Часть 21

Ему снился яркий красивый мир. Просторные улицы, блестящие автомобили, витрины магазинов, украшенные к Рождеству, пёстрые зонтики уличных кафе, фонтан с золотыми рыбками, которые весело плескались в прозрачной воде. Детская площадка в парке - корабль с алыми парусами, качели из покрышек, верёвочная лестница, яркая пластиковая горка. Пляж на берегу залива - белоснежный, солнечный... брызги прибоя долетают до брошенных на песке полотенец и подстилок.

И - ни души. Ни на улицах, ни в парке, ни на пляже.

Мир прекрасный, но мёртвый.

И только они с Джаредом бредут по полосе прибоя, босиком, загребая холодную океанскую воду. Солёный ветер треплет волосы Джея, разлохмачивая их ещё больше, и он улыбается, сощурив глаза на солнце. Город принадлежит только им. Им двоим. Это совсем не страшно, а даже приятно - иметь в собственности целый маленький мир.

Джаред останавливается, раскидывает руки, и Дженсену кажется, что он сейчас взлетит. Но тот медленно падает на спину, в чистую тёмную воду океана, и волны смыкаются над ним, как края большого одеяла. Дженсен видит лицо Джареда сквозь толщу воды - оно светится, у губ колышутся пузырьки воздуха, глаза открыты и в них - золото закатного солнца.

А потом он медленно идёт ко дну, и Дженсен не может пошевельнуться. Только смотрит и понимает, что беззвучно плачет.

Он проснулся рывком, содрогаясь от слёз, и поспешно вытер лицо тыльной стороной руки, хотя понимал, что Джаред всё равно не видит. Сквозь раздёрнутые занавески лился солнечный свет и сильно пахло морем - пляж начинался практически от ступенек крыльца маленькой виллы, каким-то чудом уцелевшей при ударе. Даже занавески остались, обветшавшие за двадцать лет, выцветшие, но такие... уютные. Правильные. Словно напоминание о той, бывшей жизни.

Джаред сидел на краю кровати, лицом к окну, спиной к Дженсену. Солнечные блики играли на обнажённой коже, и это было так красиво, что Эклз, не задумываясь, провёл ладонью по широкой спине, очертил пальцем выпуклости мышц, скользнул вдоль позвоночника вниз. Джаред вздрогнул.

- Щекотно, - глухим голосом проговорил он.

- Прости, - Дженсен перекатился на бок, сел рядом. Джаред молча "смотрел" в окно, на бесконечную океанскую гладь, на белый песок, на ржавый остов корабля, вросший в отмель. Его глаза отливали тёмным золотом, радужки без зрачков были похожи на тусклые монетки.

С того дня, как они выбрались из разрушенного взрывом убежища, прошёл месяц. Они провели его на этой маленькой вилле, и каждый день был похож на предыдущий - под равномерный рокот прибоя монотонно текли часы вынужденного безделья. Им больше не нужно было никуда идти. Пустой мир казался огромным заброшенным домом, из которого не было выхода, и они маялись, запертые в пространстве, сотканном из воды, солнца, воздуха и песка.

Первое время они надеялись, что Джаред потерял зрение от сильного удара и всё восстановится, когда пройдёт сотрясение, но ничего не произошло. Джаред был здоров, силён, все повреждения, полученные им во время взрыва, прошли за рекордно короткое время, но зрение так и не вернулось. В первую ночь, когда они набрели на эту виллу, Дженсен лёг на пыльную кровать и притянул к себе Джареда. Они легли лицом друг к другу, и Дженсен аккуратно рассёк себе кожу в том месте, где шея переходит в плечо. Ему не было больно, не было страшно - он чувствовал лишь бесконечную усталость и почти болезненную нежность, когда Джаред прильнул губами к ране, высасывая кровь. Он придерживал лохматый затылок, глядя в черноту ночи за окном, Джей обнимал его, крепко прижимая к себе, и этом объятии воедино сплелись отчаяние, страх и безумная надежда. Когда всё закончилось, золото в глазах Дженсена медленно померкло, но радужки Джареда оставались всё такими же - бессмысленными, пустыми, тусклыми.

Подождём, сказал тогда Дженсен. Слишком сильное повреждение. Нужно время.

Они уснули, прижавшись друг к другу, овеваемые потоками стылого влажного воздуха из распахнутого окна, а утром Дженсен открыл глаза и увидел спящего носом в подушку Джареда. И его неудержимо потащило к нему, буквально впечатало в сонное расслабленное тело... Дженсен, задыхаясь, прижал к себе Джареда, переплёл руки, спутал ноги, потёрся бёдрами, чувствуя, как внутри медленно раскрывается кровавый цветок безумного вожделения, и прильнул к губам, с готовностью раскрывшимся ему навстречу.

Он чувствовал каждый изгиб длинного горячего тела, прижатого к его спине. Ощущал тугую плоть, касающуюся его ягодиц. Вздрагивал от жадных поцелуев, которыми Джаред осыпал его плечи, слышал сбивчивый шёпот и не понимал ни слова, но, доверяя, отдавался с жадностью изголодавшегося зверя. И когда легкая боль прострелила шею, и горячие губы прижались к открывшейся ране, Дженсен почувствовал, как золотой, ослепительно яркий поток вливается в тело Джареда, окружаяя их обоих нестерпимым сиянием, даря самый яркий, самый чистый в мире экстаз. Он выгнулся, принимая в себя мужчину - в первый раз в жизни, совершенно не задумываясь над тем, правильно ли это... он слишком многое делал в последнее время, что вообще никак не укладывалось в рамки разумного, и из всех возможных "зол" это было самым приятным. Самым нужным. Им обоим.

Они бродили по полосе прибоя, чаще - молча, но в этом молчании сквозила пронзительная нежность. Дженсен совершенно не представлял, что способен на такое; словно боль Джареда послужила катализатором взрыва абсолютно неведомых Эклзу чувств, которые в его прежнем мире ценились едва ли не меньше, чем патроны, вода и противогазы. Он не мог себе представить, что там - тогда - был бы способен вот так... с кем-нибудь... неважно, с мужчиной или с женщиной; только здесь, в этом диком, обезлюдевшем, потерянном мире всё случилось само собой - словно назло обстоятельствам. Или по велению их природы. Или ещё по какой-то неведомой причине.

Дженсен не хотел вдаваться в размышления. Он просто брал Джареда за руку, садился рядом с ним на раскалённый песок и рассказывал. Про свою прежнюю жизнь, про Опоссума и Шелли, про Десяточку, про Дэннил, про то, какое яркое сегодня солнце, про цвет воды в волнах прилива, про ржавый каркас корабля, вросший в берег и напоминающий скелет огромного кита... Да, бывали мгновения, когда нельзя было молчать, и приходилось без умолку изливать на Джареда воспоминания вперемешку с неуклюжими описаниями окружающего мира, только чтобы тот не начинал вдруг задыхаться и зажимать ладонями, испачканными в песке, свои невидящие глаза.

Дни походили один на другой - как две капли океанской воды. Они гуляли, молчали и говорили, купались в пронзительно ледяной воде, занимались любовью... на теле Дженсена прибавилось ран, которые быстро затягивались и так же легко открывались навстречу жадному рту Джареда. Но лечение всё чаще казалось Эклзу больше приятным, чем полезным, и это угнетало. Один раз он поделился осторожными предположениями с Джаредом, но тот пожал плечами: он не знал иного лекарства, он не чувствовал никаких положительных перемен, и ему, судя по всему, медленно становилось плевать на всё.

Чтобы хоть как-то вывести его из тягостного состояния, Дженсен раскопал в залежах хлама на чердаке несколько запылённых, буквально рассыпающихся в руках книг и начал читать Джареду вслух, каждый день, в одно и то же время, игнорируя слабые попытки увильнуть. Он даже пел - хрипло, не слишком умело и в основном какие-то дурацкие детские песенки, которые неожиданно всплывали из глубин памяти, как наивные напоминания о том, что утеряно навсегда. Часто они ложились спать прямо на берегу - не чувствуя ни холода, ни пронзительной сырости; лежали, соприкасаясь только плечами и пальцами рук, или сжимали друг друга в объятиях, образуя жаркий нервный узел переплетённых тел.

Звёзды казались огромными. Ночь - бесконечной. А жизнь навсегда разделилась на до и после.

Дженсен тряхнул головой, отгоняя сон. Джаред всё так же неподвижно сидел на кровати, сгорбив плечи. Последнее время он всё чаще замыкался, уходил в себя, в свою глухую черноту. Лицо казалось пустым.

- Идём, - сказал Эклз, вставая. - Там солнце. Поплаваем... Я помню, как мы в детстве с мамой ходили на пляж. У меня был мяч... полосатый такой. И я прыгал на волнах. И ни хрена не знал, что через семнадцать лет буду делать то же самое.

Джаред медленно поднялся, словно нехотя; отросшая чёлка закрывала глаза, золотилась на солнце. Он направился к двери и вдруг замер, как будто поражённый внезапной мыслью.

- Дженс...

Эклз машинально скатывал пляжный коврик. Вскинул голову:

- Что? Джей?

- Помнишь, ты рассказывал мне, как тебя любили в твоём Убежище? Как выделяли из толпы остальных... как этот твой... Шелли... тебя прочил в наследники...

- Да, - Дженсен нахмурился. - Прекрасно помню. А что такое?

- А про Дэннил... это правда?

- Что я с ней спал? Правда. Шелли дико хотел внучка. Джей, вот только не...

- Блядь, - вдруг сказал Джаред, с размаху садясь на порог распахнутой двери. Эклз подлетел, ухватил за плечо, заглянул в пустые золотые глаза.

- Джей?

- Она забеременела?

- Дэннил? - глупо переспросил Дженсен. - Ну вроде да, а что ты...

Внезапно - то ли благодаря выражению лица Джареда, то ли по собственному наитию - на него лавиной обрушилось осознание того, что он только что сказал. Его прежняя жизнь казалась сейчас настолько бессмысленной и далёкой, что он совершенно забыл об этом. О своём вынужденном отцовстве. О Дэннил. О продолжении рода маленькой коммуны в далёком Дипвелле.

- Чёрт, - прошептал Дженсен, леденея от внезапной мысли и считав собственный ужас с искажённых черт лица Джареда. - Она же... я... блядь, Джей, мой ребёнок... он...

Он никак не мог заставить себя это произнести. Ему помог Джаред.

- Да, - глухо сказал он. - Твой ребёнок - это не продолжение вашего рода. Это его смерть.