Артур Конан Дойл. Пенсне в золотой оправе.
Записки о нашей деятельности за 1894 год составляют три увесистыхтома. Должен признаться, что мне трудно выбрать из этой огромной массыматериала случаи, которые были бы наиболее интересны сами по себе и в тоже время наиболее ярко отражали своеобразный талант моего друга. Внерешительности листаю я страницы своих записок. Вот ужасный, вызывающийдрожь отвращения случай про красную пиявку, а вот страшная смерть банкираКросби. К этому году относится и трагедия в Эдлтоне и необычная находка встаринном кургане. Знаменитое дело о наследстве Смит-Мортимера тожепроизошло в это время, и тогда же был выслежен и задержан Юрэ, убийца наБульварах, за что Холмс получил благодарственное письмо от французскогопрезидента и орден Почетного легиона. Все эти случаи заслуживают вниманиячитателей, но в целом, мне кажется, ни один из них не содержит в себестолько интересного, как происшествие в Йоксли-Олд-плейс. Я имею в виду нетолько трагическую смерть молодого Уиллоуби Смита, но также последующиесобытия, которые представили мотивы преступления в самом необычном свете. Однажды вечером в конце ноября (погода была отвратительная, настоящаябуря) мы сидели вместе с Холмсом в нашей гостиной на Бейкер-стрит. Яуглубился в последнее исследование по хирургии, а Холмс старался прочитатьс помощью сильной лупы остатки первоначального текста на палимпсесте. Мымолчали, поскольку каждый из нас был всецело погружен в свое дело. Дождьяростно хлестал в оконные стекла, а ветер с воем проносился поБейкер-стрит. Странно, не правда ли? Мы находились в самом центре города,и произведения рук человеческих окружали нас со всех сторон на добрыедесять миль, и в то же время - вот вам - мы в плену стихийных сил, длякоторых весь Лондон не больше чем холмики крота в чистом поле. Я подошел кокну и стал смотреть на пустынную улицу. Там и сям в лужах на мостовой итротуаре дробились огни уличных фонарей. Одинокий кэб выехал сОксфорд-стрит, колеса его шлепали по лужам. - Да, Уотсон, хорошо, что в такой вечер нам не надо никуда выходить,- сказал Холмс, отложив лупу и свертывая древнюю рукопись. - На сегоднядостаточно. От этой работы очень устают глаза. Насколько я могу разобрать,это всего лишь счета аббатства второй половины пятнадцатого столетия.Постойте-ка! Что это значит? - последние слова он произнес, потому чтосквозь вой ветра мы услышали стук копыт, а затем скрежет колеса о крайтротуара. Видимо, кэб, который я увидел в окно, остановился у дверей дома. - Что ему надо? - удивился я, увидев, что кто-то вышел из кэба. - Что ему надо? Ему надо видеть нас. А нам, мой бедный Уотсон, надонадевать пальто, шарфы, галоши и все, что придумал человек на случайнепогоды. Постойте-ка! Кэб уезжает! Тогда есть надежда. Если бы он хотел,чтобы мы поехали с ним, он бы не отпустил кэб. Придется вам пойти открытьдверь, поскольку все добропорядочные люди давно уже спят. Свет лампы в передней упал на лицо нашего полуночного гостя. И ясразу узнал его. Это был Стэнли Хопкинс, молодой, подающий надеждыдетектив, к служебной карьере которого Холмс проявлял интерес. - Он дома? - спросил Хопкинс. - Дома, дома, сэр, - послышался сверху голос Холмса. - Надеюсь, вы непотащите нас куда-нибудь в такую ночь. Детектив поднялся наверх. В свете лампы его плащ сверкал, как мокраячешуя. Пока Холмс ворошил поленья в камине, я помогал Хопкинсуразоблачаться. - Идите сюда, дорогой Хопкинс, и протяните ноги к огню, - сказал он.- Вот сигара, а у нашего доктора есть чудесная микстура, содержащаягорячую воду и лимон. В такую ночь нет лучшего снадобья. Что-то оченьважное погнало вас из дому в такую погоду, а? - Вы не ошиблись, мистер Холмс. Какой у меня сегодня был день! Вычитали последние новости о йокслийском деле? - Последние новости, которые я сегодня читал, относятся кпятнадцатому столетию. - Ну, это ничего. Сообщение составляет всего один абзац, да там всепереврано так, что вы немного потеряли. Должен вам сказать, я не сидел,сложа руки. Йоксли находится в Кенте, в семи милях от Чатама и трех миляхот железной дороги. Я получил телеграмму в три пятнадцать, был в Йоксли впять, провел расследование, приехал с последним поездом в Лондон и состанции Чаринг-Кросс прямо к вам. - Из чего я могу заключить, что вам не все ясно в этом деле. - Не все ясно? Мне ничего не ясно. Такого запутанного дела у меняникогда не было, а сначала я подумал, что оно совсем простое и распутатьего ничего не стоит. Нет мотива преступления, мистер Холмс. Вот что недает мне покоя: нет мотива! Человек убит, этого отрицать нельзя, но я немогу понять, кто мог желать его смерти. Холмс закурил и откинулся в кресле. - Расскажите, - предложил он. - Все факты я знаю досконально, - начал Стэнли Хопкинс, - но я быхотел понять, что они означают. Несколько лет назад этот загородный дом,Йоксли-Олд-плейс, был снят одним человеком, назвавшимся профессоромКорэмом. Профессор очень больной человек. Он то лежит в постели, токовыляет по дому с палочкой, а то садовник возит его в коляске по парку.Соседям он нравится, они к нему заходят, он слывет за очень ученогочеловека. Прислуга состоит из пожилой экономки миссис Маркер и служанкиСьюзен Тарлтон. Они жили в доме с того времени, как профессор поселилсяздесь, и репутация у них безупречная. Профессор пишет какой-то ученыйтруд. Около года назад он решил, что ему необходим секретарь. Первые двасекретаря не подошли, но третий, мистер Уиллоуби Смит, молодой человек,только что окончивший университет, оказался именно таким секретарем, окаком профессор мечтал. По утрам он писал под диктовку профессора, авечером подбирал материал, необходимый для работы на следующий день. Заэтим Смитом не замечалось решительно ничего дурного: ни когда он учился вАптшнгеме, ни в Кембридже. Я видел характеристики, из которых явствует,что он всегда был вежливым, спокойным, прилежным молодым человеком, укоторого не было решительно никаких слабостей. И вот этот молодой человекумер этим утром в кабинете профессора при обстоятельствах, которые,бесспорно, указывают на убийство. Хопкинс замолчал. Ветер гудел, и оконные стекла жалобно дребезжалипод его напором. Холмс и я тоже пододвинулись ближе к огню, слушаяинтересное повествование молодого детектива, которое он излагал намнеторопливо и последовательно. - Обыщите всю Англию, - продолжал он, - и вы не найдете болеедружного кружка людей, отгороженного от всяких внешних влияний. Неделяминикто из них не выходит за ворота. Профессор погружен в свою работу, иничего иного для него не существует. Молодой Смит не был знаком ни с кемиз соседей, и образ его жизни мало чем отличался от образа жизнипрофессора. У женщин нет никаких интересов вне дома. Мортимер, которыйвозил профессора в коляске по парку, - старый солдат на пенсии, ветеранКрымской войны, человек безупречного поведения. Он жил не в самом доме, ав трехкомнатном коттедже на другом конце парка. Больше в усадьбе не былоникого. Надо, однако, сказать, что в ста ярдах от ворот парка проходитЛондонское шоссе на Чатам. Ворота заперты на щеколду, и постороннему,конечно, нетрудно проникнуть в парк. Теперь позвольте мне изложить показания Сьюзен Тарлтон, поскольку онаединственная, кто может сказать что-нибудь об этой истории. В началедвенадцатого, когда профессор все еще был в постели (в плохую погоду онредко вставал раньше двенадцати), она вешала занавеси в спальне наверху,окна которой были по фасаду. Экономка была занята каким-то своим делом вкухне. Смит работал у себя в комнате наверху; служанка слышала, как онпрошел по коридору и спустился в кабинет, который находится как раз подспальней, где она вешала занавеси. Она уверена, что это был мистер Смит,так как она хорошо знает его быструю, решительную походку. Она не слышала,как дверь кабинета закрылась, но примерно минуту спустя внизу, в кабинете,раздался ужасный крик. Это был хриплый, исступленный вопль, такой странныйи неестественный, что было непонятно, кто кричит: мужчина или женщина. Тутже послышался глухой удар об пол падающего тела - такой сильный, чтозадрожал весь дом, а затем наступила тишина. Несколько мгновений служанкане могла пошевелиться от ужаса, но затем собралась с духом и бросиласьопрометью вниз по лестнице. Она распахнула дверь кабинета. Молодой Смитлежал распростертый на полу. Сперва она не заметила ничего особенного. Онапопыталась поднять его и вдруг увидела кровь, вытекающую из раны на шеепониже затылка. Рана была очень маленькая, но глубокая, и, видимо, былазадета сонная артерия. Рядом на ковре валялось орудие преступления: нож сручкой из слоновой кости и негнущимся лезвием для срезания восковыхпечатей - такие часто украшают старинные письменные приборы. Он постояннолежал у профессора на столе. Служанка решила, что Смит мертв, но когда она плеснула ему в лицоводой из графина, он на миг открыл глаза. "Профессор, - пробормотал он, -это была она". Служанка готова поклясться, что это его точные слова.Несчастный отчаянно пытался сказать что-то еще, поднял было правую руку.Но она тут же упала, и он больше не шевелился. Затем в комнату вбежала экономка. Но последних слов Смита она неслышала. Оставив у тела Сьюзен, она поспешила к профессору. Тот сидел впостели. Он был страшно взволнован, он тоже слышал крик и понял, что вдоме произошло несчастье. Миссис Маркер готова показать под присягой, чтопрофессор был в ночной пижаме, да он и не мог одеться без Мортимера,которому было приказано прийти в двенадцать. Профессор заявил, что онслышал где-то в глубине дома крик, и это все, что ему известно. Он незнает, как объяснить слова секретаря: "Профессор, это была она". Вероятно,это был бред. По мнению профессора, у Смита не было ни одного врага, и онтеряется в догадках, какие могут быть мотивы убийства. Прежде всегопрофессор послал садовника Мортимера за полицией. А затем констебль вызвалменя. Ничего в доме не трогали, пока я не приехал, и было строго-настрогоприказано, чтобы никто не ходил по тропинкам, ведущим к дому. Да, мистерШерлок Холмс, это был прекрасный случай для применения на практике вашихтеорий. Все было для этого налицо. - Кроме Шерлока Холмса, - сказал мой друг чуть язвительно. - Хорошо,а теперь давайте послушаем, что вы там сделали. - Прежде всего, мистер Холмс, прошу вас, взгляните на планрасположения комнат. Вы получите представление о том, где находитсякабинет профессора и другие комнаты, и вам легче будет следить за моимрассказом. Он развернул план и расстелил у Холмса на коленях. Я встал сзадиХолмса и тоже стал его рассматривать. - Это, конечно, набросок, я изобразил только то, что существенно длядела. Остальное вы увидите позже сами. Предположим, что убийца проник вдом извне. Но как? Ясно, что он прошел через парк по аллее и проник в домс черного хода, откуда легко попасть в кабинет. Любой другой путь оченьсложен. Скрыться преступник мог только тем же путем, поскольку два другихвозможных пути отступления были отрезаны. Один - Сьюзен, она бежала на шумпо лестнице. Другой ведет в спальню профессора. Естественно, что всевнимание я обратил на аллею в парке. Незадолго до этого шел дождь, земляразмокла, и следы на ней должны быть видны вполне отчетливо. Я осмотрел тропинку и понял, что имею дело с осторожным и опытнымпреступником. Никаких следов на аллее не оказалось! Но зато кто-то прошелпо газону, чтобы не оставить следов на земле Ясных отпечатков тоже небыло, но трава была примята, значит, по ней кто-то прошел. Это мог бытьтолько убийца: ни садовник, да и вообще никто из домашних не ходил утром вэтом месте, а ночью шел дождь. - Одну секунду, - прервал его Холмс. - А куда ведет эта аллея? - На шоссе. - Сколько надо идти по ней, чтобы выйти на шоссе? - Ярдов сто. - Допустим, у самых ворот на этой аллее были следы. Вы уверены, чтовы бы заметили их? - К сожалению, в этом месте аллея вымощена кирпичом. - Ну, а на шоссе? - И на шоссе никаких следов. Оно все покрыто лужами. - Ну и ну! А скажите судя по следам на траве, человек шел к дому или,наоборот, от дома? - Этого я не могу сказать. У следов не было определенных очертаний. - Следы большой ноги или маленькой? - Тоже нельзя сказать. Холмс прищелкнул языком Его лицо выражало досаду. - Дождь все еще хлещет, и ветер не затихает, - сказал он. -Расшифровать эти следы может оказаться потруднее, чем древнюю рукопись! Нучто ж, ничего не поделаешь. Итак, Хопкинс, вы обнаружили, что ничего необнаружили. Что же вы после этого предприняли? - Я не считаю, что я ничего не обнаружил, мистер Холмс. Во-первых, яобнаружил, что кто-то проник в дом извне. Затем я исследовал пол коридора.На полу лежит кокосовая циновка, и на ней нет никаких следов. Затем ядвинулся в кабинет. Мебели в кабинете почти нет, если не считать огромногописьменного стола с секретером. Боковые ящики секретера были открыты,средний - закрыт на ключ. Боковые ящики, по-видимому, никогда незапирались, и в них не было ничего ценного. В среднем ящике хранилисьважные бумаги, но они остались на месте. Профессор уверял меня, что ничегоне пропало. Ясно, что грабеж не был целью преступления. Затем я осмотрелтело убитого. Оно лежало чуть левее письменного стола - взгляните на мойчертежик. Рана на правой стороне шеи и нанесена сзади. Ясно, что он не могнанести ее сам. - Если только он не упал на нож, - сказал Холмс. - Совершенно верно. Мне это тоже пришло в голову. Но ведь нож лежална расстоянии нескольких футов от тела. Значит, молодой человек не упал нанож. Затем обратите внимание на последние слова убитого. И, наконец, в егоправой руке была зажата очень важная вещественная улика. Хопкинс извлек из кармана бумажный пакетик. Он развернул его ивытащил пенсне в золотой оправе. С одной стороны к пенсне был прикреплендвойной черный шелковый шнурок. Оба конца его были оборваны. - У Смита было прекрасное зрение, - сказал Хопкинс. - Значит, онсорвал это пенсне с лица убийцы. Шерлок Холмс взял пенсне и осмотрел его с величайшим вниманием иинтересом. Затем он надел пенсне себе на нос, попытался читать, подошел кокну и взглянул на ближайшие дома, затем снял пенсне и опять тщательноосмотрел его, держа близко от лампы, удовлетворенно засмеялся, сел за столи написал несколько строчек на клочке бумаги, которую он протянулХопкинсу. - Вот самое лучшее, что я могу сделать для вас, - сказал он. - Это,наверное, поможет. Удивленный детектив прочел записку вслух. "Разыскивается дама, хорошо одетая и проживающая в респектабельномдоме или квартире. У нее толстый, мясистый нос и близко посаженные глаза.Она морщит лоб, близоруко щурится, и, вероятно, у нее сутулые плечи. Естьданные, что в течение последних нескольких месяцев она, по крайней мере,дважды обращалась к оптику. Поскольку в ее пенсне необычайно сильныестекла, а оптиков не так уж много, разыскать ее будет нетрудно". Заметив на наших лицах удивление, Холмс улыбнулся. - Все это очень просто, - сказал он. - Трудно найти предмет, которыйпозволял бы сделать больше выводов, чем очки или пенсне, особенно с такимиредкими стеклами. Откуда я заключил, что пенсне принадлежит женщине?Обратите внимание, какая изящная работа. Кроме того, я помнил словаубитого. Что же касается ее респектабельности и туалета, то и это просто:оправа дорогая, из чистого золота, и трудно себе представить, чтобы дама,носившая такое пенсне, была бы менее респектабельна во всех другихотношениях. Наденьте пенсне, и вы увидите, что оно не будет держаться увас на носу. Значит, у этой дамы нос весьма широк. Такой нос - обычнокороткий, мясистый, хотя есть целый ряд исключений, вот почему я ненастаиваю на этой подробности в своем описании. У меня довольно узкоелицо, и тем не менее, когда я надеваю пенсне, я вижу, что мои глазарасставлены шире, чем стекла. Другими словами, глаза у этой дамы близкопосажены. Обратите внимание, Уотсон, что стекла вогнутые и чрезвычайносильные. Когда женщина так плохо видит, это непременно должно сказаться наее облике. Я имею в виду морщины на лбу, привычку щуриться, сутулые плечи. - Понимаю, - сказал я. - Но почему вы решили, что дама дваждыпосещала оптика? Холмс взял пенсне. - Обратите внимание, что зажимы с внутренней стороны покрыты пробкой,чтобы меньше давить на кожу. Одна пробковая прокладка бледнее и немножкостерта, другая совершенно новая. Очевидно, что новая надета недавно. Но истарая прокладка положена всего несколько месяцев назад. А так как обепрокладки одинаковые, я заключаю, что дама дважды чинила пенсне в одном итом же месте. - Поразительно! - закричал Хопкинс. - Только подумать, что все этиданные были у меня в руках, а я ни о чем не догадался! Правда, у меня былонамерение обойти лондонских оптиков. - Обойдите обязательно. А сейчас расскажите, что вам еще известно обэтом деле. - Больше ничего, мистер Холмс. Теперь мне кажется, что вы знаете неменьше меня, а возможно, и больше! Мы выясняли, не появлялся ликакой-нибудь незнакомый человек на станции или на ближайших дорогах.Никто, видимо, не появлялся. Что меня окончательно сбивает с толку - этополнейшее отсутствие мотивов преступления. Даже никакого намека! - В этом я не могу вам помочь! Но, я полагаю, вы хотите, чтобы мызавтра отправились с вами на место преступления. - Если это вас не очень затруднит, мистер Холмс. В шесть часов утраот вокзала Чаринг-Кросс отходит поезд на Чатам, и мы должны быть в Йокслив начале девятого. - Хорошо, мы поедем этим поездом. У вашего дела есть некоторыелюбопытные подробности, и мне хотелось бы изучить его более основательно.Но сейчас уже за полночь, а нам надо хоть несколько часов поспать. Я васустрою вот на этом диване перед камином. Утром я на спиртовке сварю кофе,и двинемся в путь. Утром ветер утих. Негреющее солнце поднималось над мрачными болотамив поймах Темзы. Унылые просторы реки навсегда соединены в моей памяти спреследованием островитянина с Андаманов на заре нашей деятельности. Последолгого и утомительного путешествия мы вышли на маленькой станции внескольких милях от Чатама. Пока запрягали лошадь в местной гостинице, мынаскоро позавтракали и поэтому, явившись в Йоксли, сразу взялись за дело.Полицейский встретил нас у ворот парка. - Ну как, Уилсон, есть новости? - Ничего не слышно, сэр. - Видели каких-нибудь приезжих? - Никак нет, сэр. Полиция уверена, что вчера никто не приезжал сюда ине уезжал. - Обошли все гостиницы и постоялые дворы? - Да, сэр. И не обнаружили никого, кто мог бы внушить подозрение. - В конце концов отсюда до Чатама можно дойти пешком. Приезжий могукрыться там или сесть на поезд незамеченным. А вот та самая аллея, окоторой я вам говорил, мистер Холмс. Ручаюсь, что вчера следов на ней небыло. - А с какой стороны были следы на траве? - Вот с этой, сэр. Видите узкую полоску травы между аллеей ицветочной грядкой? Сейчас я следов не вижу, но вчера они были яснозаметны. - Да, да, здесь действительно кто-то прошел, - подтвердил Холмс,наклоняясь и рассматривая траву. - Наша дама ступала очень осторожно, неправда ли? Оступись она в ту или другую сторону, следы остались бы и нааллее и на мягкой цветочной грядке, где они были бы еще заметнее. - Да, сэр, дама с большим самообладанием! Я заметил, как лицо Холмса напряглось. - Вы говорите, назад она шла тем же путем? - Да, сэр, другого пути нет. - То есть по этой же полоске травы? - Разумеется, мистер Холмс. - Гм! Замечательно! Настоящий подвиг! Ну хорошо, с аллеей покончили.Пойдемте дальше. Эта калитка обычно открыта? Значит, ей ничего не стоилопроникнуть в парк. Ясно, что об убийстве она не думала. Иначе оназахватила бы с собой какое-нибудь оружие, а не воспользовалась бы ножом списьменного стола. Она шла по этому коридору, не оставив следов нациновке. Затем она вошла в кабинет. Как долго пробыла она в кабинете? Мысудить об этом не можем. - Она пробыла там несколько минут, сэр. Я забыл сказать вам, чтомиссис Маркер - экономка - убирала в кабинете примерно за четверть часа дослучившегося - так она утверждает. - Значит, не больше четверти часа. Итак, наша дама входит в комнату.Идет к столу. Что ей надо? В боковых ящиках ей, очевидно, ничего не надо.А то бы они были заперты. Итак, ее интересует средний ящик. Ага! Что этоза царапина? Уотсон, зажгите-ка спичку Что же вы ничего не сказали мне обэтом, Хопкинс? След, который мы увидели, начинался на бронзовом украшении вокругзамочной скважины справа, а затем продолжался примерно на четыре дюйма полакированному дереву. - Я заметил эту царапину, мистер Холмс. Но вокруг замочных скважинвсегда царапины. - Эта царапина сделана недавно, совсем недавно. Посмотрите, какблестит бронза. Старая царапина быстро бы потускнела и была бы такого жецвета, как и вся поверхность бронзы. Посмотрите на царапину в лупу. Каксвежевспаханная земля по обеим сторонам борозды. Где миссис Маркер? Пожилая женщина с усталым, грустным лицом вошла в комнату. - Вы стирали здесь пыль вчера утром? - Да, сэр. - Видели эту царапину? - Нет, сэр, не видела. - Разумеется, нет. Если бы царапина была тогда, когда вы стиралипыль, то вы бы смахнули тряпкой вот эти крохотные кусочки лака. У когоключ от секретера? - Профессор держит ключ на своей цепочке от часов. - Ключ простой? - Нет, сэр, фигурный. - Очень хорошо. Вы можете идти, миссис Маркер. Так, дело проясняется.Наша дама входит в комнату, идет к среднему ящику, затем открывает егоили, по крайней мере, пытается открыть. А в это время появляется молодойСмит. Она вытаскивает ключ с такой поспешностью, что оставляет царапинуоколо замочной скважины. Он хочет задержать ее, а она, схватив первое, чтоподвернулось ей под руку (а этим предметом оказался тот ножичек), ударяетСмита, тот падает навзничь, и она убегает, возможно, зажав в другой рукето, ради чего она сюда пришла. Служанка Сьюзен здесь? Как, по-вашему,Сьюзен, мог кто-нибудь выскользнуть через эту дверь после того, как выуслышали крик? - Нет, сэр, никто не мог. Я бежала по лестнице и увидела бы, есть ликто в коридоре. А потом эта дверь вообще не открывалась: когда онаоткрывается, слышно. - Таким образом, дама не могла уйти тем же путем, каким пришла. Этоткоридор ведет в спальню профессора? Из него нет выхода наружу? - Нет, сэр. - А теперь пойдемте познакомимся с профессором. Смотрите, Хопкинс! Вкоридоре к кабинету профессора лежит такая же кокосовая циновка. Это оченьважно, очень важно! - Важно? - Разве вы не видите, какая тут связь? Впрочем, наверно, я ошибаюсь.Хотя... Ну хорошо, представьте меня профессору. Мы прошли по коридору. Он был примерно такой же длины, как и тот,дверь которого выходила в сад. В конце коридора было несколько ступенек изатем дверь. Наш спутник постучал, и мы вошли в спальню профессора. Комната была большой, стены представляли собой сплошные книжныеполки, часть книг лежала на полу, в углах и вдоль полок. Кровать стоялапосередине. Хозяин дома полулежал-полусидел в подушках. Его лицо поразиломеня: худое, с орлиным носом, пронзительными черными глазами, которыесловно притаились в глубоких орбитах под густыми, нависшими бровями.Волосы и борода были у него совершенно седые, если не считать некоторойстранной желтизны вокруг рта. Из густой поросли седых волос торчалапапироса, и в комнате было трудно дышать от густого табачного дыма. Когдаон протянул руку Холмсу, я заметил, что пальцы у него тоже желтые отникотина. - Вы курите, мистер Холмс? - спросил профессор. Он говорил, тщательновыбирая слова, и в речи его чувствовался какой-то странный акцент. - Прошувас. А вы, сэр? Рекомендую вам эти сигареты. Их специально набивают дляменя в Александрии. Высылают тысячу штук сразу, и, увы, каждые две неделиприходится заказывать новую партию. Плохо, сэр, очень плохо. Но у старикаслишком мало удовольствий. Табак и работа. Вот все, что мне осталось вжизни. Холмс закурил. Глаза его незаметно изучали комнату. - Да, табак и работа. А теперь опять только табак, - воскликнул онгорестно. - Какой ужасный случай прервал мою работу! Кто мог предвидетьстоль чудовищное злодеяние? Такой достойный молодой человек. Посленескольких месяцев обучения он стал великолепным помощником. Что выдумаете обо всем этом деле, мистер Холмс? - Пока трудно сказать. - Хорошо, если бы вы пролили свет на это темное дело. Для старогокнижного червя и больного это настоящий удар. Мне кажется, я потерялспособность думать. Но вы человек дела, человек действия. Для вас этообычная, будничная работа. Вы сохраняете присутствие духа при любойкатастрофе. Нам повезло, что именно вы взялись за расследование. Пока профессор говорил, Холмс ходил взад и вперед по комнате. Язаметил, что он курил одну сигарету за другой. Очевидно, он разделялпристрастие нашего хозяина к сигаретам, присланным из Александрии. - Да, сэр, это ужасный удар, - сказал профессор. - Вот там, намаленьком столике, груда бумаг, это мой "magnum opus". Анализ документов,найденных в коптских монастырях Сирии и Египта. Это серьезнейшееисследование основ вновь открытой религии. Мое здоровье так плохо, что яне знаю, смогу ли я теперь закончить мой труд без помощника, которого ятак неожиданно лишился. Ой-ой-ой, мистер Холмс! Да вы, я вижу, еще болееотчаянный курильщик, чем я! Холмс улыбнулся: - Да, я знаток табака, - сказал он, беря четвертую сигарету из ящикаи зажигая ее от окурка предыдущей. - Не буду докучать вам расспросами,профессор Корэм, поскольку вы были в постели в момент преступления и,естественно, не можете ничего о нем знать. Я лишь задам вам один вопрос:как вы думаете, что имел в виду несчастный молодой человек, когда онсказал: "Профессор, это была "она"? Профессор покачал головой. - Сьюзен - деревенская девушка, - сказал он. - А вы знаете, какневероятно глуп простой народ. Я думаю, бедняга пробормотал что-нибудьневнятное в бреду, а она вообразила бог знает что. - Понимаю. Вы сами ничем не можете объяснить эту трагедию? - Возможно, несчастный случай. А может быть - говорю это только междунами, - самоубийство. У молодых людей всегда какие-нибудь тайные горести -несчастная любовь, о которой мы ничего не знали. И вот он наложил на себяруки. Это более правдоподобно, чем убийство. - Ну а пенсне? - Пенсне? Ах, да, пенсне! Увы, я всего только ученый, человек,парящий в заоблачных высотах. И я ничего не понимаю в практической жизни.Но согласитесь, мой друг, что залогом любви могут быть самые странныепредметы. Берите, берите еще. Рад, что вы оценили эти сигареты. Так вот:веер, или перчатка, или пенсне - кто знает, что может сжимать в последниймиг рука самоубийцы. Вот этот джентльмен говорит о следах на траве. Но вконце концов он мог и ошибиться. Что касается ножа, то ведь он моготлететь в сторону, когда несчастный молодой человек рухнул навзничь.Возможно, я сужу о деле, как ребенок, но мне кажется, что Уиллоуби Смитсам наложил на себя руки. Эта теория, кажется, произвела на Холмса впечатление, и он продолжалрасхаживать по комнате, погруженный в свои мысли, и куря одну папиросу задругой. - Скажите, профессор Корэм, - сказал он наконец, - а что вы держите всреднем ящике вашего секретера? - Ничего такого, что могло бы заинтересовать вора. Семейные бумаги,письма от моей бедной жены, дипломы тех университетов, которые удостоилименя этой чести. Вот ключ. Взгляните сами. Холмс взял ключ и посмотрел на профессора. Затем вернул ключ обратно. - Благодарю вас. Но это сейчас не имеет значения, - сказал он. - Свашего позволения, я пойду в сад и все обдумаю на досуге. В вашей теориисамоубийства что-то есть. Итак, простите нас за вторжение, профессорКорэм. Я обещаю вам, что пока не буду вас тревожить. Мы зайдем к вам в двачаса, после второго завтрака, если позволите, и расскажем обо всем, что заэто время произошло. Холмс казался чем-то сильно расстроенным и долго ходил по аллее садамолча. - Нашли нить? - спросил я его наконец. - Все зависит от тех сигарет, которые я курил, - сказал он. -Возможно, я на ложном пути. Но сигареты покажут. - Мой дорогой Холмс, - воскликнул я, - как же сигареты... - Вы это увидите сами. Если я ошибся, ничего страшного нет. Пойдем полинии пенсне. Я люблю во всяком расследовании сократить путь, есливозможно. А вот и наша дорогая миссис Маркер. Поговорим с ней минут пять,может быть, узнаем еще что-нибудь. Я уже, кажется, упоминал, что Холмс умел в мгновение ока снискатьрасположение женщины своей обходительностью. Не прошло и двух минут, как уних завязался оживленный разговор, точно они знали друг друга многие годы. - Да, мистер Холмс, вы совершенно правы, сэр. Курит он ужас сколько.Весь день, а иногда и всю ночь, сэр. Придешь, бывало, утром в его комнату- настоящий лондонский туман, сэр. Бедный мистер Смит, он тоже курил, носовсем не столько, сколько профессор. А что касается здоровья профессора,то я, право, не знаю, становится оно лучше или хуже от такого курения. - Во всяком случае, аппетит оно наверняка отбивает, а? - Я бы не сказала, сэр. - Наверно, профессор очень мало ест? - Как когда, сэр. Как когда. - Держу пари, сегодня он не завтракал. И второй завтрак он не сможетсъесть после такого курения. - Ошиблись, сэр. Наоборот, сегодня утром он ел очень много. Право, незнаю, когда он завтракал плотнее. А на второй завтрак заказал себеотбивные. Я удивилась, потому что я-то смотреть не могу на еду, с тех поркак увидела вчера на полу в кабинете бедного мистера Смита. Но, видно, вселюди разные. У профессора аппетит нисколько не испортился. Мы ходили по саду все утро. Хопкинс отправился в деревню, чтобыпроверить слухи о некой приезжей, которую якобы видели дети на Чатамскомшоссе вчера утром. Что касается моего друга, то он, казалось, потерял весьинтерес к делу. Никогда еще я не видел, чтобы он с такой прохладцейзанимался расследованием. Даже когда Хопкинс явился и сказал, что детидействительно видели женщину, в точности соответствующую описанию Холмса,вплоть до пенсне, мой друг оставался безучастным. Он немного оживился,только когда Сьюзен, прислуживающая нам за едой, сказала, что мистер Смитвчера утром гулял по саду и вернулся домой за полчаса до происшествия. Яне представлял себе, какое значение для разбираемого дела имеет этообстоятельство, но понял, что Холмс включил его в ту общую картину,которая составилась у него в голове. Вдруг он вскочил и взглянул на часы. - Два часа, джентльмены, - сказал он, - пойдемте наверх и поговоримначистоту с нашим другом профессором. Старый профессор кончил второй завтрак, и пустая тарелка ясноговорила о том, что экономка была права: профессор обладал великолепнымаппетитом. Было что-то жуткое в его облике, когда он повернул к нам своюгриву и уставился на нас глубоко посаженными горящими глазами. И, конечно,он курил. Его одели, и он сидел в кресле у огня. - Ну как, мистер Холмс, раскрыли вы тайну этого ужасногопроисшествия? Он подвинул коробку с сигаретами к Холмсу. Холмс одновременнопротянул руку, и коробка полетела на пол. Пришлось всем нам ползать наколенях и доставать сигареты из самых невозможных мест. Когда мыподнялись, я заметил, что глаза у Холмса блестят и щеки стали розовые. Язнал, что это был признак победы. - Да, - сказал он. - Я раскрыл ее. Стэнли Хопкинс и я уставились на него в изумлении. Усмешка тронулахудое лицо старого профессора. - Раскрыли? Где же, в саду? - Нет, здесь. - Как здесь? Когда? - Только что. - Вы шутите, мистер Холмс. Простите, но дело слишком серьезно, чтобышутить. - Я выковал и проверил каждое звено в цепи моих рассуждений,профессор Корэм, и я уверен, что цепь эта безупречна. Я не знаю, каковываши мотивы и какую точно роль играли вы в этой странной истории. Можетбыть, через несколько минут я узнаю это от вас. А пока позвольте мнеописать вам, как все произошло, чтобы вы знали, каких подробностей мне ещене хватает для полноты картины. Вчера в вашем кабинете была дама. Онахотела взять какие-то бумаги из среднего ящика секретера. У нее был свойключ. Я имел возможность осмотреть ваш и убедился, что на нем нет следовот лака. Таким образом, вы не являетесь ее соучастником. Она пришла,насколько я могу понять, без вашего ведома, с целью ограбить вас. Профессор выпустил изо рта облако дыма. - Это, конечно, все интересно и поучительно, - сказал он, - но что жедальше? Если вы знаете каждый ее шаг, вы, наверное, можете сказать, кудаже она потом делась? - Попытаюсь. Итак, ваш секретарь схватил ее, и она заколола его,чтобы спастись... Я склонен считать эту трагедию несчастным случаем,поскольку я убежден, что у дамы не было намерения совершить это ужасноепреступление. Убийца не приходит невооруженным. Ужаснувшись тому, что онасделала, она заметалась по комнате в поисках выхода. К несчастью, во времяборьбы с молодым человеком она потеряла пенсне и поэтому, будучи оченьблизорукой, оказалась совсем беспомощной. Она побежала по коридору, думая,что это тот самый, по которому она пришла: ведь на полу в обоих коридорахлежат одинаковые циновки, - а когда она поняла, что попала не в тоткоридор и дорога к выходу отрезана, было уже поздно. Что было делать?Назад идти она не могла. Оставаться в коридоре нельзя. Значит, надо былоидти вперед по коридору. И она пошла. Поднялась по ступенькам, открыладверь и оказалась у вас в комнате. Старый профессор уставился на Холмса, нижняя челюсть у него отвисла,смесь страха и удивления ясно читалась на его выразительном лице. Потом онсделал над собой усилие, пожал плечами и несколько театрально засмеялся. - Это все очень хорошо, мистер Холмс, - сказал он. - Но в вашейвеликолепной теории есть один маленький изъян. Я все время был в этойкомнате, не выходил из нее весь день. - Я знаю это, профессор Корэм. - Вы хотите сказать, что, лежа на кровати, я мог не заметить, какженщина вошла ко мне? - Я этого не говорил. Вы заметили, как женщина вошла. Вы говорили сней. Вы узнали ее. Вы помогли ей спастись. Профессор опять неестественно рассмеялся. Он встал с кресла, глаза унего горели, как раскаленные угли. - Вы сошли с ума! - закричал он. - Вы бредите! Я помог ей спастись?Ну и где же она сейчас? - Она вон там, - сказал Холмс и указал на высокий книжный шкаф в углукомнаты. Старый профессор взмахнул руками, мрачное лицо его страшноисказилось, и он упал в кресло. В то же мгновение книжный шкаф, о которомговорил Холмс повернулся на петлях, и в комнату шагнула женщина. - Вы правы. - Она говорила со странным акцентом. - Вы правы. Да, яздесь. Она была вся в пыли и паутине, которую собрала, видимо, со стенсвоего убежища. Лицо ее, которое никогда нельзя было бы назвать красивым,все было в грязных потеках. Холмс правильно угадал ее черты, и, крометого, у нее был еще длинный подбородок, выдававший упрямство. Из-заблизорукости и резкого перехода от темноты к свету она щурилась и моргалаглазами, стараясь разглядеть, кто мы такие. И все же, несмотря на то, чтоона предстала нам в столь невыгодном свете, во всем ее облике былоблагородство, упрямый подбородок и гордо поднятая голова выражали смелостьи внушали уважение и даже восхищение. Стэнли Хопкинс дотронулся до ее рукии объявил, что она арестована, но она отвела его руку мягко, но сдостоинством, которому нельзя было не подчиниться. Старый профессор лежалраспростертый в кресле, лицо у него дергалось, и он глядел на нее глазамизагнанного зверя. - Да, сэр, я арестована, - сказала она. - Я слышала весь разговор ипоняла, что вы знаете правду. Я признаюсь во всем. Да, я убила этогомолодого человека. Но вы были правы, сказав, что это несчастный случай. Ядаже не знала, что у меня в руках нож, потому что в отчаянии я схватилапервое, что попалось под руку, и ударила его, чтобы он отпустил меня. Яговорю вам правду. - Мадам, - сказал Холмс, - я не сомневаюсь в том, что это правда.Может быть, вы присядете: мне кажется, вам нехорошо. Мертвенная бледность залила ее лицо, и эта бледность была еще болееужасной от темных потеков грязи. Она села на край кровати. - У меня мало времени, - продолжала она, - но я хотела бы рассказатьвам всю правду. Я жена этого человека. Он не англичанин. Он русский. Я неназову его имени. Старый профессор в первый раз зашевелился. - Побойся бога, Анна! - закричал он. - Побойся бога! Она взглянула на него с величайшим презрением. - Зачем ты так цепляешься за свою презренную жизнь, Сергей? - сказалаона. - Ты причинил вред многим и никому не сделал ничего хорошего, дажесебе. Но не бойся, я не порву гнилую нить твоей жизни до положенного ейсрока. Я достаточно взяла греха на свою совесть с тех пор, как переступилапорог этого проклятого дома. Но я должна продолжить свой рассказ, а тобудет поздно. Да, джентльмены, я жена этого человека. Ему было пятьдесят,а я была глупая двадцатилетняя девчонка, когда мы поженились. Это было вРоссии, в университете, я не буду называть вам его. - Побойся бога, Анна, - пробормотал старый профессор опять. - Мы были революционеры, нигилисты, вы знаете. Он, я и многие другие.Потом начались преследования, был убит высокопоставленный полицейскийчиновник, многих арестовали, и для того, чтобы спасти себя и получитьбольшую награду, мой муж выдал жену и товарищ
