Глава 29. Сев после последнего псалма на скамью, Мария-Тереза почувствовала вибрацию телефона в сумочке и сунула в нее руку

Сев после последнего псалма на скамью, Мария-Тереза почувствовала вибрацию телефона в сумочке и сунула в нее руку, чтобы остановить это дребезжание.

Робби взглянул на нее, но она только слегка улыбнулась ему. Ей звонили лишь в трех случаях: ошиблись номером, няни… или Трэз. И как бы ей ни нравился ее бывший босс, она надеялась, что это не он.

Мария-Тереза внезапно подумала о том, что узнала в колледже об опытных парашютистах. Дело было на занятиях по психологии, их обучали распознаванию опасности и тревоги. На вопрос, когда или если они вообще испытывали страх, парашютисты, подходящие под профиль любителей риска, поголовно отвечали, что боялись только при последнем прыжке – будто их удача могла иссякнуть, и неприятности, которые до сих пор обходили их стороной, перед самим прыжком дадут о себе знать.

Забавно, когда ей было восемнадцать, и она сидела в лекционной аудитории, это казалось нелепым. Почему экстремалы теряли свои железные нервы перед последним прыжком, после стольких-то совершенных? Теперь она понимала.

Она могла уволиться прошлой ночью… но что, если это звонит Трэз насчет копов? Что, если на этот раз дело не в убийствах, а в том, чем она занималась за деньги?

В церкви рядом со своим сыном, впервые в жизни этот риск показался ей реальным. Ведь эволюция от сексуальной официантки до чего-то большего происходила в среде, где тот самый «выбор карьеры» окружающие ее люди сделали благополучно. Вдруг она поняла, что, вероятно, совсем сошла с ума. Если ее посадят, Робби окажется в приемной семье… ведь оба его родителя будут за решеткой.

Конечно же, ни Трэз, ни ее первый босс не имели проблем с полицией, но как она могла полностью полагаться на это, учитывая, что было на кону?

Боже… выбравшись с самого дна своей жизни, она другими глазами посмотрела на выбор, сделанный ею ради денег…

Окинув взглядом людей на скамьях, Мария-Тереза с потрясением поняла, что теперь смотрит на свои действия с позиции нормального человека. Как результат – она пришла в ужас от самой себя.

Бойся своих желаний, подумала она. Ей хотелось находиться среди «озабоченных здоровых», потому что среди них жилось гораздо легче, чем в ее прошлой жизни. Теперь же, ступив в этот омут, то, чем она занималась в «Железной Маске», казалось ей куда ужасней, безответственней и опасней.

А на самом деле, Мария-Тереза вела такую жизнь уже десять лет. Брак с Марком стал первым шагом в жизнь вне закона, которую раньше она видела только по телевизору. Подделка документов, чтобы обеспечить безопасность сына, – вторым. Проституция ради средств к существованию – третьим.

Взглянув на длинный проход к алтарю, Мария-Тереза разозлилась на себя и свой выбор. Кроме нее у Робби никого не было, и хотя она думала, что всегда ставила его на первое место, на деле все вышло иначе.

И отсутствие альтернатив, учитывая какие деньги она задолжала, не слишком-то успокаивало.

Когда служба закончилась, они с Робби встали и присоединились к толчее людей, собравшихся в вестибюле около Отца Нили. По большей части она сконцентрировалась на том, чтобы провести Робби вперед, но время от времени кивала людям, которых знала с молитвенной группы или с прошлых воскресений, поскольку не могла избежать контактов, не показавшись грубой.

Робби держал ее за руку, но делал это как мужчина, ведя ее вместо того, чтобы идти следом… по крайней мере, ему так казалось. Подойдя к священнику, он отпустил ее и первым пожал ему руку.

– Прелестная служба, – сказала Мария-Тереза, положив ладони на плечи сына. – И реставрация собора прекрасно продвигается.

– Да, да. – Отец Нили с улыбкой осмотрелся, его седые волосы и величественная осанка при худощавом телосложении идеально подходили для человека духовного сана. Вообще-то, он напоминал сам собор – такой же бледный и неземной. – Немного осталось, наконец-то.

– Рада, что вы и статую тоже решили почистить. – Она кивнула на пустое место, где обычно стояла фигура Марии Магдалены. – Когда ее вернут?

– О, дорогая, ты не знаешь? Ее украли. – Проталкивались люди, и Отец Нили принялся встречать взгляды других прихожан и улыбаться. – Полиция ищет вандала. Нам повезло, учитывая, что еще они могли забрать.

– Это ужасно. – Мария-Тереза потрепала Робби по плечу, он, поняв намек, взял ее за руку и начал отводить в сторону. – Надеюсь, ее найдут.

– Я тоже. – Священник наклонился вперед и сжал ее предплечье, его глаза, спрятанные под ватными бровями, светились добротой. – Всего хорошего, дитя мое.

Он всегда был добр к ней. Несмотря на то, что все знал.

– Вам того же, Отец, – хрипло сказала она.

Они с Робби вышли навстречу прохладному апрельскому дню, и, взглянув на молочно-белое небо, Мария-Тереза почувствовала перемену в воздухе.

– Ничего себе, думаю, снег пойдет.

– Правда? Было бы так круто.

Когда они шли по тротуару, повсюду заводились машины, словно вышла 500-ка «The Sunday Times», и прихожане стремились попасть домой, чтобы свернуться с газетой на диванах и креслах. По крайней мере, она так думала, увидев, сколько народу вышло из «Райт Эйд»[122], находившемся вниз по улице, из их рук буквально вываливались «Нью-Йорк Таймс» и воскресный выпуск «Колдвелл Курьер Жорнал».

Робби без вопросов снова взял ее за руку, когда они подошли к обочине в конце квартала и стали ждать, пока хоть немного рассосется движение. Стоя рядом с ним, Мария-Тереза беспокоилась о пропущенном звонке, но также прекрасно понимала, что лучше не доставать телефон, когда сын поблизости. Ее маска была хороша, но не настолько.

Как оказалось, она победила в игре с правилами парковки, и Камри не отбуксировали, но вот двигателю холодная погода не особо понравилась. С горем пополам она завела машину и выехала на дорогу…

Лежа на заднем сиденье, ее сумочка издала слабое мурлыканье: телефон снова вибрировал, на этот раз около бумажника, что объясняло странный звук.

Вытянув руку, Мария-Тереза попыталась дотянуться до него, но проворные ручки Робби добрались до телефона первыми.

– Какой-то Трэз, – объявил он и протянул ей мобильник.

Она со страхом приняла вызов.

– Алло?

– Ты должна прямо сейчас приехать в клуб, – сказал Трэз. – Здесь полиция по поводу нападения, и они хотят задать тебе несколько вопросов.

– Какого нап… – Она взглянула на Робби. – Прости, ты о чем?

– Прошлой ночью в переулке нашли еще одного мужчину. Его ужасно избили, и он в критическом состоянии в больнице. Слушай, это тот, с которым я тебя видел… да и другие тоже. Тебе нужно…

– Мам!

Мария-Тереза ударила по тормозам, и Камри с визгом занесло, едва не задев зад внедорожника, которому она должна была уступить дорогу. Когда другая машина просигналила, мобильник выпал из ее руки, отскочил от приборной панели, долетел до окна со стороны Робби и приземлился где-то на полу у его ног.

Камри остановилась, покачнувшись с грацией быка, и Мария-Тереза повернулась к сыну.

– Ты как?

Когда она похлопала его по груди, Робби кивнул и медленно отпустил ремень безопасности, в который вцепился мертвой хваткой.

– Думаю… ты проехала… на красный.

– Точно.

Она убрала с лица волосы и посмотрела в лобовое стекло.

Разъяренный водитель внедорожника встретился с ней взглядом, но, увидев ее лицо, успокоился… что навело ее на мысль о том, какой напуганной, она, наверное, выглядела. Когда он спросил: «вы в порядке?», она кивнула, затем он помахал и уехал.

Марии-Терезе, однако, была нужна минутка. Камри, слава Богу, удачно припарковалась параллельно обочине.

Ну, на обочине.

В зеркале заднего вида она увидела, как из синей «Субару», остановившейся прямо позади нее, вышел мужчина. Подойдя поближе, он приподнял очки выше на нос и попытался пригладить свои тоненькие светлые волосы на сильном ветру. Она знала его, подумала Мария-Тереза… с молитвенной группы и с предыдущего вечера на исповеди.

Нажав на кнопку, она опустила окно, удивленная тем, что он вообще подошел. Мужчина казался стеснительным и почти никогда не разговаривал на встречах. Поэтому она предположила, что он тоже из отряда молчунов.

– Все целы? – спросил он, наклонившись и положив руку на крышу.

– Да, но еще бы немножко и… – Она улыбнулась ему. – Как мило с вашей стороны остановиться.

– Я ехал за вами, и мне следовало подать сигнал, ведь я не заметил, чтобы вы тормозили, выехав на перекресток. Думаю, вы отвлеклись. Ты тоже в порядке, сынок?

Робби молчал, рассматривая сложенные на коленях руки. Он нечасто смотрел людям в глаза, и Мария-Тереза не собиралась его заставлять.

– Он в порядке, – сказала она, удержавшись, чтобы снова проверить, не пострадал ли он.

Наступила тишина, а затем мужчина сделал шаг назад.

– Я так понимаю, вы домой едете. Берегите себя.

– Вы тоже, и еще раз спасибо, что справились о нас.

– Да не за что. Скоро увидимся.

Когда она подняла окно, откуда-то с полу раздался крик.

– Телефон! – сказала она. – О, нет, Трэз… Робби, можешь поднять?

Робби наклонился и поднял трубку. Прежде, чем отдать ей мобильник, он на полном серьезе спросил:

– Хочешь, я сяду за руль?

Мария-Тереза чуть не засмеялась, но выражение его лица не дало ей этого сделать.

– Я буду внимательней. Обещаю.

– Ладно. Мам.

Она похлопала его по колену и снова поднесла телефон к уху.

– Трэз?

– Это что, мать твою, было?

Поморщившись, она отвела трубку подальше от уха.

– Эээ… красный сигнал светофора, который я не заметила. – Она посмотрела в каждое зеркало и все окна, а затем включила поворотник. – Но никто не пострадал.

Мимо проехала синяя «Субару», и она помахала водителю. Пол… Питер… как его зовут?

– Господи Иисусе… у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло, – прошептал Трэз.

– Так, о чем ты говорил?

Будто почти случившейся аварии было мало.

– Давай ты перезвонишь мне, когда доберешься до дома. Не знаю, сколько светофоров между тобой и…

– Теперь я вся во внимании. – Она медленно надавила на газ. – Клянусь.

Раздалось типичное мужское ворчание. Затем:

– Ладно… тогда слушай. Примерно полчаса назад сюда заявились копы. Они хотят поговорить с персоналом, и с тобой в особенности. Думаю, они ездили к тебе домой и пытались с тобой связаться, но когда у них ничего не вышло, то приехали сюда. Мне известно немного, только то, что на обоих местах были следы, которые связывают два нападения. Кажется, следы кроссовок. Не думаю, что мне полагается это знать? Кстати… это те два копа вышли наружу покурить, и они делают какие-то снимки, и обана, меня позвали. Прикинь, да.

В первую очередь Мария-Тереза подумала о том, что Вин не носил кроссовок… или, по крайней мере, две последние ночи на нем были туфли на плоской подошве.

Странно, не правда ли: больше всего ее волновало, не замешан ли в этом Вин, а не то, что Марк, сидя в тюрьме, послал за ней прихвостней. Дело-то в том, что однажды она уже сбежала от своего бывшего – сможет сделать это снова. Но мысль о том, что ее привлекает другой жестокий мужчина – от этого не так легко улизнуть.

– Трэз, есть соображения, когда… – Она взглянула на Робби, рисующего пальцем на окне. – Ты знаешь, когда это произошло? Прошлой ночью?

– После твоего ухода.

Значит, это не может быть Вин…

– У твоего мужчины неприятности, кстати.

– Прости?

– Вин ДиПьетро. Его показывают по всем новостям. По ходу, его подружка оказалась в больнице, и она утверждает, что по его вине.

Когда начался второй акт драмы, Мария-Тереза убрала ногу с педали газа и специально взглянула наверх, подъехав к перекрестку. Зеленый. Зеленый, значит, можно ехать, сказала она самой себе. Она осторожно вернула ногу на место, и Камри ответила на это со всем удовольствием пациента, находящегося на искусственной вентиляции легких.

– Возможно такое, – пробормотал Трэз, – что вы двое были вместе прошлым вечером часов так в десять?

– Да.

– Тогда вздохни с облегчением. Потому что согласно новостям, дамочка заявила, что именно в это время все и случилось.

Мария-Тереза выдохнула, но совсем чуть-чуть.

– О, Боже… что он собирается делать?

– Его выпустили под залог.

– Я могу помочь ему.

Хотя, как только эти слова слетели с ее языка, она начала сомневаться в правильности такого шага. Последнее, что ей нужно, так это засветиться в новостях: еще неясно, почему она так долго была «в безопасности» от Марка: либо он оставил ее в покое, либо посланные им люди еще не нашли ее.

– Да, но тебе лучше не впутываться в это, – сказал Трэз. – У него есть деньги и связи, а ложь всегда в конце раскрывается. В любом случае, могу я сказать полиции, что ты поговоришь с ними?

– Да… но пусть они подождут меня у тебя. – Ей точно не хотелось снова разговаривать с полицией перед Робби, поэтому она встретится с ними в клубе. – Я прямо сейчас позвоню няне.

– Вот еще что.

– Да?

– Даже если ты больше не в деле, такое прошлое нелегко забыть, понимаешь? Пожалуйста, будь осторожна со всеми вокруг тебя, при первых сомнениях звони мне. Я не хочу беспокоить тебя, но не нравятся мне эти нападения на людей, имеющих к тебе отношение.

Как и ей.

– Хорошо.

– И если тебе нужно уехать из Колдвелла, я могу помочь.

– Спасибо, Трэз. – Она повесила трубку и посмотрела на сына. – Мне придется сегодня ненадолго отлучиться.

– Ладно. А Квинеша сможет прийти?

– Я постараюсь, чтобы пришла она.

Остановившись у светофора, Мария-Тереза быстренько нашла в контактах номер службы по предоставлению нянь и нажала «вызвать».

– Мам, а кто такой «он», которому ты хочешь помочь?

Пока шли гудки, она встретила взгляд сына. И не знала, что сказать.

– Ты поэтому улыбалась в церкви?

Она повесила трубку, прежде чем на звонок ответили.

– Он мой друг.

– Ясно.

Робби перебирал складки своих хаки.

– Просто друг.

Робби нахмурил брови.

– Мне иногда становится страшно.

– Из-за чего?

– Из-за людей.

Забавно, она чувствовала себя так же.

– Не все такие, как твой… – Она не хотела заканчивать предложение. – Я не хочу, чтобы тебе казалось, что все вокруг плохие и хотят навредить тебе. Большинство людей нормальные.

Робби, казалось, размышлял об этом. Чуть погодя, он взглянул на нее.

– Но как обнаружить разницу, мам?

У Марии-Терезы замерло сердце. Боже, у каждого родителя бывают времена, когда брякнешь что-то, и в груди появляется пустота.

– У меня нет на это хорошего ответа.

Когда загорелся зеленый свет, и они вновь поехали, Робби сконцентрировался на дороге, а Мария-Тереза оставила сообщение в Центре матерей-одиночек. Повесив трубку, она надеялась, что он такой серьезный, потому что вместе с ней следит за светофорами. Но у нее возникло чувство, что не все так просто.

На полпути к дому она вспомнила имя: Сол. Того мужчину с молитвенной группы зовут Сол.

 

***

 

Вернувшись из Коммодора, Джим остановился перед гаражом и вышел из машины. Когда он поднялся наверх, Пес своей головой развел занавески на окне, и, судя по тому, как навострились его уши, и как тряслась морда, его коротенький хвост вертелся с той же скоростью, что и винт самолета.

– Ага, я вернулся, дружище.

Подойдя к двери, Джим держал ключи наготове, но не сразу сунул их в совсем новый блестящий «Шлэг»[123], который установил после переезда.

Оглянувшись через плечо, он обратил внимание на грязную дорожку. На полузамерзшей земле виднелись свежие следы шин.

Сюда кто-то наведывался, пока его не было.

Когда по другую сторону двери Пес уже весь издергался от волнения, Джим окинул взглядом окрестности, а затем посмотрел на деревянную лестницу. Множество грязных следов, все они высохли и оставлены «Тимберлендами» – что указывало на то, что сделаны они были только им самим.

А, значит, кто бы сюда ни приходил, либо сначала вытер ноги о траву, либо подлетел к дому: у него было чувство, что непрошенные гости не просто заехали на его подъездную дорожку, сделали разворот в два приема и уехали.

Потянувшись за спину, он вынул свой нож и левой рукой повернул ключ.

Раздался щелчок, и послышался топот собачьих лап по голому полу… а также тихий царапающий звук.

Джим ждал, прислушиваясь к окружению, не обращая внимания на лай и скулеж Пса, выискивая что-нибудь другое. Ничего не услышав, он открыл дверь так резко, как только мог, чтобы не навредить при этом Псу, и осмотрелся.

Никого, но, зайдя внутрь, он увидел причину тех следов на дорожке.

Пока Пес бегал вокруг, Джим наклонился и подобрал тугой манильский конверт, лежавший на линолеуме прямо под отверстием для почты. Ни имени отправителя. Ни обратного адреса. Он весил как книга, и что бы ни было внутри на ощупь ей и казалось, прямоугольным с ровными краями.

– Как насчет того, чтобы выйти погулять, паренек? – спросил он у Пса, указывая на улицу.

Пес бросился в указанном направлении, предательски хромая, а Джим ждал у двери с пакетом в руках, пока тот сделает свои дела у кустиков около дорожки.

Держа в руках Матиасовскую версию кекса, ему пришлось убедить свой желудок не давать разрешение на эвакуацию приготовленных Вином двух сэндвичей с ростбифом.

Видите, вот в чем проблема: Голова может много чего нарешать, но это не значит, что тело с радостью примется исполнять план часа.

Забравшись по лестнице и прошмыгнув в дверь, Пес направился прямиком к своей миске с водой.

Молниеносным движением Джим бросил конверт и первым оказался у миски, поднял ее, вылил воду и вымыл с мылом. Когда он снова наполнил ее, его сердце начало биться в страшном, ровном ритме.

Дело в том, что пакет немного больше, чем отверстие в двери. Значит, они побывали внутри. И хотя они вряд ли отравили воду Пса, животное каким-то образом за последние три дня стало ему семьей, а, значит, любой, даже самый малый риск неприемлем.

Пес получил свое питье, а Джим подошел к кровати, сел и взял конверт. Как только Пес закончил, он прихромал и взобрался наверх, будто хотел знать, что в пакете.

– Съесть ты это не сможешь, – сказал Джим. – Но нассать на него – пожалуйста. Против такого беспорядка я ничего не буду иметь против. Абсолютно ничего.

Он ножом поддел жесткую тонкую бумагу и разорвал разрез, избавляясь от обертки, в которую был завернут…

Лэптоп размером со старенькую видеокассету.

Он вытащил вещицу и дал Псу ее обнюхать. Очевидно, он получил одобрение, поскольку тот подтолкнул его и свернулся калачиком, зевнув.

Джим открыл лэптоп и включил его. Начала загружаться «Windows Vista», и ну надо же, когда он зашел в меню «пуск» и в «Outlook», который был установлен, оказалось, у него есть ящик. С прежним паролем.

В папке «входящие», лежало приветственное письмо от «Outlook Express», которое он проигнорировал, и еще два от неизвестного отправителя.

– Боже, Пес, каждый раз, как я хочу уйти, они продолжают втягивать меня обратно, – сказал он, даже не пытаясь подражать Аль Пачино.

Джим открыл первое письмо и сразу перешел к его прикреплениям… которыми оказались файлы Adobe… и содержали они в себе информацию на сотрудника на добрых пятнадцати страницах.

В левом правом углу была фотография знакомого Джиму человека, а также детали, включая последний известный адрес парня, описание внешности, дела, заслуги и недостатки. Просматривая и запоминая инфу, он внимательно следил за таймером в нижней части экрана. Он был установлен на пять минут, которые быстро сократились до двух, а когда три цифры, разделенные двоеточием, превратились в 0:00, прикрепление стало кибер-пылью, будто никогда и не существовало. То же самое происходило, только сразу, если он пытался переслать, распечатать или сохранить файл.

Матиас сообразителен.

Слава яйцам за фотографическую память.

А за сами данные? На первый взгляд казалось, что нет ничего необычного, простая сводка на подозрительного парня, который как электронный файл – всего лишь воздух, пока не исчезнет совсем. Вот только остались три предательских буквы рядом со словом «СТАТУС» – ПБВ.[124]

А, вот, значит, и задание. В той части войск, в которой находился Джим, нет такой вещи, как ПБВ. Есть ДС, ВР или СЯ: действительная служба, в резерве или сосновый ящик, последнее – красивый термин, который используется неофициально, конечно же. Джим числился в резерве, а, значит, технически его могут вызвать в любой момент, и ему придется явиться, или же рядом с его статусом появится запись «МЕРТВ». По правде говоря, ему пришлось шантажировать ублюдка Матиаса, чтобы попасть в резерв, и, учитывая, что у него есть на парня, он, возможно, смог бы в нем и остаться. Если бы ему не пришлось продать свою душу.

Что ж… задание предельно ясно: Матиасу нужно, чтобы этого человека убили.

Джим еще раз просмотрел данные, удостоверившись, что сможет закрыть глаза, прочитать текст и увидеть фото на внутренней стороне век. Затем он увидел, как таймер подошел к нулю, и все исчезло.

Он открыл второе письмо. Еще один файл, еще один таймер в нижнем углу, запустившийся, когда открылся сам документ. В этот раз там была лишь фотография парня, только теперь его лицо избито, на лбу зиял глубокий порез, из которого текла кровь. Но он не был жертвой. Его костяшки обернуты для борьбы, а за головой и плечами – красная проволочная сетка.

Изображение солдата было сканом флаера подпольной борцовской группы, практикующей смешанные виды боевых искусств. Код местности 617. Бостон.

Имечко, под которым его знали, было одновременно никуда, блин, негодным, и чертовски точным: Кулак. А настоящее – Исаак Рот.

На просмотр этого файла было отведено всего 180 секунд, и Джим просидел их, рассматривая лицо. Он видел его несколько раз, даже рядом с собой, когда они работали вместе.

Пес забрался на колени Джима и свернулся там, положив морду на клавиатуру.

Да, Матиас хочет смерти парня, потому что Исаак решил смыться – стандартная работа по стандартным правилам. Что значит, если Джим этого не сделает, этим займется кто-нибудь другой, и закончится все тем, что сам он тоже однажды утром проснется мертвым.

Все предельно просто.

Джим погладил Пса и подумал, кто же будет кормить и заботиться о парнишке, если случится что-то плохое. Черт, так странно, когда есть ради кого жить… но Джим просто не мог вынести мысли о потерянном и одиноком животном, снова голодном и напуганном.

В мире полно жестоких ублюдков, которые не пройдут мимо неряшливого страшненького пса с хромой лапой.

И все же мысль об убийстве Исаака была отвратительной. Богу известно, что Джим чертовски хотел избавиться от службы, поэтому не мог винить парня за его уход: жизнь, проходящая на грани между правильным и неправильным, законным и незаконным, не из легких.

Опять же, рано или поздно они его найдут. Они всегда находят… Идентичный звук, издаваемый двигателями Харлеев, подъехавших к гаражу, заставил и его, и Пса обернуться, и когда этот рев затих, Пес тут же начал вилять хвостом. Когда на лестнице раздались шаги, животное спрыгнуло с кровати и засеменило к двери. Стук был громким, и прозвучал лишь единожды.

Пес лапой ударил дверь. Животное из-за своего волнения казалось даже неряшливее, чем обычно, и пока бедняга не помер от восторга, Джим поднялся и подошел к двери.

Открыв ее, он встретил холодный взгляд Эдриана.

– Чего надо?

– Поговорить.

Джим скрестил на груди руки, когда Эдди присел и оказал Псу знаки внимания. Учитывая реакцию животного, было сложно поверить, что байкеры играли в команде Девины, но только то, что они с ней не в дружеских отношениях, не значит, что им можно доверять: Джиму стоило лишь подумать о тенях, которых он не видел, и замешательстве в голосе прораба Чака, когда того спросили об этой парочке.

Интересно, что за хрень такая стоит у него на пороге.

– Вы двое заврались, – сказал Джим. – Так что разговор несколько бессмыслен, не правда ли.

Пес перекатился на спину, чтобы Эдди мог основательно почесать ему брюхо, а Эдриан пожал плечами.

– Мы ангелы, а не святые. Чего ты от нас хочешь.

– Значит, вы знаете этих четырех английских психов?

– Да, знаем. – Эдриан многозначительно взглянул на холодильник. – Слушай, разговор предстоит долгий. Пивом не угостишь?

– Вы существуете?

– Пиво. Разговоры потом.

Когда Эдди встал, держа Пса в сильных руках, Джим поднял ладони, останавливая их.

– Почему вы лгали?

Эдриан глянул на своего соседа, затем снова посмотрел на Джима.

– Не знал, сможешь ли ты выдержать все это дерьмо.

– И что же заставило тебя передумать.

– То, что ты выяснил, кто такая Девина, и не струсил. Ты поверил в то, что увидел на том тротуаре в больнице.

– Точнее в то, чего я не увидел.

Джим уставился на этих двоих, думая, что они точно следили за ним… и, может, это их Девина почувствовала тогда на больничной парковке.

– Нет, – сказал Эдриан, – мы тебя замаскировали, чтоб она тебя не увидела. Вот что она поняла, когда оглядывалась. Есть преимущества в том, чтоб она считала, что ты сам по себе и в растерянности.

– Вы еще и мысли читаете?

– И я в курсе, как не нравлюсь тебе в этот момент.

– Тебе не привыкать, – произнес Джим, задумываясь, суждено ли ему когда-нибудь работать не с придурками. – Итак… вы двое здесь, чтобы мне помогать.

– Ага. Девина тоже найдет себе помощников.

– Я не люблю лжецов. Слишком много опыта с ними.

– Больше не повторится. – Эдриан провел рукой по своим смехотворно великолепным волосам. – Слушай, нам тоже нелегко… Честно, я с самого начала сомневался в том, что задействовать тебя – хорошая идея, но это уже мои проблемы. Ты здесь, с этим ничего не поделаешь, и либо мы работаем вместе, либо Девина получает серьезное преимущество.

Что ж… логика чертовски неопровержимая.

– Я прикончил всю «Корону» на днях, поэтому остался только «Бад», – сказал Джим минуту спустя. – В банках.

– Именно этого жаждет ангел, – ответил Эдриан.

Эдди кивнул.

– Звучит неплохо.

Джим отошел в сторону и распахнул дверь.

– Вы живые?

Эдриан пожал плечами, когда они заходили.

– Сложный вопрос. Но я знаю, что люблю пиво и секс, такой ответ сойдет?

– А Пес что такое?

На этот вопрос ответил Эдди:

– Считай его другом. Очень хорошим другом.

Животное… или что оно там… стеснительно вильнуло хвостом, будто понимало каждое слово и волновалось, что он обиделся, и Джим почувствовал непреодолимое желание наклониться и слегка почесать ему подбородок.

– Я так понимаю, прививки ему ставить не нужно?

– Неа.

– А что с хромотой?

– Просто он такой, какой есть. – Большая ладонь Эдди прошлась по жесткой шерсти пса. – Такой, какой есть.

Когда они с Псом сели на кровать, а Эдриан начал ходил туда-сюда, Джим потащил свою задницу к холодильнику, схватил три «Бада» и раздал банки, как карты. По комнате пронеслось трио щелчков и шипений, а затем – коллективное «аааааах».

– Как много вы обо мне знаете? – спросил Джим.

– Все. – Эдриан огляделся и задержался на двух одинаковых стопках чистого и грязного. – В ящички комодов ты не веришь, да?

Джим посмотрел на стопки одежды.

– Неа.

– Серьезно, какая ирония.

– Почему?

– Увидишь. – Эдриан подошел к столу и сел на него. Притянув к себе коробку из-под обуви, полную шахматных фигурок, он заглянул внутрь. – Ну, так о чем ты хочешь узнать. О ней, нас, о чем угодно.

Джим сделал очередной глоток своего «Бада» и задумался.

– Для меня важно только одно, – сказал он. – Ее можно убить?

Оба ангела замолчали. И медленно покачали головами.