П. В. Седов. Рец. на: А. Л. Станиславский. Гражданская война в России XVII в. Казачество на переломе истории. М. Мысль. 1990. 270 с.

Исследование доктора исторических наук А. Л. Станиславского — это серьезная попытка проверить утвердившуюся в нашей историографии концепцию Смуты начала XVII в. как первой крестьянской войны в России.¹⁾ Монография основана на обширном фактическом материале, в значительной степени впервые введенном в научный оборот. В результате многолетних архивных изысканий автору удалось обнаружить многие важнейшие источники по истории Смуты. Среди них — «Повесть о Земском соборе 1613 г.», послужной список окольничего М. А. Вельяминова и другие. Станиславский тщательно разработал наименее изученный комплекс материалов о казачьих движениях десятых годов XVII века. Сквозь призму новых источников ему удалось нарисовать обстоятельную и достоверную картину жизни казаков на территории Московского государства в начале XVII века.

В советской историографии принято было считать вольных казаков беглыми крестьянами и холопами, а их борьбу против правительства проявлением классовой борьбы крестьян против феодалов. Автор отказался от этой упрощенной схемы. Он детально рассмотрел специфические черты казачества как особой «сословной группы» (с. 44). К началу XVII в. в вольных казачьих станицах сложился институт казачьего ученичества — «своеобразного патриархального рабства» (с. 9). По наблюдению Станиславского, вольное казачество начала XVII в. «по своему социальному развитию было много архаичнее общественного устройства Русского государства того же времени» (с. 244). Холопы и крестьяне, вступая в вольные казачьи станицы, «изменяли свой сословный статус» (с. 242). «Ведь крестьяне, — пишет Станиславский, — уходили к казакам вовсе не для того, чтобы избавившись от помещиков, свободно возделывать землю, а для того, чтобы ее никогда не возделывать и, подобно дворянам, получать жалованье за службу или жить за счет других крестьян» (с. 36, ср. с. 247). [199]

Интересны наблюдения автора по поводу «показания» холопов, а также определенной связи между разбойничеством и действиями вольного казачества. «Казачество в силу своего неопределенного социального статуса и отсутствия надежных источников дохода нередко прибегало к прямому разбою — казаки и разбойники были подчас для современников неразличимы» (с. 26). (Ср. интерпретацию движения Хлопка и «разбоев» 1602—1603 гг. в исследовании Р. Г. Скрынникова²⁾.) Станиславский впервые обратил внимание на институт казачьих приставств на территории Московского государства в период Смуты. Этот архаичный институт взимания ренты, характерный для раннего феодализма, был для крестьян более тяжелой формой эксплуатации, чем дворянское землевладение (с. 23-24, 40-42, 151, 244-245).

По мнению Станиславского, нет оснований преувеличивать степень расслоения казачества в период Смуты (с. 28-29, 42). Автор подчеркивает, что специфические интересы вольных казаков могли противоречить интересам социальных слоев, за счет которых пополнялись ряды казачества. Так, крестьянские миры, особенно в 1614—1615 гг. активно участвовали в борьбе с казаками, организуя отряды самообороны против казачьих грабежей (с. 124).

 

Историки о происхождении и роли донского казачества.

Российских и иностранных историков всегда интересовал феномен казачества, причины его возникновения и значения для судеб России. Уже со второй половины XVIII в. эти вопросы рассматривались в трудах видных историков: Г.З.Байера, В.Н.Татищева, Н.М.Карамзина, А.И.Ригельмана. Не обошли своим вниманием казачью проблему в истории становления и развития российского государства такие выдающиеся исследователи как С.М.Соловьев, Н.И.Костомаров, В.О.Ключевский, В.А.Голобуцкий.

В XIX - начале XX в. весомый вклад в изучение истории казачества внесли донские историки, этнографы-краеведы и экономисты, такие как В.Д.Сухоруков, Е.Н.Котельников, С.Ф.Номикосов, А.М.Греков, Е.П.Савельев. В среде казачьей эмиграции очень популярны в 20-70-е гг. были труды С.Г.Сватикова, И.Ф.Быкадорова, А.А.Гордеева, уникальный "Казачий словарь справочник",подготовленный и изданный А.И.Скрыловым и Г.В.Губаревым. Среди советских историков, внесших свой позитивный вклад в изучение донского казачества, можно выделить Б.В.Лунина, А.П.Пронштейна, В.А.Золотова, С.А.Плетневу, А.И.Козлова, Н.А.Мининкова, А.И.Агафонова и др.

Интересно, что вплоть до настоящего времени так окончательно и не выяснено происхождение и первоначальное значение самого слова "казак". В древности оно существовало в языках многих народов, но особенно часто встречалось в Средней и Малой Азии. Причем, термин "казак" имел различное содержание в разных языках. Им, или сходными по звучанию словами, называли как представителей различных социальных групп населения, так и некоторые племена и народы. Не останавливаясь на подробной характеристике продолжающихся споров историков, этнологов (этнографов) и филологов относительно этимологического толкования слова "казак", можно отметить, что среди большинства отечественных и зарубежных исследователей преобладает мнение о его тюркском происхождении. Согласно данному подходу, первоначально термин "казак" имел социальное содержание. В монгольском языке, например, им обозначали военного стража на границе, или свободного война, живущего обособленно. Иногда так называли человека, который по какой-либо причине порывал со своей социальной средой, отделялся от сородичей и, лишившись скота и кочевий, становился бродягой, скитальцем. Сторонники данной точки зрения считают, что само слово - термин "казак" и приведенные его смысловые значения появились раньше, чем началась собственно история казачества на восточно-славянской этнической основе. С течением времени происходит его достаточно широкое распространение и наблюдается видоизменение первоначального содержания. Казак - это свободный, "вольный человек, удалец, отважный молодец, разбойник", добывающий себе средства к существованию, главным образом, в войнах и набегах, или за счет найма на военную службу к отдельному лицу либо государству. В.Д.Сухоруков в своем известном "Историческом описании земли Войска Донского" справедливо отмечал, что такой образ жизни, в том числе "разбойный", был в духе того времени. Он считал, что слово "казак" означало отважного наездника, живущего набегами и войной, не привязанного к земле и не отличающегося домовитостью.

Н.М.Карамзин, упоминая об ордынских, азовских, ногайских и других казаках, считал, что это имя означало тогда вольницу, наездников, удальцов, но не работников, как некоторые утверждают ссылаясь на лексикон турецкий.

На ряду с многочисленными толкованиями, основывающимися на анализе социального содержания слово "казак", существует и целый ряд гипотез, базирующихся на определяющем влиянии этнических (т.е. относящихся к какому либо народу) факторов. Тот же Н.М.Карамзин упоминает о записках византийского императора Константина VII Багрянородного, писавшего в середине X в. о жившем в то время на Кавказе народе "казаках" и их государстве - Казахии. По мнению Н.М.Карамзина, можно также вспомнить касогов, обитавших согласно русским летописям между Каспийским и Черным морями, и живших на берегах Днепра торках и берендеях, которых называли как черкасами, так и казаками.

Некоторые исследователи считают, что среди кавказских племен черкес и касогов и тюркских торков и берендеев, объединенных тмутараканским князем Мстиславом вначале XI в. для организации военных поселений на границах Киевской Руси, одно племя называлось "казаки". Но после завоевания русских княжеств монголо-татарами и образования Золотой Орды наименование "казаки" установилось за частями легкой конницы в составе монгольских войск, которая формировалась из числа покоренных народов.

Среди историков и лингвистов существует также мнение о том, что термин "казак" непосредственно связан с занимающими известное место в русских летописях бродниками - населением Нижнего Дона и Приазовья в XII - XIII вв. При этом высказываются предположения, согласно которым казаками стали называть тех "бездомных степных скитальцев русского происхождения", которых в древности русские "… именовали бродниками".

Таким образом, можно констатировать, что окончательно вопрос о содержании слова "казак" не разрешен до настоящего времени. Кроме того, в ходе дискуссий по данному вопросу поднимается, как правило, крайне сложная проблема происхождения казачества Юго-Востока Европы. Она также полностью не разрешена в отечественной и зарубежной историографии.

На сегодняшний день существует достаточно многочисленное количество гипотез происхождения казачества, каждая из которых в большей или меньшей степени подкреплена соответствующей научной аргументацией, но ни одна из них пока не является общепризнанной.

Буквально до последнего времени в советской историографии доминировала официальная теория, согласно которой предками казачества являлись вольнолюбивые русские люди, преимущественно, крестьяне, бежавшие от усилившегося феодально-крепостнического гнета за границы Русского и Польско-Литовского государств. Со второй половины XV в. они начали скапливаться за линией сторожевых укреплений на южной и юго-восточной окраинах, где возникли общины вольных донских, волжских, днепровских и гребенских казаков. В основе этих теоретических построений лежала марксистская теория классовой борьбы. Вместе с тем, сторонниками данной точки зрения были восприняты и многие положения так называемой миграционной теории происхождения казачества, особенно активно разрабатывающейся в русской историографии с середины XIX в. Эта теория базировалась на официальной версии московского правительства второй половины XVI в. о "беглохолопском" формировании казачества. Как отмечал еще В.Д.Сухоруков, у ее истоков стояло самодержавие. Некоторые ученые, обращая внимание на замалчивание имевшихся в русских летописях сведений о существовании казаков в период Золотой Орды, об их присутствии в войсках московских князей-предшественников Ивана IV и о непрекращавшихся их связях с Москвой вплоть до середины XVI в., объясняют это причинами социально-политического характера.

Одним из первых миграционную теорию происхождения казачества из беглого русского населения предложил в вышедшей в 1834г. "Истории Донского войска, описании Донской земли и Кавказских Минеральных вод" военный писатель В.Б.Броневский. Несмотря на критику авторитетного историка Н.А.Полевого, выдвинутая теория в той или иной степени нашла отражение в работах таких известных исследователей как С.М.Соловьев, Д.И.Иловайский, В.О.Ключевский, С.Ф.Платонов. В то же время специально разработкой данной проблемы они не занимались, а образование казачьих поселений рассматривали, исходя из положений известной теории колонизации. Многие советские историки, говоря о формировании казачества за счет бежавших от феодально-крепостнического гнета крестьян, игнорируют тот очевидный факт, что теория колонизации полностью отрицала любое влияния на процесс возникновения казачества каких-либо социальных антагонизмов в средневековом русском обществе.

Сторонники миграционной теории не обращают должного внимания и на многие немаловажные, по нашему мнению, обстоятельства чисто практического характера. Если исходить только из положений названной теории, то начиная со второй половины XV в. за пределы государства бежали в основном зависимые крестьяне и посадские люди. Они, естественно, не обладали ни какими воинскими умениями и навыками и не имели в своем распоряжении боевого оружия. Даже если не брать в расчет, что просто выжить в тогдашних условиях так называемого "Дикого поля" при ежедневной угрозе со стороны рыскавших там воинственных кочевников было крайне непросто, то не ясно как за относительно короткий временной промежуток (менее века) могла сформироваться такая грозная военная сила, для борьбы с которой в середине XVI в. искал союзников сам султан Сулейман I Кануни (в европейской литературе его называли Великолепный), монарх одной из самых могущественных держав того времени - Османской империи. Характерно, что к этому моменту запорожские и донские казаки уже обладали высокой воинской культурой, для образования которой требовался достаточно длительный исторический период. Их отличало хорошее знание военных обычаев окружавших народов, умение использовать русские и татарские приемы ведения боя. К тому же казаки, в отличие от многих степных народов, также имевших богатейший, зачастую многовековой, военный опыт, отлично владели самой разнообразной тактикой ведения боевых действий. Они умели сражаться и конно, и пеши, и в поле, и на воде, совершать неожиданные набеги, брать штурмом города - крепости, обороняться и на построенных полевых земляных укреплениях, и на крепостных стенах захваченных городов. Не обычно разнообразен был используемый казаками оружейный арсенал и приемы умелого обращения с любыми видами холодного и огнестрельного оружия.

Теории автохтонного (местного, коренного) происхождения казачества появляются одновременно с началом изучения казачьей истории в XVIII в. В это время в российской историографии распространяется идея кавказского происхождения казаков. Первым ее высказал Г.З.Байер, писавший, что предки казаков жили в Кабарде и были подчинены Тмутараканским князем Мстиславом Владимировичем в середине X в., а позже, изменив не по своей воле местожительство, казаки стали принимать в свой состав беглых россиян, поляков и представителей других народов. Он относил казаков к древним народам. По мнению В.Н.Татищева, запорожские казаки, в последствии положившие начало донскому казачеству, являлись потомками кавказских черкес (черкас). Спустя некоторое время военный инженер по образованию и историк по призванию генерал лейтенант А.И.Ригельман, полностью согласившись с точкой зрения В.Н.Татищева, отмечал, что сами донские казаки считали своими предками черкес и горские народы и заявляли о своем отличии от русских людей.

Многие исследователи непосредственными предками казаков считают этнос бродников, с незапамятных времен живших на Нижнем Дону, а затем оттесненных в Среднее Подонье (в литературе часто называемое Червленным (Красным) Яром). “Бродницкая” теория происхождения казачества была аргументированно обоснована в 80-х гг. прошлого века профессором П.В.Голубовским. В начале нашего столетия мысль о том, что бродники являлись непосредственными предками казаков отстаивал М.К.Любавский. Во второй половине 1930 - 1950-х гг. эту идею развивали В.В.Мавродин, А.И.Попов, Б.Л.Греков. В 60 - 80-е гг. ее поддерживали Л.Н.Гумилев, В.Б.Виноградов, С.А.Плетнева и другие исследователи.

Однако этнические корни самих бродников полностью не выяснены. Л.Н.Гумилев считает их потомками древних православных хазар. С.А.Плетнева утверждает, что на окраине Хазарш происходило формирование новой этнической группы, в которую входили вытесненные арабами с Северного Кавказа или насильно переселенные правителями каганата аланы, праболгары и сильно смешавшаяся этническая группа из потомков черняховцев (население, относящееся к черняховской археологической культуре), славян VIII - IX вв. и степняков-кутригуров. Это население в византийских источниках называлось асами или асиями, а по русской транскрипции - ясами. Византийцы так нарекли предкавказских алан. По мнению С.А.Плетневой, так именовались жители Верхнего Подонья в хазарское время. В начале X в. часть ясов была покорена печенегами и осталась на Северском Донце, а другая, отступив на север к вятичам и в воронежские леса, позже перешла под защиту русских князей. Оставшиеся ясы послужили ядром, к которому постоянно присоединялись выталкивавшиеся в степи целые группы людей из земледельческих славяно-русских и кочевых народов, переходивших на полукочевой образ жизни. На Руси это были бродники, в России - казаки. С.А.Плетнева высказывает также предположение, что часто упоминаемые в русских летописях бродники жили рядом с кочевавшими в бассейне Дона половцами. В.Н.Королев поддерживает гипотезу ряда ученых о том, что потомки древнеславянского населения степей - бродники по приказу Батыя занимались перевозом купцов и послов через Дон. Одно из последних упоминаний бродников в летописях встречается под 1223 г., когда в битве на реке Калке бродники-христиане сражались на стороне монголов против объединенного русско-половецкого войска.

Таким образом, по мнению ряда исследователей, предками донского казачества являлся автохтонный этнос бродников, в который впоследствии вливалось различное по этническому составу население из кочевников-степняков и выходцев из русских земель. С XVI в. последние становятся все более заметными среди казаков, а затем начинают преобладать в казачьей среде.

Оригинальную точку зрения по вопросу о происхождении казачества обосновал историк-эмигрант А.А.Гордеев. Он полагал, что формирование казачества шло на основе частей легкой конницы монгольского войска. В их состав включались покоренные местные народы Приазовья, составлявшие пограничную стражу еще со времен Тмутараканского князя Мстислава, вывезенные с Северного Кавказа черкесы (ясы) и касоги, смешанные с остатками кочевых орд печенегов, торков, берендеев (всех их в общем называли “черными клобуками”, или по-тюркски - каракалпаками), а также бродники и расселенная в степной полосе часть русского населения. После распада Золотой Орды оказавшиеся на границах русских княжеств отряды этой легкой конницы под названием казаков постепенно стали сливаться с русским народом. В последнее время эта гипотеза находит все больше сторонников среди отечественных и зарубежных исследователей.

Но, несмотря на достаточно большое количество различных теорий происхождения казачества, имеющих убедительное научное обоснование, ни одна из них на сегодняшний день не является общепризнанной. В дальнейшем всестороннем изучении нуждаются как миграционная, так и автохтонная концепции.

И та и другая имеют изъяны, особенно когда исследователи впадают в крайности, пытаясь определить конкретных предков донских казаков. К примеру, некоторые сторонники теории автохтонного происхождения сосредотачивались на попытках отнести казаков либо к косогам, алано-яссам, либо к бродникам, не учитывая динамику процесса этногенеза казачьих общин в более поздний период XVI - XVII вв. Часть сторонников миграционной концепции тоже впали в крайность, всячески подчеркивая значимость происхождения казаков от беглых крестьян с территории Руси и Украины, отстаивая гипотезу “воровского”, “холопского” происхождения казачества, выдвигавшую на первый план не этнические, а социальные, “классовые” моменты. Обе крайности особенно проявились в зарубежной казачьей эмигрантской и советской официальной историографии и лишь осложнили приближение к истине. Итак, загадка по-прежнему не разгадана, а вокруг нее возникают околонаучные мифы. Поэтому сегодня необходимо продолжать серьезные археологические и этнографические исследования, отрабатывать новые теории, которые включали бы в себя положительные наблюдения различных гипотез и концепций автохтонного и миграционного происхождения донского казачества. Такой подход позволит лучше увидеть динамику зарождения казачьего этноса на Дону и внутреннюю логику его развития, учитывать влияние многофакторности этого процесса.

Наиболее обстоятельную, на наш взгляд, характеристику исторических оценок значения образования казачества дал историк Н.А.Мининков.

Вопрос об историческом значении возникновения донского казачества на Дону и его влиянии на судьбу России впервые поставил В.Н.Татищев. Очевидно, что в более раннее время постановка подобного вопроса исключалась. Вплоть до начала XVI в. донское казачество находилось в стадии формирования и для оценки данного процесса, начавшегося еще в XIV в., необходима была определенная временная дистанция, позволявшая увидеть и осмыслить его последствия для судеб страны.

“От сих казаков, - отмечал В.Н.Татищев, - как великие Российскому государству услуги, так и от их бунтов и воровства великие беды приключались”. С такими словами в целом могли согласиться все российские дворянские историки и писатели XVIII в. Для них очевидны были как боевая доблесть донских казаков, проявлявшаяся ими в многочисленных войнах Российской империи, так и исходившая с их стороны опасность антиправительственных выступлений. Они знали, что казачья среда была способна породить и воспитать и прославленных героев наподобие Ивана Краснощекова, и Матвея Платова, и известных на всю Россию “бунтовщиков” Кондратия Булавина, Игната Некрасова и Емельяна Пугачева.

Таким образом, в XVIII в. возникновению донского казачества давалась весьма взвешенная оценка с учетом положительных и отрицательных последствий для государственной власти и дворянства.

В XIX в. среди российских историков, начиная с Н.М.Карамзина и заканчивая С.М.Соловьевым и Н.И.Костомаровым, стала явно преобладать негативная оценка казачества. Указывая на прямую связь раннего казачества на Дону с разбойным элементом русского народа, эти историки подчеркивали активную роль донских казаков в антиправительственных движениях в России. Так, для С.М.Соловьева, казаки - прежде всего, разбойники, наносившие государству столь же ощутимый урон, как и татары, или в начале XVII в. - поляки. Будучи якобы глубоко антигосударственной по своей сути общностью, донские казаки стояли на пути общественного прогресса, носителем которого в России выступало, по мнению С.М.Соловьева, государство.

С аналогичных позиций значение появления казачества на Дону оценивал Н.И.Костомаров. Справедливо подчеркивая, что оно “тогда возникло, когда удельная стихия пала под торжеством самодержавия”, а казачьи ряды “наполнялись недовольными …, теми, кто не уживался в обществе, для кого не по натуре были его узы”, он в то же время говорил о казачестве, что оно было противодействием старого новому. Следовательно, его роль в обществе он также считал весьма консервативной.

Стало быть, в дореформенный период и впервые годы после реформы выработался односторонний взгляд на значение возникновения донского казачества. Однако в XIX в., когда донские казаки целиком и полностью представляли из себя неотъемлемую составную часть сложившегося в Российской империи государственного порядка и оформились в военно-служилое сословие, такая односторонняя, а главное, отрицательная оценка не могла окончательно утвердиться в литературе официального и либерального направлений.

Иную, более всестороннюю и более благоприятную для казачества оценку попытался дать в начале XX в. П.П.Сахаров. Он утверждал, что заселившие Донскую землю казаки “промышляли великому государю своему новые вотчины, а русскому народу открывали широкое поле свободного труда, без помещиков и приказных”.

В советской литературе возникновению донского казачества давалась оценка в свете марксистского учения об общественно-экономических формациях. Так, в 20-е гг., когда широкое распространение получила теория торгового капитализма, признавалось, что появление казачества на Дону и его притоках содействовало усилению позиций торгового капитала Московского государства на донском торговом пути.

В дальнейшем советские историки отказались от теории торгового капитализма, признали феодальную природу донского казачества и рассматривали его в качестве сословия русского средневекового общества. Наиболее полно значение образования казачества на примере Запорожской Сечи в XVI - XVII вв. раскрыл В.А.Голобуцкий, причем все, что говорил он о запорожцах, в полной мере может быть отнесено и к донским казакам, ранняя история которых очень сходна с ранней историей казачества на Украине. С появлением казачества, подчеркивал он, народные массы “приобрели мощную опору в борьбе против феодального гнета”; казаки поддерживали в народе “дух протеста против угнетателей”. Указывал В.А.Голобуцкий и на то, что образование казачества содействовало хозяйственному освоению новых районов, развитию сельского хозяйства и промыслов. Для него, как и для других советских исследователей, возникновение казачества выступает прогрессивным фактором в истории русского и украинского средневекового общества. Такая оценка справедлива. Однако прогрессивность существования казачества В.А.Голобуцкий видел прежде всего в том, что “борьба народных масс за казацкие вольности являлась объективно движением… за установление новых, более передовых, по сравнению с феодальными, общественных отношений”. Более передовых - надо понимать, раннебуржуазных. Тем более, что само бегство было, согласно В.А.Голобуцкому, признаком разложения, пусть даже самого зачаточного, феодально-крепостнического строя.

Эта мысль В.А.Голобуцкого не получила поддержки в советской литературе. В ней подчеркивалось, что в XVI в. феодальный строй находился еще на подъеме и сохранялся значительный потенциал для развития общества, а казачество не являлось носителем новых, более прогрессивных, по сравнению феодальными, общественных отношений.

Указывавший на это историк Н.И.Никитин вместе с тем совершенно справедливо отказывался видеть в образовании казачества прогрессивное для своего времени явление и усматривал в казаках лишь “отголосок минувшего, своеобразный рудимент дофеодальных времен”. Ключом к такому пониманию может служить, по его мнению, утверждение К.Маркса, что казачество “было противодействием старого новому”, и в нем “воскресали старые полуугасшие стихии вечевой вольницы”.

Казачество, по мнению Н.А.Мининкова, являлось своеобразной социальной организацией и особым “субэтносом - народом”, порожденными условиями феодализма, всеми общественными противоречиями той эпохи и дававшими народу возможность указать угнетателям серьезное сопротивление. Кроме того, его борьба с агрессией турецких и крымских феодалов способствовало заселению и освоению русским народом южных окраин, что имело прогрессивное значение для развития страны.

И, наконец, исключительно важным было то обстоятельство, что с возникновением донского казачества на Руси возродился центр народной демократии, существовавший ранее в Новгороде. Демократический вечевой строй Новгорода, переживший рассвет в XII - XIV вв., пришел в упадок по мере развития феодализма и усиления боярства, а затем в 1478 г. был окончательно растоптан Иваном III. Уничтожая дух вольности и саму память о народоправстве, великий князь вывез вечевой колокол в Москву. Однако дух вольности не был убит на русской земле. Прошло немногим более полу столетия и он возродился на Дону и других казачьих реках. Казацкое общественное устройство с кругом и выборными атаманами стало мечтой для народа России, задавленного деспотизмом и крепостничеством. Более полутора столетий потребовалось самодержавию для борьбы с вольностями казачества до полного его подчинения. В конечном итоге после подавления Булавинского восстания, ему удалось достичь своих целей. Дон был сломлен. Казачество превратилось в замкнутое служивое сословие и стало использоваться царизмом не только против внешнего врага, но и против своего народа в XIX - начале XX в. Тем не менее, именно донское казачество в дни наиболее тяжких, трагических периодов русской истории, начиная с кровавой опричной драмы Ивана Грозного и заканчивая полным торжеством крепостничества при Алексее Тишайшем и казенной каторгой Петра I, шло в первых рядах бойцов за народное дело, отстаивая вольность, играя роль организаторов и застрельщиков антикрепостнических выступлений народа. Именно в этом проявилось наиболее существенное последствие возникновения донского казачества для России. Казачество раздвигало рубежи России, охраняя приграничные территории, вело упорную колонизационную и культурную работу на юге России, продвигаясь далее в Зауралье, Сибирь и на Дальний Восток. Казачество покрыло себя неувядаемой военной славой, участвуя во всех войнах Российской империи XVIII - начала XX в. как иррегулярная часть армии. Казак-воин в середине XIX в. стал и казаком-землепашцем, хлеборобом, кормильцем России. Об этом нам, благодарным потомкам, нужно помнить всегда.

Советские историки бесспорно внесли свой весомый, позитивный вклад в изучение роли и места донского казачества в историческом процессе. Уже в 20 - 50-е гг. появились первые серьезные публикации о происхождении донцов, об их взаимоотношениях с Российским государством, освоении территорий Приазовья и военной службе. Особое место заняли работы, посвященные участию казачества в антифеодальных, антикрепостнических движениях, социальному расслоению в казачьей среде. Однако в очерках М.Донецкого, Н.Л.Янчевского, М.Н.Корчина, П.В.Семернина, Б.В.Лунина все же преобладали несколько упрощенные социально-классовые подходы в оценке исторических событий.

Объективному изучению социально-экономической и военно-политической истории казачества второй половины XIX - начала XX в., его участия в революциях и гражданской войне мешало усиливавшаяся во второй половине 30-х гг. идеологизация исторической науки. Ограниченные жесткими рамками марксистко-ленинской методологии, влиянием культа личности И.В.Сталина, историки чрезмерно догматизировали и канонизировали отдельные представления и высказывания “классиков” о казачестве. Так, суждения В.И.Ленина о казачестве, как о возможной “… основе Русской Вандеи”, и характеристика его И.В.Сталиным как “… исконного орудия русского империализма” на долго деформировали восприятие исследователями сложных исторических реалий. Казачество, как правило, изображалось почти монолитным целым, враждебным рабочему классу и беднейшему крестьянству “монархическим, контрреволюционным сословием”, противостоявшим революционной Советской власти. Следовательно, насилие мыслилось в качестве возможной политики, а расказачивание само собой подразумевалось.

Все эти околонаучные стереотипы с трудом преодолевались историками в 60 - 80-е гг. под жестким контролем партийно-идеологической цензуры. Именно в этот период в свет вышли обобщающие очерки, фундаментальные исследования и публикации А.П.Пронштейна, Н.А.Мининкова, Б.В.Чеботарева, А.И.Агафонова и других авторов, посвященные истории Дона и казачества эпохи феодализма (XVI - первая половина XIX в.). Широкий охват и скрупулезный анализ различных видов источников, отказ от чрезмерной идеологизации истории позволили дать более полную и объективную картину этой эпохи.

Однако по-прежнему требует серьезного осмысления геополитические и этнокультурные процессы, проблемы становления казачества как “субэтноса - сословия”. Нуждается в уточнении вопрос о соотношении демократических и авторитарных принципов в самоуправлении вольных казачьих общин и Войска Донского, в ходе их взаимодействия с Российским государством на различных этапах развития. Нет обобщающих исследований по военной истории казачества.

В 60 - 90-е гг. появились и первые капитальные труды, посвященные проблемам социально-экономической и политической истории Дона и казачества эпохи капитализма (вторая половина XIX - начало XX в.), участию казачества в революциях и гражданской войне. Так, в исследованиях А.И.Козлова, В.А.Золотова, И.П.Хлыстова, Ю.И.Серого, В.П.Крикунова и других ученых на основе большого фактического материала показаны особенности развития хозяйства и быта казаков, условия службы, поземельные отношения в казачьей и крестьянской общинах. Был обоснован весьма важный в методологическом отношении вывод, что уже к началу XX в. в среде казачества явно наметилась четкая дифференциация, расслоение. Казачество не представляло единого монолита, при этом большинство составляли не богатые станичники и беднота, а зажиточные середняки.

Данные выводы позволили более глубоко и обстоятельно показать причины внутрисословного раскола в среде казачества, разделение на “белых” и “красных” в годы революции и гражданской войны, частые колебания казака-середняка, как труженика и собственника, верного традициям.

В 80 - 90-е гг. историки, публицисты и литераторы совершили настоящий прорыв в изучении роли и места казачества в Февральской и Октябрьской революциях 1917 г., в гражданской войне. В условиях демократизации и гласности прошли острые дискуссии о политике расказачивания и ее последствиях.

Весомый вклад в решение этих неотложных научных задач был сделан еще на первых Всесоюзных конференциях ученых, посвященных казачеству, которые состоялись в г. Черкесске в 1980 и 1986 гг. Несмотря на сопротивление блюстителей идеологической чистоты исторической науки, представителей местной и центральной партноменклатуры, большинство исследователей уже тогда достаточно остро поставили вопрос о пересмотре политики расказачивания и более объективном отношении к истории казачества.

Показательно, что и в эти годы большинство наиболее интересных, нестандартных работ А.И.Козлова, Ю.К.Кириенко, В.Н.Сергеева, А.В.Венкова, И.И.Дедова прямо или косвенно раскрывали проблемы истории донского казачества, сильнее других пострадавшего от политики расказачивания. Одновременно появились и монографии, охватывающие этот период в истории всех основных казачьих войск России. Однако при наличии существенных достижений следует подчеркнуть значимость специальных исследований и обобщающих работ, необходимых для осмысления дореволюционной истории казачества, его судеб в годы советской власти в рамках новой геополитической системы СССР и в странах эмиграции. Заслуживают внимания проблемы государственных реформ и контрреформ 60 - 80-х гг. XIX и начала XX в., особенностей их реализации на казачьих территориях. Интересен вопрос о формах казачьего предпринимательства, о системе образования и просвещения, становления казачьей интеллигенции, об участии казаков в русско-японской, первой и второй мировых войнах. Весьма актуальна в нынешних условиях проблема взаимоотношений казачества, коренного и иногороднего “невойскового” населения края, межэтнических и конфессиональных отношений. Неправомерно все противоречия революционной эпохи и гражданской войны на Дону сводить лишь к остроте аграрного вопроса. Стоит подробнее разобраться в программах и деятельности различных слоев и групп казачества, их лидеров, идеологи казачьего “самостийного автономизма” и “этносословного национализма”, попытках создания самостоятельного казачьего государства - федерации. Нужно продолжить изучение влияния различных политических партий в среде казачества в период 1905 - 1920 гг., учитывая аполитичность большей его части и стремление к созданию “своей” казачьей партии, что проявляется и в современных условиях политической борьбы.

Очень немного исторических исследований и публикаций посвящены роли и месту казачества в истории Советского государства (1920 - 1990 гг.). Интересные наблюдения и выводы о разрешении аграрного вопроса на Дону, о политике государства по отношению к казачеству в годы НЭПа и колхозного строительства, о проведении военных реформ 1925 - 1936 гг. и о его участии в Великой Отечественной войне содержатся в ряде очерков и специальных работ Е.Н.Осколкова, Э.Д.Осколковой, Я.А.Перехова, П.Г.Чернопицкого, Г.Л.Воскобойникова, С.А.Кислицына и других ученых.

Однако иные аспекты истории донского казачества этого периода остаются практически малоизученными. Актуальны вопросы о различных формах и методах политики расказачивания в 20 - 30-е гг. и в послевоенный период, о репрессиях и их последствиях. Не исследованы проблемы этносоциального отмирания казачества в 60 - 80-е гг., причины этнокультурного самосохранения и феномена возрожденческого движения начала 90-х гг., которые сегодня активно обсуждаются в прессе и средствах массовой информации. Отдельного серьезного изучения и анализа требует сохранившаяся источниковая база, архивные и музейные материалы, история казачьего зарубежья.

Действительно, признавая сегодня наличие солидной базы для дальнейших исследований, нужно констатировать, что серьезная работа по переосмыслению и обобщению истории донского казачества и других казачьих территорий и войск России