Глава 11. В среду новый учитель географии сказал:
В среду новый учитель географии сказал: — А знаете что, ребята? Давайте в субботу съездим с вами за город, на экскурсию. Посмотрим горные породы и минералы, характерные для нашей области. Вот хоть в Саблино. Там есть очень интересные обнажения с окаменелостями. — Как это — «обнажения с окаменелостями»? — тут же заинтересовался Таракан, делая неприличные жесты. Все, кто понял намек, громко захихикали. Остальные захихикали просто так. Бедный географ! Нашел, кому предложить. Наверное, ему из всех параллелей дали только «дэшек» и «ешек». Вот он и выбрал наименьшее зло — нас. — Вы знаете, Сергей Анатольевич, нас ведь на экскурсии не берут, — серьезно сказала Маринка. — Почему? — Потому что мы себя плохо ведем, — тоном девчонки-ябеды проблеял Игорь Овсянников. — Но, может, ничего? Не так уж плохо? — спросил учитель, и мне опять стало его жалко. — Есть же и в вашем классе ребята, которые хотят что-то знать. Крылова? Антонов? Стефания? Тут уж все заржали просто в голос, а Таракан сзади стукнул Стешу по плечу и крикнул ей прямо в ухо: — Стешка! Хочешь обнажения смотреть? Стеша медленно обернулась, осветила Таракана взглядом своих лазоревых глаз, подумала и ответила: — Хочу. В субботу мы не поехали на экскурсию. Я, Ванька и Игорь Овсянников ходили к Таракану в больницу. Накануне его папаша напился и бросился на мать с кухонным ножом. Таракан вступился за мать и укусил отца за руку. Нож тот выронил, но Таракану досталось не слабо. Он лежал в общей большой палате и казался каким-то очень маленьким. Мать сидела рядом на облезлой табуретке и тихо плакала. Таракан, синий с желтым, ее очень стеснялся и гнал домой, но нам она, по-честному, совершенно не мешала. Казалось, она может сидеть здесь и плакать вечно. Как какая-нибудь статуя с фонтаном. Кому она мешает? Ванька достал из-за пазухи и отдал Таракану три яблока, а я — шоколадку. Игорь Овсянников принес потрепанный эротический журнал. Таракан злобился и скалил мелкие зубы. — В суд можно подать, — сказал я. — Она не согласится, — Таракан кивнул на плачущую мать, как на неодушевленный предмет. — Пока он ее вообще не прибьет. Или меня. Тогда его посадят. Юрка все эти дни вел себя так, словно мы с ним были едва знакомы. Я тоже в гости не напрашивался. Потом однажды он дождался меня в раздевалке и спросил, сидя на скамейке и глядя снизу вверх: — Ну что? Надумал чего-нибудь? — Ничего не надумал, — честно ответил я. И сам спросил: — Когда?
|