ПРЯМОЕ ВЫРАЖЕНИЕ САДИСТИЧЕСКОГО ТОРЖЕСТВА НАД АНАЛИТИКОМ

 

Это сознательные Эго-синтонные ярость и презрение, направ­ленные на терапевта и окрашенные чувством торжества, посколь­ку реакции терапевта не столь садистичны, как реакции пациента. Пациент может оскорблять терапевта на протяжении многих сеан­сов, и Эго-синтонное чувство уверенности и спокойствия, с ко­торым он относится к терапевту как к неумелому идиоту, может быть тяжелым грузом для взаимоотношений. Садистические аспекты такого обесценивания могут включать в себя угрозы физическим насилием или другие формы психологической агрессии.

Такое взаимодействие может носить также черты злокачественной грандиозности: переживание триумфа своей власти над аналитиком в течение долгого времени утверждает патологическое грандиозное Я пациента, выражает презрение и желание отомстить пугающему миру внутренних объектных отношений, который воплощается в аналитике, и часто сопровождается крайним обесчеловечиванием в переносе. Это встречается у многих пациентов, начиная от антисо­циальной личности в собственном смысле слова до некоторых типов нарциссической личности с параноидными и антисоциальными чертами. У этих пациентов очень сильны Эго-синтонные тенденции унижать других и проявлять во взаимоотношениях хорошо рационализированный садизм. Ложь обычно представляется не столь значи­тельной проблемой; фактически, эти пациенты надменно или с садистическим ощущением своей правоты относятся к своему анти­социальному поведению. Наркоманы с такими особенностями личности начинают ощущать превосходство, как только наркотик освобождает их от зависимости от других или от удовлетворения, приносимого “внешними” источниками.

Как я уже говорил в начале главы, злокачественный нарциссизм может появляться или в самом начале терапии, или через какое-то время, необходимое для достижения регрессии в переносе. По этим признакам можно проводить дифференциальную диагностику между наиболее тяжелыми формами грандиозного Я, наполненного агрес­сией. К таким состояниям относятся: (1) антисоциальная личность в собственном смысле; (2) сексуальные отклонения или перверсии, сопровождающиеся прямыми проявлениями садизма, угрожающи­ми жизни; (3) нарциссическая личность с Эго-синтонными приступами ярости, антисоциальными или параноидными чертами; (4) нарциссическая личность с выраженными пограничными харак­теристиками. Дифференциальная диагностика важна по той причине, что первые две категории обычно не поддаются экспрессив­ной психотерапии, и в них с самого начала проявляется синдром злокачественного нарциссизма. У других нарциссических личнос­тей, у которых злокачественный нарциссизм появляется в процес­се терапии позднее, прогноз намного лучше.

У антисоциальной личности, кроме обычных признаков нарцис­сического расстройства, можно наблюдать хроническое антисоци­альное поведение, неспособность переживать вину или заботу, им свойственны жестокая эксплуатация других с помощью паразитиз­ма или насилия, непереносимость тревоги и утрата реалистичного чувства времени.

При садистических перверсиях мы видим открытое садистическое поведение — связанное или не связанное с сексуальными действи­ями, — которое несет в себе мощное возбуждение и удовлетворение. Оно сопровождается открытым насилием и угрожает физическому благополучию других. Такие пациенты после совершения акта са­дизма не испытывают вины или сожаления о содеянном; подобное состояние можно было наблюдать у одного молодого человека, который при сексуальном возбуждении избивал женщин или бро­сал на них с крыши кирпичи.

Пациентам, относящимся к категориям (3) и (4), кроме отли­чий от (1) и (2), о которых мы сказали, с самого начала свойствен­ны грандиозность и обесценивание. Но при исследовании этих черт с применением конфронтации терапевт может выяснить, что эти качества Эго-дистонны и несут в себе конфликты. Появление поз­же по ходу терапии у таких пациентов более злокачественных форм грандиозности при углублении регрессии в переносе — плохой про­гностический признак, но не такой неблагоприятный, как полно­стью Эго-синтонная садистическая грандиозность, появляющаяся в самом начале терапии. Способность пациента устанавливать за­висимые отношения с другими людьми улучшает прогноз при этом синдроме. Я уже приводил описания таких случаев, куда входил ряд пациентов: от неизлечимой антисоциальной личности до нар­циссической личности с Эго-синтонным антисоциальным поведе­нием (см. главу 18); злокачественный нарциссизм и тяжелая пато­логия Супер-Эго прямо пропорциональны друг другу.

 

ТЕОРИЯ

 

При оптимальных условиях на поздних стадиях терапии пациен­тов с нарциссической личностью можно наблюдать чередование идеализации и явно негативного переноса, при этом диссоцииро­ванные между собой идеализированные и садистические объектные отношения могут постепенно интегрироваться. Примитивные фор­мы идеализации, основанные на расщеплении между идеализаци­ей Я и агрессией, сменяются более зрелыми формами идеализации, несущими в себе элементы вины и представляющими собой реак­тивное образование как защиту от агрессии. Негативный перенос отражает ранние конфликты с образами родителей, сочетающие эдиповы и доэдиповы черты. Постепенная интеграция враждебных и идеализирующих типов переноса создает условия для интеграции нормального Я и формирования Эго-идентичности, увеличивает способность устанавливать глубокие объектные отношения, что восстанавливает нормальную способность зависеть от других.

У большинства нарциссических пациентов, несмотря на то, что большая часть идеализирующих предшественников Супер-Эго вклю­чена у них в патологическое грандиозное Я, остается другая часть идеализирующих предшественников Супер-Эго вне грандиозного Я. Последние смешаны с более ранними садистическими предшествен­никами Супер-Эго, и они нейтрализуют друг друга. Интеграция предшественников Супер-Эго создает условия для интернализации и некоторой интеграции более реалистичных образов родителей, связанных с поздними эдиповыми стадиями. Это закладывает ос­новы для работы Супер-Эго, которое может функционировать, несмотря на то, что патологическое грандиозное Я остается веду­щим регулировщиком самооценки. Как правило, в регрессии пе­реноса таких пациентов мы не встречаем злокачественного нар­циссизма.

Сравнивая на поздних стадиях терапии относительно доброкаче­ственные случаи нарциссической личности со злокачественными, описанными выше, нельзя не удивиться тому, что главную роль при всех злокачественных состояниях играет патология Супер-Эго. Для всех пациентов, у которых в переносе развивается описанная нами злокачественная регрессия, характерно “отсутствие Супер-Эго” (Johnson, 1949) или отсутствие нормальной моральности. У нарцис­сической же личности на более доброкачественных зрелых стадиях можно увидеть некоторую способность к идеализации, не связанную с Я-идеализацией, что позволяет вкладывать себя в отношения с объектом, проявлять о нем заботу, а также быть моральным в обыч­ном смысле слова.

Я предполагаю, что злокачественный нарциссизм есть проявле­ние наиболее глубокого уровня патологии Супер-Эго, для которой характерно (1) отсутствие идеализированных предшественников Супер-Эго (идеализированных Я- и объект-репрезентаций, при обычном развитии образующих примитивный Эго-идеал), которые бы не были интегрированы в патологическое грандиозное Я; (2) преобладание более ранних садистических предшественников Супер-Эго, которые благодаря своей неконтролируемой силе являются единственными доступными интернализованными объект-репрезентациями; и (3) интрапсихическая фантазия, поддерживающая внутреннее равновесие, согласно которой можно выжить лишь тогда, когда единственными надежными объект-репрезентациями являются образы садистических врагов.

Если эти определения верны, то случаи злокачественного нар­циссизма в переносе могут пролить свет на ядро сложной структу­ры интеграции Супер-Эго, состоящей из нескольких последователь­ных слоев, которая была описана Якобсон (1964). Во всех этих случаях психоаналитическое разрешение патологического грандиоз­ного Я позволяет выявить отсутствие идеализированных предше­ственников Супер-Эго (за исключением тех, что были включены в патологическое грандиозное Я) и несдерживаемое господство не нейтрализованных садистических предшественников Супер-Эго, выражающих смешение доэдиповой и эдиповой агрессии, которой ничто не противостоит.

При таком положении вещей инвестированные как либидо, так и агрессией Я-репрезентации усиливают господство садистических предшественников Супер-Эго. Сама неустойчивость либидинальных Я-репрезентаций перед лицом подавляющего господства агрессив­ных предшественников Супер-Эго несет в себе опасность разруше­ния всего, что не приспосабливается к основному интрапсихиче­скому садизму или не входит в него. Можно сказать, что это кош­мар, который нормальный человек испытал бы, оказавшись в мире романа Оруэлла “1984”. Агрессивные Я-репрезентации подтвержда­ют в присутствии садистических предшественников Супер-Эго, что всякие значимые и подлинные человеческие взаимоотношения имеют агрессивную природу.

На вопрос о происхождении такой регрессии переноса и злока­чественного нарциссизма в целом легче ответить с клинической точки зрения, чем с теоретической. Первым шагом и самым на­дежным путем к последующей структуризации и реконструкции является стремление аналитика разрешить нарциссический перенос здесь-и-теперь, исследовать бессознательный смысл переноса для пациента, после чего можно задать вопрос: “Откуда все это проис­ходит?” Пациенту, как я писал в главе 12, предстоит изменить свой жесткий взгляд на настоящее, прежде чем он сможет приступить к исследованию устойчивых мифов о прошлом в свете нового мате­риала, возникшего из свободных ассоциаций.

С теоретической точки зрения эти виды переноса отражают как ранние нарушения формирования Супер-Эго, так и неудачу в об­разовании полноценных объектных отношений в контексте интеграции Эго-идентичности. Тогда можно поставить вопрос таким образом: какие реальные или фантастические переживания и направ­ленные на них защиты создают злокачественную трансформацию мира объектных отношений, в котором хорошие интернализован­ные объектные отношения обесцениваются и садистически порабо­щаются Я — целостным, но жестоким, всемогущим и “безумным” (Rosenfeld, 1971)? Патологическое грандиозное и садистическое Я сменяет садистических предшественников Супер-Эго, вбирает в себя всю агрессию и преобразует то, из чего должны были бы про­изойти компоненты садистического Супер-Эго, в ненормальную структуру Я, которая препятствует интернализации более поздних компонентов реалистичного Супер-Эго.

Я бы осторожно предположил, что в прошлом таких пациентов играют роль следующие факторы — по отдельности или все сразу: (1) внешние объекты, которые воспринимаются как всемогущие и жестокие; (2) ощущение, что хорошие, любящие, удовлетворяю­щие обе стороны объектные отношения хрупки, легко разрушают­ся и, что еще хуже, являются мишенью для нападения со стороны всемогущего и жестокого объекта; (3) ощущение, что можно вы­жить лишь при условии подчинения жестокому объекту, ради чего, следовательно, надо пожертвовать всеми связями с хорошим и сла­бым объектом; (4) при идентификации с жестоким всемогущим объектом появляется чувство неимоверной силы, наслаждения, свободы от страха, страдания и ужаса; ощущение, что лишь удов­летворение агрессора строит значимые взаимоотношения с други­ми; и (5) как альтернатива появляется путь бегства с помощью аб­солютно лживой, циничной или лицемерной позиции в общении, уничтожающей всякое суждение, основанное на сравнении хоро­шего и плохого объектов, отрицание значимости всякого объект­ного отношения или успешное маневрирование в хаосе человечес­ких взаимоотношений. В последнем случае нечестная позиция невинного наблюдателя замещает опасную идентификацию с жестоким тираном или мазохистическое подчинение ему. Все эти опас­ности, пути бегства и кошмарные представления о человеческой реальности есть проявления трагического разрушения интернализованных объектных отношений.

Смешение производных сексуального и агрессивного влечений у таких пациентов подобно тому, что можно видеть у всех погранич­ных пациентов. Сексуальные фантазии таких пациентов удивительно напоминают фантазии пациентов с сексуальными перверсиями. Происходит агрессивизация любого сексуального желания. Гени­тальное проникновение приобретает смысл разрушения гениталий или наполнения полостей тела экскрементами. Пенис как источ­ник яда, заражающего тело, есть параллель дразнящей недоступ­ной груди, которую можно заполучить лишь посредством ее разру­шения в акте каннибализма. Недифференцированность сексуальных стремлений, в результате которой оральные, анальные и гениталь­ные фантазии смешаны и выражают импульсы и угрозы всех уров­ней психосексуального развития, соответствует параллельному сти­ранию граней между сексуальными особенностями мужчины и женщины, так что появляется хаотичная смесь гомосексуальных и гетеросексуальных импульсов. Этим пациентам присущи, по сло­вам Мельцера (Meltzer, 1973) “зональное смешение” и “перверс­ный перенос”. Сексуальный промискуитет может служить им за­щитой от глубоких взаимоотношений с сексуальным партнером, который пугает их угрозой взрыва неконтролируемого насилия. Этим пациентам также свойственна “анализация”, садистическая регрессия всяких объектных отношений с тенденцией отрицать раз­личия между полами и поколениями (Chasseguet-Smirgel, 1978), в которой объектные отношения “перевариваются” до состояния од­нородных “фекалий”.

Исходя из таких представлений, можно рассматривать синдром злокачественного нарциссизма как компромиссное решение, явля­ющееся альтернативой столь трагическому состоянию психики.

Параноидную регрессию можно рассматривать как попытку па­циента идентифицироваться со своими садистическими предше­ственниками Супер-Эго, вместо того чтобы быть жертвой нападе­ния, унижения, разрушения и эксплуатации со стороны этих предшественников, спроецированных на аналитика. Кроме того, отчаянная мольба, обращенная к аналитику, чтобы тот не стано­вился жертвой этого садизма, чтобы он сохранял доброту и верность вопреки агрессии пациента, отражает поиск остатка хороших объек­тных отношений.

Когда пациент постоянно разрушает себя или думает о самоубий­стве в бессознательной попытке добиться победы над аналитиком, это более злокачественный процесс. Пациент интернализировал параноидный конфликт (экстернализованный при параноидной регрессии) и посредством регрессивного отказа в фантазии достиг примитивной идентификации с агрессором, одновременно играя роль жертвы. Когда пациент причиняет себе вред или совершает отчаянную попытку самоубийства, он не только торжествует над своими нуждами, но также в идентификации с агрессором освобож­дается от страха и находит глубокое удовлетворение в близости и общности с агрессором, будучи жертвой. Такой примитивный тип мазохизма можно найти у Оруэлла в романе “1984” в любви истя­заемого к “большому брату”, который в конечном итоге лишает его жизни. Акт саморазрушения пациента есть нападение на аналити­ка и на его способность противостоять такой мошной агрессии. Аналитик должен доказать, что способен ее пережить, лишь тогда пациент может поверить в то, что аналитик действительно любит и что на него можно положиться. В типичном случае при таком переносе, когда аналитик интерпретирует суицидальные желания как нападение на себя, тяга к самоубийству уменьшается и откры­вается направленная на аналитика сильная ярость.

В случае явной и постоянной нечестности в переносе происхо­дит защитная дегуманизация всех объектных отношений, уничто­жающая опасность, что любовь будет разрушена яростью или что ненависть вызовет ужасное наказание. Механизация всех объектных отношений, закрытость от глубокого эмоционального контакта и переход к чисто эротическому и агрессивному видам возбуждения устраняет опасности, которые несут в себе другие типы защиты. Власть садистических предшественников Супер-Эго нейтрализует­ся с помощью полного отказа от зависимости, от ожиданий и стрем­лений, от удовлетворения и фрустрации, фактически, от самой близости. Якобсон (1971) указывала на тягу к предательству, свой­ственную параноидным пациентам, которая отражает внезапное изменение полярности, переход от мазохистического подчинения ужасному врагу к агрессивному бунту. Такие перевороты можно найти в событиях жизни некоторых параноидных пациентов и они же повторяются в переносе.

Наконец, сознательная идентификация с уверенным в своей правоте садистическим агрессором есть отрицание любой своей потребности в зависимости и в объектных отношениях, отрицание всякой ответственности и заботы, касающихся себя или других, она выражает как разрушение всех объектных отношений, так и при­митивный тип идентификации с агрессором. В крайних случаях при этом происходит превращение нарциссической личности в антисо­циальную. Я мог наблюдать в своей работе (Kernberg, 1975), что хотя многим пациентам с нарциссической личностью свойственны антисоциальные черты (и это ухудшает прогноз), всем антисоциальным личностям свойственны характеристики нарциссической структуры личности плюс ярко выраженные нарушения функций Супер-Эго.

Я предполагаю, что развитие патологического грандиозного Я существенно мешает нормальному функционированию Супер-Эго, поскольку компоненты идеализированных предшественников Су­пер-Эго включаются в патологическое грандиозное Я. Такой ход развития препятствует нейтрализации садистических предшествен­ников Супер-Эго (вследствие чего они начинают преобладать) и способствует их проецированию в виде параноидных черт характе­ра, что является альтернативой формирования Супер-Эго с чрез­мерным садизмом, направленным на себя. При благоприятных обстоятельствах часть оставшихся идеализированных предшествен­ников Супер-Эго может нейтрализовать садистических предшествен­ников Супер-Эго, что способствует интернализации поздних сло­ев интроецированного Супер-Эго. Последнее создает предпосылки для развития обыкновенной моральности и в какой-то степени со­храняет способность устанавливать нормальные объектные отноше­ния, быть зависимым, заботиться, а также способность отвечать за свои поступки.

Когда в результате тяжелых ранних конфликтов агрессии у нар­циссической личности образуются чрезмерно садистические пред­шественники Супер-Эго, остатки нейтрализованных функций Су­пер-Эго не действуют. Тогда нарушается моральность и с нею вместе способность заботиться, отвечать за свои поступки и переживать чувство вины. В то же время под сильным давлением садистичес­ких интернализованных объектных отношений смешение грандиоз­ного Я с агрессией компенсирует потенциальную слабость и хруп­кость всех идеализированных объектных отношений, и таким образом патологическое грандиозное Я становится сильным и са­дистическим, что приводит к разрушению всей интернализованной системы ценностей. Способность в какой-то мере вкладывать себя в объектные отношения, выражающаяся хотя бы в виде надежды на возможную любовь, обычно сопровождается отсутствием злока­чественных нарушений Супер-Эго, проявляющихся в антисоциаль­ных чертах. Тяжелое нарушение и разрушение примитивных объек­тных отношений параллельно нарушению остаточных функций Супер-Эго; фактически эти два состояния тесно связаны по своему происхождению.

Соответственно, в поиске некоторых пациентов, направленном на примитивное ощущение добра, счастья, полноты и благополу­чия с помощью алкоголя, наркотиков или фрагментированных форм сексуальности можно увидеть зародыш стремления к любви, в отличие от холодности, бесчеловечности, мстительности и раз­рушительности психопата. В то же самое время у некоторых паци­ентов патологическое грандиозное Я может создавать более адаптив­ную интрапсихическую структуру, чем тяжелые параноидные или примитивные мазохистические тенденции, от которых эта структура защищает. Существуют нарциссические личности, у которых па­тологическое грандиозное Я не стоит анализировать; им скорее нужна психотерапия поддерживающего типа, которая поможет улуч­шить их адаптацию к самим себе и к своей психосоциальной ре­альности.