От терапии, центрированной на клиенте, к теории и практике становления человека

Теория терапии К. Роджерса формировалась и реформировалась им и его единомышленниками на протяжении всех лет его долгой профессиональной жизни; неизменными оставались ее «центриро­ванность» на человеке как личности и убежденность в том, что все эффективные формы психотерапии содержат один общий элемент, а именно качество психотерапевтических отношений.

В начале 1940-х гг., когда шла работа по подготовке его первой книги по недирективной психотерапии, основу дискуссии с веду­щими направлениями в области психологического консультирова­ния составляла идея отказа от роли терапевта в качестве эксперта и модификатора поведения. Терапевт способен лишь отразить, «от-зеркалить», выразить в словах чувства клиента и тем самым помочь в их прояснении и осознавании. В 1951 г., после того как была опуб­ликована «Клиенто-центрированная терапия», научной обществен­ности стало ясно, что речь идет о большем, чем просто изменение техники терапии. Предлагался принципиально новый взгляд на че­ловека, новая философская и методологическая позиция в психоте­рапии, реформирующая ее как систему. Открыто провозглашалось, что именно «клиент», а не «пациент», не «терапевт», является клю­чевой фигурой процесса; во-первых, потому, что никто лучше не понимает человека, чем он сам; никто лучше не может ему помочь чем он сам; никто лучше не знает направления, в котором эта по­мощь могла бы осуществляться, чем он сам.

Таким образом, клиент - это свободный в своем волеизъявле­нии и изменении человек, испытывающий определенные пробле­мы, которые он в принципе способен разрешить и самостоятельно и тем не менее решивший запросить помощь. В этом смысле он не тот, кто получает ее прописанной в обязательном порядке в качестве лекарства, что и отличает его принципиальным образом от пора­женного в «правах пациента» весьма репрессивной психиатрии 1950-х гг., каковой она была во.всем мире. Итак, свобода, уважение к правам человека (больного или здорового), убежденность в нали­чии источника здоровых сил и роста в самом человеке - вот что составляло революционное ядро нового подхода к терапии, где те­рапевту отводилась почетная роль «фасилитатора» и «садовника», создающего необходимые и достаточные условия для самоизмене­ния клиента. В определенном смысле действительно предлагалось изменить диспозицию, «плоскость» и «дистанцию» терапевтичес­ких отношений. В рамках новых взаимоотношений пациент и тера­певт выступали в качестве «партнеров», равноправных, поскольку на первое место выдвигались взаимно открытые и искренние чело­веческие отношения между двумя людьми, а также и поскольку пред­полагалось взаимное разделение ответственности за общее дело, где вклад клиента и терапевта оказывались в равной мере важными, как в знаменитом слогане Ф. Перлса «Я делаю свое дело, а Ты дела­ешь свое дело». Нам представляется, что, отстаивая принцип равно­правия, К.Роджерс имел в виду прежде всего этическое и отчасти религиозное, а не буквальное его толкование; и в этом смысле труд­но переоценить смелость подобного шага, ведь со времен З.Фрейда принцип своего рода «имморальности» терапии, т. е. свободы от ка­ких бы то ни было религиозно-этических догматов, считался обще­признанным. В то же время в психиатрических учреждениях сложи­лась откровенно циничная, репрессивно-манипулятивная практика отношения к пациенту, процветали электрошок и даже лоботомия; лечение на деле оборачивалось жестокостью, и люди выходили из клиник «адаптированными» к социуму и глубоко покалеченными им же (не будем сейчас говорить об отечественной психиатрии).

В последующие годы интерес К. Роджерса и все увеличивающе­гося числа его сподвижников направлялся на проверку и практи­ческое приложение его теории и метода. Впервые были иницииро­ваны исследования дословных записей-транскриптов терапевтиче­ских бесед, где тщательно изучались терапевтические диалоги, вер­бальные и невербальные способы достижения эмпатического по­нимания, детально выверялись гипотезы о направлениях измене­ния самооценки в процессе терапии, апробировались процедуры ее измерения. Это был также период широкого внедрения роджеровского метода в практику улучшения межличностных отношений - в менеджмент и воспитательные учреждения, в семейное консульти­рование и работу медицинского персонала в здравоохранении. Была показана его применимость в самых разных областях частной и социальной жизни, везде, где улучшение климата межличностных отношений могло способствовать эффективному разрешению кон­фликтных и проблемных ситуаций, снижению межнациональной не­терпимости, повышению творческого потенциала отдельного ин­дивида или малых групп. Так постепенно вырисовывалась и утвер­ждалась общегуманистическая ориентация роджерианской систе­мы как теории и практики содействия становлению и развитию че­ловека) общепринятое ее название - человеко-центрированный под­ход к терапии - представляется более спорным и слишком букваль­ным переводом с английского (person-centered approach).

Для К.Роджерса 1950-е гг. оказались периодом поиска компро­мисса между провозглашаемым феноменологическим подходом и вытекающим из него постулатом о принципиальной непознаваемо­сти человека «извне», т. е. с традиционно сциентистских позитивист­ских позиций, и одновременно стремлением донести свои взгляды до научной общественности, не нарушая общепринятых научных канонов. С особой очевидностью эта внутренняя борьба и извест­ная даже, на наш взгляд, неконгруэнтность, проступают в его ши­роко известном теоретическом и методологическом исследовании «Теория терапии, личности и интерперсональных отношений», опубликованном в многотомном фундаментальном издании «Пси­хология: научный подход»* (1959) по заказу Американской психо­логической ассоциации. Роджерс очерчивает там контуры понима­ния природы человека, психопатологии и психотерапии, представ­ляя свое исследование в форме системы научных представлений: ме­тодологических постулатов, дефиниций концептов, гипотез и вы­водов. Отмежевываясь от «стерильности» тех лабораторных иссле­дователей, для которых вычислительная машина главенствует в ка­честве инструмента познания, он скорее причисляет себя к исследо­вателям-этологам, исследователям-натуралистам. «Наблюдать вни­мательно, мыслить вдумчиво и творчески, - пишет Роджерс, - мож­но на любом уровне накопления опыта. Увидеть, что какая-то (сель­скохозяйственная) культура дает лучший урожай, если она растет на каменистых склонах, а не на заливных лугах, и осмыслить это наблюдение - вот где начинается наука» [8. - Р. 189]. В полном согласии с этим кредо применительно к целям терапии Роджерс по­лагал достаточным создание благоприятного эмоционального климата в терапевтических отношениях, чтобы совсем очевидностью шала проявляться присущая человеку тенденция к самоакту али­зации я позитивным конструктивным изменениям.

В действительности К. Роджерс ясно отдавал себе отчет, где на­ука начинается, но также было очевидно для него как для исследо­вателя, что наука является развивающимся методом исследования- отстаивая же феноменологический подход, он полагал, что наука развивается через развитие наших представлений, наших концеп­тов, наших взглядов на наблюдаемые явления. «Если движение про­исходит в направлении более точных измерений, более четких и стро­гих гипотез, открытий, имеющих большую валидность и большую обобщенность, то такая наука является здоровой и развивающейся Если нет, то это бесплодная псевдонаука...» [8. - Р. 189]. В этом смыс­ле рассмотрим его воззрения исторически, как они формировались, концептуализировались, как со временем наполнялись все более гу­манистическим содержанием основные понятия, а естественно-на­учная парадигма сменялась гуманитарной.

В уже упомянутой работе К.Роджерс с максимальной скрупу­лезностью дает определения необходимых и достаточных условий терапии, среди которых основными были и остались в более позд­них модификациях теории качества терапевта и отношений «тера­певт-клиент»: конгруэнтность терапевта, эмпатичность и безуслов­ное положительное отношение к клиенту. Таким образом, терапев­тические отношения, личные качества и установки терапевта и эмо­циональный климат человеческих отношений с первых шагов фор­мирования новой теории терапии были поставлены во главу угла. Революционность подобного подхода в конце 1950-х гг. очевидна. В эпоху, когда идеи кибернетики завоевывают умы и пленяют во­ображение не только писателей-фантастов, трудно отважиться по­ставить под сомнение традиционные ценности сциентизма. Когда в психотерапии безраздельно царят элитарный психоанализ (для не­многих) и бихевиоризм (для остальных), требуется мужество уче­ного, чтобы противопоставить себя и тем и другим, открыто про­возгласив: ни терапевтические методы (техники) оснащения тера­певта, ни клинические критерии оценки и определения тяжести или специфики психических расстройств не могут существенно влиять на процесс и исход эффективной терапии. Диагностические психи­атрические критерии виделись К.Роджерсу такими же ярлыками, защитными фасадами, скрывающими человеческую сущность, как ярлык «терапевта, занимающегося лечением». Главным же и опре­деляющим К.Роджерс считал «встречу». Раскрывая смысл этой ме­тафоры, он сближал его с «Я - Ты-диалогом» в терминологии М. Бу-бера и, обращаясь к нему самому в их знаменательной встрече в 1957 г., замечал; «Я чувствую, что, когда моя терапия эффективна, я присутствую в терапевтическом процессе как личность, а не как исследователь или ученый... для меня нет различия во взаимоотношениях, которые я формирую с нормальным человеком, шизофре­ником, параноиком, - я действительно не чувствую никакой разни­цы... мне кажется, если терапия эффективна, то в ней происходит такая же встреча личностей» [1. - С. 81]. Иными словами, личные, субъективно глубоко значимые отношения обоих участников об­щения провозглашаются практически единственным «методом» и «механизмом» терапии. (Идея, когда-то отвергнутая ортодоксаль­ным психоанализом, ожила в совершенно новом контексте.) Прав­да, К, Роджерс осторожно оговаривает, что сам он не работал в пси­хиатрической больнице и поэтому готов к критике своей позиции со стороны психиатров. Мы не будем сейчас обсуждать действи­тельно существующие достоинства и ограничения использования терапевтической модели К. Роджерса в клинике тяжелых личност­ных расстройств, где необходимость переживания глубокого эмо­ционального резонанса и эмпатического контакта с пациентом се­годня обсуждается в контексте использования терапевтического потенциала контрпереносных чувств терапевта.

К.Роджерс в своих ранних концептуализациях, используя язык современной ему теории познания как процесса выдвижения и по­следовательной проверки системы гипотез, формулирует шесть те­рапевтических условий-гипотез (совокупность которых можно рас­сматривать и как последовательность терапевтических стадий, и как последовательность изменений). Таким образом, К, Роджерс вводит в качестве важнейшей характеристики эффективности терапии не столько ее результат, сколько процессуальное движение. Остановимся подробно на раскрытии смысла каждого из этих условий, как они представлялись К. Роджерсу в период обоснования им «клиенто-цент­рированной терапии». Согласно принятой им научной парадигме, логика его рассуждений предполагала, что если соблюдаются необ­ходимые и достаточные терапевтические условия, то с известной ме­рой достоверности следует ожидать позитивных изменений клиента. 1. Два человека находятся в психологическом контакте. Сущность этого самоочевидного на первый взгляд утверждения раскрывает­ся через скрытое противопоставление метода терапии, принципи­ально ценящего не техники, какими бы изощренными они ни явля­лись, а отношения; не присутствие терапевта в качестве профессио­нала, а его бытие-в-контакте; психологический контакт предпола­гает также взаимность происходящих изменений в участниках кон­такта, когда каждый из участников в полной мере стремится сам вступить во взаимодействие.

Позволю себе дать чуть более расширенный комментарий этого положения (каким мне представляется его смысл «из сегодняшнего дня»), принципиально важного для организации процесса психо­логической помощи. Полагаю, что каждый из практикующих тера­певтов неоднократно сталкивался с ситуацией столь же драматич­ной, сколь и абсурдной с точки зрения медицинской модели психо терапии; нельзя помочь пациенту или клиенту, если он сам этого не желает, причем очень сильно; нельзя помочь, даже если видишь что человек страдает и нуждается в помощи, но сам он не имеет достаточной мотивации обращения; нельзя помочь по просьбе третьих лиц, нельзя воздействовать на отсутствующего; нельзя пред­лагать свои услуги - их можно предоставить только по свободно­му «запросу» клиента; нельзя удерживать, даже если терапевту ка­жется, что терапию целесообразно продолжать, и т.д. Возможно, что сама специфика начальных этапов консультативной практики с социально и педагогически «запущенными подростками» и небла­гополучными семьями способствовала формированию у К. Роджер­са более демократичного и толерантного отношения к этим обез­доленным людям, которым прежде всего было необходимо, чтобы их со вниманием выслушали, посочувствовали, утешили и поддер­жали. Здесь как нельзя уместным могло оказаться и пасторское уча­стие, и мудрость восточных философско-религиозных систем, ког­да излишний догматизм и ригоризм христианства уравновешивал­ся спокойным достоинством приятия жизни дао и дзен-буддизма; школу и того и другого К. Роджерс осваивал в молодости, и, несом­ненно, как и на многих западных интеллектуалов его поколения, этот опыт существенно повлиял на становление его профессиональ­ного самосознания и общее мировоззрение.

2. Один человек, клиент, находится в состоянии повышенной тревоги, ранимости и неконгруэнтности. Как описывалось ранее, психопатология понималась К.Роджерсом в очень обобщенном виде как нарушение соответствия между переживаниями человека и его представлением о самом себе. Чтобы сохранить самоуважение, человек прерывает связь (искажает, отрицает) со своим общим организмическим состоянием, по существу, с основным источником осознания своего Я; расплатой становятся повышенная хроническая тревожность, неуверенность в себе, ранимость, дискомфорт. Именно эти переживания в конечном счете и приводят его к мысли, «что-то со мной не так», именно в этих терминах формулировали свои жалобы пациенты, и именно на изменение Я-концепции в конечном счете, по мнению К. Роджерса, была ориентирована «клиенто-центрированная терапия», независимо от специфики клинического диагноза.

3. Второй человек в психологическом контакте является конгруэнтным в отношениях, гармоничным и интегрированным как личность. Для эффективной терапии необходимо, чтобы терапевт был открыт опыту, точно и правильно его символизировал, а следовательно, мог вступать с клиентом в контакт как целостная, свободная от защитной позиции по отношению к себе и другим личность. Это означает, помимо всего прочего, способность быть честным
перед самим собой и клиентом» быть в определенном смысле прозрачным, т.е. иметь свободный доступ к своим чувствам и не питаться маскировать его никаким «фасадом»; быть в принципе готовым открыть клиенту свой собственный внутренний мир, но, безус­ловно, в той мере, форме, в какой это уместно и полезно для теку­щего терапевтического процесса. Заметим, что и сам К.Роджерс многократно возвращался к осмыслению этого крайне важного, дискуссионного момента; его размышления о роли искренности, открытости и самораскрытия внесли существенный вклад в реин­терпретацию роли контрпереносных чувств в более глубоком по­нимании бессознательных процессов пациента и установлении проч­ных эмоциональных связей (по данному вопросу см. [4]).

Конгруэнтность терапевта выражается в доступности ему пере­живания безусловного положительного отношения и эмпатическо-го понимания клиента. Последнее, как показывает опыт, реализуе­мо исключительно при условии полного осознания терапевтом соб­ственных чувств во всей полноте их реального существования в фе­номенологическом поле. Терапевт только тогда способен оказать помощь, когда он полностью присутствует. «Понятие присутствия, -пишет Р. Мэй, - это то, что Сократ называл повивальной бабкой -полностью реальной в ее присутствии, но присутствующей со спе­цифической целью - помочь другому благополучно разрешиться от бремени, произвести на свет новую жизнь». Разумеется, К, Род­жерс не заблуждался: не следует, замечал он, ожидать от терапевта, чтобы тот был абсолютно и окончательно конгруэнтной личнос­тью в каждый момент своей жизни; но чтобы создавать и поддер­живать действительно «помогающие» отношения, терапевт должен быть настолько психологически зрелым, чтобы по крайней мере непосредственно в отношениях с клиентом он был способен пони­мать его коммуникации эмпатически.

4. Психотерапевт испытывает безусловное позитивное отноше­ние к клиенту. Терапевт принимает любые переживания клиента и не дает им оценок, т. е. воспринимает их без одобрения или порица­ния; тем самым он не предъявляет никаких «условий ценности» по отношению к его переживаниям. Кроме того, эта позиция терапев­та означает, что он с теплом, сочувствием, вниманием и серьезным уважением относится к клиенту, не пытаясь давать рецепты исцеле­ния, легковесно разуверять в беспочвенности страхов, не испыты­вает ужаса или неприязни, какими бы ни были переживания клиен­та с точки зрения общепринятой морали, но и не хвалит его, тем самым не подкрепляя одни способы поведения и не одобряя другие.

5. Психотерапевт стремится к эмфатическому пониманию внут­ренней системы координат клиента и стремится передать это по­нимание клиенту. Роджерс непрестанно подчеркивал терапевтиче­скую ценность вхождения терапевта во внутренний мир пациента, как если бы он был его собственным, но никогда не переходя ус­ловия «как если бы». В моменты эмпатического понимания (как пытался донести Роджерс свою точку зрения до Мартина Бубера в их знаменательной встрече в 1957 г.) «я, кажется, способен с очень большой ясностью чувствовать его (клиента. - Е.Т.) опыт, по-на­стоящему переживать его как бы изнутри, в то же время не теряя моей собственной индивидуальности... мне кажется, в этот момент я могу рассматривать его точку зрения, сколь бы искаженной она ни была, как столь же авторитетную, столь же справедливую, как и моя. И если в дополнение к этому движению с моей стороны мой клиент или человек, с которым я работаю, способен хотя бы отча­сти чувствовать мое отношение, то тогда, я верю, мы переживаем подлинный опыт встречи личностей, в котором каждый из нас ме­няется» [1. - С. 76-77]. В качестве комментария приведем здесь точку зрения Майкла Кана, специально посвятившего свое иссле­дование сравнительному анализу вклада Роджерса, Фрейда, Ко­хута и других представителей современного психоанализа в тео­рию терапевтических отношений. «Терапевтическая ценность эм­патического понимания, - отмечает Кан, - кажется достаточно ясной: если есть ощущение, что терапевт действительно пытается видеть мир так, как вижу его я, то чувствуется поддержка в стрем­лении к прояснению, а следовательно, к расширению понимания самого себя. Подобная эмпатия учит быть эмпатичным к себе, спо­койно осознавать свои переживания таким же образом, каким их осознает терапевт... Эмпатия другого оказывает решающее влия­ние на самоуважение. Если терапевт считает ценными время и уси­лия, затраченные на попытку понять мои переживания, то и я дол­жен это ценить».

6. Клиент переживает хотя бы в малой степени безусловное по­ложительное отношение и эмпатию терапевта, Роджерс был убеж­ден, что именно клиент, а не терапевт, ответствен за любой процесс изменений во время терапии; терапевт «следует» за клиентом, со­провождает его, но не торопит, не опережает. Поскольку в клиенте заложена мощная потребность в саморазвитии и самоактуализации, задачей терапевта является создание и поддержание таких условий, в которых процесс движения клиента начнет реализовываться. По этой причине, в частности, сам Роджерс считал антигуманным при­бегать к каким-то особым терапевтическим процедурам; можно было бы сказать, что единственная задача терапевта состоит про­сто в том, чтобы «быть» - создавать эмоциональный климат, при­годный для личностного роста, «быть» зрелым и опытным спутни­ком, сопровождая клиента в его трудном путешествии к самому себе, «быть» фасилитатором - проводником изменений, роста и обуче­ния; «быть» зеркалом, подтверждающим безусловную человечес­кую ценность клиента; «источником», из которого клиент может черпать силу и веру в себя, как писала об этом много позже Рут Сэн­форд, ученица и соратница Карла Роджерса [5].