Священник Вячеслав Рубский. Искупление 4 страница

Сам же этот образ не создан для догматического углубления в него. Он, в отличие от Евр. 2,10-14; 5,7-10, недостаточно содержателен в христологическом плане. Так, “Свидетели Иеговы” без особых изменений скопировали себе всё западное учение о заместительной жертве и этим наглядно показали, что эта теория настолько неполна, что для её принятия не обязательно требуется, чтобы Искупителем обязательно был Сам Господь Бог.

“Правосудие Божие требовало, чтобы осуществилось наказание за грех. Любовь Божия стремилась спасти человека, но должна была подчиниться правосудию Божию. Мудрость Божия предложила план, который мог удовлетворить и святость и любовь. Через Боговоплощение и заместительную смерть Христа любовь могла осуществить своё желание спасти человека, а святость – осуществить своё требование, чтобы грех был наказан”.[79] Таково понимание мотивов крестной смерти в протестантском богословии. Эта схема, при всей своей формальной правильности, с православной точки зрения к Богу прилагаема быть не может даже в качестве условной иллюстрации. Представленная же в догматическом изложении, она становится и вовсе карикатурной.

Во-первых, при таком искусственном делении Бога на составляющие, Господь представляется как бы состоящим из самостоятельных свойств, каждое из которых имеет свою волю, или иначе сказать, требования к Божественной Личности. К тому же, ни одна из них, в своей отдельности, не может быть названа совершенной.

“Правосудие” не желает спасать человека, и вообще не озабочено этим, оно жаждет лишь самоудовлетворения путём полноты наказаний. Оно не согласно ни на малейший компромисс пред лицом погибающего человечества. По учению евангельских христиан баптистов “Божественное правосудие не допустит попыток ни отклонить, ни уменьшить наказание за нарушение закона Божия. Прощение греха возможно только путём полного удовлетворения правосудия Божиего через исполнение наказания... Правосудие Божие требует, чтобы наказание было исполнено, и ничто меньшее его не удовлетворяет”.[80]

Когда читаешь подобные строки, кажется, что речь идёт не о христианском Боге-любви, а о китайском Дао, который есть непреклонный закон, не обладающий собою, чтобы снизойти, простить, помиловать...

“Справедливость требует наказания грешника, но она может удовлетвориться и заместительной жертвой другого, как в случае со Христом”.[81] Логично думать, что справедливость должна требовать только справедливости и ничего более. Здесь же, явно постулируется, что справедливость Божья требует не восстановления справедливости, а только страданий и мук. Причём, ей даже неважно чьих: будь то отчаянный грешник, совершивший кошмарные преступления, или чистейший Праведник неповинный ни в чём.

Невозможно соотнести эти догматические утверждения протестантизма с Богом, Который желает, чтобы Его называли тёплым человеческим словом - отец. В жизни человеческой отец, когда бывает прогневан непослушанием ребёнка, налагает наказание для его исправления (Притч. 19,18-19; 23,13-14; Сир. 30,1-3). При этом у благоразумного отца величина прещения зависит не от величины его достоинства или силы, а от способности ребёнка понести тяжесть наказания и, получив урок, исправить своё поведение. Иного смысла отцовского наказания ни Библия ни здравый смысл не предполагают.

В протестантской же концепции Отец-Бог, предъявляя непомерное требование падшему человечеству (возместить нанесённое оскорбление), вовсе не считается с тем, что человек сделать этого никогда не сможет. Не думает Он и о пользе для человека от такого невыполнимого требования к нему. Его единственная забота – ответить за оскорбление наказанием. С предельной ясностью это выразил Г.К. Тиссен: “Некоторые могут полагать, что наложение наказания совершается прежде всего для исправление или для реабилитации, однако главная цель наказания заключается в утверждении справедливости”.[82]

Протестантское богословие подводит к мысли, что именно по причине несоразмерности реакции отца-Бога на оскорбление со стороны человека и понадобилась голгофское самобичевание. В западном богословии вся эта несообразность объясняется исключительным величием Оскорблённого. Но, это нимало не спасает неловкость ситуации; отец не перестаёт быть великим, если требует от провинившегося ребёнка не по своему величию, а по способности ребёнка. Ибо благоразумие делает человека медленным на гнев, и слава для него — быть снисходительным к проступкам (Притч. 19,11). Здравая мысль о Боге полагает, что существо реакции Премудрого на грех человеческий должно целиком и полностью опираться не на беспредельность Его Божественного величия или неправомочность человеческого проступка, а на немощь и ограниченность преступника. Иначе окажется, что Бог наказывает не для врачевания язвы грешника, а для удовлетворения Своих хотений. Поистине великим может называться только тот, кто пред лицом слабого умеет сдерживать своё величие. Пример – Господь и Бог наш Иисус Христос. Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2,6-8).

Итак, свойство Бога - справедливость, представленное в протестантском богословии центральным, находится явно вне элементарных нравственных норм, преподанных в Евангелии.

“Мудрость Божья”, в протестантской концепции, преподана так, что мудрой её назвать невозможно. Она допускает очевидную ошибку: “Мудрость” заботится не о том, чтобы устранить само противоречие между свойствами, а предлагает лишь юридическое урегулирование путём максимально болезненной компенсации. Настоящей “Мудрости Божией” надлежало бы позаботиться об исключении самой возможности подобной “накладки” в Боге. В человеке тоже много свойств, однако, в человеке нормальном все свойства мудростью подчинены жертвенной любви — вот первая заповедь! Вторая подобная ей... Иной большей сих заповеди нет (Мк. 12,30-31). Всякое свойство есть благо только тогда, когда оно проявляется в своё время и в нужной степени. Все беды в человеке происходят оттого, что наши благие сами по себе свойства начинают “требовать удовлетворения” вопреки любви. Когда нужно спасти погибающего, чувство самосохранения должно быть отложено, когда сердце подсказывает простить согрешившего, безнравственно искать удовлетворения попранной справедливости. Именно так заповедал “регулировать” свои свойства Господь наш Иисус Христос: Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного (Мф. 5,44-45). И будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым (Лк. 6,35;27; 23,34). И так поступали христиане (Деян. 7,60; 1Кор. 4,12).

Западное богословие внутреннюю проблему ветхого человека усматривает в Самом Боге. Его “справедливость” проявляет максимум требовательности именно тогда, когда Он желает миловать и прощать. Эта протестантская доктрина практически утверждает в Боге то, что в человеке почитается ненормальным, а в христианстве – первородным повреждением. Тем не менее, для Ф.Л. Форлайнса “эта иллюстрация верно отражает действие основных принципов” в Боге.[83]

“Долг, который необходимо было уплатить, – это долг перед свойством справедливости Божией... милосердие Божие выкупает человека у справедливости Божией”.[84] Таким образом, протестантским богословием прямо утверждается: внутри Бога происходит торг! Одно свойство платит другому компенсацию за то, что оно желает противоположное тому, что желает первое!? “Святость требует расплаты за грех, а любовь предоставляет эту расплату”.[85] Следовательно, голгофские страдания Иисуса Христа есть болезненная, но неизбежная часть сделки между двумя непримиримыми свойствами Божиими: любовью и справедливостью. Крест искупления, в этом свете, является не более чем расчётной кассой между Отцом и Сыном? Торг во внутритроичных отношениях!? Нам трудно себе представить торг внутри нормальной семьи. Категория воздаяния не гармонирует даже с представлением о дружеских или любовных отношениях.

Причиною всем этим необъяснимым с моральной или духовной точки зрения мерам, предпринятым Богом для прощения человека является то, что среди божественных свойств главенствует не любовь жаждущая простить “по-человечески” (т.е. без возмещения ущерба), а справедливость, жаждущая крови и страданий.

“Так как святость является фундаментальным свойством Божиим, то вполне разумно, что Он требует некоторого удовлетворения за устранение насилия греха. Но смерть Христова как раз и предлагает это удовлетворение”.[86] “Если на место основного свойства Бога поставить любовь, - размышляет Ф.Л. Форлайнс, - это приведёт нас к теории всеобщего спасения, а она совершенно не подтверждается Писанием... Библейское же учение об аде и искупительной жертве становится понятным, лишь когда святость, а не любовь рассматривается как основное свойство Бога. Именно святость Бога, а не любовь – причина того, что грешники обречены на адские муки. Именно святость, а не любовь требует того, чтобы наказание за грех предшествовало прощению”.[87] В этих формулировках совершенно верно означен фундамент протестантского богословия искупления. Но сам этот фундамент не является новозаветным. Во-первых, неверна сама постановка вопроса: что в Боге на первом, втором или третьем месте. Бог – это не набор свойств, борющихся за первенство. Во-вторых, если на место “основного свойства Бога” поставить справедливость, как предлагает Ф.Л. Форлайнс, то это тем более не приведёт нас к тому, о чём говорит Новый Завет. По определению апостолов, Бог Свою любовь к нам (а не справедливость) доказывает нам тем, что Христос умер за нас (Рим. 5,8). Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир Единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него (1Ин. 4,9). Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их (2Кор. 5,19). И это невменение грехов, обуславливающее собою примирительный крест Иисуса Христа существовало ещё от создания мира (Откр. 13.8). Это значит, что Господь Бог “от создания мира” т.е. никогда не вменял людям грехов их. Прощение уже было дано в тот момент, когда было решение Божие о спасении мира жертвою Сына, потому что, только простив, можно было сделать то, что сделал людям Бог. Стало быть, понятия вменения или не вменения вины весьма условны и по своему назначению педагогичны. Василий Великий: “Бог, для отпущения наших грехов ниспослав Сына Своего, со Своей стороны предварительно отпустил грехи всем”.[88] Христос пришёл не Бога примирить с нами, Бог верен и всегда нас любил. Он пришёл нас примирить с Богом, ибо человек стал неспособным к богообщению.

Бог любил мир и человека всегда. Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного... (Ин. 3,16). Этот стих, который так часто цитируют протестанты как предисловие к правовой теории искупления, на самом деле противоречит самой основе этого учения. С точки зрения юридического мышления всё должно было быть наоборот: “Так возжелал Бог восстановления справедливости, что послал Сына Своего...” или “Бог отдал Сына Своего, и потому возлюбил мир”... или нечто подобное сему. Потому что по западной схеме, Бог для того и послал Сына, чтобы возлюбить мир.

Протестантская идея искупления выбивает почву и из под самих слов, которые как бы по инерции или по неизбежности их применения продолжают применяться там, где в логической схеме места для них уже нет. Любовь, которая без выкупа не прощает никак не может называться любовью (ср. 1Кор. 13,4-8). Справедливость, которая будучи оскорблена одной личностью (Адама), удовлетворяется страданиями Другой, абсолютно непричастной к преступлению первой, не может называться справедливостью.

“Если Сын Божий должен явить безконечную заслугу пред Богом Отцом, то Сын уже не сын, а наемник, и Отец - не отец, а господин, ибо какой отец требует, чтобы сын заслужил у него любовь? Да и заслуженная любовь - разве любовь? Нет, это воздаяние, плата за услугу, а не любовь. А право Христа, приобретенное страданиями? Разве это не ужас?!. Отец требует, чтобы Сын пострадал, видит эти страдания, расценивает и, когда находит, что они безконечно велики, тогда дает Сыну право на спасение всех людей?!. А разве можно перелагать ответственность за грехи виновных на невинного? Здесь исчезает уже и самое право, не только любовь...".[89] Все эти замечания священника И.Димитриевского, как говорится, лежат на поверхности, но словно не замечая их очевидности, баптистский богослов Лерой Форлайнс, с непонятной убеждённостью, утверждает: “учению о заместительной жертве свойственна удивительная логичность”.[90]

Надо заметить, логичность идеи “заместительной жертвы” убедительна только в административно-правовых взаимоотношениях людей. Когда же эта схема провозглашается законодательной в отношениях человека и Господа Бога, эта “логичность” оказывается уже слишком “удивительной”. Её невозможно проследить даже во “Святая Святых” этого учения – идее совершенной справедливости, ради соблюдения которой потребовался крест и смерть безгрешного Богочеловека.

Сама идея восстановления абсолютной справедливости путём божественных возмещений и удовлетворений является бесконечной по своей сути. Если страдания Сына – удовлетворение оскорблённого Отца, то такое же удовлетворение потребуется и для поруганного Сына, ибо Он равен Отцу! Восстанавливающий справедливость по отношению к Сыну, в свою очередь необходимо должен быть равен Сыну (цена возмещения должна быть равной ущербу). Тогда с неумолимой последовательностью справедливость Божия потребует восстановления справедливости и по отношению к Сему Восстановляющему... и так до бесконечности.

Кроме того, с точки зрения справедливости закона теория “заместительной жертвы” несправедлива, а потому беззаконна, ибо жертва Адама-Богочеловека бесконечно превышает преступление Адама-человека. В этом смысле принцип “око за око” не соблюдён.

“Можно сказать, что дело обстоит не так, будто судья выносит приговор обвиняемому, а затем какое-то третье невинное лицо платит штраф или отбывает срок наказания. На самом деле судья выносит приговор обвиняемому, затем снимает свою мантию и принимает наказание вместо обвиняемого”.[91] Первый вариант в этом примере несправедлив, но и второй не привносит ни справедливости, ни разума.

Во-первых, по какому закону судья волен поступить так? Судья всегда руководствуется прежде объявленным законом, а не придумывает его на ходу ради милости. Такого закона, чтобы судья имел право нести наказание вместо подсудимого, Ветхий Завет не знает. Если судья не может отменить наказания т.к. наказание предписывает закон, то не может он и брать его на себя, ибо сего закон вовсе не предусматривает. Никто не должен быть наказываем смертью за другого; но каждый должен быть наказываем смертью за своё преступление (Втор. 24,16).

Во-вторых, такое поведение не может считаться нормальным. Над судьёй в этом аналоге закон, который превыше самого судьи и не им писан. Судья подневолен закону, он раб и служитель закона. Он и закон – две разные величины и соотносятся они как слуга и повелитель.

Совсем не так в Боге. Бог есть Творец закона (господин субботы Мф. 12,8). Он создал закон не для Себя, а для нас. Закон положен не для праведника, но для беззаконных и непокоривых, нечестивых и грешников, развратных и оскверненных, для оскорбителей отца и матери, для человекоубийц, для блудников, мужеложников, человекохищников, (клеветников, скотоложников,) лжецов, клятвопреступников, и для всего, что противно здравому учению (1Тим. 1,9-10). Бог не есть закон, Он выше закона настолько, насколько Единый имеющий бессмертие, Который обитает в неприступном свете, Которого никто из человеков не видел и видеть не может (1Тим. 6,16) выше Библии, которая, дана нам, как орудие для спасения падшего человека. Таким образом, эта аналогия в существе своём не может быть принята как разъясняющая что-либо.

Так или иначе, вопрос остаётся в Боге (судье). Не вынеси судья приговор, не пришлось бы его на себе терпеть. Судья учреждает муки, которые переносит. Следовательно, крестные страдания Христа есть ничто иное, как издержки внутренних противоречий в Боге.

Главная несообразность во всех аналогах с добрым судьёй заключается в том, что образ Бога как Судии не предназначен для выражения любви Божьей. Отсюда и сама идея милосердного судьи становится противоречивой. Вполне судия есть тот, кто точно исполняет предписания закона и судит всех точно по закону, игнорируя свои личные чувства и симпатии. Чем милосерднее судья, тем он менее судья, а судия, для которого главным принципом является любовь (1Ин. 4,16) - и вовсе судьёй называться не может.

Ситуация изображаемая протестантским богословием примерно такова: провинившийся раб умирает от голода, но господин добр и решает протянуть ему хлеба. Однако, понимая, что раб тот достоин не помощи, а плети, господин, подавая хлеб, что есть сил, хлещет себя по руке плетью, но всё же даёт рабу необходимую пищу. (Представьте себе эту сцену!) На такое поведение способен только человек не вполне здоровый. Тем не менее, именно такое поведение приписывается Самому Господу Богу протестантским богословием.

“Ведь ни один здравомыслящий человек в отношении себя самого никогда не допустит, что будто ради справедливого прощения своего обидчика он сам должен перенести то наказание, какое по закону следовало бы перенести обидчику, и что будто лишь после этого наказания он может с правдою и любовью простить своего обидчика”.[92]

Отвечая на возражение, указывающее на очевидную нелепость и несправедливость идеи “заместительной жертвы” Чарльз Райри пишет: “Это возражение теряет силу, как только мы поймём, что искупление планировалось триединым Богом, и Сын добровольно взял на Себя роль заместительной жертвы”.[93] Однако это ничуть не проясняет вопроса. Оттого, что эта несправедливость планировалась изначала и по доброй воле всех сторон, она не становится справедливой. Видимо понимая невозможность защиты концепции восстановления справедливости путём вопиющей несправедливости, баптисты иногда выдвигают прямо противоположную аксиому о принципе справедливости в Боге: “Бог в Своём законодательстве не обязан придерживаться этого принципа”.[94] Как же так? Бог, Который ради соблюдения Своего принципа равного возмездия пошёл на Голгофу, оказывается был свободен от этого закона? Нелогично!

Протестантские богословы склонны вуалировать противоречивость своих представлений о Боге. Так, чаще всего там, где логически и по смыслу должно стоять слово “справедливость” в протестантских трактатах стоит слово “святость”. Вполне понятна забота богословов о грации слов, но такое насилие над их смыслом недопустимо. Оно делает изложение богословской концепции ещё более запутанной, а значение слова “святость” при таком его употреблении извращается до полной противоположности.

Святость Божия в контексте правового понимания искупления превращается в корысть или мстительность. Везде, где применяется термин “святость Божия”, слово “святость” вполне можно было бы заменить словом “корысть” или “мстительность”. При этом смысл протестантских построений ничуть бы не нарушился, а наоборот, стал бы яснее. Чтобы убедиться в этом перечитайте цитаты из баптистских учебников приведённые выше и обратите внимание на данное словоупотребление в их высказываниях ниже.

“Его праведность настолько велика, что потребовалась жертва за грех. Его любовь настолько велика, что Он Сам предоставил эту жертву”.[95] Сравните с аналогичным утверждением с подстановкой слова “святость”: “Святость требует расплаты за грех, а любовь предоставляет эту расплату”.[96] “Святость, праведность и справедливость Отца требовали расплаты за грех, любовь же превратила её в реальность”.[97] Понятно то, как справедливость может требовать расплаты, но каким образом этого же требует святость и праведность? Ведь по сути это – одно и то же, ибо праведность есть проявление святости.

Святость, в православном понимании, есть свобода любовного действия: свобода прощать и миловать. В отличие от святого, человек-грешник даже когда творит добро, вынужден преодолевать различные греховные чувства: корысть, самомнение и т.п. Грешному тяжело прощать обидчиков, святому – легко, в этом и познаётся святость души. И эта святость в искренних христианах не от иного, кроме как от Бога бывает (Ин. 14,23; Иак. 1,17). Святость есть невозможность согрешить. Невозможность пожелать зла кому бы то ни было. Святость нельзя противопоставлять любви. Любовь есть критерий святости (1Иоан. 2,10; 3,10; 4,20). Как любовь не ищет своего, так и святость, которая наиболее проявляется в любви, не может ради своего блага чинить беды другому. А, между тем, именно это приписывается всесвятому Богу, Который строго наказывает грех не ради наказуемого, а ради собственного удовлетворения.

“Святость, праведность и справедливость Отца требовали расплаты за грех... Если бы гнев не получил удовлетворения, не было бы прощения грехов. Таким образом, потребовав расплаты, Бог продемонстрировал до какой степени Он свят и справедлив”.[98] Что же такое “святость”, если требование расплаты – это демонстрация святости? “Святость” протестантских концепций, как видим, весьма отличается от святости Бога истинного. Именно она нуждается в удовлетворении кровью и страданиями. “Эта необходимость основана на святости природы Божией. Именно святость Того, Кто является и Владыкой, и Законодателем, и Судьёй обуславливает необходимость заместительной жертвы”.[99] “Святость требовала полной уплаты выкупа за грех, прежде чем человек получит прощение; и та же самая святость положила предел уплаты”.[100] Так что же, в таком случае, “святость” как не корысть, которая “требует полной уплаты”, требует страданий и т.п.? Да и “предел” она положила максимально вообразимый - распятие Собеспредельного Сына Божия.

Господь наш Иисус Христос неоднократно заповедовал святость жизни, мыслей и поступков. И ярчайшим примером и Источником этой святости называл Себя и Отца Небесного: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5,48). Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем (Мф. 11,29). По примеру призвавшего вас Святаго, и сами будьте святы во всех поступках. Ибо написано: будьте святы, потому что Я свят (1Пет. 1,15-16; 1Ин. 3,3; Лев. 11,44-45; 19,2; 20,7; 26). Но, глядя на образ Господа Бога, искажённый протестантской схемой искупления (точнее: её обоснованием), брать пример святости Божией совсем не хочется. Вести себя так, как о Боге пишут баптисты, было бы не по-христиански. Новый Завет повелевает миловать, прощать, ничего себе не искать, ни требовать. И в практике христианской Церкви ценятся именно эти “несправедливые” качества. Очевиден вопиющий зазор между святостью заповеданной нам в Писании и “святостью” приписываемой Богу в западных богословских трактатах об искуплении. Неужели свят был бы человек не могущий простить несправедливость ближнего без “святых” требований “полной расплаты”? почему святость человеческая оказывается гораздо любовнее “святости” Бога?

“Крест Иисуса – это вечное свидетельство того, что Бог простит грех лишь после того, как совершится наказание”.[101] “Он не может освободить грешника, пока не будут удовлетворены требования справедливости. Бог вынужден посетить грех наказанием. Бог не хочет оправдывать виновного вне замены... Что бы ни делал Бог, справедливость Его должна утверждаться; смерть Христова вполне удовлетворяет справедливые требования Божии”.[102] “Если бы Бог игнорировал или снимал вину за грех, не требуя за неё возмещения, это фактически подорвало бы всю моральную структуру мироздания, сведя на нет различие между добром и злом”.[103] Мы бесконечно виноваты перед своим Творцом, это – так. Но разве диагноз убивает больного? разве приговор делает человека преступником? Прочтите ещё раз вышеприведённые цитаты авторитетов баптизма о нашем Боге и Спасителе! Такой взгляд на христианского Бога глас баптистского богословия именует догматическим. Неужели баптисты всерьёз считают, что различие между добром и злом лишь в том, что за последнее Бог учредил наказание? Этот постулат протестантской сотериологии может быть принят только при языческом мировоззрении.

Исходная посылка христианского богомыслия состоит в том, что всякое действие Божие происходит по Его абсолютно свободной воле. Бог не может быть понуждаем никем. Но, исходя из западной доктрины искупления, о гармонии в Боге, а тем более, о Его свободе произволения не может быть речи. Как показано выше, евангельские христиане баптисты твёрдо убеждены в том, что Бог не свободен в таком простом и заповеданном Им Самим акте как личное прощение.

Итак, баптистская догматика единогласно учит, но Бог никогда никого не может простить, так сказать, “по-человечески” т.е. без возмещений, наказаний и удовлетворений. “Он был готов пойти даже на то, чтобы послать собственного Сына для умилостивления Своего гнева на грех. Если бы Его гнев не получил удовлетворения, не было бы прощения грехов”.[104] Но, в Библии немало примеров, когда люди проявляли куда большую святость, чем Бог протестантских концепций. Замечательно в этом смысле повествование об исходе противостояния Авессалома и его отца – царя Давида. Без сомнения Авессалом был виноват. Он всячески клеветал и хулил своего святого отца, в конце концов, он публично обесчестил всех наложниц отца, что было крайней степенью оскорбления самого Давида. Авессалом даже хотел убить своего отца (2Цар. 17,3) и Давид знал об этом (16,11). Тем не менее, любовь отца и не задумывалась о справедливости, она победила и гнев и оскорбление. Давид не хотел его смерти, не желал и наказания. Царь приказал… говоря: сберегите мне отрока Авессалома (2Цар. 18,5). И когда этот “несправедливый” приказ всё же не был выполнен и Авессалом погиб, Давид, узнав об этом, смутился, и пошёл в комнату наверху над воротами, и плакал, и когда шёл, говорил так: мой сын Авессалом! мой сын, мой сын Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, мой сын, мой сын!... (2Цар. 18,32-33). Вот пример намного превосходящий западный образец “Божественной справедливости” и “святости” с “праведностью”!

Иосиф, сын Иакова был человеком Божиим и только поэтому питал такую бескорыстную и незлобивую любовь к братьям-предателям, что, имея все возможности справедливо отомстить, вместо воздаяния подал благодеяния; вместо правосудия – любовь (Быт. 45,1-15).

Второй момент, не менее важный: нельзя противопоставлять гнев Отца и любовь Сына. Нельзя разделять Бога Ветхого Завета и Нового Завета. Это один и тот же Бог. Тот, Кто вывел Израиль из Египта - родился от девы Марии. Только то, что приложимо к характеру Иисуса Христа может быть прилагаемо к Господу Богу ибо Иисус из Назарета – это и есть предельное откровение Бога о Себе. Видевший Меня видел Отца (Ин. 14,9). Всякая попытка отделить характер Бога Небесного и Господа нашего Иисуса Христа есть развоплощение Господа воплотившегося. Каков был Бог по отношению к людям на земле, таков Он был и до воплощения и после вознесения: Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13,8). Разве допустимо сказать об Иисусе Христе: “Он не может освободить грешника, пока не будут удовлетворены требования справедливости”? Если рассудить о Спасителе нашем в категориях права и справедливости, то можно сказать, что Сын Божий пришедший на землю есть воплощение несправедливейшей милости и любви к мытарям и к грешникам и даже тем, которые не приняли Его (Ин. 1,11).

Любовь всегда несправедлива. Рядом с жертвенной любовью закон справедливости блекнет. Вспомним притчу о наёмниках в разное время (Мф. 20,1-16), вспомним притчу о блудном сыне (Лк. 15.20), о каком “требовании расплаты за грех” от лица святости может идти речь в духе Нового Завета? Ведь Господь недвусмысленно давал понять, что и хозяин, “несправедливо” одаривающий последних и отец блудного сына, прощающий всё без тени справедливости это – Он Сам!

Сравните образ милостивого и кроткого Иисуса, известного нам не только со страниц Писания, но и по опыту жизни во Христе, с тем, что о Нём (а Он во всём равен Богу) пишут евангельские христиане баптисты: “Грех не может быть прощён только на основании покаяния грешника. Этого не мог бы совершить праведный Бог. Бог может простить грех только тогда, когда прежде понесено наказание”.[105] Как много приходится исказить для того, чтобы основная идея (Христос понёс наказание за грешника) была логически оправдана! Но за сложностью объяснений всегда теряется само существо даже юридической стороны искупления. Это уже не милостивое прощение, а сделка. Максимально циничная и предельно жестокая! Бог, который не может бесплатно простить?! Такого Бога не знает духовный опыт Церкви! Спроси каждый христианин свою совесть: таков ли Бог наших молитв и упований, таков ли Он при нашем покаянии?

Протестантская доктрина “оплаченного прощения” лишает Господа Бога Его доброты. “Божественная милость” искупления, представленная в ней лишь как готовность переадресовать Свой гнев, приняв плату от Того, Кто реально способен расплатиться, не может именоваться “милостью”. Тот, кто даже любимое дитя за даром простить не может - не достоин называться отцом. Юридизм сделал своё дело. Правовая машина не может быть сентиментальна, уголовный кодекс не может жертвовать собою. Поэтому и понятие о Боге, построенное на правовом мышлении делает Его подчинённым самым несвойственным для любящей личности юридическим штампам.

В 1912 году, тогда ещё архимандрит, Илларион (Троицкий) писал своему другу из Женевы “о том искажении христианского жизнепонимания, которое утвердилось в западном богословии – равно и у католиков, и у протестантов: там идёт речь об искуплении, об освобождении от наказания за оскорбление грехом правды Божией. Христианство обращается в какую-то бессмысленную торговую сделку с Господом Богом”.[106] Неслучайно поэтому и появление в западном богословии схоластического разделения единого и неразделяемого дела Христова. Протестантизм дал свои ответы на многие (свои же) надуманные вопросы: что важнее воплощение или Жертва, вера или дела, Церковь или Истина и т.п. На этом фоне воскресение Христово стало рассматриваться в основном как доказательство божественности Христа и истинности Его проповеди. В тени осталась основа и цель дела Господня – мы ныне братья Богу во Иисусе Христе. Мы – сыны Божьи по благодати усыновления. Иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему (Ин. 20,17). Говорит Иисус, указывая на то, что и они теперь дети Богу, ибо братья Христу. И эти слова Господь говорит не только Марии Магдалине, но и всем и каждому из нас. Во святом воскресении Он стал первородным между многими братиями (Рим. 8,29). Стал первым Человеком, Который обладает вечностью по существу не только Божеского, но и человеческого естества Своего. Сам Господь по Своей непостижимой любви к падшему человеку пожелал стать частью человечества, здравой, блаженной и вечной его частью. И оттоле каждый человек может онтологически причаститься Христу и также стать частью единства Троицы, о котором молился Христос: Отче Святый! соблюди их во имя Твоё, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы... да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин. 17,11; 21). Это блаженное единство, недоступное для ветхого человека (даже если он живёт в эпоху Нового Завета), даровано нам всем. И благодатью Господней и может быть усвоено каждому алчущему и жаждущему правды (Мф. 5,6). Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушён, то может и искушаемым помочь стать подобным Себе (Евр. 2,18). Это слово Благовестия, излагаемое апостолом, говорит о некоей совершенно новой помощи от Господа, до креста и воскресения невозможной. Человек не мог и не может превратиться в Бога, но отныне может привиться к животворящей Лозе – совершенному Богу и совершенному (т.е. здравому) Человеку - Господу и Спасителю нашему Иисусу Христу. Это и есть дар вечной жизни во Христе Иисусе. Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа (Ин. 17,3). “Да знают” - не теоретически, не рационально, не даже внешним наитием Духа, а познают, т.е. соединятся (ср. Быт. 4.1; 17; 25; 19,8; 24,16).