты в знак протеста против войны во Вьетнаме).

Представление развертывалось в помещении церкви. У входа каждый зритель получал отпечатанную на желтой бумаге листовку. В ней было написано: «Дорогой друг! Мы хотим, чтобы ты, следя за ходом спектакля, задумался о проблемах, которые он ставит, и об их месте в этом реальном мире. Незадолго до своего ареста Дэн Бэрриган сказал: «Я предпочитаю, чтобы военные пре­ступники осудили меня как преступника мира». Сегодня в нашей стране многие «преступники мира» находятся в тюрьмах и концентрационных лагерях. Дорогой друг, ты можешь и должен помочь их освобождению. Ведь это люди, которые подобно отцу Дэну предпочли путь борьбы против смерти во имя жиз­ни человека».

Внутри церковь была оформлена, как зал суда. Зрители должны были чувствовать себя на подлинном судебном процессе. В алтаре — судейская кафедра, два столика — для прокурора и адвоката, на амвоне две скамьи — для подсу­димых и присяжных. Билетеры в проходах одеты полицейскими, они пригла­шают публику в зал «суда». Звонков к началу действия не дается, просто, когда зрители собрались, «судебный пристав» объявляет: «Встать! Суд идет!» Все встают. Входят «судьи», «прокурор», «адвокат». Удар судейского молотка, и действие началось. Из числа зрителей выбираются двенадцать присяжных. «Прокурор» и «адвокат» по существующему в США законодательству задают им вопросы, дают отвод. «Судья» либо утверждает этого присяжного, либо удовлетворяет отвод, и тогда приглашают другого кандидата...

Так зрители «заманиваются» в игру. Присяжные занимают свои места, «ад­вокат» и «прокурор» постоянно апеллируют к ним, «судья» предлагает им за­давать вопросы «подсудимым» и т. д.

После окончания спектакля начинается «час вопросов и ответов», актеры рассказывают зрителям о деле Бэрриганов, о войне во Вьетнаме, о шефе ФБР Гувере и т. п. У выхода из церкви зрителей встречали молодые люди с бумаж­ными мешками для сбора пожертвований на защиту «преступников мира»...

В 1975 году на Международном фестивале молодежных театров мне до­велось видеть, как один человек заставил играть вместе с ним огромную толпу зрителей. Это был мим из Перу — Марио Вальдез. Вот как он работал.

На площадь выходит маленький человек, одетый, как все,— в пиджак и брюки, с чемоданчиком. Он достает из кармана кусок мела и очерчивает на асфальте большой квадрат (8X8 м). Людей, которые продолжают идти по оконтуренной площадке, он вежливо останавливает, показывает на черту, ото­двигает за нее, грозит пальцем. Мгновенно собираются любопытные. Первые, «опытные» прохожие объясняют остальным, что внутрь квадрата входить нель­зя. Все занимают места по периметру площадки. В это время Марио чертит в центре небольшой круг и крупно пишет на нем: «Мim. Маriо Valdez. Регu». Он становится в круг (это его закулисное пространство, «гримуборная» — здесь он готовится к номеру, а выйдя из круга, работает на «сцене»). Раскры­вает чемоданчик, достает оттуда коробку с гримом, тапочки, полотенце. Сни­мает пиджак, галстук, рубашку, брюки, туфли... Все это делает подчеркнуто театрально, с жестами иллюзиониста: снял пиджак, показал его всем, встряхнул, аккуратно сложил, положил в чемоданчик. И так до тех пор, пока не остается в эластичном трико. Тогда он надевает тапочки и начинает гримироваться. Все это тоже специально, демонстрируя зрителям «кухню» мима: вот намазал бе­лой краской лицо, потом черной кисточкой обвел контур, стер лишнюю краску, нарисовал глаза, брови, губы... Поворачивается во все стороны, показывает свою маску и жестами спрашивает: «Как?.. Все в порядке?.. А правый глаз не великоват?.. Гримасу губ видно?.. Ну, ладно...» Вытирает полотенцем руки, кладет его в чемодан и начинает работать.

С точки зрения классической пантомимы все это весьма примитивно. Но с толпой Марио общается великолепно. Он весело и непринужденно играет с сотнями незнакомых людей. Вот он пишет гримом на листе картона название миниатюры (допустим, «Вор»), показывает его на все четыре стороны, кладет и выходит из круга. Мгновенно фигура ссутулилась, появилась крадущаяся по­ходка, вороватый взгляд... Он шныряет по всей площадке, присматривается к зрителям, ищет, что бы «стибрить». Вот увидел подходящий «объект», при­страивается и, глядя со скучающим видом в сторону, лезет в карман. Но если реальный жулик постарался бы сделать это незаметно, то Вальдез ярко демон­стрирует всем, как незаметно он это делает. В кармане у «клиента» ни гроша, и это ясно видно по разочарованной гримасе мима. Он вытаскивает руку и показывает хозяину, пустого кармана все, что он о нем ду­мает. Зрители радостно хохочут. Но вот Марио заметил новую жертву... залез... ого!., кажется, есть деньги... и много!., тащит... целая пачка!.. Он пересчитывает воображаемые купюры, его мучают угрызения совести, он отделяет немного и сует их пострадавшему обратно. Теперь он богач и с гордым видом снова об­ходит толпу, раздумывая, на что бы эти деньги истратить. Вот он у одного из зрителей покупает воображаемое мороженое, расплачиваясь несуществующими деньгами и требуя сдачи. Ест это мороженое: отгибает фольгу, облизывает, от­кусывает, оно тает, течет по пальцам… Увидел завистливый взгляд мальчугана в первом ряду, купил и ему тоже и учит его, как надо есть мороженое по за­конам пантомимы. Мальчишка мгновенно включается в игру и начинает также старательно облизывать несуществующее эскимо. Но тут Вальдез замечает кра­сивую девушку. Он покупает цветы, расправляет воображаемые лепестки, ню­хает их и дарит девушке. В это время его ловит полицейский (сам себя, хва­тает за шиворот). Марио в ужасе, но тут же показывает, что это не он стащил деньги, а вон тот — во втором ряду, в шляпе...

Не прошло и десяти минут, а все зрители уже играют.. И у каждого есть роль — бедняк, обворованный, продавец мороженого, лакомка, торговка цве­тами, девушка с букетом, полицейский, обвиняемый... Все при деле, всем интересно, а тс, кто еще «не занят в спектакле», с нетерпением ждут своей роли. И каждый получает ее, потому что в представлении 12 миниатюр, и оно идет без антракта 2,5 часа под неумолкающий хохот публики и с неослабевающим интересом.