августа 2007

 

 

Как засасывает водка…

Как ломает жизнь людей.

От нее не скрыться в лодке,

Не умчаться в корабле.

 

От нее не спрятаться в подвале,

Не укрыться в дымчатом дворце.

Не поплакаться счастливой тете Вале –

Стыдно! Следы пьянства на лице.

 

Люди, понимая, гибнут с водкой

И не понимая, гибнут тоже.

Всё кривляются измученной походкой,

Мучат всё измученные рожи.

 

Портят свой желудок, свои почки.

Организм травят никчёмной глупостью.

Может быть, поставить стоит точку?

* * *

Голова покалывает. Отяжелела.

Я клонюсь в ужасно-долгий сон.

У меня осталось много дела…

Всё бросаю! Колыбельный звон.

 

Засыпаю, но резко просыпаюсь.

Сон не ждет, а в сердце пустота.

 

* * *

Останешься резьбой на камне

И тихим голосом листвы,

И ветра сумрачным дыханьем,

Прикосновением травы.

 

Останешься чертёжным флагом

И утренним, прекрасным сном,

Портретом ясным на бумаге

В блокноте стареньком моём.

 

Останешься сиренью в пальцах

И чистым парусом в глазах,

В которых многое не ясно

 

Шрам на правой щеке –

Две полоски видны.

Ты всегда вдалеке,

В стороне от луны.

 

Ты всегда не со мной,

Нежный образ мечты.

Затеряюсь одной,

Пропаду. Где же ты?

* * *

В моих руках твои записки,

Твоё лояльное письмо.

Но всё равно ты мне не близкий

После той пары «эскимо».

 

Ты мне не много интересен,

Ты как знакомый просто мне.

Поверь, что мир не очень тесен,

Хоть многих встретим в полусне.

 

«…»

 

Выходит не то, как хотелось.

В деталях истории разные.

Поблизости счастье виднелось, -

Чистое, синеглазое.

 

«Чадовица»

Его лицо давно знакомо

Воображенью моему.

Как сумрак ночи невесомо;

Как звёзды, скушавшие тьму.

 

В его лицо могу часами

Глядеть, не помня ничего.

Пусть пропасть пала

между нами,

Пусть я чужда мечтам его,

 

Но всё равно я буду верить,

Я всё равно буду писать.

Не исчерпать и не измерить

Любовь, что может окрылять.

 

Мне шепчут каждым часом:

«Ты можешь многое. Твори!»

И мысли бесконечной массой

Во снах кружатся до зари.

 

И я творю. Я торжествую.

Я вижу цель перед собой.

Шепчу в раздумьях:

«Аллилуйя!»

 

 

Тишина летнего вечера,

Отдаленный собачий лай.

Предвкушение бесконечного

 

Синее утро после дождя,

Дымкой покрытые степи…

Мамочка! Милая мама моя,

 

 

Оставьте меня! Я хочу отдохнуть.

Я хочу отоспаться хотя бы…

На лицах, пылающих, румяных;

Во смехе, полном пьяных нот

 

Верной – суеверной.

 

И вот опять мои сомненья,

И вот опять твоя любовь.

 

«Так будет»

 

Я проживу весь этот день,

Чтоб завтра всё начать сначала.

День размышлений, день потерь,

День без счастливого финала.

 

Я проживу… а завтра вновь

Всё то, что видела раз двести.

Всё та же ненависть без слов,

Улыбки с отвращенной лестью.

 

Усталость та же, боль в спине,

Мозоли, дышащие пылью…

Всё то, что надоело мне,

На что не остаётся силы...

 

Но, тем не менее, во мне, со мной

И даже надо мною

Большое солнце, что судьбой

Зовётся милой, дорогою.

 

Я не могу ее принять

В своё нехитрое мышленье.

Я на нее всегда пенять

Все боли буду слова «рвенье».

 

Качели скрипят, надрываются,

Но кругленький мальчик качается.

 

Река «Хаим» всегда со мною,

Ах, как же я люблю тебя!

 

 

Как шелест берёз, твой голос печален.

Как нежный рассвет, прекрасны глаза.

 

Ты так блестишь при свете солнца,

При освещении луны.

 

«Нине»

 

Мы с тобою ещё поживём

И останемся тем, чем являлись.

 

 

Белой чайкой спустился на мысли мне сон,

Черным грифом пришло пробужденье.

 

«Простишь меня»

 

Прости меня. Я так хочу уйти.

Оставь меня. Я так хочу остаться.

Я из себя могу лишь выдавить: прости,

Но больше – не умею извиняться.

 

Простишь меня – и крылья за спиной

Моей расправятся, как были.

А нет – пренебрегаешь мной,

И мы друг друга не любили.

 

Посмотришь на меня с любовью –

Пойму, что я чего-то стою.

Прижмусь щекою к изголовью

И слёзы слёзами омою.

 

Погладишь локоны мои,

Меня русалкой назовёшь.

И я пойму, слова твои –

Отнюдь не правда и не ложь.

 

 

Пойму, что я себя простила

И ты простишь меня, наверно,

Скажу, я знаю, хватит силы

На то, чтобы остаться верной.

 

«Эпитафия»

Я мертва для греха. Я не клеврет

И не приветствую злобную корысть.

Во мне фривольного ничего нет.

Пожалуй, не кончена вечная повесть.

 

Мне не известно, что такое скорбь.

И лучше б этого мне так и не узнать.

Пусть будет слышной дятловая дробь,

Пусть не устанет музыка играть.

 

Я буду жить. Я даже – пантомима.

Мне нравится искусственная мимика.

Пускай пройдут переживанья мимо,

Пускай останется торжественная лирика.

 

Я реквием услышала однажды,

Запомнила, и буду вспоминать.

Бедняк на паперти – не важно.

Важна для человека мать.

 

«Отражение черт»

 

Я стану мертвой для греха.

Пусть кличет он меня – устанет.

Теперь другие берега

Я обхожу, где горе вянет,

 

Где всё цветёт иная выть,

Где солнце не палит, а нежит.

Где сложно всё не полюбить;

Сном красота повсюду брезжит.

 

Я буду здесь купаться в блеске,

В лучах Отцовской доброты.

И песней звонкой в перелеске

Пытаться отражать черты.

 

Черты Господни ярким снопом

Сияют в благодати дней.

И рябь воды покрылась потом

В обилье красоты своей.

 

 

«Городское стекло»

«О скромности»

 

* * *

Пожалуйста! Ты этого хотел.

И сердце сжалось в страхе от восторга.

Внутри остаток памяти сгорел –

Страданий в нём присутствовало много.

 

Восторг! Его приблизили к печали

И к хриплым слёзам, расплескавшим гнев.

Мы без друг друга, мучаясь, кричали,

Себя ругая за молчанья хлев.

 

Нам встречу предоставило виденье,

Но мы опять упёрлись в пустоту.

Не выдавили из себя прощенья,

Не выпустили на волю мечту.

 

Теперь, вдали, рисуя образ милый,

Мы с нежностью и болью возвернём

Последний блеск, но с троекратной силой,

Пронизанный мерцающим ручьём.

27 августа 2007

 

«Слёзы неба»

 

Небо плачет и жалуется травам,

Полевым цветкам, деревьям и плодам.

 

 

Ты будешь где-то

За той планетой,

А я в ночи растворюсь.

Всё стёрто, спето

И я не согрета,

Но стану поэтом

И целей заветных добьюсь.

 

* * *

Я уезжаю этой ночью

Под песню бодрых старых сов.

Я помолюсь молитвой «Отче…»

И молча поверну засов.

 

Прикрою шторой эти окна,

Что так распахнуто смотрели

На смольные, густые локоны,

Что слишком быстро поседели.

 

Я поверну ключом шкатулку,

Пусть песня озарит углы.

Вот поезд подъезжает гулко…

Вагоны юность увезли.

 

Открылась истина мне поздно,

А кто же в этом виноват?

Елей на мысли клонят звезды,

Всё превращая в виноград.

 

Я медленно открою крышку,

По клавишам пройдусь неспешно…

И прошепчу: «Всё это слишком,

Зачем мне нужен путь успешный?»

 

Зачем бывать мне знаменитой

В стране чужой и неродной?

Душа кричит: «Я здесь! Спасите!»

А губы молвят: «Нет, постой!»

 

Чужбина… как я оказалась

В таком далёком, странном крае?

«Ты с детством в бунте расставалась

И жить хотела в чудном рае» -

 

Ответил мне рассудок. Может,

Я многого тогда не знала?

Теперь тоска по дому гложет,

Немая сердце искусала.

 

Теперь рыданье не спасает;

Противна роскошь, одиночество.

Я вижу, жизнь как угасает

В талантливые годы творчества.

 

«Давай, скорей! Беги туда,

Куда мечтала и что бросила

Найди скорей. Вон, поезда

Тебя лишь ждут под шелест осени».

 

Схватила серый чемодан,

Пальто накинула неряшливо.

Нет, это вовсе не обман,

Мои надежды не обманчивы.

 

Увижу скоро милый дом,

Где детство нежно проносилось.

И скверы города потом –

Там годы школьные ютились.

 

Увижу всё и вновь пойму,

Что всё, что было, то прекрасно.

Но как ребёнок: почему

Жизнь человека скоро гаснет?

 

Я окажусь в родном просторе,

Спрошу прощенья у земли:

«Меня ты примешь в этом горе?

Пожалуйста! За всё прости».

 

И может быть, отчизна милая

Не оттолкнёт души моей.

Она, как мать меня простила, и

Помолится за дочерей.

 

Я уезжаю этой ночью

Под песню бодрых, старых сов.

Я помолюсь молитвой «Отче…»

Губами, мыслями, без слов.

Июль – август 2007