Глава 13. Разговор с генералом

Приглашение было совершенно неожиданным. Однажды утром во время того же визита 1972 г. я сидел в кабинете, который мне предоставили в «Instituto de Recursos Hidraulicos y Electrification», электрической компании, принадлежащей панамскому правительству.

Я внимательно изучал статистические данные, когда какой-то человек негромко постучался у открытой двери. Я пригласил его войти, обрадованный возможности отвлечься от созерцания цифр. Он представился личным водителем генерала и сказал, что прибыл отвезти меня в одно из генеральских бунгало.

Час спустя я сидел напротив генерала Омара Торрихоса. Он был небрежно одет в панамском стиле в слаксы и голубую с зелёным рубашку с короткими рукавами, застёгнутую на все пуговицы. Он был высок, красив и хорошо сложен. Прядь тёмных волос спадала ему на лоб.

Он расспросил меня о моих недавних поездках в Индонезию, Гватемалу и Иран. Эти три страны очень нравились ему, но он казался особенно заинтригованным историей с правителем Ирана, шахом Мохаммедом Реза-Пехлеви. Шах пришёл к власти в 1941 г., после того как британцы и Советы свергли его отца, обвиняя его в сотрудничестве с Гитлером.

«Вы можете себе представить, — спросил Торрихос, — как можно вступить в заговор против собственного отца?»

Глава панамского государства знал очень много об истории Ирана, очень далёкого от его страны. Мы говорили о том, как изменилась политика шаха в 1951 г., когда он отправил собственного премьер-министра Мохаммеда Моссадека в изгнание.

Торрихос, как и все в мире, знал, что сделано это благодаря ЦРУ, заклеймившему премьер-министра коммунистом и вмешавшемуся в целях возвращения шаха к власти.

Однако, он не знал или не упоминал о том, о чём со мной поделилась Клодин, — о блестящей операции Кермита Рузвельта и о том, что это было началом новой эры империализма, искрой, зажёгшей новое пожарище имперского строительства.

«После того, как шах вернулся к власти, — продолжал Торрихос, — он запустил ряд революционных программ, направленных на развитие индустриального сектора и ввёл Иран в современную эпоху».

Я спросил его, почему он так много знает об Иране.

«Я хочу многое взять у них, — ответил он. — Я не слишком высокого мнения о политике шаха — его готовности свергнуть отца и стать марионеткой ЦРУ — но он делает много полезного для своей страны. Возможно, мне следует у него поучиться. Если он останется в живых».

«Вы думаете, нет?»

«У него могущественные враги».

«И телохранители, одни из лучших в мире».

Торрихос посмотрел на меня с иронией: «Его тайная полиция САВАК имеет репутацию безжалостных головорезов. Это не завоёвывает друзей. Он не проживёт слишком долго».

Он сделал паузу и закатил глаза: «Телохранители? У меня тоже есть несколько, — он махнул рукой в сторону двери, — вы думаете, они спасут мою жизнь, если собственная страна решит избавиться от меня?»

Я спросил, предвидит ли он на самом деле такую возможность.

Он поднял бровь особенным манером, заставив меня почувствовать неловкость: «У нас есть Канал. Это посерьёзнее, чем у Арбенса с “United Fruit”».

Я изучал Гватемалу и понял, что имеет в виду Торрихос. «United Fruit Company» была в политическом смысле аналогом Панамского Канала. Основанная в конце 1800-х гг., «United Fruit Company» вскоре превратилась в одну из самых могущественных сил в Центральной Америке.

В начале 1950-х гг. кандидат-реформист Хакобо Арбенс был избран президентом на выборах, признанных образцом демократии для всего полушария.

В то время менее 3 процентов гватемальцев владели более чем 70 процентами земли. Арбенс пообещал бедным помочь вырваться из голода и осуществил после выборов программу всесторонней земельной реформы.

«Бедняки и средний класс повсюду в Латинской Америке аплодировали Арбенсу, — говорил Торрихос. — Он один из моих героев. Но мы затаили дыхание. Мы знали, что «United Fruit» против этой реформы, поскольку она была одним из крупнейших землевладельцев в Гватемале.

Они были крупнейшими землевладельцами также в Колумбии, Коста-Рике, на Кубе, Ямайке, в Никарагуа, Санто-Доминго и у нас в Панаме. Они не могли позволить Арбенсу проводить в жизнь его идеи».

Я знал остальное. «United Fruit» запустила пиар-кампанию в Соединённых Штатах, убеждая американскую публику и Конгресс в том, что Арбенс является частью русского заговора и Гватемала собирается стать сателлитом Советского Союза.

В 1954 г. ЦРУ организовало переворот. Американские лётчики бомбили столицу Гватемалы и демократически избранный Арбенс был свергнут и заменён на полковника Карлоса Кастильо Армаса, безжалостного диктатора правого толка.

Новое правительство было обязано всем «United Fruit». В порядке благодарности, правительство полностью развернуло ход реформы, отменили налоги на ссудный капитал и дивиденды иностранных инвесторов, отменило тайну выборов и бросило в тюрьмы тысячи своих противников.

Любой, осмелившийся высказаться против Кастильо, сурово преследовался. Историки связывают насилие и террор, царившие в Гватемале вплоть до конца столетия, с альянсом ЦРУ, «United Fruit» и гватемальской армии с её полковником-диктатором.

«Арбенс был уничтожен, — продолжал Торрихос. — Политическая и гражданская смерть, — он сделал паузу и нахмурился. — Как ваши люди смогли проглотить все эти фальшивки ЦРУ? Я так легко не дамся. Военные тут мои люди. Политическое убийство тут не так-то просто организовать», — он улыбнулся.

«ЦРУ придется убить меня самостоятельно!»

Мы просидели несколько мгновений в молчании, предаваясь своим мыслям. Первым нарушил молчание Торрихос:

«Знаете ли вы, кому принадлежит “United Fruit”?» — спросил он.

«Zapata Oil», компании Джорджа Буша, нашего посла в ООН».

«Человеку с амбициями. — Он наклонился вперёд и понизил голос, — и теперь я выступаю против его близких друзей в «Bechtel».

Это поразило меня. «Bechtel» была самой могущественной инжиниринговой фирмой и часто сотрудничала с MAIN в проектах. В случае с генеральным планом развития Панамы я считал их нашими главными конкурентами.

«Что вы имеете в виду?»

«Мы рассматриваем возможность строительства нового канала, уровня моря, без шлюзов. Это позволит проходить крупным судам. Японцы могли бы заинтересоваться финансированием этого проекта».

«Они же самые большие клиенты существующего Канала».

«Точно. И конечно, если они дадут деньги, им и вести строительство».

Меня как током ударило: «”Bechtel” придётся постоять в сторонке».

«Крупнейший строительный проект в современной истории, — он сделал паузу. — Президент «Bechtel» — Джордж Шульц, секретарь казначейства у Никсона. Вы можете представить себе удар — с его-то печально известным характером. «Bechtel», набитый приятелями Никсона, Форда и друзьями Буша. Мне сказали, что «Bechtel» тяготеет к Республиканской партии».

Этот разговор заставил меня почувствовать себя крайне неуютно. Я был одним из людей, увековечивавших систему, которую он презирал, и я был уверен, что он знал это.

Моя работа, состоявшая в том, чтобы убедить его взять международный кредит, связанный обязательством привлечь американские инжиниринговые и строительные фирмы для реализации проекта, казалось, упёрлась в гигантскую стену. Я решил ударить в лоб.

«Генерал, — спросил я, — зачем вы пригласили меня?»

Он посмотрел на часы и улыбнулся: «Да, самое время перейти к делу. Панаме нужна ваша помощь. Мне нужна ваша помощь».

Я был ошеломлен. «Моя помощь? Что я могу сделать для вас?».

«Мы заберём назад Канал. Но этого недостаточно. — Он откинулся в кресле. — Мы должны стать образцом. Мы должны показать всем, что мы заботимся о наших бедных и, что наше стремление к независимости не продиктовано ни Россией, ни Китаем, ни Кубой. Мы должны доказать всему миру, что Панама — разумная страна, что мы не против Соединённых Штатов, а за права своих граждан».

Он закинул ногу на ногу. «Для того, чтобы сделать это, нам нужна экономическая база, которой нет ни у кого в полушарии. Электричество? Да — но электричество, доступное для самых бедных и дотируемое. То же самое касается транспорта и коммуникаций. И особенно сельского хозяйства. Для этого мы готовы взять ваши деньги — деньги Всемирного банка и Межамериканского Банка Развития».

Он снова наклонился вперёд. Его глаза не отрывались от меня. «Я понимаю, что ваша компания стремится к большим подрядам и обычно получает их, раздувая объём проектов — более широкие автострады, более мощные электростанции, более глубокие гавани. Это — другой случай. Дайте мне, то что нам больше всего подходит, и я дам вам работу, которую вы хотите».

То, что он предложил, было абсолютно неожиданно и одновременно шокировало и воодушевило меня. Это бросало вызов всему, чему я научился в MAIN.

Конечно, он знал, что игра в иностранную помощь была обманом — он обязан был это знать. Она была предназначена для того, чтобы сделать богатым его и повязать его страну долгами.

Она была предназначена для того, чтобы Панама навеки была обязана Соединённым Штатам и корпоратократии.

Она должна была удержать Латинскую Америку на дорожке «Манифеста Судьбы» и сохранить её подвластной Вашингтону и Уолл-Стрит.

Я был уверен, что он знал о том, что система основана на предположении о том, что все люди продажны, и что его решение не воспользоваться ею для личной выгоды будет расценено, как угроза новой цепной реакции костяшек домино, способной, в конечном счёте, развалить эту систему.

Я смотрел на человека, сидящего напротив меня за кофейным столиком и понимавшего, что наличие Канала наделяет его особенной и уникальной властью и ставит в очень небезопасное положение.

Ему требовалась осторожность. Он уже утвердился в качестве одного из лидеров стран третьего мира. Если бы он, подобно его герою Арбенсу, решил быть твёрдым, мир замер бы в ожидании.

Как отреагирует система? Конкретнее, что предпримет американское правительство? Латиноамериканская история была заполнена мёртвыми героями.

Я знал также, что смотрю на человека, бросившего вызов всем моим самооправданиям.

У этого человека, очевидно, были свои недостатки, но он не был никаким пиратом, ни Генри Морганом, ни Фрэнсисом Дрейком — удалыми авантюристами, использовавшими каперские свидетельства, как легальные прикрытия пиратства.

Картинка на придорожном плакате не была обычным пиаром. «Идеал Омара — свобода, и не изобретена ещё ракета для уничтожения идеалов!» Разве Том Пэйн не писал нечто подобное?

Это же заставило меня спросить себя — если идеалы не умирают, то что можно сказать о людях, ими руководствующихся? Че, Арбенс, Альенде. И это натолкнуло на второй вопрос: насколько реально я буду виноват, если из Торрихоса сделают мученика?

К тому времени, когда я покинул его, мы оба поняли, что MAIN получит контракт на генеральный план развития, если мы примем предложение Торрихоса.