В.О.Ключевский 12 страница

Халилов промчался мимо, потом круто осадил и по­вернул гнедого. Старик уже спешился. Он стоял, упе­рев ладони в колени, над Нарузом Ахмедом. Тот лежал, распластавшись и широко раскинув руки.

Халилов спрыгнул с коня и от резкой боли едва удержался на ногах. Такая бешеная скачка без седла была для него непривычной.

Старик хлопнул его по плечу, рассмеялся и сказал:

– Молодца! Джигит!

Халилов покрутил головой, опустился на колени и взял руку Наруза Ахмеда, чтобы прощупать пульс.

– Жив!.. Сердце стучит... Я уже слушал, – весело заметил табунщик. – Глупый бандит! Шибко худой! Не на того коня сел. Табак есть, начальник?

Халилов уже по-другому посмотрел на изрезанное глубокими морщинами лицо старика, поднялся, пере­силил боль в ногах и оказал:

– Закурим, ата! С удовольствием закурим, – и по­лез дрожащей от возбуждения рукой в карман.

 

 

Прошло девять дней.

В кабинете Шубникова за столом хозяина сидел сле­дователь, а против него, рядышком, сам подполковник и Халиловы – Саттар и Анзират. Они отвечали на по­следние вопросы следователя.

Когда с этим было покончено, подполковник отпу­стил следователя и обратился к чете Халиловых:

– Ну вот... Теперь можно считать, что все конче­но. Ты помнишь, Саттар, тот наш разговор, когда ты настаивал, что Наруза Ахмеда не следовало выпускать из города?

Халилов кивнул.

– Ты оказался прав, а я просчитался.

– То есть?

– Его можно было уже тогда арестовать, и нам с тобой не пришлось бы прыгать, как Нат-Пинкертонам, по крышам вагонов и устраивать скачки. И от того, что мы арестовали бы его в городе, а не в песках, после ряда рискованных приключений, ничего бы не измени­лось. И тем не менее в своих рассуждениях и действиях, как ни странно, был прав. Дело вот в чем... О том, что на нашей земле появился непрошеный гость и что этим гостем является не кто иной, как Наруз Ахмед, мы узна­ли на вторые сутки после того, как был подбит самолет, нарушивший нашу границу.

Саттар и Анзират переглянулись.

– Мы это знали, – продолжал Шубников. – Я сразу почувствовал, что ради клинка и истории, с ним связан­ной, никакой идиот не станет рисковать боевым самолетом. Так оно и вышло. Вот слушайте, что показал На­руз Ахмед...

Раскрыв дело, Шубников стал читать:

 

«Господин Керлинг, знавший тайну клинка, сказал, что поможет мне перебраться в Узбекистан по воздуху и организует возвращение. Но он поставил передо мной ультиматум, непременное условие: выполнить три его задания. Первое – доставить Икраму-ходже Ашералиеву, с которым по неизвестным причинам прервалась связь, портативную радиопередаточную станцию; вто­рое – отыскать и уничтожить живущего в Самарканде человека, оказавшегося предателем, и наконец третье – пробраться в город Чирчик, найти еще одного человека и передать ему спичечную коробку, назначение которой мне неизвестно.

Таким образом, мое появление в Узбекистане преследовало две цели. Я должен был выполнить мой лич­ный план – отыскать клад, уничтожить семью Халило­вых. Керлингу я должен был заплатить за это: выпол­нить его задания. Я успел сделать немного: вручил радиостанцию Икраму-ходже и нашел тайник. Об осталь­ном я уже думать не мог. Неудача с кладом обескура­жила меня: я решил бежать».

 

Шубников закрыл папку, отложил ее в сторону и продолжал свою мысль:

– Следовательно, в моих рассуждениях я стоял на верном пути. Не из-за клинка нарушил иностранный са­молет нашу границу и выбросил парашютиста, а по иным, более веским и опасным для нас причинам. Од­ного я не мог предвидеть – того, что Наруз Ахмед от­кажется от выполнения заданий, бросит все и решит бежать. Зная психологию преступника, я, конечно, по­нимал, что он в первую очередь займется кладом, а по­том уже всем остальным. На жадности к наживе, на страстном желании Наруза Ахмеда овладеть мистиче­ским богатством построил свои расчеты и Керлинг, имя которого, кстати сказать, нам небезызвестно...

– Прости, Леонид Архипович, – перебил его Халилов. – У меня два вопроса.

– Давай.

– Ты сказал, что уже на вторые сутки узнал о по­явлении Наруза Ахмеда. Объясни, каким образом?

Шубников усмехнулся:

– Дорогой Саттар! Приходится повторять тебе прописные истины. Мы, чекисты, не боги. Без народа, без честных советских людей мы ничто, пустой звук. Так было, так будет, так произошло и в данном случае. На­шелся человек, который помог нам, который узнал «го­стя». Басмаческие последыши вряд ли могут рассчиты­вать на короткую память народа. Этот человек был уверен, что мы сделаем все, чтобы найти Наруза Ах­меда и обезвредить его. Через самое короткое время я смогу назвать тебе и имя этого человека, тем более, что ты его знаешь лучше меня. А теперь не гадай. Вот так. Ты сказал, что у тебя два вопроса. Выкладывай второй.

– Да, да, обязательно, – оживился Халилов. – Я хо­чу спросить о квартирантке нашей – Людмиле Никола­евне Алферовой.

– Я ожидал этот вопрос, – заметил Шубников. – Между прочим Алферова – ее девичья фамилия. Сей­час она носит другую.

– Подумайте! – всплеснула руками Анзират. – Она оказалась умнее всех!

– Это что, комплимент по ее адресу? – улыбнулся Шубников.

– Да уж понимайте, как хотите, – смутилась Ан­зират. – Так хитро обвести вокруг пальца десяток лю­дей, это надо уметь. Гасанов оказался щенком перед ней.

– Ты уверял меня, Леонид Архипович, – проговорил Халилов, – что ей не миновать этого дома. Неуже­ли о ней ничего не известно?

– Это нетрудно проверить, – спокойно заметил под­полковник, снял телефонную трубку, набрал номер и сказал: – Товарищ Сивко? Шубников говорит. Зайдите пожалуйста, ко мне.

На короткое время все умолкли.

В дверь постучали.

– Да, да, – разрешил Шубников.

В комнату в полной форме, с погонами на гимна­стерке вошла Людмила Николаевна и, приложив руку к берету, доложила:

– Старший лейтенант Сивко явилась по вашему вызову.

Халилов и Анзират с изумлением смотрели на нее.

Шубников сердечно рассмеялся и спросил:

– Есть вопросы к Людмиле Николаевне?

Анзират сжала виски руками, Саттар усиленно по­тирал лоб.

Нет, вопросов не было.

ЭПИЛОГ

 

Над пустыней летит ветер. День и ночь свистит он в зарослях саксаула, в тугаях, завывает в урочище Кок-Ит. И все несет и несет мелкий, точно пыль, горячий пе­сок. Там, где лежал камень, вырастает бархан, а где была лощинка, расстилается ровное место. Неутомимо, зло и сердито работает ветер. Под однотонным и скуч­ным песчаным покровом исчезает след времени.

Вот уже скрылись последние тропы, проложенные караванами к семи иссякшим колодцам. Засыпаны глиняные площадки, окружающие их, не стал виден кусок рельса, торчавший стражем у таинственного клада. Развеян и сам холм, под которым скрывались долгие годы сокровища. Только побелевшие от солнца и дож­дя, вылизанные ветром человеческие черепа на песке смотрят пустыми глазницами в пространство. В них на­ходят убежище прохладолюбивые змеи да таятся, под­жидая ночи, фаланги.

Идет неторопливо время. Все дальше и дальше ухо­дит в прошлое тайна урочища Кок-Ит, а вместе с ней и легенда о клинке эмира. В далеких бухарских киш­лаках седобородые старцы еще помнят эту легенду и в звездные летние вечера за пиалой кок-чая рассказыва­ют ее молодым... Рассказывают по-разному, но кончают все рассказчики одинаково: клад нашел узбек-пастух и отдал сокровища народу, чьим потом и чьими руками они были созданы.

Имя пастуха никто не называет: быть может, оно забыто, быть может, никто его и не знал. Но говорят, что жив этот пастух и сейчас.

Легенду эту услышал однажды русский человек, охотник. Он сидел у ночного костра, курил, слушал сло­воохотливых стариков, и едва заметная улыбка трога­ла его губы.

Когда рассказ был окончен, русский проговорил:

– Знаю я имя того человека, что нашел клад. Жи­вет он в горном кишлаке Обисарым, звать его Бахрам. Только он не пастух, а садовник.

И русский поведал старикам историю Бахрама.

Было это давно, еще при эмире бухарском. Много золота, платины, серебра и драгоценных камней нако­пил эмир в своих сокровищницах. Крови людской он не жалел. Многих обездолил, ограбил и погубил, напол­няя свои подземные кладовые богатствами. И собирал эмир не только золото. Любил он и редкое, дорогое ору­жие. У него были собраны клинки из дамасской стали, турецкой, персидской, индийской. А хорошего клинка из русского булата не было. Велел эмир своим прислуж­никам достать ему такой клинок хоть со дна морского.

Прихоть эмира – закон. С большим трудом, за огромную цену достали ему клинок, выкованный златоустовским мастером Иваном Бушуевым из знаменитого аносовского булата. Сам эмир испытывал его. Он раз­рубил им пополам десять разных клинков, а бушуевский даже не зазубрился!

Клинок с виду был прост, не было на нем никаких украшений, не было и ножен. По обычаям, прежде чем украсить эмирский клинок и вложить его в ножны, пола­галось обагрить его человеческой кровью.

Эмир приказал – и за один час несколько кандаль­ников, заключенных в зиндане, расстались со своими головами.

После этого клинок попал в руки искусного бухар­ского мастера, замечательного резчика Умара Максумова, и он разукрасил его. Первые ножны для клинка сделали в Турции, вторые – в дагестанском ауле Кубачи, знаменитом на весь Восток своими мастерами-оружейниками.

Несколько лет спустя приближенный эмира Ахмедбек, возвратившись из поездки в чужие страны, привез с собой семнадцатилетнюю девушку – польку Ядвигу. Он хотел ее сделать своей пятой женой, но Ядвигу уви­дел эмир. Красота девушки поразила Саида Алимхана. Желая угодить своему господину, Ахмедбек подарил ему девушку, а взамен получил из рук Саида Алимхана его драгоценный клинок из бушуевского булата.

Миновало еще несколько лет. Народ восстал против тиранов. Вокруг Бухары установилась советская власть. Вооруженные отряды рабочих и дехкан пошли на штурм эмирата.

Однажды темной тревожной ночью красавица Ядви­га вызвала к себе Ахмедбека. Она показала ему боль­шой кувшин, в рост пятилетнего ребенка, и сказала:

– Увези поскорее куда-нибудь подальше и понадежнее спрячь. Когда времена изменятся к лучшему, мы оба станем самыми богатыми людьми. Тут все самое ценное из того, что я получила от Саида Алимхана. Ты понял меня?

Ахмедбек поклонился.

– Исполнишь?

Ахмедбек поклонился вторично.

Той же ночью он, его телохранитель Бахрам и бли­жайший советник Ахун, захватив с собой пятерых джи­гитов, покинули Бухару и углубились в пески. Следую­щей ночью они достигли урочища Кок-Ит и недалеко от семи колодцев зарыли кувшин.

План тайника они нанесли на листок бумаги. Перед рассветом, когда уставшие джигиты спали, Ахмедбек и Ахун отрубили всем пятерым головы. Тела их бросили в колодцы, а головы сложили поверх ямы с зарытыми сокровищами и насыпали холм.

Ядвиге Ахмедбек сказал, что по дороге на него на­пали красные аскеры, порубили его джигитов и отобра­ли сокровища. Ядвига с горя этой же ночью повесилась.

Через три дня, накануне падения Бухары, Ахмедбек в сопровождении Бахрама явился к резчику Умару Максумову и приказал перенести план тайника с бумаги на клинок. Суеверный бек хорошо помнил слова своего отца. А тот говорил так: «Большую тайну, как и жизнь, можно доверить только крепкой стали, но не бумаге».

Однако получить клинок обратно бек не успел. Ему пришлось бежать из Бухары, скитаться по пескам, спа­саясь от преследования красных частей, и, наконец, удрать за рубеж.

Клинок остался у Умара Максумова, но в тридцать первом году, когда несколько басмаческих шаек про­рвались на советскую землю, им овладел сын Ахмедбека басмач Наруз Ахмед. Он привез его в кишлак Обисарым и, не зная тайны, оставил в своем доме. Бахрам, знавший о насечке, скопировал ее.

Басмачи были разгромлены наголову, Ахмедбек зарублен, а Бахрам сопровождал бековского сынка до самого рубежа. Но вторично на чужую землю уйти не захотел.

Худую жизнь вел раньше Бахрам, жизнь презрен­ного шакала возле логова тигров. Ненавидели его люди и боялись. Был он послушной плетью в руках жестоких тиранов, их верным слугой и телохранителем. Как жал­кий, голодный пес, жадно хватал он подачки с кроваво­го стола своих господ.

Но бывает так: совсем засох колодец, обходят его люди, кажется – ни капли живой воды не источить из него... Но копните поглубже, снимите твердую, слежав­шуюся глину, пробейтесь – и заструится глубоко погре­бенная свежая струйка. Так и с душой иного чело­века... – Рассказчик умолк, задумался и поворошил ко­стер кривой веткой саксаула. В ночную темь с треском полетели искры. Помолчав, рассказчик неторопливо продолжил: – Скитался Бахрам с разбойничьими шай­ками басмачей по горам и пустыням, видел черные дела курбашей, пепел сожженных мирных кишлаков, кровь сотен простых людей, земляков, застреленных, зарублен­ных, замученных. Познал он горечь изгнания и тоску по родному дому. Как у многих обманутых рядовых басма­чей, пошатнулась его вера в своих вожаков, отвернулось от них сердце. Прозрели его глаза, и увидел он, что, как молодой весенний сад, поднимается к новой жизни род­ной Узбекистан. Люди трудятся, строят, сеют, собирают урожай, богатеют, учатся, растят детей и внуков. На­доело Бахраму скитаться, прятаться, бояться. Плюнул он на своих курбаши, проклял их дело навеки и вернул­ся в родной дом.

Совесть мучила его. Пришел он к советской власти и все, что знал, честно рассказал. Искупив свою вину, он через два года поселился в далеком горном кишлаке Обисарым и стал работать. Вырастил он детей, внуков и множество фруктовых деревьев, И уважали люди, молодые и старые, седого, молчаливого Бахрама.

Началась война с гитлеровцами. Вспомнил Бахрам про сокровища, скрытые в урочище Кок-Ит, и однажды весной, когда кончились дожди и стало тепло, отпра­вился к семи колодцам. Он разыскал тайник и вырыл кувшин. Долго смотрел он на это богатство, нажитое эмиром на крови народной. Вспомнилось ему, как уми­рали в зинданах тысячи и тысячи людей, как рубили головы непослушным, отрезали им языки, уши, выкалы­вали глаза... Вздохнул Бахрам и понес сокровища в го­род. Он отдал все до последнего колечка на строитель­ство танков и самолетов.

Когда русский окончил рассказ, один из стариков спросил его:

– А велик ли был клад?

Русский задумался, бросил в костер пучок сухой вер­блюжьей колючки, от чего пламя вспыхнуло и осветило лица стариков, и оказал с улыбкой:

– Говорят, очень большой. Около трех миллионов на золотые деньги. Бриллианты, жемчуг, золотые изделия...

Старики молча покачали головами.

Ветер прошумел в зарослях. Далеко за барханами пролаял шакал. Ночь стояла холодная и звездная, какие бывают только в конце лета в азиатской пустыне.

Охотник встал, вскинул на плечо ружье, поблагода­рил стариков за гостеприимство, прихватил убитых за день кекликов и собрался в путь.

Обычай пустыни не разрешает спрашивать имя ноч­ного прохожего. Кто бы он ни был, дай ему место у ог­ня, утоли его жажду горячим чаем, поделись с ним ле­пешкой! Старики, чтя обычаи предков, молчали, хотя им и очень хотелось узнать, что за человек поведал им исто­рию таинственного клада. Но один из них, самый разго­ворчивый и самый седой, нарушил обычай и обратился к русскому охотнику:

– Пусть извинит нас гость за любопытство и назо­вет себя, чтобы знали мы имя хорошего человека.

Русский помялся в нерешительности, потом тихо сказал:

– Фамилия моя Шубников, Леонид Архипович Шуб­ников.

Старик приложил руку к груди и промолвил:

– Рахмат... Пусть путь твой будет удачным, ака.

Темнота скрыла удалявшегося путника. Костер мед­ленно догорал. Старики еще долго сидели, попыхивая трубками, и вели свою неторопливую, мирную беседу.

[1] Сарбазы – эмирские солдаты.

[2] Анаша – гашиш, наркотик из листьев конопли.

[3] Камча – плеть.

[4] Кауши – кожаные калоши

[5] Мударрис – преподаватель медресе.

[6] Медресе – высшее мусульманское духовное училище.

[7] Курбаши – командир басмаческого отряда.

[8] Мирза – писарь.

[9] Палван – богатырь, силач.

[10] Аскеры – солдаты.

[11] Мазар (араб.) – гробница, могила мусульманского святого.

[12] Махалля – квартал.

[13] Ичкари – женская половина дома.

[14] Тугаи – заросли кустарника.

[15] Нас – жевательный табак.

[16] Терьяк – дурманящий табак.

[17] Ошхана – харчевня.

[18] Хауз – искусственный водоем.

В.О.Ключевский

История сословий в России: