Глава семнадцатая. Я протянул Рыгору руку. Эта ночь была первой за все последнее время

 

- Ты, Рыгор?

- Я, Андрусь. Точнее, мы.

Я протянул Рыгору руку. Эта ночь была первой за все последнее время

безоблачной и лунной. Полная луна заливала торфяные болота, пустоши, парк

Болотных Ялин голубым серебром и далеко-далеко блестела в окошке какой-то

одинокой хаты. Ночью похолодало, и сейчас болота "потели", рождая в лощинах

пряди белого подвижного тумана.

Рыгор выступил из-за кустов, росших у поваленной ограды, а за ним из

темноты появились люди, человек двенадцать.

То были мужики. Все в кожухах, вывернутых наизнанку, в одинаковых белых

магерках.

И все они при лунном свете были на одно лицо: словно сама земля

одновременно породила их. У двоих я увидел длинные ружья, как у Рыгора,

третий держал в руке пистолет, остальные были вооружены рогатинами и вилами,

а у одного была обыкновенная дубина.

- Кто это? - удивленно спросил я.

- Мужики, - нутром прогудел Рыгор. - Хватит терпеть. Два дня назад

дикая охота затоптала на вересковой пустоши брата вот этого мужика. Михалом

его зовут.

Михал своим видом действительного напоминал "бурого пана" - медведя.

Глубокие маленькие глазки, широкие скулы, руки и ноги - почище, чем у

Дубатоука. Глаза были красные и опухшие, а руки так сжимали ружье, что даже

суставы пальцев побелели. Взгляд был мрачный и хмурый, но умный.

- Хватит, - повторил Рыгор. - Нам теперь только помирать осталось. А

помирать не хочется. И ты, Беларэцки, коли что будет не по тебе, молчи. Это

дело наше. И Бог дозволяет на конокрада - всем миром. Сегодня мы их отучим

не только людей топтать, но и хлеб есть.

- Это все?

- Нет, - сказал мой новоявленный Чертов Батька*. - Эти, во главе с

Михалом, останутся тут, под твоей рукой. А мои ожидают у болота, что

окружает Яноускую пущу, возле Ведьмаковой ступы. Там еще два десятка. Если

охота пойдет там - мы их встренем, если они пойдут неведомой нам, другой

дорогой - встренете вы. Мы смотрим за пущей, Холодной лощиной и пустошами,

которые рядом. Вы - за Болотными Ялинами. Встреча, если что, в Холодной

лощине. Если понадобится подмога - присылайте человека.

* Великий беларусский "благородный разбойник" времен князя Александра

(1461-1506), личность полулегендарная.

И Рыгор исчез во тьме.

Мы устроили засаду. Я дал указание шести мужикам разместиться по обе

стороны дороги у поваленной ограды, троим - немного подальше. Получился

мешок, или, точнее, мережа. Трое должны были в случае чего преградить охоте

путь к отступлению. Я стал за большим деревом у самой тропинки.

Я забыл еще сказать, что на каждого из нас было по три факела. Вполне

достаточно, чтобы в случае необходимости осветить все вокруг.

Мои люди в кожухах как легли, так и срослись с землей, их нельзя было

отличить от кочек, серая овчина сливалась с пожухлой, убитой осенью травой.

Так мы ждали довольно долго. Луна плыла над болотами, изредка мелькали

там какие-то голубые искры, туман то сбивался в сплошную, низкую, коню по

колено, пелену, то расползался снова.

Они появились, как всегда, неожиданно. Два десятка туманных всадников

на туманных конях. Бесшумно и грозно надвигались они. Не звенели удила, не

слышно было человеческих голосов. Беззвучная масса двигалась на нас.

Развевались длинные волосы и плащи. Охота мчалась.

А впереди, как и прежде, надвинув шляпу на лицо, скакал король Стах. Мы

ожидали, что они прилетят, как ветер, но шагов за сто они... спешились,

повозились возле ног коней, и, когда двинулись вновь, до нас долетел совсем

неожиданный после тишины грохот копыт.

Медленно приближались они. Вот миновали трясину, вот подъехали к

ограде, вот миновали ее. Король Стах ехал прямо на меня, и я увидел, что

лицо его белое, как мел.

Вот он почти у моего дерева. Я шагнул вперед, взял коня за уздечку.

Одновременно левой рукой, в которой, кроме револьвера, был зажат стек, я

сдвинул шляпу ему на затылок.

Трупно-бледное лицо Вароны смотрело на меня большими мертвыми глазами.

От неожиданности он, наверное, не знал, что делать, но зато я хорошо знал

это.

- Так это вы - король Стах? - спросил я тихо и ударил стеком его по

лицу.

Конь Вароны встал на дыбы и кинулся от меня в кучу всадников.

В то же мгновение грохнули ружья засады, вспыхнули факелы и все

закружилось в бешеном море огня. Вставали на дыбы кони, падали всадники,

кто-то кричал истошным голосом. Я запомнил только лицо Михала, который

хладнокровно целился. Сноп огня вырвался из длинного ружья. Потом передо

мной проплыло скуластое лицо хлопца с длинными прядями волос, падавшими на

лоб. Хлопец работал вилами, как на току, потом поднял их и со страшной силой

всадил в брюхо вздыбившегося коня. Всадник, конь и хлопец упали вместе. А я

стоял и, несмотря на то что выстрелы раздавались уже и со стороны охоты, что

пули посвистывали у моей головы, на выбор стрелял по всадникам, что

суетились вокруг. Сзади их тоже поливали огнем.

- Братки, измена!..

- Доскакались!..

- Спасите!..

- Боже! Боже!..

На лицах этих бандитов я увидел ужас, и радость мести овладела мной. Им

следовало думать раньше о том, что придет расплата. Я видел, как мужик с

дубиной ворвался в гущу схватки и бил ею наотмашь. Вся застарелая ярость,

все долготерпение сейчас взорвались припадком неслыханной страсти и боевой

смелости. Кто-то рывком стащил с седла одного из охотников, и конь волочил

его головой по корням.

Через десять минут все было, по сути, кончено. Кони без седоков

протяжно ржали, как снопы, лежали на земле убитые и раненые. Только Варона,

как дьявол, вертелся среди мужиков, отбиваясь мечом. Револьвер зажал в

зубах. Дрался он очень здорово. Потом увидел меня. Лицо его перекосилось от

такой страшной ненависти, что даже теперь я помню его, а иногда вижу во сне.

Затоптав конем одного из крестьян, он схватил револьвер.

- Держись, подлец! Отнял ее! Тебе тоже не миловаться!

Крестьянин с длинными усами дернул его за ногу, и только поэтому я не

рухнул с дыркой в черепе. Варона понял, что его сейчас стащат с коня, и

выстрелом в упор уложил длинноусого.

И тогда я, успев вставить новые патроны, всадил в него все шесть пуль.

Варона, хватаясь руками за воздух, качнулся в седле, но все же повернул

коня, сбил наземь скуластого хлопца и помчал в направлении болот. Он все

время хватался руками за воздух, но еще держался в седле и вместе с ним

(видимо, лопнула подпруга) съезжал набок, пока не повис над землей. Конь

свернул, и голова Вароны с размаху ударилась о каменный столб ограды.

Брызнули мозги.

Варона вылетел из седла, ударился о землю и остался лежать неподвижный,

мертвый.

Разгром был полный. Страшная дикая охота была повержена руками обычных

мужиков в первый же день, когда они немножко поднатужились и поверили, что

даже против призраков можно подняться с вилами.

Я осмотрел поле битвы. Крестьяне отводили коней в сторону. Это были

настоящие полесские дрыкганты, порода, от которой теперь ничего не осталось.

Все в полосах и пятнах, как рыси или леопарды, с белыми ноздрями и глазами,

полыхавшими из глубины красным огнем. Я знал, что эта порода отличается

удивительно машистой иноходью и во время галопа мчит огромными, оленьими

прыжками. Не удивительно, что в тумане их прыжки казались такими большими.

И еще две разгадки пришли неожиданно. Во-первых, у седла каждого

охотника висели четыре глубокие овчинные торбы, которые в случае

необходимости можно было надеть коням на ноги и завязать у бабок. Шаг

становился совсем бесшумным. Во-вторых, среди трупов и раненых я увидел на

земле три чучела, которые были одеты так, как и охотники; на них были шляпы

с перьями, кабти, чуги, но они были привязаны веревками к седлу. Людей у

Вароны, по-видимому, не хватало.

Однако и наши потери были значительны. Мы никогда не победили бы этой

банды профессиональных убийц, если б не внезапность нашего нападения. Но

даже и при этом результаты были скверные: мужики воевать совсем не умели.

Скуластый хлопец, которого сбил конем Варона, лежал с размозженной головой.

У длинного мужика дыра от пули темнела прямо посреди лба. Мужик с дубиной

лежал на земле и стриг ногами: отходил. Раненых было в два раза больше. Я

тоже получил рану: пуля рикошетом щелкнула мне в затылок.

Мы ругались: Михал бинтовал мне голову, а я кричал, что это чепуха.

Между тем среди охотников отыскали одного живого и подвели к разведенному

костру. Передо мной стоял с повисшей, как плеть, рукой Марка Стахевич, тот

самый шляхтич, разговор которого с Пацуком я подслушал, сидя на дереве. Он

выглядел очень колоритно в своей чуге вишневого цвета, в маленькой шляпе, с

пустыми сабельными ножнами на боку.

- Ты, кажется, грозил мужикам, Стахевич? Ты умрешь, как эти, - спокойно

сказал я. - Но мы можем отпустить тебя, потому что один ты не страшен. Ты

уедешь за пределы яноуской округи и будешь жить, если расскажешь обо всех

ваших пакостях.

Он поколебался, посмотрел на жесткие лица мужиков, залитые багровым

отсветом костра, на кожухи, на руки, сжимавшие вилы, и понял, что милости

ждать не приходится. Вилы со всех сторон окружали его, дотрагиваясь до тела.

- Это все Дубатоук, - сказал он хмуро. - Дворец Яноуских должен был

перейти Гарабурде, по тот очень задолжал Дубатоуку. Никто об этом не знал,

кроме нас, людей Дубатоука. Мы пили у него, и он давал нам деньги. А сам

мечтал о дворце. Он не хотел ничего продавать оттуда, хотя дворец стоил

много. Варона говорил, что если бы продать все вещи из дворца музеям, то

можно было б получить много тысяч. Случай свел их с Вароной. Варона не хотел

вначале убивать Яноускую, хотя она и указала ему на дверь. Однако, после

того как появился Свецилович, согласился и он. Сказка про дикую охоту короля

Стаха пришла на ум Дубатоуку еще три года назад. У Дубатоука откуда-то

имеются припрятанные деньги, хотя живет он как бы бедно. Он вообще очень

хитрый, лживый и скрытный человек. Самого умного сумеет обвести вокруг

пальца, таким медведем прикинется, что дальше некуда. И вот он поехал на

самый лучший конный завод, к обедневшему за последние годы помещику и купил

всех дрыкгантов, а потом перевел их в Яноускую пущу, где мы построили

убежище и конюшню. Всех удивляло, как мы можем мчать по трясине, где и шага

ступить нельзя. А никто не знает, сколько мы поползали по Волотовой прорве в

поисках потайных стежек. И отыскали. И изучили. И выучили коней. А потом

мчали по местам, где стежка была по локоть под трясиной, а по бокам -

непроходимая топь. И к тому же эти кони - чудо! Они бегут на голос

Дубатоука, как собаки. Они чуют трясину и, когда стежка прерывается, делают

огромные прыжки. И еще: мы всегда выезжали на охоту только ночью, когда

туман ползет по земле. И потому все считали нас призраками. А мы еще и

молчали всегда. Это был риск. Однако что нам было делать: подыхать с голода

на четверти волоки? А Дубатоук платил. И к тому же мы не только доводили до

помешательства или смерти Яноускую, мы еще и учили нахальных холопов, чтобы

знали страх божий и не мнили о себе слишком много. Дубатоук через Гарабурду

заставил Кульшу пригласить к себе девочку, потому что знал - отец

забеспокоится. И мы поймали Рамана, встретили, перехватили его. Ух и гонка

была!.. Удирал, как черт... Но его конь сломал ногу.

- Мы знаем это, - язвительно заметил я. - Между прочим, Раман выдал вас

с головой именно после смерти, хотя вы его крикам и не верили. Не верили еще

несколько дней назад, когда разговаривали с Пацуком после убийства Бермана.

У Стахевича от удивления отвалилась челюсть. Я приказал ему

рассказывать дальше.

- Мы навели ужас на всю округу. Батраки соглашались на ту цену, какую

давал хозяин. Мы зажили лучше. А Яноускую довели до отчаяния. И тут появился

ты, Беларэцки. Дубатоук привез тогда Рамана Старого не случайно. Если б не

ты, она лишилась бы рассудка через неделю. И тут пан Рыгор увидел, что

ошибся. Она была весела. Ты все время танцевал с нею. Дубатоук специально

пригласил тебя, когда передавали опекунские дела, чтобы ты убедился, что она

бедна. Он хорошо управлял имением - ведь это было его будущее имение. Но

бедность Яноуской на тебя не подействовала, и тогда тебя решили убрать.

- Кстати, - сказал я, - я никогда не намеревался на ней жениться.

Стахевич несказанно удивился.

- Ну да ладно. Ты все равно мешал нам. Она ожила при тебе.

Справедливости ради следует сказать, что Дубатоук действительно любил

Яноускую. Ему было жаль губить ее, и если б можно было обойтись без этого,

он охотно согласился бы. И тебя он уважал. Говорил нам всегда, что ты

настоящий человек, жаль только, что не согласишься быть с нами. Словом, наши

дела усложнились: нужно было убрать и тебя, и Свециловича, который имел

право наследства и любил Яноускую. Дубатоук пригласил тебя к себе, где

Варона должен был вызвать на дуэль. Он так тонко разыграл все, что никто

даже не подумал, что не он, а Дубатоук был зачинщиком, а мы тем временем

разглядывали тебя, потому что нам нужно было запомнить твое лицо.

- Дальше, - бросил я.

Стахевич заколебался, но Михал ткнул его вилами в место, откуда растут

ноги. Марка исподлобья огляделся вокруг.

- С дуэлью вышла глупость. Дубатоук спаивал тебя, но ты не пьянел. Да

еще оказался таким ловким, что уложил Варону в постель на целых пять дней.

- А как вы тогда могли одновременно быть в доме и гнаться за мной?

Стахевич выдавил из себя:

- За усадьбой Дубатоука ждали другие, новички. Мы поначалу думали

пустить их по следам Свециловича, если тебя убьют, но Свецилович сидел с

нами до утра, а Варона был ранен. Их пустили за тобой. Дубатоук до сих пор

не может простить себе, что по твоим следам пустили этих сопляков. Если б не

это - ты б ни за что не удрал бы. И к тому же мы думали, что ты пойдешь по

дороге, а ты пошел пустошью да еще заставил охоту потратить целый час перед

болотом. Пока собаки напали на след - было уже поздно. Мы до сих пор не

можем понять, как ты сумел улизнуть тогда от нас, ловкач. Но знай, поймали б

- не поздоровилось бы.

- А почему рог пел в стороне? И еще, где эти новички сейчас?

Стахевич неохотно продолжал:

- На охотничьем роге играл один из нас, он ехал неподалеку. А новички -

вот они, здесь, лежат на земле. Прежде нас было меньше. И мы вели с собой

коней с чучелами в седлах. А часть молодых пошла к Холодной ложбине. Мы

полагали, что ты там один вместе со своим Рыгором караулишь. Но мы не

думали, что вас тут - армия. И дорого заплатили за это. Вот они лежат:

Пацук, Ян Стырович, Паулюк Бабаед. И даже Варона. Ты ногтя его не стоишь.

Умен был Варона, а тоже не минул его Божий суд.

- Зачем вы подбросили мне записку о том, что "охота короля Стаха

приходит ночью"?

- Что ты, что ты, - покачал головой Стахевич, - привидения записок не

подбрасывают. Мы б на такую глупость не пошли.

"Это, наверное, сделал Берман", - подумал я, а вслух сказал:

- А меня эта записка убедила в том, что вы не привидения, как раз в тот

момент, когда я начинал этому верить. Поблагодарите неизвестного

благожелателя, потому что с привидениями я вряд ли бы отважился бороться.

Стахевич побледнел и, чуть шевеля губами, бросил:

- Этого человека мы разорвали б на куски. А тебя я ненавижу, несмотря

на то, что не моя сила. И я буду молчать.

Рука Михала схватила пленника за шею и сдавила ее.

- Говори. Иначе мы тебя тут...

- Хрен с вами, ваша сила... Радуйтесь, холопы... Но мы вас тоже

проучили. Пусть кто-нибудь попробует узнать, куда поделись главные крикуны

из деревни Ярки, которую пан Антось Духвица с земли согнал? Спрашивайте, у

кого хотите. Жаль, что Дубатоук не приказал подстеречь тебя днем и

пристрелить. А ведь это легко было сделать, особенно когда ты к Кульшам шел,

Беларэцки. Я тебя видел. Мы еще тогда поняли, что ты веревку на нашу шею

приготовил. Кульша старая, хотя и помешанная, но могла про нас что-то

брякнуть. Она начала догадываться, что была орудием в наших руках в день

убийства Рамана. И пришлось ее однажды постращать появлением дикой охоты.

Голова у нее слабая, сразу спятила.

Я кипел от мерзостей, о которых рассказывал этот человек. Только теперь

мне открылась бездна шляхетского падения. И я внутренне согласился с

Рыгором, что эту породу нужно уничтожить, что она начала смердеть на весь

свет.

- Продолжай, мразь!

- Когда мы узнали, что Рыгор согласился искать вместе с тобой, мы

поняли, что нам придется туго. Тут я впервые увидел, как Дубатоук испугался.

Он даже пожелтел. Нужно, говорит, кончать и не ради богатства, а ради

спасения собственной шкуры. И мы явились к дворцу.

- Кто это кричал тогда? - сурово спросил я.

- Кто кричал, того больше нет. Вот он лежит... Пацук...

Стахевич откровенно потешался, рассказывал обо всем с гонором, с таким

молодечеством, как будто вот-вот "Балладу" Рубинштейна запоет, но я хорошо

видел, что он боится, хотя и владеет собой.

- Да и я могу почти так же кричать.

И он закинул голову - вены вздулись у него на шее - и начал выть, то

понижая, то повышая голос. Последний раз я услышал крик дикой охоты:

нечеловеческий, страшный, демонский.

- Раман! - рыдал и голосил он. - Раман! Раман! Авой! Месть! Мы придем!

Раман в последнем колене, выходи!

Голос его покатился над Волотовой прорвой куда-то далеко, начал

перекликаться с эхом, заполнил собой весь простор. У меня мороз прошел по

спине.

А Стахевич захохотал.

- Ты не вышел тогда, Беларэцки. Ничего, на твоем месте другой подох бы

от ужаса. Вначале мы подумали, что ты испугался, но на другой день случилось

почти непоправимое. Свецилович нарвался на Варону, который ездил для

вербовки новых охотников и припозднился. И это было аккурат возле стежки,

что ведет в пущу, к нашему тайнику. А потом мы проследили, что он встретился

с тобой, Беларэцки, в лесу. И хотя он не сказал тогда тебе ничего (это было

видно по твоему поведению), мы поняли - с ним надо кончать. Дубатоук послал

Свециловичу письмо и выманил из дома. Половину людей направили к трем

соснам. А вторая половина - три старых охотника и новички - поехала к

Болотным Ялинам. Сам Дубатоук спешился тогда и подкрался к тебе сзади. Но ты

успел уже сделать несколько выстрелов, и наши необстрелянные компаньоны

бросились наутек. И еще диво: ты так накостылял Дубатоуку, что он до сих пор

не может ездить верхом, сидит дома. Он и сегодня дома, так что берегитесь,

хлопцы. А тебя, Беларэцки, он хорошо тогда объегорил. Ты и очухаться не

успел, а уже подсаживал его на коня. Зато со Свециловичем нам повезло.

Варона дождался его, спросил: "Раскрыл диких охотников?" Тот плюнул в

сторону Вароны. Варона выстрелил. И тут появился ты, стрелял в нас, одному

прострелил руку. А потом ты избил станового, и тебя вызывали в уезд не без

нашей помощи. Ты, наверное, не знаешь, что тебя должны были арестовать, а

потом кокнуть по дороге. Но ты, дьявол, оказался слишком ловким, тебе

повезло, и письмо губернатора заставило судью отказаться помогать нам. Он на

коленях умолял Дубатоука, чтоб тебя быстрее пристрелили. Кстати, когда

Варона стрелял в Свециловича, он применил такую хитрость, которой ты никогда

не разгадаешь.

- Почему же? - равнодушно сказал я. - Дубатоук вырвал из журнала у

Яноуской несколько листов, и из них сделали пыжи. Вы думали, что если я

вырвусь живым из ваших лап, то на основании всего этого буду подозревать

Бермана.

Скрюченными, похожими на когти пальцами Стахевич царапал грудь.

- Дьявол! - задыхаясь, прохрипел он. - Не нужно было нам связываться с

тобой. Но кто мог подумать? Вот они, не думающие, лежат сейчас здесь, как

торбы с дерьмом.

Потом снова начал говорить:

- И вот еще одна наша ошибка. Следили за тобой, а за холопами и Рыгором

перестали. А они добрались к нам, к убежищу, к потайным стежкам... И даже

возле креста Рамана тебе повезло, мы убили цыпленка, выпустив тебя из лап.

Убили на скаку, не останавливаясь. Кокнули - и дальше. И лишь потом пошли

проверить. И даже здесь нарвались на тебя, как дураки. А потом исчез

Гарабурда, и мы решили не возвращаться в эту ночь домой, пока не добудем

тебя. Вот и добыли...

- Довольно, - сказал я. - Слушать противно. И хотя ты достоин петли -

мы не убьем тебя. Мы дали слово. Потом разберемся и, если ты будешь очень

виноват, передадим тебя в губернский суд, а если нет - отпустим.

Я не успел окончить, как Стахевич вдруг оттолкнул двух мужиков,

вырвался и с необычайной быстротой побежал к коням. Караульного ударил ногой

в живот, вскинул тело в седло и с места взял в намет. На ходу он обернулся и

крикнул издевательским тоном:

- Жди еще губернского суда! Я к Дубатоуку, он на вас, быдло, всю шляхту

округи поднимет, всех на месте положит. И тебе, хамло столичное, не жить, и

шалаве твоей. А ты, дурной Михал, знай - это я твоего брата стоптал, то же и

тебе будет!

Михал повел в воздухе дулом длинного ружья и, не целясь, нажал на

спуск. Стахевич молча, как будто так и надо было, кувыркнулся с седла,

несколько раз перевернулся на земле и затих.

Михал подошел к нему, взял за уздечку коня и выстрелил Стахевичу прямо

в лоб. Потом сурово сказал мне:

- Иди вперед, атаман. Рановато ты с ними добрым стал. Доброту - прочь.

Обойдется без марципанов цыганская свадьба. Иди, мы тебя догоним. Иди по

дороге к Холодной лощине. И не оглядывайся.

Я пошел. И в самом деле, какое я имел право миндальничать. Если бы этот

бандит добрался до Дубатоука - они б всю округу залили кровью. А Дубатоука

нужно быстрее брать. Нужно взять сегодня же ночью.

Сзади послышались стоны и вопли. Там добивали раненых. Я хотел

обернуться - и не мог. Щипало в глотке. Но разве они не поступили бы с нами

еще хуже?

Мужики догнали меня на половине дороги к лощине. Мчали на дрыкгантах с

вилами в руках.

- Садись, атаман, - добродушно сказал Михал, указывая на коня. - С

этими покончили. А прорва-матушка никому не расскажет...

Я, как только мог спокойнее, ответил:

- Ну и ладно. А сейчас быстрее к Рыгору. Потом вместе с ним пойдем на

дом Дубатоука.

Мы домчали до лощины в мгновение ока и там застали самый конец той же

трагедии. Рыгор сдержал слово, хотя с пойманными участниками охоты не

расправились, как с конокрадами, а просто убили. Перед Рыгором лежал на

спине последний из живых - совсем молоденький шляхтич. Я бросился к ним. А

тот, поняв по моей одежде, что я не крестьянин, вдруг закричал:

- Матулька! Матулька! Меня убивают.

- Рыгор, - взмолился я, - не надо его убивать, он совсем еще молод.

И я уцепился в его плечо, но тут меня схватили сзади за руки.

- Прочь! - гаркнул Рыгор. - Уведите его, этого оболтуса! А они детей из

Ярков шкодовали? Те с голоду сдыхали... с голоду! Человек есть, по-твоему,

не имеет права?! У него матулька! А у нас матулек нема?! А у Михалового

брата не было матульки? А у тебя ее нету, что ты такой добрый?! Слюнтяй! А

ты знаешь, что этот вот "хлопчик молодой" сегодня Сымона, Зоськиного брата,

застрелил?! Ничего, мы им учиним, как в песне, "Ваукалакову ночь"*.

* "Ваeкалакава ноч" - крупная резня панов, учиненная мужиками во время

восстания Мурашки в XVEE в. (бел.).

И Рыгор, повернувшись, с силой всадил вилы в то, что распростерлось на

земле.

Я отошел в сторону и присел на корточки. Меня рвало, и я не сразу

услышал, как Рыгор, когда убитых уже побросали в трясину, подошел и взял

меня за плечи:

- Дурень ты, дурень... Думаешь, мне не жалко? Сердце кровью обливается.

Спать спокойно, кажется, никогда в жизни не смогу. Но терпеть так терпеть, а

уж коли начали, так до конца. Чтоб ни одного не оставить, чтоб только мы

одни, под круговой порукой, знали... "Молодой"! Ты думаешь, из этого

молодого не вырастет старый гад? Вырастет! Особенно при воспоминаниях об

этой ночи. Так будет нашего брата, холопа, "жалеть", что диву дашься.

Отпусти его - сюда суд явится. Мне с тобой - в петлю, Михала и остальных -

на каторгу. Кровью округу зальют, так будут лупить, что мясо с задниц

шматками полетит.

- Я понимаю, - сказал я. - Нужно, чтоб ни один из них не уцелел. Я вот

Свециловича вспомнил. Надо, брат, отправляться к последнему из живых, к

Дубатоуку.

- Добро, - ласково проворчал Рыгор. - Веди. И отряд двинул за мной в

сторону дома Дубатоука. Мы летели галопом, кони мчали так, будто за ними

гнались волки. Месяц тускло освещал нашу кавалькаду, кожухи мужиков, вилы,

мрачные лица, чучела на некоторых конях. Нам пришлось огибать болото вокруг

Яноуской пущи. Дорога показалась мне довольно долгой, пока мы не увидели

кроны лип возле дома Дубатоука. Месяц заливал их мертвенным светом, и,

несмотря на позднее время, в трех окнах горел огонь.

Я приказал людям спешиться саженях в пятидесяти от дома и окружить его

плотным кольцом. Факелы держать наготове и по сигналу зажечь их. Приказ

выполнили молча. Сам я перелез через невысокий забор и пошел между рядами

почти уже голых яблонь, залитых мерцающим, неуверенным лунным светом.

- Кто с конями? - спросил я у шедшего за мной Рыгора.

- Хлопец один. Он, в случае чего, подаст нам сигнал. Вельми добре

свистит. Прямо соловей-разбойник: кони на колени падают.

Мы крались дальше, и сапоги наши мягко ступали по влажной земле. Я

подошел к окну: Дубатоук нервно ходил из угла в угол комнаты, часто

поглядывая на стенные часы.

Я не узнал его. Это был совершенно другой Дубатоук и здесь, наедине с

собой, конечно, настоящий. Куда девались доброта, сердечность и ласка, куда

подевалось розовое, пышущее здоровьем и весельем лицо рождественского деда.

У этого Дубатоука лицо было желтое, с резко опущенными уголками рта, с

резкими складками возле носа. Глаза запали, смотрели мертво и мрачно. Я

ужаснулся, увидев его, как ужасается человек, который проспал ночь в кровати

и лишь утром нашел в ней змею, залезшую туда погреться.

"Как я мог быть таким беспечным?" - с ужасом подумал я.

Нет, с ним надо было кончать как можно быстрее. Он один опаснее десяти

диких охот. Хорошо, что я во время драки лишил его на какое-то время

возможности ездить верхом, иначе нам пришлось бы туго. Он бы не попер прямо

на пули, он бы не дробил отряд - он раздавил бы нас с Рыгором, как котят,

копытами своих коней, и теперь мы лежали бы на дне прорвы с выколотыми

глазами.

- Пришли сюда, Рыгор, человек семь. Пусть ломают дверь парадного входа,

а я попытаюсь оторвать доску в омшанике и неожиданно напасть на него оттуда.

Только всем сразу...

- А может, попробовать выдать себя за охоту, постучать в окно и, когда

откроет, схватить. Родню он отослал куда-то, один в доме, - сказал Рыгор.

- Ничего не получится. Это хитрая лиса.

- А все же попытаемся. Понимаешь, крови жалко...

- Гляди, парень, чтобы не было хуже, - покачал я головой.

Коней подвели к дому. Я с радостью увидел в окно, что лицо пана Рыгора

прояснилось. Он пошел со свечой к двери, но вдруг остановился, недоумение

отразилось на его лице. И в тот же миг он задул свечу, и комната утонула во

мраке. Дело срывалось.

- Хлопцы! - крикнул я. - Ломайте дверь!

Послышался топот бегущих к дому, возгласы. Начали ломать дверь, бить в

нее чем-то тяжелым. И в это время из мезонина раздался выстрел. Вслед за

выстрелом послышался полный ярости голос:

- Обложили, собаки! Погодите! Шляхта так не сдается!..

И из другого окна мезонина вылетел сноп огня. Дубатоук, видимо,

перебегал от окна к окну, стреляя во все стороны по наступающим.

- Ого, да у него там целый арсенал, - тихо сказал Рыгор.

Его слова прервал еще один выстрел. Молодой хлопец, стоявший рядом со

мной, упал на землю с пробитой головой. Дубатоук стрелял лучше самого

лучшего охотника-полешука. Еще выстрел.

- Прижимайтесь к стенам! - крикнул я. - Там пули не достанут.

Пули наших хлопцев, стоявших за деревьями, откалывали щепки от бревен

мезонина, брызгали штукатуркой. Предположить, в каком окне появится

Дубатоук, было невозможно. Победа наша обещала быть пирровой.

- Андрэй! - гремел голос Дубатоука. - Ты тоже получишь свое. По мою

душу пришли, дьяволы, - отдадите свои души.

- Зажигайте факелы, - скомандовал я. - Бросайте их на крышу.

В тот же миг вокруг дома вспыхнули три десятка огней. Некоторые из них,

описав в воздухе дугу, падали на крышу и, разбрызгивая смолу, постепенно

начинали протягивать языки пламени к окнам мезонина. В ответ на это

послышался рев:

- Сорок на одного! Да и то огнем пользуетесь! Благородство!

- Заткнись! - гаркнул я. - А на одну девушку выпускать двадцать

бандитов - благородно? Вон они, твои охотники, в трясине лежат, и ты там

будешь!

В ответ у моей головы цокнула о штукатурку пуля.

Дом Дубатоука пылал. Стремясь быть подальше от стены, я метнулся к

деревьям и чуть не погиб: пуля короля Стаха пропела у моего уха. Даже волосы

шевельнулись.

Пламя проникло в мезонин, и там, в огне, сами начали стрелять загодя

заряженные ружья. Мы успокоились и совсем было отошли от дома, который

превратился в сплошную свечу, когда вдруг возле коней закричал хлопец. Мы

взглянули в его сторону и увидели Дубатоука, вылезшего из подземелья саженях

в пятидесяти от дома.

- А-ах, - заскрипел зубами Рыгор. - Забыли, что в норе лисицы всегда

есть другой ход.

А Дубатоук, петляя, бежал в направлении Волотовой прорвы. Правая рука

его висела. Очевидно, я все же угостил гада.

Он мчался со скоростью, неожиданной для его полноты. Я выстрелил из

револьвера - далеко. Целый залп вырвался из ружей моих людей - хоть бы хны.

Дубатоук пересек небольшой лужок, с маху сиганул в болото и начал прыгать с

кочки на кочку, как кузнечик. Оказавшись на безопасном расстоянии, он

погрозил нам кулаком.

- Держитесь, пацуки!.. - долетел до нас его страшный голос. - Ни одному

из вас не жить. Шляхетством, именем, кровью своей клянусь - вырежу вместе с

детьми.

Мы были ошеломлены. Но в этот момент раздался свист такой силы, что мне

заложило уши. И я увидел, что молодой хлопец тычет одному из коней прямо под

хвост пучок колючего сухого чертополоха. И снова пронзительный свист...

Кони ржали, вставали на дыбы. Поняв план этого юноши, мы бросились к

дрыкгантам и начали их хлестать. В следующий миг охваченный паникой табун

помчал к Волотовой прорве. На некоторых конях еще держались фигуры фальшивых

охотников.

Дикий топот копыт разорвал ночь. Кони мчали, как бешеные. Дубатоук,

видимо, тоже понял, чем это пахнет, и, безумно вскрикнув, побежал. Он бежал,

а кони неслись следом, приученные к этому тем, кто сейчас убегал от них.

Мы смотрели, как бешено мчалась дикая охота короля Стаха, лишенная

всадников. Развевались по ветру гривы, летела из-под копыт тина, и одинокая

звезда горела в небе над головами коней.

Ближе! Ближе! Расстояние между Дубатоуком и взбесившимися животными

сокращалось. В отчаянии он свернул со стежки, но обезумевшие кони свернули

тоже.

Крик, полный смертельного ужаса, долетел до нас:

- Спасите! О король Стах!..

В тот же миг его ноги с маху провалились в бездну, а кони догнали его и

тоже начали проваливаться. Первый дрыкгант смял Дубатоука копытами, вдавил

глубже в зловонную топь и заржал.

Заклокотала, заговорила трясина.

- Король Стах!.. - донеслось оттуда.

Потом что-то огромное заворочалось в глубине, глотая воду. Кони и

человек исчезли, и лишь большие пузыри с шипением лопались на поверхности.

Как свеча, пылал дом последнего "рыцаря", рыцаря ночных разбоев и

волчьего солнца. Мужики в вывернутых кожухах и с вилами в руках стояли

вокруг дома, залитые багровым, тревожным светом.