Рейчел Уорд. Числа. Бесконечность 9 страница

На счете двести семьдесят потолок поднимается. Вынимаю фонарик изо рта и привстаю, держась за стену. Колени саднит, руки и ноги оцепенели от холода. Мия обнимает мои ноги и прижимается головой к коленям.

На вдохе наполняю легкие липким воздухом. Такое чувство, будто я не дышала уже много часов. Прислоняюсь к стене и пытаюсь успокоиться.

Вожу фонариком вокруг себя и не верю своим глазам. Мы в огромной пещере, совершенно пустой, если не считать десятков сталактитов, цепляющихся за потолок, и их близнецов, поднимающихся с пола. После заточения в камере, после жуткого туннеля от такого пространства просто крышу сносит. Огромная подземная пещера — никогда в жизни не видела ничего подобного.

— Вот это да. Мия, посмотри.

Несколько секунд мы только и можем, что смотреть по сторонам, разинув рот. Затем я провожу лучом фонарика вдоль стены, выискивая белые метки. Есть! Буквально метрах в пяти.

— Пойдем, — говорю. — Теперь можно держаться за руки.

А вот и первый признак того, что выход близко, — пол под ногами изменился. Воды нет, только сухая порода. Да и мрак вокруг нас, кажется, понемногу начал расступаться. Воздух тоже изменился. Откуда-то доносится запах дыма.

— Мия, по-моему, мы почти пришли.

— Почти пришли, — повторяет она, как попугайчик.

Пол резко поднимается в гору. Мы заворачиваем за угол, и вот оно — впереди сероватый ромб света.

— Мы пришли. Господи, спасибо.

Ноги дрожат. Нет, расслабляться еще рано. Надо найти место, где мы сможем укрыться и отдохнуть.

Выход перегораживают ржавые железные ворота. Но они просто приставлены, и все. Висячий замок открыт и бесполезно покачивается на перекладине.

Адриан сказал, что здесь нас встретят, но он, наверно, лгал. Он сказал то, что должен был сказать, чтобы заманить нас на склад. От одной мысли о его предательстве в горле появляется холодный твердый комок. Вспоминаю, как он гладил Мию по щеке. Я-то думала, он на нашей стороне. Но он затащил нас в пещеру, где сидел Савл. Как он мог? Не понимаю. И никогда не пойму. Кричу:

— Есть здесь кто-нибудь?

Нет ответа. Выглядываю через незапертые ворота, но снаружи вроде бы никого нет. Хватаюсь за прутья и отодвигаю ворота вбок.

— Пошли, Мия.

Я пробираюсь сквозь образовавшуюся щель, Мия следует за мной. Я возвращаю ворота на место. С этой стороны все заросло ежевикой. Замечаю, что ветки у входа сломаны, а земля утоптана. Здесь были люди, причем недавно.

Пробую еще раз:

— Есть здесь кто-нибудь?

Снаружи достаточно темно. Все вокруг покрыто серой дымкой, туман перемешался с дымом костров.

Неба пока не видно, но я знаю, что оно снова над нашими головами. Мне так хорошо, будто гора с плеч свалилась. Я снова могу дышать, по-настоящему дышать. На склоне холма раскинулись заросли ежевики, внизу, кажется, какие-то постройки. Людей не видно. На открытом пространстве не спрячешься, значит, придется добраться до этих построек и укрыться там.

— Пойдем, солнышко, мы с тобой молодцы, — говорю я, но Мия уже выбегает вперед. Она тоже радуется тому, что мы выбрались из тюрьмы. Она оторвалась от меня и несется по полю, перепрыгивая через кротовые норы, смеясь на бегу. — Подожди. Подожди меня!

Мне ее не поймать, но волноваться не о чем. Она бегает кругами и периодически пролетает мимо меня. У нее вид, точно у жизнерадостного щенка, а в глазах искрится счастье, которого там не было уже несколько дней.

Мои ноги устали и подкашиваются, но свежий воздух бодрит и придает сил. Беру Мию за руку, и мы идем к краю поля, а затем выходим на мощеную дорогу.

Дорога выводит нас в центр города. Мы пробираемся между обломками булыжников, затем движемся по тропке вдоль домов. Я замечаю пустой бетонный канал, три-четыре метра глубиной и три метра шириной, на дне его лежит искореженная железная конструкция, которая раньше служила мостиком.

Мы останавливаемся у края и смотрим вниз. Вокруг так тихо, что мне удается расслышать гул беспилотника, хотя тот еще очень далеко.

Миин чип. Боже мой.

Стоит ли бежать? Как укрыться от небесного шпиона?

Друзья Дэниэла из леса правы: надо подбить эти чертовы трещалки, и дело с концом.

Сдаваться нельзя. Я не могу просто сидеть и ждать, когда нас схватят.

— Нам придется вернуться, — говорю. — Мы тут не перейдем.

Мне тревожно от мысли, что придется тащиться обратно. Так много времени потрачено зря. Но у нас нет выбора. Разворачиваемся и снова идем по мощеной улице. Я не могу не оглядываться на поле, с которого мы пришли, на влажные отпечатки следов, которые мы оставили, убегая от входа в туннель. Взглянув на холм, я вижу, как из тумана появляется чья-то фигура. Слишком крупная для Адама. Кто-то еще выбрался вслед за нами.

Хватаю Мию за руку:

— Бежим, Мия. Бежим, бежим, бежим!

Адам

Пол под ногами твердый. Чувствуя под собой куски скальной породы, я немного расслабляюсь. Это уже не ровный бетон. Мы выбрались. Мы выбрались из этой тюрьмы и снова оказались под звездами. Я протягиваю руку к Саре и нахожу ее. Открываю глаза. Так, по крайней мере, мне кажется. Я поднимаю веки, но ничего не меняется. Вокруг кромешный мрак, или я ослеп. Где мы? На утесах? В пещере?

— Сара?

Мой голос эхом возвращается ко мне вместе с чьим-то еще.

— Не Сара. Дэниэл.

Где я, черт побери?

— Дэниэл?

— Мы в бункере, Адам. Ты вырубился. Савл ушел.

И тут я вспоминаю все. Савл и пистолет. Я и нож. И как я все испортил.

— Как давно он ушел?

— Минут пять назад.

— Блин!

— Я почти развязал этот ремень. Сейчас, сейчас.

Руки у меня занемели, но внезапно я чувствую натяжение, и вместе с ним к ладоням приливает кровь. Еще мгновение — и Дэниэл освободился. Он садится и достает из моего кармана фонарик. Рука у него — сплошное кровавое месиво.

— А я уж подумал, он тебя убил.

— И я подумал. Этот ублюдок уже дважды стрелял в меня. — Он смеется слабым голосом. — Надо остановить кровотечение. Это может занять некоторое время.

— Мне нужно идти. Дэниэл.

С трудом сажусь.

— Да, я знаю. Я пойду следом. Сейчас только разберусь вот с этим.

— Ты точно справишься?

— Да, да. Беги уже. Он ушел всего пять минут назад. Ты догонишь его.

Раздается очередной взрыв, от которого у меня аж звенит в спине. Куча камешков и пыли обваливается с потолка буквально в метре от нас.

— Дэниэл, если они тут все взрывают, лучше убираться отсюда, пока не поздно.

— Нет, — говорит он. — Думаю, бомб больше не будет. Это или очень хорошая новость, или очень плохая. Может быть, я схожу назад и посмотрю.

— Лучше выбирайся отсюда, братан.

— Другим тоже может понадобиться помощь. Но тебе надо идти за Сарой. Давай, Адам. Иди. Ориентируйся на белые знаки. На одном отрезке пути тебе придется пробираться ползком, но ты не бойся. Не сворачивай. Я скоро тоже пойду.

— Хорошо, — говорю, — тогда я пошел. Спасибо, Дэниэл. Увидимся позже.

Дэниэл напоминает:

— Ты забрал свой нож? Проверь карманы Адриана, Адам.

Я разворачиваюсь и обыскиваю Адриана. Он без сознания, но все еще дышит. Я помню его число — он будет жить. Хотя и не заслуживает. В карманах его куртки я нахожу телефон, еще один фонарик и ключи. Забираю фонарик и бросаю ключи Дэну.

— Держи, может, пригодятся.

Наконец отправляюсь в путь. Быстро иду мимо коробок и ящиков, бутылок и ведер. Сколько всего — еды, лекарств, одежды. Это богатство пролежало тут целых два года, пока снаружи люди голодали, мучились и замерзали.

Не буду думать об этом сейчас. В голове сидит одна мысль — Сара и Мия шли здесь, видели это, были здесь несколько минут назад. Я должен добраться до них, догнать, но прежде нужно разобраться еще кое с кем. С Савлом.

Сара

Я хочу, чтобы она воспринимала это как игру, но у меня ничего не получается. Я сама боюсь. Она кивает и хмурит бровки. Так и есть — дочь уловила мое беспокойство. Она чувствует мой испуг, он переливается из моей потной ладони в ее. Я крепче сжимаю ее ручку.

— Бегом, бегом! — говорю, и мы несемся со всех ног, вниз по большой широкой дороге и дальше в город.

Тут и там валяются груды щебня, сломанные уличные фонари, похожие на поваленные металлические стволы деревьев. Но даже сейчас видно, что раньше здесь было красиво. Отчасти это место еще не утратило своего прежнего облика. По пути нам встречаются уцелевшие здания, напоминающие здоровые зубы во рту, где остальные зубы сгнили и раскрошились. Все еще держась за руки, мы бежим мимо большой церкви с высоким сводчатым входом. Площадь перед нею заставлена палатками и лачугами. Обычный лагерь беженцев, какие во множестве возникли в каждом городе после Хаоса. Сначала все думали, что это ненадолго, что все вот-вот образуется и жизнь понемногу вернется в прежнее русло. Прошло два года, но большинство людей по-прежнему живут в палатках.

Может быть, нам стоит остановиться? Спрячемся здесь, затеряемся в толпе. Но когда мы пробираемся через лагерь, зловоние убеждает меня, что лучше здесь не задерживаться. Пахнет, как на скотном дворе. Смотрю вниз — куча картонных коробок, пленка, скомканные обрывки газет. Размокшее месиво бытовых отходов. Мы шагаем по нему. Ошметки прилипают к подошвам. Прикрываю нос и рот воротником пальто.

— Мия, — кричу, — закрой лицо краем одеяла! Быстро!

Она не возражает. Ей тоже противна эта вонь. Глазки ее покраснели и слезятся.

Мы почти минуем лагерь, когда я вдруг чувствую колющую боль. Останавливаюсь, жадно хватаю ртом воздух, а боль все нарастает. Стою и пытаюсь наклониться вперед, но Мия тянет меня за руку.

— Мама, бегом, — говорит она.

— Да, минутку, — шепчу я, не в силах даже нормально говорить.

Боль такая, что я почти не могу дышать.

— Ма-а-ма, — хнычет Мия.

Она переступает с ноги на ногу. Я знаю, что ей здесь не нравится — как и мне, — но прямо сейчас я не могу двинуться с места.

— Да, сейчас, радость моя. Просто подожди капельку, ладно?

Пробую дышать медленно и ровно. Боль слабеет, мышцы живота расслабляются. Плетусь вслед за Мией мимо последних лачуг, мимо церкви и по улицам. Ее нога запутывается в крае одеяла.

Она спотыкается, и одеяло выпадает из ее руки на каменные плиты.

— Мама! — вопит она.

Ее драгоценное одеяло лежит в луже и намокает. Синие полоски темнеют на глазах.

— О, Мия, ради всего святого!

Она смотрит на одеяло, снова переминаясь с ноги на ногу.

— Что теперь плакать. Придется оставить его здесь.

— Нет, мама. Нет, нет! — Мия гневно топает ножкой.

— Мия, пошли. У нас нет времени…

Я пытаюсь оттащить ее в сторону, но она уперлась пятками, так что я буквально волоку ее по земле.

— Мия! А ну прекрати!

— Мама! Не надо!

Она высвобождает руку и отбегает от меня.

— Мия, стой!

Она не оборачивается. Несется во весь опор прочь от церкви, прочь от меня. Я тоже пытаюсь бежать, но меня хватает только на несколько шагов, а затем я чувствую новый приступ боли.

— Мия!

Даже ее спина, кажется, кричит мне о своем непослушании. Она убегает еще дальше. Под ногами скользкий булыжный тротуар. Туман приглушает топот наших ног. Вслушавшись, я вдруг понимаю, что вокруг практически ничего не слышно. Этот город похож на призрак. Кажется, из него высосали всю жизнь. Внезапно я ощущаю покалывание в затылке. Похоже, меня преследуют. Оборачиваюсь на ходу. Никого и ничего, лишь несколько сотен метров пустынной улицы. Затем и они растворяются в тумане.

Снова смотрю вперед.

Дорога пуста.

Где Мия? Куда она запропастилась?

Прибавляю шаг, поддерживая живот руками. По правой стороне дороги высится стена, через которую деревья перебросили свои ветки. Возможно, это был чей-то сад или двор. Где-то в середине стены я вижу железные ворота. Они открыты.

Подхожу и кладу руку на железный замок. Он холодный и влажный. Все вокруг влажное от тумана. За воротами видны кусты и деревья. Внезапно меня окатывает волна ужаса.

— Нет, только не здесь, — бормочу.

Но она, должно быть, вошла сюда. Это единственное место на улице, куда она могла пойти.

— Мия! — кричу. — Иди ко мне.

Я не вижу ее. За воротами тропинка, с обеих сторон усаженная деревьями.

Я уже видела это. Была здесь. Знаю это место.

— Мия! Вернись!

Совсем отчаиваюсь, поняв, что происходит. Сон становится явью, как уже было прежде. Как тогда, когда начался Хаос.

Я распахиваю ворота, чтобы войти внутрь и отправиться на поиски дочки, но опять чувствую резкую боль. Только на этот раз она не точечная. Она охватывает весь живот, все тело, парализует меня. Это не просто боль, а схватка. Я рожаю. Почему именно сейчас? Почему?

Хватаюсь за створку ворот обеими руками и опираюсь на нее, пытаясь восстановить дыхание. На несколько секунд закрываю глаза.

«Дыши. Дыши. Ты сможешь».

Мои глаза закрыты, но мысленным взором я по-прежнему вижу деревья, ряды темных стволов и камней. Чувствую гравий под ногами.

Его лицо совсем рядом.

В руке зажат нож.

Мой страшный сон сбывается.

Я не могу войти туда. Это адское место.

Боль чуть утихает, я открываю глаза и смотрю сквозь ворота.

Никого.

Мия пошла туда, и мне придется отправиться за ней.

Адам

«Дыши, дыши, дыши».

Только что отзвучал еще один камнепад, намного сильнее первого.

Ползу на четвереньках, держа фонарик во рту. Чувствую вибрацию, секунду спустя слышу шум. Гром взрыва смешивается с грохотом камней, падающих в воду и на меня.

Если вся эта толща породы обрушится, здесь я и погибну. Такое ощущение, что я уже похоронен, — в воздухе стоит густая пыль, нечем дышать. Грудь тяжело вздымается, я задыхаюсь.

«Делай вдох через нос, выдох через рот».

Так говорила мне мама, когда видела, что мне тяжело от мельтешащих чисел, от этой непосильной ноши. Вынимаю фонарик изо рта и прикрываю низ лица рукой, пытаясь дышать чуть более чистым воздухом.

«Вдох через нос, выдох через рот».

Шум стихает. Слышно только мое учащенное дыхание, вдох-выдох, вдох-выдох, и глухой стук пульса в ушах.

Если Сара и Мия сумели пройти, то и я смогу.

Снова беру фонарик в рот и прибавляю скорости, поднимая ладони и колени над ледяной водой. Луч фонарика мечется по стенам в такт моим движениям, будто бешеная светомузыка. От этого пространство вокруг кажется еще меньше. Все, на что хватает подсветки, — круг породы метровой ширины да тусклая кайма по его краям. Остальной массив выглядит нереально черным. Еще пара минут, и яркий круг света уже не возле моего уха, он перемещается вправо, и я вижу странные штуковины, похожие на зубы, растущие из пола. По-прежнему стоя на четвереньках, я хватаю фонарик и свечу им по сторонам. Потолок здесь метров пять-шесть высотой, и сверху тоже растут зубы, тянущиеся вниз, к своим собратьям.

— Обалдеть!

На мгновение мне кажется, что крыша съехала окончательно. Я в гигантской пасти, и челюсти вот-вот сомкнутся. Пытаюсь держать фонарик ровно, сосредоточить свет на одной из этих странных штук. Она не движется. Это пещера, не пасть, и мне нужно выбираться отсюда.

Поднимаюсь на ноги, радуясь, что больше не нужно тащиться по воде. Тут хотя бы можно нормально дышать. Жадно втягиваю воздух. Но что-то здесь не так. Я чувствую запах дыма.

Теперь я могу выпрямиться, так что можно прибавить шагу. Куда дальше? На стене белый знак. Тороплюсь изо всех сил, хотя ноги после всего этого ползания не хотят двигаться. Правильно ли я иду? По идее выход должен быть совсем рядом.

Так и есть. Свет просачивается внутрь через большое отверстие. Не выпуская его из виду, я устремляюсь вперед и лечу навстречу реальному миру.

На земле валяется железная решетка ворот. Похоже, кто-то пнул ее, выходя изнутри, и отпихнул в сторону.

Где я, пока не ясно. Стоит туман — холодный, липкий туман. Вокруг выхода из туннеля растет ежевика, дальше поле, склон. Вдали видны какие-то постройки. Там город. Смотрю по сторонам и на влажной от измороси земле вижу три пары следов: вот совсем маленькие, а вот взрослые. Сара и Мия выбрались отсюда. Но у них на хвосте Савл. Третья пара следов точно его.

Я пулей сбегаю с холма.

Сара

— Мия! Мия!

Мой голос разливается в тумане, который сглаживает его, заглушает его, убивает его.

Нет ответа. Неужели она не слышала? Или просто заигралась и увлеклась?

Толкаю ворота, спотыкаясь, захожу и ступаю на тропинку, по которой должна была идти Мия. Сначала все вполне мирно — гравий, деревья да трава.

Но затем сквозь деревья проступают другие формы: серо-черные и вытянутые. Надгробия. Из тумана выступает фигура, похожая на огромную птицу. Подойдя ближе, я понимаю, что это не живое существо, а крылатая скульптура, ангел на постаменте.

Я должна найти Мию и увести ее отсюда.

Гравий хрустит под ногами, я схожу с тропинки, ношусь туда-сюда между могилами.

Вспоминаю лагерь, через который мы только что шли, его грязь и вонь. Большинство тех людей закончат свой жизненный путь вот тут. Сколько уже похоронено здесь? Может быть, этот торф насквозь пропитался испарениями их измученных голодом и болезнями тел? Может быть, отчаяние их последних минут стало частью тумана, которым я сейчас дышу?

— Мия!

Верчу головой по сторонам. Повсюду одно и то же. Серый цвет, черный цвет. Деревья и камни.

Тропа поднимается в гору. Мне тяжело дышать. Туман прилипает к стенкам горла, выстилает легкие. Кажется, в воздухе совсем не осталось кислорода. Бог мой, где Мия? Я больше не могу. Я слишком тяжела, слишком медлительна, слишком устала.

Замечаю какое-то движение впереди. Как будто кто-то бросился за надгробие.

— Мия, я тебя вижу. Оставайся на месте. Я иду.

Вползаю на холм, но ее там нет. Что-то маленькое и темное бросается прочь от меня, то и дело мелькая между могилами. Быстрое и бесшумное. Крыса.

— Мия! Мия, пожалуйста, я боюсь. Где ты?

Внизу холма, откуда я пришла, что-то движется в тумане. Неужели она была там все это время? Неужели я могла не заметить свою девочку?

— Мия?

Фигура снова исчезает, низко приседая и ныряя за дерево. И тут я слышу голосок:

— Я здесь, мама.

Тонкий и детский.

Мия?

Мой одурманенный гормонами мозг получает сигнал: там ребенок, ему нужна мать. Возможно, это Мия. Как я хочу, чтобы это была Мия.

— Мия?

— Мам-ма… — на одной ноте.

Ребенок зовет мать.

— Я здесь. Я иду.

Приближаюсь к месту, где видела движение. Для крысы фигура была слишком большой. Смотрю вправо и влево. С веток над головой капает вода. Капля плюхается мне на шею, и я вздрагиваю. Зову:

— Где ты?

Ответа нет, но за камнем впереди слева кто-то копошится. Медленно шагаю в ту сторону, мягко ставя ноги на землю и стараясь не шуметь. Подхожу к камню. Там кто-то есть, из-за камня торчат ноги в тяжелых кожаных башмаках.

Еще шаг — и я все вижу. Опираясь на камень и подтянув колени к груди, на земле кто-то сидит.

Не ребенок.

Мужчина.

Он поворачивает голову и смотрит на меня. Его глаза кажутся более яркими, более пронзительными, чем когда-либо. Он шевелит губами:

— Мама!

От этого голоса кровь стынет в жилах. Он улыбается, дразня меня, а я пораженно смотрю на него и внезапно понимаю, что плещется в его глазах. В них есть власть, в них есть тайна, но есть в них и кое-что еще. Безумие.

— Савл.

Он садится прямее и вытягивает ноги.

— Сара, — говорит он. — Ты одна?

Если ему нужна Мия, я не позволю ему добраться до нее.

— Да, — говорю. — Я одна.

— А где твоя прелестная дочурка?

«Где она? Не вылезай, Мия. Спрячься и сиди тихо, где бы ты ни была».

— Она в безопасном месте.

Он опять улыбается:

— Там, где я не смогу ее найти?

— Именно.

Он качает головой:

— Ты забыла?

— Забыла что?

— Она чипирована, Сара. — Шевельнув рукой, он берет фонарик и со смехом светит мне прямо в глаза. — Я могу выслать на ее поиск пару самолетов. Могу сам заняться ее поисками. Если захочу.

— Я не чипирована. Как вы узнали, что я здесь?

— Вас было нетрудно догнать, Сара, к тому же у меня был твой замечательный рисунок. Он мне очень помог. — Достает из кармана листок бумаги и машет им. — Было очень любезно с твоей стороны дать мне такую мощную подсказку. — Он разворачивает листок. Мое письмо к Адаму.

Мысленно кляну последними словами Адриана и себя. Никому нельзя было доверять.

— Что вам от меня надо, Савл?

— У нас с тобой есть дело.

Он поигрывает фонариком, выхватывая лучом слова, высеченные на соседних надгробиях.

Элиза Сэнсом, 1893–1911. Ее душу забрали ангелы.

Бернард Макаллистер, покинул этот мир 19 февраля 1932 г. Покойся с миром.

Эмили Баркер, 1854–1943. Нежно любимая жена Руперта, мать Вайолет и Изабель.

— Нет у меня с вами никаких дел, Савл. — Боль растекается от спины к животу. Сейчас начнется новая схватка. Не хочу, чтобы он видел меня такой — пронизанной болью и уязвимой.

— Я ухожу, — говорю. — Не ходите за мной.

Но мне удается сделать лишь несколько шагов, прежде чем меня захлестывает новая боль.

Савл вскакивает. Через секунду он стоит рядом со мной, поддерживая меня за плечо. По коже бегут мурашки.

— Началось, да? — шепчет он.

«Дыши. Дыши. Продолжай дышать».

Он хватает меня за руки сквозь пальто и придавливает их к бокам.

Я не могу ни говорить, ни двигаться.

Боль отступает.

Его лицо совсем близко. Я чувствую кислый запах из его рта, вижу щетину на подбородке. Он облизывает губы, но пузырек слюны по-прежнему остается в уголке рта.

Я уже видела все это во сне. Это был Савл. Конечно, это был Савл. Он дышит почти так же часто, как и я.

— Оставьте меня в покое, — говорю. — Я сама все сделаю.

— Сколько времени? — говорит он. — Сколько времени это займет?

Мне удалось немного успокоить дыхание, но он дышит все так же учащенно. Пыхтит, как будто долго-долго бежал. Пузырек слюны лопается и стекает вниз по подбородку. Он не вытирает ее.

— Пять минут? Десять?

— Не знаю. Не знаю. Может быть, час.

— Час. Час. — Его глаза бегают. — Не знаю, смогу ли я ждать так долго.

Мышцы лица ходят ходуном под кожей, все лицо дергается. Кажется, внутри него пружина, которая вот-вот лопнет.

Что он имеет в виду?

— Сара, — говорит он, — час — это долго. Но тебе повезло — я рядом. Я тебе помогу.

Я в западне. У меня роды, я не смогу убежать, не смогу драться с ним. Я не хочу, чтобы он был рядом, но ничего не могу с этим поделать. Именно так я чувствовала себя дома на протяжении многих лет. Бессильной. В полной власти мужчины. На меня накатывает гнев. Я хотела, чтобы это унижение больше никогда не повторилось, и сбежала из дома. Я оставила все: дом, школу, братьев. Но похоже, на этот раз сбежать не удастся.

— Не нужна мне ваша гребаная помощь, Савл. Мне от вас ничего не нужно, уходите. Я хочу, чтобы вы ушли. Сейчас же.

Улыбка на его лице просто невыносима.

— Никуда я не уйду, Сара. И если через час ребенок не появится на свет, я сам вырежу его.

— Что?

Он снимает с пояса нож. Ручка, кажется, то ли костяная, то ли роговая. Лезвие длинное, сантиметров двадцать, и слегка изогнутое. Это охотничий нож.

«Пожалуйста, пожалуйста, нет…»

Я делал это раньше.

— Я делал это раньше, — говорит он, проводя указательным пальцем по лезвию. — Но ты мне нравишься, Сара. Я не хочу причинять тебе боль. Веришь мне?

Я не знаю, что сказать. Его лицо светится безумным блеском. Я-то думала, что ему была нужна Мия, а оказалось, что ему нужна была я, или, точнее, мой ребенок. Адам знал. Именно поэтому он налетел на Савла, когда тот коснулся моего живота. Боже мой, Адам, где ты?

Земля уходит из-под ног. Безнадежность и отчаяние.

Новая схватка. Я тяжело дышу, Савл убирает нож и снова хватает меня.

— Отвалите от меня! Отвяжитесь!

Он отступает:

— Это оно? Ты рожаешь?

Я не могу ответить ему. Меня снова поглотила боль. Цепляюсь за ближайшее надгробие и сосредоточиваюсь на дыхании.

Савл шагает туда-сюда, словно тигр по клетке. Эх, если бы он и в самом деле находился в клетке. Я боюсь его. Жутко боюсь.

— Новая жизнь, Сара. Новая жизнь.

Он повторяет эти слова раз за разом.

«Новая жизнь. Новая жизнь. Ему-то какой от этого прок?»

Он продолжает шагать.

Затем останавливается и смотрит мне в глаза.

— У меня нет времени.

Подносит руку к шее и снимает с себя шарф.

— Савл?..

Подлетает ко мне и начинает заматывать мне шарфом лицо. Сует пальцы мне в рот, силой разжимает челюсти и заталкивает шарф внутрь. Я мотаю головой в стороны.

— Нет, Савл! Нет!!!

Я сплевываю и кашляю, но он уже обматывает шарф вокруг моей головы.

— Кусай, — говорит он. — Кусай, если будет нужно.

Стаскивает меня вниз на траву и снова достает нож.

Молочу ногами, отодвигаясь от него, проезжая спиной по земле. Бесполезно. Он тут же хватает меня и садится мне на ноги.

— Не двигайся, — говорит он, — так будет меньше боли.

Мне снова двенадцать лет. Я вижу пустоту в глазах отца, который крепко сжимает меня, не давая шевельнуться. Они одинаковые: отец, Савл. Ненавижу их. Как же я их ненавижу. С отцом я не боролась, я слишком его боялась. Но сейчас я борюсь. Борюсь за свою жизнь. Борюсь за жизнь своего ребенка.

Он подносит к животу нож. Я пытаюсь схватиться за лезвие. Порезов не чувствую. Гнев затмевает боль. Он тащит нож из моих пальцев и снова заносит его над животом. Я снова не даю ему этого сделать. Он отдергивает лезвие и бросает его на землю рядом с собой. Затем берется за пряжку, расстегивает ремень и вынимает его из брюк. Вцепляется мне в запястья, на минуту слезает с моих ног и ремнем связывает руки за спиной. Опять плюхается мне на ноги и поднимает нож.

Я ничего не могу сделать. Гнев отступает, и на его место приходит абсолютный ужас.

— Пожалуйста, Савл, пожалуйста, не надо.

Слова звучат невнятно и приглушенно, но он мог бы легко прочесть их в моих глазах, если бы заглянул в них. Но он не смотрит на мое лицо. Задирает мне футболку, приспускает штаны и подносит нож к голому животу. Он сосредоточен и готов. На мгновение он замирает и даже кажется спокойным.

«Он не может так поступить. Этого не будет», — думаю я.

Он смотрит на мой живот, который туго натягивается от новой схватки. Когда лежишь вот так, боль усиливается в тысячу раз. Я плачу, слезы льются из уголков глаз и затекают в уши. На этот раз боль изменилась, в ней появилось что-то еще. Я чувствую, что пришло время тужиться.

Ему не придется резать меня. Ребенок уже рождается.

— Савл! Слезьте с меня!

Я не говорю, а рычу. Неужели до него дошло? Хватается за шарф и грубо опускает его мне на подбородок.

— Что такое?

— Я рожаю, рожаю! Пожалуйста, развяжите мне руки. Я сама справлюсь.

— Моим способом будет быстрее. Легче.

— Нет, нет, так гораздо опаснее. Вы можете поранить ребенка. Позвольте мне сделать это по-моему. Развяжите меня.

— Не развяжу. Я что, похож на идиота? — Бога ради! Что я сейчас могу сделать? Я же рожаю, как вы не понимаете, урод!

Инстинктивно он поднимает руку, чтобы дать мне пощечину, но в этот момент я начинаю пыхтеть, мучаясь от боли и позывов тужиться. Он так и застывает, не донеся руку до моего лица, и зачарованно смотрит на меня. Слезает с моих ног, но не отодвигается. Стоит и смотрит.

В прошлый раз я рожала одна. Бог мой, как бы я хотела остаться одна и теперь. Хотя нет, лучше бы рядом со мной был Адам. Все должно было быть не так. Я не могу думать о нем. Не могу думать ни о чем другом.

«Дышать. Дышать. Дышать». Это все, что я могу сейчас делать.

 

Плачет ребенок. Мой ребенок.

Он на руках у Савла. Его руки так залиты кровью, что кажется, будто на них натянуты красные перчатки. Чья это кровь? Ребенка или моя?

— Девочка, — говорит он, обращаясь к самому себе. — Хорошая, сильная девочка.

Ее глазки плотно закрыты, и она заливается плачем.

Я хочу взять ее на руки. Мне нужно подержать мою новорожденную дочь.

Пытаюсь высвободить руки, туго перетянутые ремнем. Вот узел чуть подался. Еще немного — и я вытягиваю одну руку, потом другую. Я отлежала их и теперь совсем их не чувствую. Шевелю пальцами, отчаянно желая, чтобы кровь скорее прилила к ним.

Поднимаю руки перед собой.

— Савл, — говорю, — дайте мне подержать ее.

Он вздрагивает и поднимает глаза, точно успел забыть, что я все еще тут.

— Лучше не надо, — говорит он. — Так тебе будет легче.

Встает и уходит.

Не верю своим глазам. Этого не может быть. Пытаюсь пошевелиться, но безуспешно. Боль придавила меня к земле. Вокруг лужа крови, гораздо больше, чем при первых родах. Живот продолжает сокращаться.

— Савл, что вы делаете? Куда вы? — Он не отвечает. — Ей нужна я, Савл! Ей нужна мать! Не уносите ее! — Пробую встать на ноги, но в глазах темнеет, и я падаю. Когда я поднимаю голову, Савл уже успевает отбежать метров на тридцать. — Савл! Савл! Вернитесь! Пожалуйста!

Встаю на четвереньки и ползу по траве, листьям и гравию. Еще одна схватка заставляет меня остановиться. Послед. А я и забыла о нем. Орган, который питал моего ребенка на протяжении беременности. Орган, который больше не нужен моему телу. Он тоже выходит из меня. Я не могу отсрочить это. Теперь я точно не догоню Савла.