Глава 5. Доктор Элизабет Лейн подумывала о том, чтобы завести маленькую собачку

Доктор Элизабет Лейн подумывала о том, чтобы завести маленькую собачку. Или кошку. Или рыбку. За рыбкой сумеет ухаживать даже четырехлетний ребенок.

Примерно раз в год она рассуждала сама с собой на эту тему. Как правило, в одно и то же время — когда надвигались праздники и люди вокруг возбужденно рассказывали о грядущих семейных торжествах. А она каждый вечер возвращалась в пустую квартиру, казавшуюся теперь еще более пустой, нежели в мае или солнечном августе.

Глупый разговор, уж ей-то следовало это знать. Конечно, пустая квартира казалась весьма миленькой. Десятифутовые потолки, красивые и очень оригинальные круглые окна, терраса, сияющий паркет из вишневого дерева. Мебель, на приобретение которой она потратила немало лет, — низкая черная софа, дорогие шкафы, сверкающие металлические лампы. Она была уверена, что щенок и шелковая обивка — явления несочетаемые. Так же как и кошка и эксклюзивные деревянные панели. Хотя рыбка все еще оставалась вполне приемлемым вариантом.

Для кого-то приближающиеся праздники и в самом деле предполагали исключительно веселье и развлечения, а рабочее расписание Элизабет было весьма перегружено. Последние четыре недели она провела, работая по десять часов в день и помогая своим пациентам продумать идеальную стратегию поведения именно на это время года. Людей, страдающих булимией, доктор Лейн готовила к тому, что в День благодарения им придется пережить зрелище уставленного едой стола. Тех, кого мучила депрессия, она накачивала лекарствами, чтобы вид помятых гирлянд и осыпающейся елки, а также неизбежное «никто меня не любит» не оказались столь гнетущими. И наконец, ей приходилось приводить всех этих ипохондриков, шизофреников, невротиков в приличный вид для встречи с родными.

Уже одно это заставляло Элизабет благодарить Бога за то, что у нее дома тихо. Опять-таки никто не помешает ей завести рыбку.

Честно говоря, Элизабет считала свою жизнь вполне удавшейся. Ей нравилась ее квартира, нравилось жить в городе, и она любила свою работу — в большинстве случаев. Но как бы то ни было, ей скоро сорок, а даже очень опытный психолог, достигая этого возраста, ощущает бремя лет. Распавшийся брак. Дети, которых у нее не было. Расстояние, отделявшее ее от семьи, жившей в Чикаго, сначала не казалось таким уж большим, но теперь все так заняты и перелеты так утомительны, что она приезжала к своим все реже и реже (и родители тоже бывали у нее все реже)… Прошло уже много времени с тех пор, как она видела кого-то из родных, и домой ехать неловко. Ее приезд лишь нарушит привычное течение их жизни, а она будет чувствовать себя чужой.

Может, ей стоит приобрести сиамскую бойцовую рыбку? А еще лучше — фикус. Вероятно, растение не станет возражать по поводу того, что почти каждый вечер она поглощает принесенное из ресторанчика суши. А это мысль!..

В передней затрезвонил звонок. Элизабет проигнорировала его — она привыкла к звукам городского офиса, но звонок раздался снова. Она нахмурилась. Начало шестого. Никаких визитов во внеурочное время в пятницу она не назначала, по крайней мере доктор Лейн имеет право хотя бы на видимость личной жизни. Звонок прозвучал в третий раз. Пронзительный. Настойчивый. Элизабет наконец одолело любопытство, она вышла из кабинета и отправилась в приемную, а там нажала несколько кнопок. Камера слежения, вмонтированная над входной дверью, дала ей полный обзор.

То, что она увидела, удивило ее.

Элизабет впустила мужчину. Через пару минут он поднялся по лестнице к ней на второй этаж. На улице было холодно — ночью, наверное, пройдет снегопад, на голове у гостя была низко нахлобученная темно-синяя кепка, а пол-лица скрывал толстый красный шарф. К сожалению, глаза его выдали.

Элизабет встретила тот же самый равнодушный взгляд, что и сегодня утром. Эти серые глаза смотрели на нее с первой страницы «Бостон геральд». «В результате перестрелки, произошедшей накануне вечером, патрульный убил сына судьи, — гласил заголовок. — Семья подавлена!»

Фотографию сделали, очевидно, без его ведома. Взгляд, устремленный куда-то в пространство, казался мрачным и злым. Элизабет понятия не имела, как чувствует себя тот, кто убил человека, но, судя по выражению лица этого полицейского, тому было паршиво.

— Добрый вечер, — невозмутимо произнесла она и протянула руку. — Доктор Элизабет Лейн.

Его рукопожатие оказалось крепким, но кратким. Потом он снова сунул руки в карманы пиджака и буркнул:

— Бобби Додж. Лейтенант Бруни сказал, что договорился с вами.

— Он подумал, вы захотите прийти.

— Мне, наверное, следовало сначала записаться на прием. — Бобби нахмурился. — Или хотя бы позвонить. Я об этом как-то не подумал. Сейчас, конечно, уже поздно. Мне уйти?

Элизабет улыбнулась:

— Записаться на прием — это хорошо, но сегодня вам просто повезло. У меня в последнюю минуту изменились планы — в общем, раз уж вы здесь, давайте побеседуем.

— Я понятия не имею, как это делается, — поспешно сказал полицейский. — То есть я прежде никогда не посещал психолога. Никогда не верил, будто психолог способен помочь. Но лейтенант посоветовал мне сходить к вам, и ребята сказали, что мне стоит к вам зайти, вот я и пришел.

— И что вы думаете обо всем случившемся?

— Думаю, я поступил правильно. Лишь благодаря мне женщина и ребенок до сих пор живы. Мне нечего стыдиться.

Элизабет кивнула и подумала, что человек, который с такой готовностью уверяет: «Мне нечего стыдиться», — наверняка лжет.

Она указала на вешалку.

— Пожалуйста, оставьте вещи здесь.

Бобби снял пальто, шляпу и шарф. Элизабет жестом велела ему пройти в кабинет. Она шла следом и по пути делала в уме кое-какие пометки.

Ему предположительно под сорок. Не очень крупный. Рост примерно сто восемьдесят сантиметров, вес около ста шестидесяти фунтов. Двигается уверенно. Аккуратный, сдержанный мужчина, знающий, чего он хочет. Джинсы поношены, темно-синяя фланелевая рубашка — тоже. Можно поклясться, он первый человек с высшим образованием в своей семье. Отказавшись следовать по стопам своего отца, пошел на компромисс и поступил в полицию штата — немного поднялся по социальной лестнице и в то же время не оторвался от корней. Работа для него все равно что хобби, на посту он чувствует себя как дома.

Конечно, она угадала. Она любила играть в эту игру, когда встречала нового пациента. Удивительно, но зачастую Элизабет оказывалась права.

Они вошли в кабинет, и Бобби немедленно указал на маленькую кожаную кушетку:

— Мне ведь не обязательно садиться туда?

— Можете сесть в кресло.

В кабинете стояли два зеленых кресла, задвинутые за стол, но при тусклом освещении их заметить было нелегко. Большинство пациентов сначала обращали внимание на кушетку, реагируя на нее по-разному. Элизабет уже не раз собиралась переставить мебель в кабинете и расположить кресла на видном месте, но, в конце концов, почему бы ей и не развлечься?

Бобби сел в кресло, на самый край, колени врозь, длинные пальцы сомкнуты. Темно-серые глаза скользили по стенам, обшитым панелями из красного дерева, и подмечали все детали: справочники на полках, декоративные латунные диски, миниатюрный японский садик — для успокоения пациентов с навязчивыми идеями.

В сознании Элизабет мелькнула какая-то мысль насчет нового пациента, но она никак не могла ее сформулировать. Бобби не просто отлично владел собой, он был ненормально спокоен. Никаких звуков, никаких движений. Наверное, привык к долгим периодам молчания. Общаясь с этим мужчиной, вы открываетесь ему, а не он вам.

— Вам удобно? — наконец спросила она.

— Я ожидал иного.

— А чего именно?

— Ну… что будет не так… мило.

Под словом «мило» он подразумевал «роскошно», и они оба это поняли.

— А вы и правда сотрудничаете с полицией штата?

— Я начала работать в полиции пятнадцать лет назад. Мой отец работал детективом в Чикаго, так что здесь, можно сказать, личные интересы. — Она пожала плечами. — И полагаю, впредь у меня не найдется повода передумать. Объяснить вам, что я имею в виду?

— Да.

— Я сотрудничаю с полицией штата Массачусетс. Следовательно, я обязана сообщить о содержании нашей беседы, а это, в свою очередь, скажется на конфиденциальности. С одной стороны, я не стану докладывать о некоторых деталях. С другой — я должна дать заключение и сделать выводы. Например, если вы скажете, будто выпиваете три пинты виски за вечер, то мне придется настоять на том, чтобы вас отстранили от исполнения своих обязанностей. Это понятно?

— Вы следите за тем, что я говорю, — буркнул он. — Интересный подход.

— Честность — по-прежнему лучшая тактика, — негромко сказала Элизабет. — Я здесь, чтобы помочь вам или направить вас к тому, кто с этим справится лучше меня.

Бобби пожал плечами:

— Хорошо. И что же вы хотите от меня услышать?

Элизабет снова улыбнулась. Эта фраза прозвучала с откровенной враждебностью. Она и не ожидала иного.

— Давайте начнем с самого начала. — Она взяла блокнот. — Как вас зовут?

— Роберт Дж. Додж.

— Что означает «Дж.»?

— Учитывая ограниченную конфиденциальность, я вам не скажу.

— Ах так? Дайте подумать. Джеффри?

— Нет.

— Джеймс?

— Как вы…

— Я предпочитаю не называть свое второе имя. Значит, Джеймс. Семейная традиция?

— Именно так говорит отец.

— А мать?

— Она от нас ушла.

— Ушла?

— Ну да, ушла. Оставила нас. Мне было четыре или пять лет. Нет, скорее шесть. Не помню. Она нас бросила.

Элизабет подождала.

— Наверное, жить с моим отцом было нелегко, — добавил Бобби и развел руками, как бы говоря: «Что тут поделаешь?» В самом деле, что он, малыш, мог?

— Есть братья или сестры?

— Брат, старший. Джордж Чендлер Додж. У всех в нашем роду дурацкие британские имена. Послушайте, каким боком это относится к вчерашней перестрелке?

— Не знаю. А это вообще должно как-то к ней относиться?

Бобби встал.

— Нет, никак. Вот почему люди не любят психологов.

Элизабет примиряюще подняла руки:

— Учту. Если честно, я просто заполняла анкету. И потом, большинство людей сначала предпочитают побеседовать о пустяках.

Бобби сел на место. Он продолжал хмуриться, глаза у него сузились, взгляд стал острым и оценивающим. Интересно, как часто ему доводилось смотреть вот так на людей и обнаруживать, что их разыскивает полиция? Она добавила в свой мысленный список: много знакомых, но очень мало друзей. Не прощает. Не забывает. И он солгал, будто мать их бросила.

— Я бы предпочел ничего не усложнять, — сказал Бобби.

— Это разумно.

— Спрашивайте, я вам отвечу, а потом разбежимся и будем жить дальше.

— Великолепная цель.

— Не люблю строить планы.

— У меня и в мыслях не было предлагать вам такое, — уверила она. — К сожалению, одним визитом здесь не обойтись.

— Почему?

— Начнем с того, что вы предварительно не позвонили. Мне не хватит времени, чтобы во всем разобраться за один вечер.

— Да?

— И потому я предлагаю кое о чем поговорить сегодня, а потом встретиться в понедельник.

— В понедельник… — Бобби сделал паузу как профессиональный психолог. — Хорошо, я приду.

— Отлично. Рада, что мы это уладили. — Ее голос прозвучал суше, чем ей хотелось бы, но Бобби наконец улыбнулся. У него была славная улыбка. Она смягчила жесткое выражение лица, вокруг глаз разошлись лучики. Элизабет слегка удивилась, увидев, насколько его изменила улыбка: Бобби, улыбаясь, стал очень красивым.

— Может, вместо разговора о том, что было вчера, мы побеседуем о том, что произошло сегодня? — спросила она.

— Зачем?

— Сегодня — первый день вашей жизни после того, как вы застрелили человека. Конечно, это заслуживает внимания. Вы спали?

— Немного.

— Ели?

Он задумался, а потом ответил, искренне удивившись:

— Нет, по-моему, не ел. Я проснулся и отправился за кофе, а потом увидел «Бостон геральд» и… В результате так никуда и не дошел.

— Вы взяли газету?

— Да.

— Прочитали статью?

— Немного.

— И что вы думаете?

— Массачусетсские полицейские не убивают мирных жителей — судейских сыновей или кого-то еще.

— Значит, это вымысел?

— Судя по тем трем абзацам, что я прочел, — да.

— А больше вы не читали? Я думаю, вас бы это заинтересовало.

— Мне не нужен отчет репортера, чтобы узнать о случившемся. Я, можно сказать, сидел в партере.

— А чтобы узнать о жертве? О Джимми Гэньоне?

Бобби выпрямился. Элизабет застала его врасплох, и ему понадобилось некоторое время, пока он понял, куда она клонит.

— Информация — это роскошь, которой не располагают боевые единицы, — наконец сказал он. — Когда вчера вечером я нажал на спусковой крючок, мне было плевать, как зовут этого мужчину, кто его отец и какова история их рода. Я понятия не имел, бил ли он свою собаку и жертвовал ли деньги на сиротский приют. Я видел, как он целился в женщину из пистолета, в любую минуту готовясь выстрелить. Мои действия неизбежно вытекали из его поступков. А если больше ничего не имело значения, то зачем мне теперь мучиться по этому поводу?

Элизабет улыбнулась. Ей нравился Бобби Додж. Она уже давно не встречала людей, настолько склонных к рационализации и отрицанию, но она определенно симпатизировала ему.

— Вы сегодня занимались спортом?

— Нет. Хотел отправиться на пробежку, но если учесть, что мое фото повсюду…

— Я вас понимаю. В таком случае вот задание на выходные. Вам нужно позаботиться о себе с физической точки зрения, а потом стоит подумать об эмоциональной сфере. Есть какое-нибудь место, куда вы могли бы отправиться, чтобы укрыться и отдохнуть, — например, к отцу или к брату?

— Я поеду к своей девушке.

— А она не против?

— Не знаю. В общем, мы еще не обсуждали это как следует.

— Учитывая случившееся, вам наверняка потребуется хорошая поддержка, поэтому на вашем месте я бы с ней поговорила. — Элизабет склонилась к нему. — Вчерашнее происшествие — это очень серьезно, Бобби. Для преодоления последствий вам потребуется гораздо больше времени, чем двадцать четыре часа, так что давайте по порядку. Ешьте три раза в день и старайтесь высыпаться. Если почувствуете напряжение или беспокойство, займитесь спортом — спустите пар, но не утомляйтесь. Без крайностей. Это большая разница — пробежать пять миль, чтобы расслабиться, или пятьдесят, чтобы забыться. Вы ведь не хотите пересечь этот рубеж?

— Обещаю не пробегать более сорока пяти миль, — сказал он.

— Тогда все в порядке. Приятных вам выходных.

— И все? Есть, спать, заниматься спортом — и я исцелюсь? На следующей неделе мне можно приступить к работе?

— Ешьте, спите, занимайтесь спортом, а потом мы побеседуем, — мягко поправила она. — Но не сегодня, уже слишком поздно. Вероятно, скоро вы поймете, что именно творится у вас в голове. Я дам вам свой телефон. Позвоните, если вдруг захотите поговорить, а если нет, то увидимся в понедельник в три часа — идет?

Он пожал плечами:

— Мне не позволяют выходить на работу, так что, полагаю, день у меня свободен.

— Отлично. — Элизабет встала. Бобби тоже. Но он не направился прямо к двери, а замешкался, как будто растерявшись.

— Иногда, — отрывисто сказал он, — когда я думаю о том случае, я по-настоящему злюсь. Не на себя, а на того парня. Он угрожал жене и ребенку и вынудил меня стрелять. В этом есть что-то странное… Убить человека — и ненавидеть его за это?

— Я бы сказала, эта реакция подходит под определение «нормальная».

Он кивнул, но выглядел по-прежнему обеспокоенным.

— Можно еще кое-что узнать? Задать типичный психологический вопрос?

— Конечно. Буду рада его обсудить.

— Нас часто вызывают по всяким семейным неурядицам. Три-четыре раза в неделю я стою в чьем-нибудь дворе и слушаю, как жена орет на мужа или муж на жену. Одно меня всегда поражает — всё неизменно возвращается на круги своя. Не важно, насколько сильной была ссора, — люди по-прежнему остаются вместе. А если ты слегка помнешь грубияна, заталкивая его в машину, то в девяти случаях из десяти женщина — та самая, которая звонила в полицию и у которой еще не сошли следы от его кулаков, — набрасывается на тебя, обвиняя в том, что ты бьешь ее мужа.

— Жестокое обращение в семье — сложная вещь, — согласилась она. «Интересно, к чему он клонит?»

— Но странно, если женщина благодарит тебя за убийство ее мужа?

Элизабет задумалась.

— Такую реакцию трудно назвать обычной, — медленно сказала она.

— Именно так я и подумал.

— Но это вовсе не обязательно что-то означает.

— Это что-то значит, док, иначе бы она промолчала.

— Бобби, вы говорите о Кэтрин Гэньон? Вы с ней знакомы?

— Нет, док. Честное слово, мы с ней ни разу в жизни не виделись.

Бобби уже стоял в прихожей, надевая свое тяжелое шерстяное пальто и завязывая шарф. Элизабет находилась рядом, ее мозг работал на полную катушку, но оказался бессилен пробить его защиту.

— Увидимся в понедельник, в три. Ей-богу, это вроде свидания.

Бобби округлил глаза, сделал прощальный жест и направился к двери. Она смотрела на спускавшегося по Бойлстон-стрит человека — плечи согнуты, руки засунуты глубоко в карманы пальто.

Доктор Элизабет Лейн стояла у окна еще долго после того, как он скрылся из виду. Потом она вздохнула.

Ужасно, но ей придется это сделать.

Элизабет взяла трубку.

— Здравствуйте. — Пауза. — Прошу прощения. Мои соболезнования. Я понимаю, это очень неудобно. — Снова пауза. — Я еще раз прошу прощения за столь поздний звонок, сэр, но нам нужно поговорить.