Хорошая

Вот так прочтешь все предыдущее и подумаешь, что жизнь состоит из одних смертей и разочарований. Нет, она прекрасна, и есть в ней очень много хорошего. Секунды, может быть минуты ради которых стоит жить. Секунда до поцелуя. Насчет того что перед смертью проносится вся жизнь мне кажется вранье. А вот перед поцелуем вся она, точнее все встречи свидания, все проносятся у тебя перед глазами. Ты думаешь вот может, это она та самая, когда эта секунда продлится не одну секунду, а дольше хотя бы минуту. Совокупность шестидесяти секунд, и весь мир, все закрутиться немного медленнее для людей, потому как вас уже двое, а значит мир закрутиться для вас быстрее, но нет. Всего секунда. Он ходил по ночному городу, в сотый раз пытаясь сплюнуть, с губ вкус ее помады. Весь мир все разрушилось из за нее. Планы, цели, все, все, рассыпалось. Она та, та самая, но слишком поздно, у него уже другая жизнь. Есть та с которой была не минута, а десять секунд, и он отдал ей всего себя, всю свою жизнь. А эта да минута, да мир крутился вокруг них. Но как же отказаться от уже сформулированных целей и мыслей. Он шел и в тысячный раз сплевывал вкус ее помады со своих губ. Этот вкус въелся, впитался и через губы попал в кровь, в сердце, мозг. Он остановился на перекрестке, в право та что любит его, в лево та, что сейчас отравила его. Одно маленькое решение изменит всю его жизнь и он об этом знает, и наверно поэтому медлит. Направо семья, счастье, дети, машина. Налево минута, ночь, пару дней и смерть. Стоит ли жить без греха?

Один поцелуй, еще один поцелуй? – твердил он, повернув на лево.

 

Стихотворение

 

Он влюбился чистой без всяких намеков любовью. Летал в школе, дома, во дворе. Мама не узнавала его, он был вежлив, обходителен, он был счастлив.

В один из вечеров после получасового разговора с той, что подарила ему крылья, он взял листок, ручку, и написал стихотворенье. Первое стихотворение, написанное не логикой, не сухим расчетом. Пусть оно было: однобока, и хромала на рифму, где то хромал ритм и логика. В нем была любовь. В нем была любовь. Он переписал его на чистовую и подарил той, которая вдохновила его.

- Мило! – сказала она, и принялась дальше рассказывать, про какой то конфликт с учительницей по алгебре.

«Мило», крутилось у него в голове весь день. Он показал его другу, тот оторвавшись от своей живописи в учебнике, прочел его.

Пушкин! – сказал тот и продолжил рисовать, Ломоносову третий глаз. Он дал прочесть его маме. Хотя это и низкий прием, так как мама всегда похвалит, даже если это полный бред. Очень хорошо! – сказала та через много лет он женился на прекрасной девушке, завел детей. Те выросли. И вот однажды подходит к нему его сын и протягивает листочек.

- Папа, прочитай.- немного стыдясь обратился Сын к отцу.- Отец прочитал его, и вспомнил себя. Вспомнил свое собственное стихотворение.

- Я первый кто читает его? – вспомнив, то, что когда он давал свое стихотворение. Он не ждал похвалы.

- Нет, я многим его давал, но все лишь твердят, хорошо, не плохо, молодец, умница… Не знаю чего я жду, мне просто хочется знать твое мнение. – Сейчас – вскрикнул отец, и вскочив с дивана перевернул всю квартиру, все старые альбомы, пока на конец не на шел пожелтевший листик, со своим стихотворением. – А ты это прочти. Они сидели вдвоем на диване, и читали стихотворения. Первые стихотворения друг друга.

 

 

Смешно

Кладбище вплотную подползло к городу, и из окон новостроек каждое утро возникала довольно странная, но все же красивая картина. Кладбище ползло по холму, и где то там вдалеке утыкалось в лес. Редко растущие деревья на самом кладбище, являлись убогим жилищем для множества ворон.

Каждый вечер, в эту тоскливую весеннюю пору, Солнце заходило именно за этот холм. Красное солнце словно затухающая спичка бликавала на новых Могильных монументах, высвечивая водку или дождевую воду в рюмках оставленных покойниках. А паспортные суровые лица умерших хмуро смотрели на последние остатки грязно серого снега, кстати тоже отливали в каких то местах рыжим отблеском.

Из его окна была видно новая могила, вчера в нее положили какого то мужика. Мальчишеский интерес взял свое и позвав своего друга они отправились к новой могиле, на которой именно сердце установили огромную мраморную плиту с портретом в три ладони на белом блинчике.

Пробираясь по грязным тропинкам они дошли до нее. Съев несколько довольно вкусных лежащих на соседней могиле они сели на лавку.

Мужик сурово смотрел на них со своего постамента. В пиджаке, в галстуке, с тщательно выбритым лицом и также тщательно отполированной головой, нахмурив огромные с мизинец шириной брови он смотрел прямо им в глаза.

- От чего он умер как ты думаешь? Спросил друг. – Не знаю, может от того что не улыбался никогда, посмотри какой он хмурый, - На его слова Друг хитро улыбнулся и достал из кармана широкий маркер. – Сейчас мы его развеселим, и не долго думая он пририсовал ему; очки, испанскую бородку, усики. Вот теперь он веселее. Но сложилось такое ощущение, что он стал еще более сурово смотреть на них. Дней через семь посмотрев в окно он увидел, что у той самой могилы сидит женщина. Он улыбнулся, наверное от того, что решил, будто бы женщина сейчас тоже улыбается. Так как это же смешно?

 

 

ЗАБОР

Его постоянно пытался кто то контролировать. С начало; Сестра; потом одноклассники, одногруппники, в конце концов коллеги по работе. Для того чтоб вырваться из под диктатуры сестры нужно было довести ее до слез. Чтоб вырваться от одноклассников, драться. Одногруппников игнорировать, коллег по работе, просто не поздороваться. Но и все они, тоже подчинены кому то. Маме, Директору, Ректору, Администратору, Президенту. Все подчиняются всем. Он плавно перетекал из меньшей схемы в большую. Плавно не от того, что ничего не делал. Наоборот как бы он не бился, не сопротивлялся. Он вечно вписывался в забор большего диаметра. Однажды он вырвался за пределы всех заборов, всех стен и рвов. Он думал там будет счастье, свобода, но вырвавшись туда, там он оказался совсем один. Мало кто вписывался в эти пределы, мало кто выживал в них. Пробродив день, два, он вернулся к забору. А там люди, не знающие что за забором, были так счастливы. Как показалось ему. Они не лезли через забор, они кидали в него мяч, раскрашивали его, ни кто не перелезал через него.

Он стоял и смотрел в щель между досками. И вдруг ему показалось что он сейчас за забором, не они а он. Перелезь через забор – и ты будешь счастлив, - повторял он сам себе.

 

 

РОЗА

Не возможно поверить чтобы купленная на красной площади из трясущихся рук старухи, роза, пустила корни.

Он бежал на первое их свидание. После стольких месяцев, мук вымоленное свидание. Снег ложился на алые лепестки розы, придавая создавая на самых краях белую бархатную бахрому. Маленькая вьюга у самых его ног, пробегая от стоп к коллегам, забиралось под пальто. Он съежился, стучал зубами, пританцовывая в такт музыки, идущей с городского катка.

- Час пик, или пробки, - утешал он сам себя, - еще десять минут. Роза замерзала, сделавшись практически стеклянной, лепестки от соприкосновения с полами демисезонного пальто, трескались и крошились, на пока еще чистый мел. Когда он вернулся домой, то сняв пальто бросил мертвую розу в трех литровую банку на подоконнике.

Не пришла…… Не пришла….., - уткнувшись замерзшим лицом в подушку, бормотал он. Утром он ей не позвонил, вечером тоже.

Через неделю у розы появились маленькие корешки, она жадно вбирала в себя отстоявшуюся воду. Он увидел это. Пересадив ее в горшок, он каждый день удивлялся. Мертвая роза, которую он сам лично, не со зла, но заморозил, выжила. Даже после той почти трех часовой пытки, она все равно дала корни, она расцветет вновь, позже, может через месяц или год, но расцветет. Он был в этом уверен.