КАК ЧУЖЕСТРАНЦЫ ПОЗОРЯТ КОРОЛЕВСКУЮ ЧЕСТЬ НАШЕГО НАРОДА У ПОЛЯКОВ

Некие бездельники выдумали басню и рассказывают так: пришел, де, к папе посол от Мечислава, князя польского (который первым из этих князей принял крещение) и просил у папы корону и королевский титул. Папа обещал [их] дать и приказал ювелирам выковать корону. Но во сне ангел научил папу, чтобы он не давал короны поляку, а [отдал ее] другому послу, который должен будет завтра прийти с этой же целью. Пришел венгерский посол, и поляку отказали в короне, и послали [ее] Стефану, князю венгерскому.

2. Другие лжецы рассказывают так: пришел, де, царь Оттон Третий к Болеславу, князю польскому. Болеслав знатно угостил царя и пребогато одарил [его]. А царь назвал Болеслава «королем» и «другом Римского царства» и освободил его от дани и от всякого подданства царям.

3. Немецкие хвастуны рассказывают так: «Болеслав, де, Храбрый, возгордившись, присвоил себе королевский титул и отказался [платить] дань царю, и из-за этого был царем Конрадом во многих великих битвах побежден и покорен. А сын его — Мешко, добиваясь той же цели, был свергнут, и на его место [был] посажен брат его — Оттон. А потом Мешко положился на милость царя, разделил с братом княжество и, отказавшись от королевского величия, удовольствовался, княжеским титулом, а Польская земля осталась данницей царей».

4. Король Болеслав убил святого великого чудотворца Станислава. За это папа Григорий VII наложил на поляков наказание: отнял у Болеслава королевский титул и приказал епископам, чтобы они впредь никого не короновали на престол без папского разрешения. И после этого королевский престол пустовал 215 лет.

5. Немец Мутий пишет: «Собрались, де, царь Генрих и князья во Франкфурте и решили пойти войной на поляков, кои отказались платить царю дань и избрали себе короля и короновали его, что было для царя превеликим бесчестием. За это царь пошел на них с войском. Бились они несколько раз, и обе стороны пролили много крови. Наконец, царь принял поляков в подданство и, увеличив прежнюю дань, вернулся домой». Так [пишет этот] немец.

Но ведь если немецкого царя бесчестит тот, кто именует себя королем, тогда все короли на свете, кроме польского и чешского, бесчестят и позорят этого милого царя. Ибо ни один другой король не был поставлен этим царем.

6. Легко распознать немецкое хвастовство, когда немцы говорят, будто поляки платили дань их царю. Ибо какую-то часть Польской земли они выдают за всю эту страну и народ. Сроду не бывало, чтобы все поляки были подданными немцев, и этому есть достаточное доказательство: ни один царь не называл себя польским королем. Но когда во времена раздоров между поляками немцы захватывали какую-нибудь часть польских земель в Поморье или в Силезии, они хвастали, будто подчинили себе всю Польскую землю. И если какой-нибудь князек платил им дань, они называли ее просто «польской данью», как будто бы эта дань шла со всего польского народа. Так же поступают с нами, славянами, и венгерские короли, и Ягеллоны, и венецианцы.

7. Царь Фридрих II дал крестоносцам жалованную грамоту, коей подарил им и закрепил [за ними] Хелмский повет и все то, что они смогут в будущем отвоевать у пруссов. Но ведь над этими польскими землями немцы отнюдь не имели никакой власти.

8. Князь Пшемысл, объединив разъятое Польское государство, вернул народу королевский титул, коего не было 215 лет. Ибо в лето господне 6803/1295 Пшемысл был избран королем и законным образом коронован. Но через семь месяцев после [его] вступления на престол вследствие зависти и обмана немецких бранденбургских князей на него неожиданно напали во время охоты и убили.

9. Преемник Пшемысла — Владислав Локеток неведомо по какой причине не хотел ни короноваться, ни называться королем, а в течение 20 лет своего правления называл себя «наследником Польского королевства». Но в 6828/1320 году поляки от- правили послов к папе Иоанну XXII, чтобы испросить для Локетка королевский титул, ибо считали,. будто Пшемысл принял этот титул не к добру, без повеления папы, поскольку после убийства святого Станислава полякам запрещено было [носить], королевский титул. Папа не хотел открыто датьД Владиславу королевский титул, чтобы не обидеть Иоанна, короля чешского (присвоившего себе титул польского короля), и тестя его Филиппа, короля французского. Однако же втайне папа уведомил послов о своем согласии и сказал, что он не запрещает полякам пользоваться своим правом. И после этого Владислав Локеток был коронован.

10. Немец Сигизмунд, король венгерский, добивался свободного в то время суетного титула [царя] Римского царств. Чтобы угодить немецким князьям — избирателям царя, он, преступив клятву и пойдя на множество хитростей, стал помогать немецким крестоносцам, воевавшим с поляками. Придумал он хитрый план, как оттолкнуть Витовта, князя литовского, от его брата Ягайло, короля польского, и поссорить обоих с поляками. И отправил гонца к Ягайло с просьбой о встрече и переговорах.

Короли пришли в два ближних порубежных города: Ягайло в Судец, Сигизмунд в Кезмар. Ягайло послал к Сигизмунду брата Витовта. А Сигизмунд наряду с иными — открытыми — делами имел тайную беседу с Витовтом и обещал ему сделать его, Витовта, королем литовским, если он сам станет царем немецким.

А в 1429 году, когда Сигизмунда уже провозгласили царем (но еще не короновали), он повторил свою хитрость и снова предложил [начать] переговоры. Назначены они были в Луцке. Там Сигизмунд заключил соглашение с Витовтом и обещал королевскую корону этому мужу, достигшему восьмидесяти лет. И король Ягайло, обманутый льстивыми словами и не предвидя грядущего зла, тоже согласился с этим.

Однако краковский епископ Збигнев сильно упрекал Витовта, показав в большой речи, как несвоевременно это честолюбие, которое должно принести литовскому и польскому народам великое разорение. «Пойми, де, князь, отравлен тот кусок и ядовит дар, который шлет тебе царь — общий и вечный враг обоих наших народов». Говорил он и иные крепкие слова, и вслед за ним все думники отговаривали Витовта от этого плана.

Затем, на сейме в Корчине, послы Витовта, не сумев ничего добиться от поляков, в конце концов сказали: «Угодно вам или не угодно, [а] Витовт все равно будет королем». И действительно, Витовт не переставал через гонцов просить у царя обещанного. Поляки, перехватив несколько таких гонцов, сошлись на сейм в Сандомире и отправили к Витовту послов, и дали им наказ: если они никак иначе не смогут отвратить Витовта от его намерения, пусть предложат ему польский престол, поскольку король Ягайло согласен был уступить старому и бездетному брату королевскую власть, которой он сам был сыт и которая через короткое время все равно должна была вернуться к его сыновьям. Витовт ответил:

«Не хочу быть столь бесстыдным и нелюбящим, чтобы брата Ягайло лишить престола».

А между тем [Витовт] твердо решил изменить брату и полякам и всех литовцев привел к новой присяге, и назначил на 17 августа свою коронацию. При этом и царь Сигизмунд не терял времени даром, а спешил покончить с этим делом, хвастая и хвалясь перед [своими] друзьями: «Я, дескать, бросил двум псам кость, из-за которой они разорвут и загрызут друг друга насмерть».

А поляки перехватили двух сигизмундовых гонцов, посланных с письмами к Витовту. А в письмах царь убеждал Витовта выбросить из головы свои сомнения. Ибо Витовт сомневался, имел ли право царь, если он провозглашен, но еще не коронован, учреждать новые королевства и назначать королей, как думал сделать тогда Сигизмунд. Эти же гонцы несли и царскую грамоту, коей в Литве учреждалось новое королевство и Витовт назначался королем. А корону царь обещал прислать с другими послами в подходящее время.

Затем пришла весть, что очень пышное посольство с короной находится уже в пути. Тогда все великопольское боярство без всякого приказа, как по сигналу тревоги, вооружившись, ушло в леса и вдаль и вширь обложило все дороги настолько, что царские послы, дойдя до Франкфурта и не посмев идти дальше, повернули назад. А Витовт с огорчением отпустил послов московских, тверских и одоевских, и царей татарских, и двух рыцарских начальников, которых он пригласил на праздник своей коронации, и затем вскоре умер. Я считал, что об этом деле надо было здесь рассказать поподробнее (опустив в десять раз больше вещей, относящихся к этому), чтобы на этом примере можно было понять суетность и несказанную бесовскую злость и хитрость, с помощью коих немцы стараются обесчестить наш народ.

11. Кромер, польский летописец, был родом из немцев и, выставляя себя сторонником поляков, льстиво возвеличивает немецкую надменность, а поляков обманывает и позорит.

Во-первых, потому, что, когда приводит речь Болеслава Локетка к воинам, он пишет, будто этот мудрый король (не желавший просить у царя королевского титула) восхвалял своего врага и сказал такую глупость: «О воины, если победите царя всего света...»

Во-вторых, потому, что Кромер хвалит тех королей, которые наводнили Польскую землю немцами, и ввели немецкие законы, и отдали город Краков во власть немцам.

В-третьих, потому, что старается уверить людей, будто бы поляки получили королевское достоинство от немецких царей. Ни Конрад, ни Генрих не имели, де, права ни отнимать у поляков королевский титул, ни запрещать [его], поскольку поляки не сами себе поставили короля, а приняли эту честь, оказанную им царем Отгоном. Так [пишет] тот насмешник. И, конечно, по той самой причине, что если бы поляки [и вправду] получили эту честь от царя, то последующие цари могли бы по праву отнять эту честь (или вернее — бесчестье), как свой дар.

К тому же в тех случаях, когда приходится упоминать одновременно о поляках, и венграх, и немцах, Кромер почти везде называет венгров перед поляками, а немцев — всегда перед ними обоими.

Более давние немецкие писатели рассказывают (как говорилось выше), что царь Конрад и затем царь Генрих пошли на поляков и не дали им пользоваться королевским титулом и достоинством. Тогда выдумали и эту басню, будто бы ангел запретил папе дать корону полякам, и не могут объяснить причину, по которой был учинен этот запрет, и не приводят в свидетели ни одного из писателей того времени.

А более поздние немецкие писатели (среди которых и Кромер, на словах — поляк, а родом и сердцем — немец), поняв, что немцы никаким путем не могут лишить поляков королевского титула, выдумали басню о царе Оттоне (будто бы он дал полякам королевское достоинство), чтобы тем самым по крайней мере присвоить себе [эту] честь, а поляков сделать как-то своими подданными.

Я, конечно, ничуть не верю [по поводу] этой басни об Отгоне ни Кромеру, ни иным немцам и новым польским летописцам. Если бы это и впрямь было так, Конрад и Генрих не могли бы после этого воевать с поляками из-за королевского титула и Локетку не надо было бы посылать в Рим, [чтобы] просить папу о королевском титуле.

Но пусть будет так, как ему угодно. И если действительно царь Оттон назвал князя Болеслава королем, а Болеслав счел это за честь, [то] я скажу, что Болеслав безмерно в этом ошибся и поступил глупо, и счел за честь бесчестье и вечный позор для народа. Намного лучше было бы Болеславу ответить так: «Ты, царь, ставишь меня королем польским, а я тебя ставлю царем немецким. Сколько у меня власти и дел с тобой и с твоими немцами, столько у тебя со мной и с моими поляками».

12. Итак, истина в том, что законное начало и основание Польскому королевству положено единым Богом, а не царем и не папой. Ведь если правда, что цари могут создавать королевства, то значит они могут и разрушать их. А после вымышленного создания [Польского королевства] Отгоном папа и два царя отняли у поляков королевский титул и упразднили [его]. И то, что Отгон дал, Конрад и Генрих отняли. А при окончательном и истинном утверждении Польского королевства Локеток попросил титул не у царя, но у папы, а папа не дал ему его, но сказал: «Я, де, не запрещаю полякам пользоваться своей властью». И тем самым папа волей-неволей признал, что народы и без папы, и [без] царя имеют власть ставить себе королей. И это творение, в коем ни папа, ни царь не приняли никакого участия, оказалось и осталось крепким.

Однако поляки (соблазненные хитрецом Кромером и иными обманутыми и обманщиками) выводят свое королевское достоинство от чужого, незаконного, позорного для них, вымышленного и попросту ложного корня. Если бы даже этот корень и был истинным, то надо было бы найти способ, чтобы утаить или изменить его. А они еще и похваляются своим позором, и сами его глупо превозносят, будто это [возвышает] их честь и достоинство.