Интересы учителя и учеников

 

Возникновение дружественного поведения детей на уроке

 

Дружественности свойственно поведение свободное, то есть смелое или легкое использование инициативы. И такое поведение возникает, когда ребенок уверен, что его интересы совпадают с интересами окру­жающих его детей. В малой группе друзей и близких приятелей, связан­ных совместными играми, знаниями, общим опытом и тайнами, у ре­бенка такая уверенность устойчива[32]. Но она часто не сохраняется (впрочем, так же, как и у большинства взрослых), когда ребенок по­падает в окружение малознакомых сверстников, да еще в условиях, создаваемых учителем.

Для детей привлекательны ситуации совместного поиска, совмест­но пробуемых действий. Но войти в такие ситуации с новым или боль­шим числом действующих лиц им обычно трудно из-за отсутствия до­верия к этим лицам. Искусство учителя и заключается в том, чтобы помочь детям безболезненно и благополучно преодолеть «барьер» недо­верия, помочь им обрести естественность, раскрепощенность поведе­ния, непроизвольную инициативность при общении — другими слова­ми, приобрести внешнюю и внутреннюю дружественность, позволяю­щую совершать совместные дела.

Если детей в классе просто предоставить самим себе, то их поведение быстро станет раскрепощенным. И произойдет это в результате спон­танного деления класса на ранее сформировавшиеся малые группки, каждая из которых займется чем-то своим. Учителя часто недооценива­ют или даже пренебрегают значением общения детей в таких малых группках. Некоторые педагоги считают, что у детей на уроке интересы в основном пустые и посторонние: поболтать да пошушукаться с друзь­ями. А вот учительские интересы, напротив, связаны с изучением детьми

нового (как правило, «сложного») материала, с формированием у них нужных навыков и тренировкой необходимых умений. Но такое пред­ставление об антагонизме учительских и детских интересов и намере­ний неизбежно вносит в поведение взрослого более или менее явный оттенок недружественности, который, чутко удавливаясь детьми, ук­репляет их внутренний барьер, мешающий войти в отношения совмес­тного (коллективного) дружественно-делового поиска. А уж после того, как этот барьер укрепится, преодолеть его удается в классе считанным единицам.

В результате организуемая учителем деятельность класса становит­ся коллективной только формально и не приносит радости не только детям, но и организовавшему ее учителю. Нужно быть очень извращен­ным (или профессионально испорченным) человеком, чтобы от такой работы получать истинное удовлетворение или гордиться ею. К счас­тью, подобная патология, хотя и встречается среди учителей и воспита­телей, но не очень часто и не в крайних степенях.

Можно предположить, что если учитель откажется от своих профес­сиональных обязанностей и интересов, то и разность между его и детс­кими интересами, приводящая к враждебным оттенкам в поведении, вообще исчезнет, и у детей начнется самая что ни на есть счастливая и радостная жизнь. Но все практики хорошо знают, что это далеко не так. Вместо ожидаемого детского счастья и радости в подобных случаях мы встречаем общую скуку и апатию.

Выход один — соединять то, что кажется несоединимым: инте­рес детей к новой деятельной совместности с их же стремлением от нее защититься, замыкаясь в комфортной, неформальной малень­кой группке.

Искусство начинается тогда, когда неожиданным способом соеди­няется несоединимое и простым и легким оказывается то, что представ­лялось невозможным или очень трудным. Это относится ко всем искус­ствам, в том числе и к искусству педагогики. И у каждого педагога были моменты, когда его работа становилась подлинным искусством. Мы на­деемся, что воспитатели и учителя по ходу чтения некоторых наших при­меров, советов вновь и вновь будут вспоминать свои удачи, свой опыт в искусстве педагогики и все больше и больше укрепляться в нем. А «из­мерение» поведения теми или иными параметрами поможет им этот опыт и импровизационно-типологически воспроизводить, и периодически рас­ширять.

Известно, что с точки зрения стандартного уклада современной школы многие формы свободного, дружественного поведения детей расцениваются как малоприемлемые или даже недопустимые. Поэтому, хотя учителя и желают, чтобы на их уроках была деловитая, дружественная атмосфера общения, — их пугает подготовительный период, ни время которого дети через своеволие постепенно нарабатывают эту атмосферу. Многим учителям хотелось бы подучить результат сра­зу, не напрягая своего терпения, не переделывая себя и свою манеру ведения урока, не переступая сложившуюся банальность представле­ния о школьной дисциплинированности. Читатель наверняка хорошо представляет себе, насколько непривычно учителю (даже начинающе­му, у которого, казалось бы, еще не наработаны ортодоксально-дидактические стереотипы) пережидать вольные проявления детей, насколько он оказывается неподготовленным к возникающей и укрепляющейся дружественности в классе. Учитель теряется — теряет спокойствие, уве­ренность в себе, доверие к детям. Он непроизвольно, как утопающий за соломинку, хватается за иллюзорно спасительную враждебность (не­дружественность) и становится строгим — отбирает инициативу («сво­еволие») у детей для того, чтобы поставить их на место (ре­жиссер бы сказал: для позиционного контрнаступления). Здесь можно вспомнить именно такую реакцию студентки-практикантки на свой пробный урок по стихотворению Некрасова «Дедушка Мазай и зайцы» (стр. 98). И тем не менее все больше и больше учителей (особенно вос­питателей) начинают понимать ценность и необходимость для обу­чаемых «смутного» переходного периода. Особенно после того, как вку­сят его живительной силы сами! На проводимых нами семинарских занятиях по социо-игровой педагогике (являющейся модификацией драмогерменевтики — см. стр. 309—310) личное проживание подобных ситуаций побуждает некоторых педагогов, не мешкая, начинать у себя в классе собственные педагогические поиски в этом направлении-

У педагогов, оказывающихся на практических семинарах в роли обучающихся, внутренняя уверенность в дружественности окружавших, конечно же, не сохраняется. Поэтому многим из них становится, как детям, неловко отвечать на вопросы (особенно на те, ответы на кото­рые им хорошо известны), выполнять какие-то задания. Неловко даже просто выйти на глазах у всех к доске. Конечно, умом все они понима­ют, что вокруг, кажется, не враги. Но на их поведение такое понима­ние влияет лишь незначительно. Они ничего не могут поделать с собой и способны соблюдать лишь формально доброжелательный этикет- В их поведении и отдаленно не возникает подлинной дружественности с ее раскованностью и неотъемлемым правом на открытую, чистосердеч­ную улыбку (особенно после учебной неудачи).

Для лучшего вхождения читателя в ситуацию возникновения и ук­репления дружественного поведения детей на уроке мы решили позна­комить его с той частью семинарского занятия для воспитателей, где начинается та самая лесенка, которая и приводит их (участников семинара) к доверительности и дружественности по отношению друг к дру­гу. Отмечаем, что описываемый ниже фрагмент импровизировался по замыслу, впервые возникшему в работе со школьниками и позже апробированному со студентами, с учителями — слушателями курсов по­вышения квалификации и даже с детьми дошкольного возраста.

Двадцать шесть воспитателей сидят на стульях в общем полукруге и натужно улыбаются, маскируя скованность, ощущение неловкости и дискомфорта. Ведущий сообщает, что сейчас они будут разведчиками. Для этого нужно связаться с кем-нибудь глазами — глаза в глаза, и тогда связавшиеся будут друг для друга разведчиками. А разведчики — это те, кто делают все быстро, точно и скрытно. Поэтому связываться нужно без слов, кивков, жестов руками. По сигналу ведущего: «Свя­житесь с разведчиком!» — слушательницы ищут глазами «разведчиков».

Связываются не все. Но ведущий не собирается карать, предвари­тельно выясняя, кто именно не выполнил задание и по какой причине (а причины могут быть разными, в том числе и уважительными — на­пример, плохое зрение). Спустя секунд десять он уже подает новый сигнал:

— Кто без разведчика, встаньте!

Поднимается несколько воспитателей. Ведущий продолжает:

— Тому, кто стоит: свяжитесь глазами с одним из стоящих! Когда найдете друг друга и убедитесь в этом, — одновременно, парой сади­тесь и не теряйте связь глазами.

Число стоящих тает. Наконец все сидят.

— После слов «приготовились, пожалуйста» — я буду вслух считать до семи, а вы за это время поменяетесь со своим разведчиком местами, пожав друг другу руку. И на сегодняшнем занятии вы будете друг для друга разведчиком №1. Приготовились... Пожалуйста!

Люди срываются со своих мест (одно из проявлений мышечного зажима), бросаются к своему разведчику, жмут руку и спешат на его место. Шум, гам, хохот. Двое пытаются занять один и тот же стул и никак не могут разобраться, чей же разведчик сидел на этом стуле. А в другом конце полукруга начинается выяснение, кто чей разведчик. Ока­зывается, двое смотрели на одного и того же человека, хотя сам он смотрел, разумеется, только на одного из них. Как было уже отмечено, не все связались с разведчиком: кто-то (а такие бывают всегда, как среди детей, так и среди взрослых участников семинара) остался си­деть на месте. Оставшиеся (их оказалось трое), конечно, рассчитывали пересидеть задание незамеченными. Но обнаружилось, что на фоне об­щего увлеченного движения оставаться неподвижным на стуле — слиш­ком заметно, да к тому же и досадно: всем весело, а ты, как сова, сидишь в одиночестве и глазами хлопаешь.

Ведущий уже досчитал до семи, а некоторые горе-разведчики все еще никак не займут места и не закончат выяснения. Это вызывает (новую волну непроизвольного и добродушного хохота. Лед тронулся – налицо первые признаки неформального, дружественного поведения.

Совместное выполнение задания, одновременное быстрое движе­ние всех присутствующих — казалось бы, все это для взрослых такие Пустяки, которые ничего не могут прибавить к уговорам чувствовать себя свободно, к умным речам ведущего о том, что все люди братья и сестры, что все присутствующие — педагоги, и поэтому бояться и стес­няться друг друга не стоит. Но, тем не менее, подобные «пустяки» оказываются гораздо эффективнее проповедей и уговоров.

На новом месте у слушательниц легче возникает новое самочув­ствие. Если их не пересадить — одновременно и всех, под каким-ни­будь правдоподобным предлогом, — то прежнее место (режиссер бы ска­зал: прежняя мизансцена) постоянно будет напоминать им о первона­чальном стеснении, которое поэтому преодолелось бы еще очень не скоро.

Свою лепту в изменение самочувствия внесла и скорость упражне­ния, исподволь задаваемая ведущим. Сначала растянутым, интригую­щим произнесением слова: «ПРИ-ГОТО-О...ВИЛИ-И...-СЬ», — сменив-I и и мся затем громким, отчетливым и кратким: «ПОЖАЛУЙСТА!» Ув­лечься скоростью помог воспитателям и счет ведущего (до семи), и его собственная мобилизованность, азарт. Мышечные зажимы делают дви­жения судорожными. Но на фоне всеобщего стремления к быстроте эта судорожность становится незаметной и перестает заботить каждого из участников. Если чья-то судорожность и будет кем-то замечена, то она приписывается стремлению быть первым или не опоздать, то есть вос­принимается скорее как «плюс» (наличие сильного стремления), а не «минус» (отсутствие пластичности). Все в комплексе (куда, помимо пе­речисленного, входит, например, и добровольная случайность в выбо­ре своего разведчика) помогает каждому участнику ненадолго отвлечь­ся от своего чувства стеснения. А оказавшись на новом месте, участни­ки и вовсе начинают забывать о нем. Но это только начало возникновения (восстановления) доверия к окружающим (к их мнению о себе) и к себе среди них, только начало формирования у каждого из присутству­ющих на занятии личной ситуативной установки на человеческую «об­щность интересов», проявляющуюся в дружественности поведения.

Ведущий же, не давая остыть впечатлениям, сохраняет прежний темп:

— Связались с новым, вторым, разведчиком. И через несколько секунд:

Встали, кто без разведчика.

Теперь уже встают все, кто не успел найти нового разведчика. Они, стоя, «связываются» и попарно садятся. Ведущий нет-нет да и налом нит, что разведчики работают скрытно — без кивков, без слов, без рук, — а то «контрразведка их быстро обнаружит».

— А теперь помашите с места своему второму разведчику рукой и быстро свяжитесь с третьим разведчиком... Встали, кто без разведчика... Когда свяжетесь, — одновременно садитесь... Пока я буду опять считать до семи, вы поменяетесь местами с третьим разведчиком, по пути узнав, на каком этаже он живет. ПРИ-ГОТО-0...-ВИ-ЛИ-И....-СЬ...

«Слабонервные» разведчики уже вскочили со своих стульев. А этою только и ждал ведущий, все смелее и смелее беря на себя роль контр­разведчика и выполняя ее с юмором, все больше отвлекая присутствую­щих от их стеснения:

— Куда? Плохая выдержка у ваших разведчиков!

Но вот наконец прозвучал долгожданный сигнал «пожалуйста!», после которого ведущий размеренно считает до семи. Опять столпотво­рение. Шум. Но на этот раз всем удается все сделать вовремя.

Ведущий ходит по полукругу. Тот человек, к которому он подхо­дит, встает и одновременно встает его третий «разведчик». Они сообща­ют услышанные этажи. И, конечно же, опять ко всеобщему удовольст­вию как слушающих, так и отвечающих не обходится без веселых недо­разумений.

Атмосфера доверия укрепляется. Каждый чувствует (в большей или меньшей степени) свою причастность к общему интересу. Когда обуча­ющиеся находятся в таком состоянии, то им не составляет труда преодо­леть внутренний барьер, стоящий на пути к включению в совместный деловой поиск.

Выше мы писали, что учителя часто недооценивают значение об­щения детей в малых группках (3—6 человек) и не используют его. Хотя именно в таких группах наиболее естественно и быстро появляет­ся дружественное поведение (возникает представление об общности интересов).

Работа в малых группах приносит радость и пользу детям даже в таких делах, которые традиционно считаются индивидуальными и вы­полняются детьми чаще всего в одиночку. Например, рисование.

Рисование как индивидуальная форма деятельности не представля­ет проблемы, когда рисующий доверяет себе, своей руке, глазу, чувству композиции, цвета. Но когда это качество в ситуации не сохране­но, то рисовать, — а тем более учиться рисовать — мучительно. В классе всегда есть дети, которые любят рисовать, и дети, которые не любят, не доверяют себе в этой деятельности, не доверяют реакции предпо­лагаемых зрителей. Такие дети оказываются обделенными радостью рисования. И их тем больше, чем старше возраст. Особенно много таких обделенных среди взрослых. В том числе и среди педагогов. Их много иле среди воспитателей и учителей начальных классов, которые в пе­дучилищах или в педвузах проходили обязательный курс рисования (воз­можно, ставший для некоторых последней каплей, переполнившей чашу недоверия себе в рисовании).

Опишем ситуацию, в которой форма проведения занятия, направ­ившая на развитие и укрепление дружественного поведения, сказыва­ется во всем, в том числе и в освобождении от недоверия к себе в рисовании. Для описания мы опять выбрали ситуацию на семинарском занятии со взрослыми как наиболее яркую и, возможно, близкую для читателя. Но на этом семинаре состав занимающихся был уже смешан­ным: воспитатели подготовительных групп детского сада работали вме­сте с учителями начальных классов.

В начале занятия была выполнена серия игровых заданий «Развед­чики». Задания давались в варианте, несколько отличающемся от вы­шеописанного, но для дальнейшего изложения нам важно отметить только то, что у каждого из присутствующих по ходу их выполнения появилось так же по три «разведчика». Как читатель теперь уже хорошо себе представляет, между «разведчиками» установилась некая ситуацион­ная эмоционально-положительная связь, и первичное доверие ко всем окружающим стало вытеснять невольную настороженность, сковыва­ющую и мышцы, и разум, и душу присутствующих.

После серии заданий «Разведчики» ведущий высыпал на пол карточ­ки. Каждая карточка была двусторонней. Фото-открытки с изображением животных (собака, кенгуру, еж, белка, кошка), пейзажей (лес, луг, де­ревня, мост через ручей, берег реки), букетов (полевые цветы, розы, гладиолусы, гербера) были разрезаны на четыре равные части. Разные фрагменты из разных открыток были в произвольном порядке попарно склеены тыльными сторонами. Получились неповторяющиеся двусторон­ние карточки. Если в карточках можно было найти одинаковые (повто­ряющиеся) фрагменты, то только на одной стороне, фрагменты же на другой обязательно были разными.

После того, как каждый участник поднял с пола понравившуюся карточку и вернулся на стул в полукруг, ведущий предложил хоро­шенько рассмотреть карточку и запомнить ее, сделав для памяти шпар­галку— в своей тетради схематично или, если получится, подробно зарисовать свою карточку.

Через минуту рисования шпаргалки (большинство учителей зари­совали фрагменты своей карточки очень схематично, поэтому времени им понадобилось меньше отведенного) ведущий попросил быстренько вспомнить второго разведчика и опять связаться с ним глазами. Те, кто не смог сразу припомнить, с кем же это ему было интересно в предыдущей части занятия и кто из них разведчик первый, а кто второй третий, — вставали (как предложил им ведущий) и, уже глядя на стоящих и «переговариваясь» с ними глазами, вспоминали второго партнера, связывались с ним глазами и одновременно парой садились.

— А теперь сядьте так, чтобы второй «разведчик» был вашим соседом в полукруге.

Все дружно встали и начали рассаживаться. Затем в каждой паре один партнер брал карточку у другого и задавал ему по два каверзных вопроса о каждом из фрагментов его карточки проверяя цепкость его памяти. Отвечающий мог пользоваться шпаргал­кой. Чтобы вопросы были действительно каверзными, спрашивающему приходилось очень внимательно рассматривать оба фрагмента чужой кар­точки. И в это время он невольно сравнивал эту внимательность с тем как он запоминал и зарисовывал фрагменты своей карточки.

Вопросы часто действительно озадачивали проверяемых: «Сколько перекладин в перилах мосточка на вашем фрагменте?» Или: «Что нари­совано на той части вазы, которая попала во фрагмент?» Конечно, от­веты в шпаргалках найти было невозможно, настолько они были сде­ланы схематично и неточно (после этих вопросов многие проверяемые, получив свою карточку и заново разглядев ее, стали быстренько, по собственной инициативе, изготавливать новую шпаргалку, которая, несмотря на спешку — ведь теперь нужно меняться ролями и из прове­ряемого становиться проверяющим — все же получалась явно более ка­чественной).

Когда разведчики поменялись ролями и отвечающие стали спраши­вающими, то «уровень каверзности» вопросов повысился, что, как ни странно, сделало общение в каждой паре еще более радостным. Воз­можно, это происходило и оттого, что неожиданный, каверзный воп­рос заставлял отвечающего «напрячь свою память», то есть погрузить­ся в себя, возвращаясь в своем воображении назад, в момент разгля­дывания и зарисовывания карточки и как бы пытаясь по-новому рассмотреть ее. И даже если при этом правильный ответ не получал­ся, — само «погружение» и ощущение себя, своих возможностей или открывающаяся перспектива этих возможностей, попутное «всплывание» каких-то деталей, запечатлевшихся в памяти вопреки тому, что первоначально им не было придано никакого значения, — уже это ра­довало отвечающего. И он в какой-то степени чувствовал благодарность разведчику, задающему каверзные вопросы, за доставленную радость самопознания, а невольное предположение о том, что разведчик к не­му относится достаточно доверительно, получало все новые подтверж­дения.

У детей все эти же процессы протекают, как правило, более ярко и слитно, что со стороны может восприниматься как обычный азарт в обычном детском стремлении поболтать, поспорить и оспорить. Внимательное Проживание взрослыми подобных ситуаций теперь поможет им с уважением относиться к этим самым обычным стремлениям детей.

Итак, самостоятельное попарное общение помогало даже взрослым укрепляться в собственных представлениях о взаимной общности интересов, расширять и углублять их. Поэтому само общение становилось все более свободно-спокойным, доброжелательным, а в некоторых парах возвысилось до подлинных дружеских отношений, сохранившихся и после занятий, и продолжавшихся даже после окончания семинара.

Для общей атмосферы было важно и то, что все задания выполнялись одновременно всеми парами, каждая из которых работала само­стоятельно и без всякого контроля. Ведущему, конечно же, хотелось узнать, какие вопросы задают «разведчики» друг другу, над чем кто-то хохочет, о чем кто-то спорит. А вдруг какая-то пара не поняла задание и делает не то, что нужно? Хорошо, если они обратятся за дополнитель­ными разъяснениями к ведущему, а если нет? А вдруг кто-то задает такие интересные вопросы, что их стоило бы послушать всем присутствующим (и поучиться)?

Эти и другие подобные соблазны, хорошо знакомые многим вос­питателям и учителям, посещали и ведущего. Но он четко держался тактики доверия. Если усадить всех лицом к доске и выставить там пару «спрашивающий—отвечающий», то такое расположение (в театральной терминологии — мизансцена) только затруднит всем работу. Среди де­тей чаще, чем среди взрослых, встречаются те, кто даже в таких экстре­мальных условиях может сохранять смелость (не путать с естественно­стью!). Так не приводит ли частая и не совсем естественная тренировка изредка встречающейся у детей смелости к появлению у них нахальства и даже наглости? А ведь именно такая тренировка и заложена в наших стандартных школьных опросах у доски.

Для психологии ребенка свойственна недифференцированная оценка. Услышанную от воспитателя или учителя конкретную оценку выпол­ненного дела ребенок склонен относить ко всему своему представле­нию о том, как педагог к нему относится. Ребенок услышал «плохо» — и ему уже представляется, что взрослый думает о нем, как о плохом ребенке. Поэтому дети огорчаются и обижаются, не соглашаясь с оцен­кой. Положа руку на сердце, взрослым пора признаться, что они в сво­ей жизни обижаются часто почти по тем же самым причинам. В отличие же от наивных детей они умеют не только скрывать обиду и смиряться, но и ловко избегать таких ситуаций, когда кто-то из посторонних на­чинает без их добровольного согласия прилюдно оценивать результаты выполненных ими дел, ставя под угрозу комфортность представлении проверяемого о мнении присутствующих о нем как о человеке в целом. Когда детей по списку вызывают для проверки к доске, то, согласи­тесь, такую ситуацию, как правило, нельзя назвать добровольным со­гласием на оценивание результатов.

Когда же работа идет в парах, а еще лучше — в малых группах (3—6 человек), вместо вынужденного опасения последствий от оценки учите­ля-ведущего появляется добровольное ожидание мнения знако­мого сверстника. А его мнение воспринимается уже как возможное, допустимое, рабочее, промежуточно-необидное. То есть тот, кого оцени­вают, уже не отождествляет в своих представлениях эту оценку с пред­полагаемым мнением других о нем. Отсюда и работа в парах (со взрос­лыми) и в малых группах (с детьми) начинает восприниматься как увлекательные совместные поисковые действия, не таящие в себе опас­ности обиды.

Но такое отношение друг к другу, возникающее при работе в ма­лой группе (или, как в описываемом случае — в паре), в условиях стан­дартной мизансцены «у доски» быстро исчезает. Поэтому ведущий семинарского занятия чувствовал, что как бы хорошо ни работали уча­стники семинара в парах, как бы ему ни хотелось, чтобы все присутствующие услышали произносимые в парах вопросы и ответы, — использование прилюдной мизансцены «у доски» в данной ситуации недопустимо. Поддаться искушению — значит разрушить работу пары, задавить нарабатывающуюся дружественность и в результате выставить на всеобщее обозрение совсем не то, о чем мечталось. Искушение на то и искушение, чтобы провоцировать в погоне за мнимой выгодой поте­рю реальных преимуществ.

Устоять перед искушениями ведущему помогал замысел, по кото­рому одна форма работы сменялась другой, подкрепляющей предыду­щую. Поэтому ему некогда было сожалеть о временной замкнутости работы пар. Впереди ожидалось и знакомство каждой пары с результа­тами работы других, и ситуационно-добровольное демонстрирование каждой парой своих результатов всем присутствующим. Но до этого еще предстояло «дожить», переходя с импровизационной естественностью от одной намеченной работы к другой, сохраняя единство организа­ции, направленной на развитие и укрепление дружественности между обучающимися.

После «проверки памяти» каждый из присутствующих сдал карточ­ку, нашел третьего разведчика и обменялся с ним тетрадями, в кото­рых были нарисованы шпаргалки по фрагментам. Ведущий отослал всех к дальней стене и попросил отвернуться. А сам в это время разбросал карточки по всему классу.

Теперь каждому участнику нужно было по чужой шпаргалке найти соответствующую карточку. Даже взрослым после парной работы на одном месте это задание показалось забавным, и все с удовольствием стали бродить по классу, отыскивая карточки, переворачивая их, сличая со шпаргалкой, консультируясь у третьего разведчика (хозяина шпаргалки), помогая друг другу дополнительными объяснениями своих соображений в тетрадях.

Все заняты делом. Думать о себе, своей скованности и своем отношении к возможному мнению других некогда. В движениях появляется (оживает) естественная пластичность, грация спокойной свободы. Отношение с партнером («третьим разведчиком») также отличается спо­койствием. Та хрупкая эмоционально-положительная связь, которая возникла в начале занятия при выполнении цикла «Разведчики» («свя­зались глазами друг с другом»), теперь, в середине занятия; с одно стороны, позволяет начать общение с «третьим» партнером сразу как со старым знакомым, то есть свободно и спокойно, с другой сторо­ны, в ходе такого общения эта хрупкая эмоционально-положитель­ная связь постепенно укрепляется, делая поведение все более и более дружественным.

В развитии и укреплении дружественного типа общения с третьим партнером сыграло свою роль и предыдущее задание. Во время «проверки памяти» были как бы заново увидены многие детали на фрагментах кар­точки; по-новому была оценена изготовленная шпаргалка (как помнит читатель, мы отмечали, что некоторые слушательницы пожелали ее «по-тихому» переделать и даже успели это осуществить). Поэтому материал для взаимных консультаций, деловой помощи, понимания друг друга с полуслова у них уже оказался накопленным.

Когда все карточки были найдены, и слушатели попарно уселись опять в полукруг (теперь уже рядом с тем, с кем шло взаимное отыс­кивание нужных карточек), ведущий попросил каждую пару положить две карточки так, чтобы изображения на них не совпадали и вообще были бы из разных открыток.

На середину же класса, на пол, ведущий в это время кладет стопку больших листов ватмана, цветные школьные мелки, разноцветные вос­ковые грифели и предлагает каждой паре нарисовать какую-то общую картину. В ней помимо всего прочего обязательно должно быть исполь­зовано то, что изображено на двух фрагментах тех карточек, которые лежат перед ними. Пары разбирают листы, набирают мелки, уст­раиваются где-нибудь на полу и, обсуждая задумки, начинают рисо­вать, помогая друг другу. Мелков не очень много, поэтому, поработав одним мелком, его тут же нужно вернуть в центр класса, то есть «лиш­ний раз прогуляться» — такая разминка на занятии благотворно действует на общение, особенно детей. В советах же методистов часто подразумевается лишение детей этого удовольствия.

Характерная ситуация в начальных классах: помочь раздать материал для работы учительница разрешает только любимой ученице или примерному ученику, тогда как другие в это время должны сидеть за партами, скромно сложив ручки перед собой, в душе или завидуя лю­бимчикам, или принимая их за роботов. Такой порядок, конечно же, не способствует укреплению и развитию дружественности общения ни между учениками, ни между классом и учительницей.

Итак, все пары занялись рисованием. Ведущий курсирует между листами. Подбадривает начавших. Сочувствует сомневающимся в воз­можности соединить несоединимое. Чрезмерную увлеченность выду­мыванием и обсуждением идеи-замысла направляет на поиск доступ­ного воплощения. На листах начинают постепенно появляться фанта­стические и реалистические, пейзажные и сюжетные, правдоподобные и условные изображения.

Пара рисующих, объединяя два фото-фрагмента (лесная поляна и гладиолусы) решила изобразить полянку в лесу, а на ней зайчика с букетом гладиолусов. По ходу работы ведется разговор:

—А у меня заяц никогда не получится, — говорит одна.

—Да нет, это легко, узнать можно будет, — возражает вторая и начинает рисовать зайца.

—Вот здесь лучше сделать вот так, — поправляет первая.

—А говорила, что не умеешь зайцев рисовать. (Смеется). Конечно, так лучше.

—Вот здесь место пустое. Что бы нарисовать?

—Может быть, какие-нибудь цветочки?

—А давай избушку?

—На курьих ножках?

—А у тебя курьи ножки получатся?

—Сейчас посмотрим. (Рисует). Кажется, похоже. Получается, что заяц пришел поздравлять бабу-Ягу.

—С трехсотлетием! Давай только курьи ножки другого цвета сделаем.

—Я принесу. (Встает с колен и идет за мелком другого цвета).

Слушательницы ползают вокруг листов. Бегают в центр класса ме­нять «инструменты». Смотрят на свои «полотна» издалека, заглядывают в чужие, перенимают понравившиеся приемы. Каждый ощущает равен­ство всех участников задания в интересе, в увлечении. Задача изобра­зить что-то на листе ни у кого не вызывает возражений, отказов. Стра­ха нет, как будто вовсе не было.

После того, как фрагмент был изображен в шпаргалке, а при про­верке памяти внесены какие-то уточнения, после того, как все убедились что вне зависимости от их умения рисовать другой человек может найти соответствующую карточку по изготовленной ими шпаргалке, после того, как предшествующая разминка («разведчики», «хождения», Разговоры») укрепила и расширила зону комфортного спокойствия, свободного проявления инициативы в совместном деле, уверенности во взаимной дружественности при общении друг с другом — после всего этого как бы само собой у присутствующих возникает доверие к Собственной руке. Взрослые с удивлением и восторгом знакомятся со своими возможностями, о которых многие и не подозревали.

Когда работа над рисунком заканчивается, то авторы относят его в Центр комнаты и укладывают на полу. После этого «отдыхают».

Возникает достаточно необычное для стандартной дидактики зрелище. Внешне «отдыхающая» пара мало чем отличается от работающих. Правда, если «работающие» все еще колдуют над ватманами, ползая на коленях, то «отдыхающие», как правило, располагаются на стульях. Но мо мобилизованности друг к другу они от работающих пар не отстают. Темы общения у «отдыхающих» разные, но все они не бытовые (разве что за редким исключением). Идет интенсивный обмен мнениями и о прочувствованном на занятии, возникавших в их личной педагогиче­ской работе, и о проблемах, и о своем новом понимании прежних пла­нов на будущее.

Подобные обсуждения в минуты отдыха возникают на семинарах обязательно. Ведь ведущий предлагал им только разные формы заданий, не объясняя целей, задач, последовательности и их методического смыс­ла. Но по ходу выполнения участникам стала открываться некая «педаго­гическая» взаимосвязь происходящего и переживаемого, причем откры­ваться всем по-своему. И каждому хотелось эту связь в разговоре со сво­им партнером-очевидцем проверить и утвердиться в своих догадках. Интенсивность и деловитость общения «отдыхающих» пар показывает и то, что участникам есть чем поделиться, и то, что чувство комфортной общности стало расширяться, захватив профессиональные интересы.

В разговорах начинают появляться вопросы, мысли, проблемы, со­ображения, на высказывание которых раньше многие из присутствую­щих просто не отваживались. А сейчас эти высказывания возникают без опаски и как бы сами собой, и они понятны как слушающему, так и самому говорящему. И тот и другой, с интересом воспринимая их, если нужно, легко дополняет, уточняет или расширяет возникающими практическими соображениями.

Наконец, все работы закончены. В центре класса образуется разно­цветный «ковер» из рисунков. Увлеченные предложением ведущего, все, обступая «ковер», медленно движутся по кругу, с любопытством рассма­тривая рисунки. Слышны одобрения, восторги, выяснения авторства, спонтанные обмены мнениями. Рисунки всегда получаются действи­тельно очень интересные.

Казалось бы, ведущему на этом можно ставить точку, но в ею сегодняшние планы входит еще большее укрепление и расширение достигнутого присутствующими приятия друг друга. Теперь каждая пара, взяв в руки свой лист, решает, какой паре она может доверить свой рисунок для возможного улучшения.

Те, кто во время общего движения по кругу установил авторство понравившегося рисунка, — довольно быстро и с явным удовольствием передают свой лист установленной авторской паре, после чего с любопытством ждут, кто же доверит им свою работу для улучшения, Решимость первых подхватывают менее решительные, менее расто­ропные, замешкавшимся же парам приходит на помощь ведущий. Он сводит их друг с другом, чем несколько облегчает для них выход из возникшей растерянности от выбора. (При работе же с детьми важно, чтобы помощь ведущего не превращалась в обычный учительский дик­тат; если какая-то пара или даже большинство пар не решились дове­рить свою работу другим для улучшения, то ведущему с таким реше­нием рабочих пар следует согласиться и оставить авторов в покое; у учеников, понаблюдавших даже со стороны за развитием событий и результатами, в следующий раз возникнет больше доверия к осталь­ным участникам, и они уже без проблем включатся в выбор).

Опять все располагаются на полу и приступают к рисованию. Темпо-ритм работы теперь другой. Чтобы действительно улучшить чужой рисунок, приходится приглядеться и к нему, и к своим техническим возможностям. То, что рисунок «для улучшения» передавался в руки новой пары самими авторами (а не ведущим или по его собственному усмотрению), требует от пары более ответственного отношения к за­данию. (Как правило, среди детей момент «приглядывания» протекает более ярко, хотя заканчивается гораздо быстрее, чем среди взрослых.)

В каждой композиции действительно появляются улучшения. В более удачных эти улучшения минимальны. Удивительно, но факт — неоднок­ратно предлагая разным аудиториям это задание, мы еще ни разу не встречали явного ухудшения первоначальных рисунков! Типы улучше­ний, используемых как детьми, так и взрослыми, очень разнообразны. Наиболее часто встречаются: добавление фона (брусочек цветного мела, положенный плашмя на бумагу, легко дает на большой поверхности ли­ста ровную и нежную тонировку); добавление деталей (цветов — на лу­гу, или ветвей и листьев — на дереве, или деталей одежды на персона­же); введение новых цветовых решений и введение новых персонажей. А из усовершенствований экзотических вспоминаются такие, как тексто­вые дополнения (стихотворные и прозаические). Очень часто улучшения существенно изменяют сюжет или стиль изображения; рисунок из сказочно-бытового становится волшебно-фантастическим (или наоборот), из плоскостного — объемным.

Улучшения занимают меньше времени, чем предыдущее задание. Закончив работу, каждая пара самостоятельно находит для улучшенной картины ме