Священник Вячеслав Рубский. Искупление 2 страница

Посему и юридический образ искупления не является отверженным Церковью. Но когда он рассматривается как догма, то это обязывает объяснить очень многие аспекты богословия. И уже как следствие развития этого образа, логически следуют неприемлемые для христианства тезисы, а для их поддержания – ещё большие уступки юридической логике, а при полном возведении юридической систематики в богословскую науку – полное извращение всего откровения Нового Завета. Надеюсь, убедительно было показано выше на примере Писания, что не всё, что есть в Библии, мы непременно должны копировать в догматический учебник только по той причине, что это есть строка из Писания.

По мнению Владимира Лосского, “Само понятие искупления носит чисто юридический характер: это выкуп раба, долг, уплаченный за тех, кто, не имея возможности рассчитаться, оставался в заключении. Юридической является и тема посредника, крестом соединяющего человека с Богом. Но оба эти образа, предложенные апостолом Павлом и широко использованные отцами, не должны застывать в нашем сознании: это значило бы создавать между Богом и человечеством недопустимые правовые отношения. Правильнее было бы включить эти образы в почти бесконечный ряд других образов”.[7]

Что есть что на строках Священного Писания? Вопрос не такой простой, каким может показаться для начинающих. Вот, например, в посланиях апостольских ясно написано: Христос, заклан за нас (1Кор. 5,7). Христос искупил нас от клятвы закона (Гал. 3,13). Ибо не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех (2Кор. 5,21) Которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его (Рим. 3,25). Христос возлюбил нас и предал Себя за нас в приношение и жертву Богу, в благоухание приятное (Еф. 5,2). Всё это – богодухновенные слова ап. Павла, но что в них форма, а что существо откровения? Надо ли обязательно думать, что Бог-Отец обонял приятное для Него благоухание голгофских мук Спасителя? Обязательно ли записывать в догматический учебник, что христианский Бог жаждал невинной крови, чтобы стать милостивее? Поистине вопрос непраздный: что следует, а чего не следует выводить из объяснений апостольских? Конечно, текст апостола Павла в подобных местах отнюдь не двусмыслен. Апостол имел здесь в виду то, что и написал, и на вопрос: “как же понимать образ Христа-Агнца, приносимого в жертву Богу Отцу?” ответ будет: “так и понимать!”. Но ведь вопрос лежит не в области экзегезы, а догматического богословия: куда поместить сам этот образ? Принять ли его как одну из форм облачения апостольской проповеди или посадить в почву догматического богословия? Если в первом случае образ останется образом, то во втором случае он без следствий остаться уже не может. Догматическое богословие не мирится с недоговорённостью и заставит посаженную мысль развить до логического конца.

Что касается вышеприведённых цитат, то с точки зрения православного богословия, существо данного апостольского благовестия в том, что только благодаря жертве Христа-Спасителя становится спасительной и вера в Него. Форма благовестия для удобовосприятия опирается на известную читателям юридическую схему причин и следствий.

Западное богословие пошло по иному пути осмысления голгофского таинства. Собственно, учение об искуплении в западном христианстве было предопределено общим направлением и характером богословской мысли. Ко времени разработки первых систематических изложений на эту тему юридическое мышление запада уже всецело овладело и богословием.

Вассально-сюзеренные отношения, принятые римским правом для руководства в отношениях господ и простолюдинов были перенесены и в богословские концепции. Человек, который оскорбил своего сюзерена, обязан был дать ему сатисфакцию, (удовлетворение). Для оскорблённого рыцаря восстановление своего достоинства было делом чести. С христианской же точки зрения, “кровь за честь”, безусловно, было свидетельством человеческой гордыни и является восстановлением не справедливости, а самолюбия. Понятие о чести при феодальных отношениях и после было также тесно связано с представлением о сатисфакции. Оскорблённая сторона требовала от вассала или от равного партнёра, чтобы было возмещено оскорбление действием. Когда тот же принцип полагался в основу догмата об искуплении, то это учение легко усваивалось, ибо было понятно.

Надо заметить, что юридический образ искупления существовал и на Востоке, но здесь этот образ всегда понимался как образ и не более. Сын Божий, смирившийся в образ раба, не стыдится называть нас братиями, посему Он не осудит нас, употребляющих термины человеческого правосудия в отношении к Его Божественному Правосудию, за недостатком на нашем человеческом языке слов для выражения всей полноты сей Божественной тайны. Ошибка католического богословия в том, что оно догматизировало тот апостольский образ понимания Голгофы, который был наиболее несвободен от государственной юридической системы того времени и мировоззрения той эпохи. Римские законы, конечно, хороши, но не настолько, чтобы ими руководствовался Сотворивший небо и землю! Итак, основной конфликт интерпретаций происходит тогда, когда приемлемый в пастырском богословии образ начинает рассматриваться как догматический.

Грехопадение явилось не только и не столько юридическим преступлением против заповеди о невкушении плода, сколько нарушением богоустановленного порядка пути совершенствования человека в первозданном мире. И как следствие, это повлекло за собой повреждение природы человека. Человек, нарушив заповедь, заболел грехом и по сей причине – смертью. “Грех преслушания Адама, был причиною общего повреждения”.[8] "Грех в православном понимании - это не преступление или оскорбление в юридическом смысле, это и не просто некий безнравственный поступок; грех – это, прежде всего, болезнь человеческой природы".[9] Шестой Вселенский Собор 102-м правилом определяет грех как болезнь души. Венец творения – человек проявил неповиновение, неблагоговение и, таким образом, оскорбление Бога. Но при сопоставлении этих двух факторов (рассечение существа человека и оскорбление Творца), последнее теряет всякую значимость. Аналог: отец, уходя, заповедал сыну слушать его во всём и не кататься на форточке пятого этажа. Сын нарушил заповедь, проявил самость и т.д. Любящему отцу и в голову не придёт, видя сына искалеченным, предъявлять ему какие бы то ни было требования по возмещению оскорблённого величия или поруганной справедливости. Сын наказан собственным поступком. Иоанн Златоуст: “не Бог враждует против нас, но мы против Него. Бог никогда не враждует”.[10]

Эта потеря гармонии человека и Бога и человека в самом себе называется в христианстве первородным грехом, рассечением природы, раздробленностью человека, его самостью и т.д. “Православному Востоку всегда был чужд западный юридизм, и первородный грех рассматривался прежде всего как порча природы, а не как грех, в котором повинны все люди”.[11] Такое радикальное повреждение всего существа человеческой природы требовало такого же существенного восстановления. Ибо невозможно думать, что причина страдания и смерти человека есть карающая воля Господа Бога. Человек был наказан тем, что он сам сделал с собою в грехопадении. Ход дальнейшей истории можно сравнить с огромной больницей, где Врач Небесный прописывает горькие пилюли и правильное поведение, а сластолюбивый человек в большинстве своём упрямо избирает обратное. Впрочем, все эти (ветхозаветные) лекарства предназначались только для прививки основного иммунитета. В человеке расстроено всё: от его телесности до волеизволения. И так как в восстановление человека необходимо должно опираться на его свободную личностную волю, которая также потеряла целостность, то потребовалось воплощение безгрешной воли, которой обладала только Божественная Личность. Ибо невозможно уповать на блаженную вечность в том состоянии, когда разрозненная в самой себе природа человека в любой момент может спровоцировать грехопадение.

По сей причине существо спасения человека не может заключаться во внешнем прощении. В том рассечённом состоянии природы, которой обладает ветхий человек, он не способен жить в блаженной вечности, даже если эта его поражённость ему простится. Нельзя отождествлять прощение со спасением, ибо и прощённый калека, остаётся калекой и слепому недостаточно прощения его слепоты, ему необходимо зрение.

Также невозможно предполагать и того, что Господь искал путей сведения счётов с согрешившим человечеством. Ибо, во-первых, “Сын Божий по силе Своей божественной любви к Своему творению, ещё прежде создания мира был согласен принять на Себя всякий грех всякого грешника”.[12] (См. также Рим. 5,8; Откр. 13.8). Во- вторых, от предков наших "мы наследовали не преступление Адамово, но смерть от него происшедшую... Ибо нельзя было нам, происшедшим от мертвых, быть живыми".[13]

По сей причине, "Господь, - говорит преп. Ефрем Сирин, -...вселился в самую утробу Девы, не возгнушавшись гнилостию естества. И из неё произошёл воплощённый Бог".[14] “Творец, сжалившись над нашим родом, послал к нам Врача душ и телес, воздвигнув от Отеческих недр Единородного Сына Своего, Который благоволил принять образ раба (Флп. 2,7). И родиться от Девы, жить вместе с нами и претерпеть все наши скорби, дабы нашу природу, лежащую долу от множества грехов, возвести от земли на небо”.[15] "Ибо соделался Он человеком, чтобы в Себе нас обожить. Вочеловечился от жены и родился от Девы, чтобы на Себя восприять наше греху повинное рождение, и нам соделаться уже родом святым, причастниками Божественного естества (2Пет. 1,4), как написал блаженный Пётр".[16]

Необходимость и значение боговоплощения подробно объясняет преподобный Максим Исповедник: "Когда в прежние времена произволение естественного разума в Адаме подверглось тлению, то вместе с ним истлело и естество, отказавшееся от благодати нетления. Тогда возник грех, первый и достойный порицания, то есть отпадение произволения от блага ко злу; через первый грех возник и второй - не могущее вызвать порицания изменение естества из нетления в тление... Исправляя это чередующееся тление и изменение естества, Господь и Бог наш воспринял все это естество целиком, и в воспринятой природе Он также имел страстное начало, украшенное Им по произволению нетлением. Поэтому вследствие страстного начала Он стал по человеческой природе ради нас грехом, не ведая добровольно избранного греха благодаря непреложности произволения. Этой непреложностью произволения Господь исправил страстное начало естества, соделав конец его (я имею в виду смерть) началом нашего преображения к нетлению. И как через одного человека, добровольно отвратившего свое произволение от блага, естество всех людей изменилось из нетления в тление, так и через одного человека Иисуса Христа, не отвратившего Свое произволение от блага, произошло для всех людей восстановление естества из тления в нетление. Итак, Господь не ведал моего греха, то есть изменения моего произволения; Он не воспринял моего греха и не стал им, но ради меня Он стал грехом, то есть стал тлением естества, возникшим через изменение моего произволения, взяв его на Себя. Ради нас Он стал по природе страстным человеком, с помощью греха, возникшего через меня, уничтожая мой же грех... Господь же, взяв на Себя это осуждение за мой добровольный грех, я имею в виду - взяв страстность, тленность и смертность человеческого естества, стал ради меня грехом по страстности, тленности и смертности, добровольно облачившись в мое осуждение по природе, хотя Сам был неосуждённым по произволению, дабы осудить мой добровольный и естественный грех и осуждение".[17]

Свт. Афанасий Великий: "Слово знало, что тление не иначе могло быть прекращено в людях, как только непременною смертию; умереть же Слову, как бессмертному и Отчему Сыну, было невозможно. Для сего-то самого приемлет Оно на Себя тело, которое бы могло умереть, чтобы, как причастное над всеми Сущего Слова, довлело оно к смерти за всех, чтобы ради обитающего в нем Слова пребыло нетленным, и чтобы, наконец, во всех прекращено было тление благодатию воскресения".[18] Прп. Исаия Отшельник: “Слово стало плотию” (Ин. 1,14), стало человеком в полном смысле слова, подобным нам по всему, кроме греха. В Себе Он возвратил извращённое естество к естеству первобытному, таким образом, Он спас человека”.[19]"Бессмертный Бог... восприял на Себя наше уничижение и нашу нищету, чтобы даровать нам богатство Своё".[20] Или ещё проще: “Слово Божие вочеловечилось, чтобы мы обожились”.[21]

Таким образом, наше повреждённое естество, было воспринято по любви к нам Богом Словом для его всецелого исцеления. "Соделалось же это (падшее человечество) по естеству собственным Богу, когда Слово благоволило приять человеческое рождение, и создание Своё, расслабленное грехом, тлением и смертью, восстановить в Себе в обновлённом образе",[22] - поясняет Афанасий Великий.

Всякое действие Божие, ведомое нам, всегда направлено на спасение человека. “Нет у Него никакого другого дела, кроме одного - спасти человека”,[23] – метко замечает Климент Александрийский. Посему и крест Свой Господь претерпел не с какою-либо иной, а всё с тою же целью – спасти человека. Существо же спасения падшего может заключаться только в восстановлении самого падшего, а не изменении точки зрения на него (его прощении). Спаситель спасает человечество от того, от чего оно погибает. Нечестиво думать, что люди гибнут от Господня наказания за грех. Тогда и причиной их гибели надлежало бы считать Самого Спасителя. Но это не так. Человечество погибает во грехах и от грехов. Именно греховность существа человека является онтологической причиной, лишающей его вечной жизни. Посему главное чаяние от Христа-Спасителя: Он спасёт людей Своих от грехов их (Мф. 1,21). На голгофском кресте Господь избавил человека от греха, гнездящегося в самой его природе. Следовательно, цель крестных страданий Спасителя – истребление состояния повреждённости (смертности) в естестве человеческом. По этой причине, подобно тому, как всё человечество было причастно осквернённым и повреждённым грехом плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола, и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству. Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово. Посему Он должен был во всём уподобиться братиям... Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушён, то может и искушаемым помочь (Евр. 2,14-18). Этот смысл всего подвига Христова (от воплощения до вознесения) со всех сторон раскрыт в Предании Церкви и является центральным догматом Православия.

Посему "мы говорим, – пишет святитель Григорий Нисский, - что Единородный Бог, через Себя изведший всё в бытие... падшее в грех человеческое естество и тем самым подвергшееся тлению и смерти, опять через Себя же привлёк к бессмертной жизни, через Человека, в Которого вселился, восприняв на Себя всю человеческую природу, и Свою животворящую силу примешал к смертному и тленному естеству, и нашу мертвенность, через соединение с Собою, претворил в жизненную благодать и силу. Мы называем тайной Господа по плоти то, что Неизменяемый является в изменяемом, чтобы, изменив и претворив зло, вторгшееся в изменяемую природу, истребить грех (т.е. повреждение естества), уничтожив его в Себе Самом".[24] Свт. Григорий Богослов говорит об этом так: "Я получил образ Божий и не сохранил его; Он воспринимает мою плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обессмертить. Он вступает во второе с нами общение, которое гораздо чуднее первого, поскольку тогда даровал нам лучшее, а теперь воспринимает худшее; но сие боголепнее первого, сие выше для имеющих ум!".[25]

Иоанн Дамаскин: “Он потому, что уделил нам лучшее, и мы не сохранили, принимает худшее, - разумею: наше естество, - для того, чтобы чрез Себя и в Себе возстановить бывшее по образу и подобию... для того, чтобы через общение с жизнью освободить от тления, сделавшись Начатком нашего воскресения, и для того, чтобы возобновить сосуд, сделавшийся негодным и разбитым”.[26] "Ведь и Господь, пожалев собственное творение, добровольно принявшее страсть греха, словно посев вражий, воспринял болящее целиком, чтобы в целом исцелить: ибо "невоспринятое неисцеляемо". А что воспринято, то и спасается... Итак, чтобы изгнать из души присеянную врагом болезнь греха, ради этого Он и воспринял душу и воление её, но греха не сотворил, а чтобы освободить тело от тления и услужения греху, воспринял и тело".[27] Свт. Лев Великий: "естество Бога соединилось с естеством страждущим, так что, как и требовалось для нашего исцеления, один и тот же Ходатай Бога и людей, человек Иисус Христос, мог умереть по одному естеству и не мог умереть по другому".[28] Свт. Григорий Нисский: "Чистый и Всецелый приемлет на Себя скверну естества человеческого, понеся на Себе и всю нищету нашу, доходит даже до испытания смерти".[29] Свт. Кирилл Александрийский: “Так как грехопадением было повреждено всё существо человека, и тело, и душа, и ум, то Господь принял всё это существо, чтобы восстановить всего человека”.[30] "Поэтому подлежало соединиться тому и Другому (естествам), и Одному и Тому же (Сыну Божию) иметь оба естества - подлежащее брани и могущее победить...".[31]

Итак, восприняв повреждение человека, Сам став человеком, Сын Божий через крест и страдания восстанавил в Самом Себе здравую природу человека и тем спас человечество от фатализма смерти как следствия разобщённости с Богом.

Православная Церковь единогласно учит, что Сын Божий идёт на страдания только по непостижимой и жертвенной Своей любви, желающей спасти человека. И единственная причина воплощения – любовь Божия (Ин. 3,16), а не удовлетворение Отца или личные интересы (удовлетворения свойств). Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного..., а не “так справедлив Бог, что отдал Сына...”. Таким образом, сама голгофская жертва по учению Иисуса Христа не есть проявление справедливости (возмездия), а любви.

“Таинство искупления, - говорит святитель Игнатий, - основано на милости. Оно есть явление милости Божией к падшему человечеству, и может быть принято единственно расположением души, всецело настроенной милостью к падшему человечеству”.[32] Не умиротворение гнева Божия, не уплата долга, не возмещение оскорбления, а исключительно жертва любви ради человека. Ибо “Бог есть любовь по существу и самое существо любви; все Его свойства суть облачения любви; все действия - выражения любви”.[33] Единственная цель Христова жертвоприношения – восстановление существа человека.

Святитель Игнатий Брянчанинов: “Цель пришествия Христова на землю состояла в том, чтоб освободить души человеческие от обладавшего ими греха и восстановить в нас падший Божественный образ”.[34] О том же пишет и Свт. Афанасий Великий: “Поскольку естество человеческое претерпев изменение, оставило правду и возлюбило беззаконие, то Единородный соделался человеком, чтобы в Самом Себе исправив сие, внушить естеству человеческому любить правду и ненавидеть беззаконие. Это и было причиной вочеловечения”.[35] Святитель Ириней Лионский: “Для того Слово Божие соделалось человеком и Сын Божий Единородный, Бог и Господь, Царь вечный и будущий Судия всех – Сыном человеческим... чтобы (человек) соединившись с Сыном Божиим и получив усыновление, соделался сыном Божиим. Ибо мы никак не могли бы получить нетление и бессмертие, если бы не были соединены с нетлением и бессмертием. Но как мы могли бы соединиться с нетлением и бессмертием, если бы прежде нетление и бессмертие не сделалось тем, что и мы, чтобы тленное поглощено было нетлением и смертное – бессмертием. Чтобы как чрез человека побеждённого род наш нисшёл в смерть, так опять чрез человека победителя мы взошли в жизнь. И как чрез человека смерть одержала победу над нами, так опять чрез человека мы получили победу над смертью, дабы мы получили усыновление. Итак, Господь искупил нас Своею кровию и дал Свою душу за души наши и Свою плоть за плоть нашу”.[36] Вот что значит искупление в православном его понимании.

Итак, для православной богословской мысли “учение о Голгофской Жертве Христа Спасителя вовсе не имеет того смысла, будто бы ею даётся удовлетворение разгневанному величию Божию: да будет далека от нас эта нечестивая мысль!”.[37] - Пишет Архиепископ Феофан (Быстров).

В православном богословии ряд образов и сравнений, объясняющих необходимость крестной смерти Бессмертного Бога значительно отличается от западных построений. Например: Блаженный Феодорит Кирский сравнивает Христа с воином, освобождающим из плена сатаны падшее естество: "Ибо соединив с Собою побежденное сие естество, вводит оное в борьбу и устрояет так, что оно одолевает победившего древле и устрояет свободу".[38] “Для Оригена, Христос - Добрый Самарянин, врачующий и восстанавливающий израненную разбойниками, то есть демонами, человеческую природу”.[39] Св. Иустин Философ, уподобляет Христа врачу, который добровольно принимает на себя нашу болезнь чтобы затем её исцелить: "Слово ради нас сделалось Человеком, чтобы стать сопричастным нашим страданиям и исцелить нас".[40] Ипполит Римский ту же мысль выразил так: “Иорданское богоявление и голгофское жертвоприношение омыли одежду Его, т.е. прославили человечество Христово в Его уничижённом состоянии”.[41] По аналогии преподобного Макария Великого Христос – это садовод, который “облекшись в тело и...понесши крест, возделал запустевшую душу, изъял из неё терния и волчцы, исторг плевелы греха, и всё быльё грехов её пожёг огнём. И таким образом, возделав её древом Креста, насадил в ней прекраснейший духовный сад".[42] Об этом же Феодор Студит говорит так: “Это древо (крест) есть то, на котором Иисус Христос, как искуснейший ратоборец, во время сражения уязвленный в руки, в ноги, в рёбра, исцелил язвы грешных людей, т.е. нашу природу, нещадно поражённую всегубительнейшим змием”.[43]

Из многочисленных образов описания необходимости креста Господня в Библии наименее метафоричным и приточным является образ апостола Павла преподанный в послании к евреям. Это образ сына, страданиями и послушанием совершенствующего себя ради помощи братьям. Апостол пишет: Ибо надлежало, чтобы Тот, для Которого всё и от Которого всё, приводящего многих сынов в славу, вождя спасения их совершил через страдания (Евр. 2,10). Хотя Он и Сын, однако, страданиями навык послушанию, и, совершившись, сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного, будучи наречён от Бога Первосвященником по чину Мелхиседека (Евр. 5,8-10). И так как в этом совершенствовании Сам Он претерпел, быв искушён, то может и искушаемым помочь (2,18). Слово “совершил”, “совершившись” - буквальный перевод греческого (Teletwsai, TeletwneiV) т.е. совершать в смысле доводить до совершенства, делать совершенным. Что же во Христе нуждалось в доведении до совершенства? Что же в Нём было несовершенным? Конечно не абсолютное Его Божество, а повреждённое Его человечество со всеми его непорицаемыми пороками. Ведь в воплощении "Христос воспринял все естественные и беспорочные страсти человека... Естественные же и беспорочные страсти суть не находящиеся в нашей власти, которые вошли в человеческую жизнь вследствие осуждения, произошедшего из-за преступления, как например, голод, жажда, утомление, труд, слеза, тление, уклонение от смерти, боязнь, предсмертная мука, от которой происходят пот, капли крови, происходящая вследствие немощи естества помощь со стороны Ангелов и подобное, что по природе присуще всем людям".[44] Всё это – видимые следствия повреждения Адамова. Посему крест Господень есть место воссоединения и восстановления разбитого естества человеческого. Вот для чего нужен был крест и страдания Господа нашего Иисуса Христа. Ибо надлежало, чтобы спасающий Господь, восприняв падшее человеческое естество, сделал его совершенным прежде в Самом Себе и только таким образом (совершившись) Он мог стать для всех послушных Ему виновником спасения вечного. “Бог Сый неизменен, плотию стражда, изменился еси”,[45] - воспевают православные на богослужениях. Неизменный Бог страданиями изменяется в Своём человечестве. Таким образом, Христос соединил в Себе небо и землю (Еф. 1,10). И всё это было необходимо для восстановления бессмертия в человеке, а отнюдь не справедливости в Боге.

Чем сложнее творение, тем болезненнее его восстановление при его повреждении. Разбитую вазу трудно собрать, но можно. Разбитое тело больно сращивать и зашивать, но и это человеку возможно. Но когда не только всё человечество, но и каждый человек в отдельности видит свою внутреннюю искарёженность грехом, когда даже лучшие из праведников могли бы воскликнуть с апостолом: Не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю... Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех... (Рим. 7,15; 19-20). Ибо плоть желает противного духу, а дух — противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы (Гал. 5,17; Иак. 4,1). Да, праведники видели это в себе отчётливее прочих, каялись в этом, но это никак не меняло их падшего существа человеческого. Ветхий человек, даже при глубоком покаянии и подвиге, не мог выйти из себя, ибо по природе своей оставался ветхим. В членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих (Рим. 7,23), - мог сказать о себе всякий внимательный к своей духовности человек. “Даже высшая праведность подзаконная не освобождала не только от неизбежности эмпирического умирания и смерти, но и от того загробного бессилия и немощи, которое определялось невозможностью воскресения, отсутствием силы или возможности восстановления цельности человеческого состава”.[46] В самое существо проблемы ветхого человека смотрел свт. Афанасий Великий когда писал: “Покаяние не выводит из естественного состояния, а прекращает только грехи”.[47] Правдивость этого определения становится очевидной всякому ищущему святости Божией. И тогда из глубин души рождается отчаянное: Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7,24).

Так кто же может спастись?...человекам это невозможно, Богу же всё возможно (Мф. 19,25). Этот ответ Спасителя был не только произнесён словом, но и совершён делом. Погибающему человечеству нужен был не только Утешитель грёз и чаяний, не только многомилостивый и всепрощающий Господь сущий на небесах, но Спаситель всего существа человека. И Он, для того, чтобы не насиловать волю ветхого человека (тогда дело Христово было бы бесполезным), Сам должен был быть человеком. А для того, чтобы не быть побеждённым естественными законами падшего человека, Он должен быть более, нежели человек. И, наконец, для того, чтобы восстановить образ и подобие Божие в повреждённом человека Он должен быть Тем Самым, Кто создал его. Посему в православной богословской и литургической традиции искупление часто именуется “воссозданием падшего образа” или даже “новотворением прежде разбитого сосуда царского” и т.п. "Ты ущедрил еси Сиона, Возсиявый от гроба, новаго вместо ветхаго совершив, яко благоутробен, Божественною Твоею Кровию".[48] "Руце распростерл еси на Кресте, от земли взывая тленное мое тело, еже от Девы приял еси".[49] "Падшего человека восприял еси, Владыко Христе, из ложесн девических всему совокуплься, греху же ни единому причащься: всего от истления ты свободил еси пречистыми Твоими страстьми".[50]

“Следовательно, догмат искупления в христианском вероучении неразрывно связан с догматом о творении мира. И поэтому составить правильное понятие об искупительном значении крестной смерти Иисуса Христа, очевидно, можно не на основании понятия о Боге, как о верховном Судии всего мира, а исключительно только на основании христианского учения о Спасителе, как об истинном Сыне Божием и как о действительном Творце всего мира”.[51]

Кому потребовалось такое мучительство? – человеку для обретения им способности вечной жизни в Боге. Или, если угодно, - Богу, для спасения обречённого на вечную смерть человечества. В этом смысле уместнее говорить не столько о необходимости страданий, сколько об их неизбежности. Таким образом, и мучительность спасения человека диктовалась, опять же, не по требованию или свойству Божества, а по свойству спасаемого человечества. Бог пришёл не пострадать, а спасти; желал не страданий человеческого естества, а его исцеления и обожения. Но страдания были тем неизбежным (даже для Бога, ибо вочеловечение было истинным) горнилом очищения первородного повреждения. В этом смысле крест Господень, пожалуй, можно уподобить операционному столу, на котором Единый могущий исцелить Себя Сам простирается ради победы в Себе смертельной болезни своих братьев. Он – Пациент, Он же и Хирург; Он - Жертва, Он же и Жрец; “Ты еси приносяй и приносимый...”, - молится православный священник в воспоминание спасительных страданий Господа. Сложен человек и свободен, а потому в существе своём недоступен со вне. Заболевание человечества смертью необходимо было исцелить по существу и всецело т.е. как со вне, так и изнутри. И это невозможное человекам возможно Богу (Лк. 18,27).

“Крестная смерть как крещение кровью – в этом смысл Крестного таинства. - Пишет протоиерей Георгий Флоровский, - Крещение есть всегда очищение. И Крестное крещение есть некое очищение человеческого состава, человеческой природы, проходящей путь восстановления в Ипостаси Богочеловека. Это – некое омовение человеческого естества в изливаемой жертвенной крови... Очищение во уготование воскресения. И очищение всей человеческой природы – очищение всего человечества в его начатке, всего человечества в его новом и таинственном родоначальнике, во “втором Адаме””.[52]

Итак, для православного богословия “Искупление прежде всего есть восстановление нормального состояния в человеке”.[53] А “главное в спасительном домостроении во плоти – по слову Василия Великого, - привести человеческое естество в единение с самим собою и со Спасителем и, истребив сечение, восстановить первобытное единство, подобно тому, как наилучший врач целительными врачеваниями вновь связывает тело, расторгнутое на многие части”.[54]