АРЦИЯ. ФЛО

 

Представление давали в наспех сколоченном деревянном бараке, украшенном увядшей по причине жары зеленью. Первые скамьи занимали клирики и нобили, сзади размещалось простонародье. Публика прямо-таки ломилась на дармовое зрелище, но Рито умудрился отхватить место в восьмом ряду с левого края, а Серпьент возжелал наблюдать за действом с плеча Рафаэля. Начали вовремя. На сцену вышел злодейского вида человек с подложенной под плащ подушкой и низким, рычащим голосом заявил, что намерен стать королем Арции, даже если ему придется переступить через трупы своих родителей, братьев, племянников и жен.

 

Я преступлю, не дрогнув, реки крови, —

 

завывал урод с подушкой, —

 

Но трон арцийский я заполучу,

Что смерть, предательство, разруха, голод?

Всего лишь средства, а корона – цель!

О ней мечтал я с самого рожденья,

Себя во сне я видел королем,

Проснувшись же, оказывался я

Лишь тенью робкой царственного брата…

 

Актеру было самое малое под пятьдесят, а грим добавлял ему еще с десяток лет. Рафаэль не сразу сообразил, что рычащий и хрипящий придурок изображает Александра Тагэре. То, что происходило на подмостках, не лезло ни в какие ворота. Негодяй Жоффруа, бывший старше Сандера на пять лет, превратился в юного, белокурого херувимчика, оклеветанного и погубленного злодеем-горбуном, который на этом не успокоился и взялся за Жаклин. Сначала он самолично убил ее горячо любимого и благородного мужа, затем похитил и изнасиловал безутешную вдову, вынудив выйти за себя замуж, после чего ее же и отравил, чтобы жениться на племяннице.

С каждым сказанным словом Рито все больше казалось, что он рехнулся. Дело было не только в ерунде, которую несли актеры, довольно-таки бездарные, надо отдать им должное, а в том, КАК на них смотрели зрители. Тишина стояла такая, что пролети бабочка, и то было бы слышно. Кэрна видел, что люди верят ВСЕМУ, что им плетут. Для них Сандер, за всю свою не столь уж и долгую жизнь не сотворивший ничего бесчестного, был чудовищем, узурпатором и убийцей.

Стараясь не шуметь, Рафаэль встал со своего места и пробрался к стене. Было еще светло, и мириец лихорадочно искал лица, на которых бы читались возмущение, недоверие, ирония. Таких не было! Завопи кто сейчас: «Бей горбуна!» – и собравшиеся повскакали б со своих мест и с палками и факелами бросились на кровавого негодяя.

– Занятная магия, – шепнул Серпьент, – сразу и не поймешь, на чем она замешана…

– Магия? – не понял Кэрна, немедленно став врагом стоящих рядом, ибо отвлек их от разворачивающегося действа.

– Волшба, – подтвердил Серпьент, заползая приятелю чуть ли не в ухо. – Кто-то умный работал, проешь его гусеница! Ну да на каждую задницу найдется крапива! Это все брехня? Не говори, кивни только.

Рито вслушался и решительно тряхнул головой. Брехней было абсолютно все. То есть до такой степени все, что становилось непонятно, как подобное вообще могло прийти в голову. Это была даже не ложь, потому что ложь все же отталкивается от правды, а какое-то чудовищное извращение, сумасшествие, причем оказавшееся заразным.

Толпа внимала. Актер с подушкой как раз дошел до захвата власти и подробно сообщал, что подкупил свидетелей, дабы те оклеветали покойного короля, обвинив его в двоеженстве.

 

Пусть ложе брата моего не знало скверны, —

 

шипел «Александр», превознося добродетель покойного Филиппа, число только известных любовниц которого перевалило за две сотни, —

 

Его залью зловонною смолой,

И не отмыть ее вдове и детям,

А чтобы даже шепот не раздался,

Племянницу я к браку приневолю…

 

Зачем законному королю потребовалось жениться на незаконнорожденной, тиран объяснить не успел, так как раздался тонкий, дребезжащий голосок:

– Это все ложь, люди добрые! Клянусь святым Эрасти!

Рито бросился вперед и успел вовремя, чтобы прикрыть собой невысокого старичка в потертой кожаной куртке, а тот, сжимая сухонькие кулачки, кричал о покойном Шарло Тагэре, продажных лицедеях и несправедливости. Рафаэлю не впервой было драться, но против озверевшей толпы он еще не выходил. Зрители, только что с ужасом взиравшие на великого злодея, ополчились на тех, кто осмелился его защищать. Правда, не все. Слева вскочило трое плечистых мужчин, явно готовых дать бой остальным, а справа раздался громкий, переливчатый свист. Свары возникли еще в нескольких местах.

Два десятка человек против четырех или пяти сотен! Говорите, нет суда справедливей памяти народной? Вот она вам, ваша память! Да и благодарность заодно! Старикашка за спиной Рафаэля не унимался, выкрикивая правильные слова, которые лишь подбавляли масла в огонь.

– Нашел, – гаркнул мирийцу в ухо Крапивник, – мы их поймали!

– Как бы не они нас, – огрызнулся Рито, проверяя, как ходит в ножнах меч.

– Погоди, я с ними и без железяк управлюсь.

Ответить Кэрна не успел – Серпьент заткнулся, и вверх взмыла огромная рыжая бабочка. Вызывающе трепеща крылышками, она подлетела к сцене и пристроилась на занавесе, а затем театр заполнил уже знакомый Рафаэлю хриплый рев.

Серпьент Кулебрин завел свою старую песню. Нет, не совсем! Вслушавшись, мириец понял, что слова изрядно изменились:

 

Бей Тартю крапивой по унылой харе,

Чтоб забыл, как из себя корчить государя.

Бей свиней крапивой по голому заду,

Потому что заслужили, потому что надо.

Бей шута крапивой по вонючей пасти,

Чтоб навеки позабыл, как брехать для власти!

Бей свиней крапивой по голому заду,

Потому что заслужили, потому что надо.

По ушам крапивой – дурней лопоухих,

Чтоб умели отличить правду от чернухи,

Бей свиней крапивой по голому заду,

Потому что заслужили, потому что надо.

Бей …

 

Мириец с детства обладал прекрасным слухом, но никогда ему не доводилось слышать ничего прекраснее, чем вопли Серпьента. Потому что безумные закатившиеся глаза становились обычными, человеческими, а побелевшие и закушенные губы расплывались в ухмылках.

Молодой мещанин в пестрой куртке, обнимавший за плечи свою подружку, замахал рукой и завопил:

– А Тартю – козел!

– Не козел, а кошкин сын! – поправил мордатый лавочник.

– … кошачье! – подхватил его сосед.

– Долой!

– И шутов этих долой!

– Бей лгунов!

Кто-то свистел и топал ногами, кто-то запустил в сцену какой-то дрянью. Хозяин труппы с побелевшим лицом проблеял что-то вроде «представление отменяяяяяяяяя…» и удрал, стирая с физиономии то, что мгновение назад было протухшим яйцом, а человек тридцать-сорок, обняв друг друга за плечи и раскачиваясь в обе стороны, вдохновенно орали:

 

Бей свиней крапивой по голому заду…

 

Лопоухий студиозус подскочил к стене, выхватил уголек и, несколькими штрихами изобразив непристойную картинку, подписал «Кошкин сын». Другой вырвал у приятеля орудие и добавил пару деталей. Вокруг немедленно образовалась толпа, подающая художникам советы все больше скабрезного толка. Еще с полсотни человек лупили друг друга по спинам и от души орали «Виват Тагэре!» и «Долой Тартю!».

– Эти готовы, – Серпьент описал несколько кругов перед самым носом Рафаэля, – больше их не окрутишь. Нет, каковы?! Я! Я не сразу понял, как это они делают. Ну ничего, теперь я им пропишу по первое число, до зимы чесаться будут!