Из Петропавловской крепости

„Професійне навчання”

 

Головний редактор Ірина Невмержицька

Редактор Ніна Хом’як

Мовний редактор Марія Зубрицька

Комп’ютерна верстка Ірина Заліська

Дизайн палітурки Іван Нищак

 

Підписано до друку _____.______.2006 р. Формат 60 х 84/16

Папір офсетний. Гарнітура Times New Roman Cyr.

Наклад 500 прим. Зам. _______

 

 

Підготовка макету та друк:

 

Отрывок из письма декабриста А. А. Бестужева (1797–1837) к императору Николаю I

из Петропавловской крепости

«Ваше императорское величество! Уверенный, что вы, государь, любите истину, я беру дерзнове­ние изложить пред вами исторический ход свободомыслия в Рос­сии и вообще многих понятий, составляющих нравственную и по­литическую часть предприятия 14 декабря. Я буду говорить с полною откровенностью, не скрывая худого, не смягчая даже выражений, ибо долг верноподданного есть говорить монарху правду без прикраски. Начало царствования императора Александра было ознаме­новано самыми блестящими надеждами для благосостояния России. Дворянство отдохнуло; купечество не жаловалось на кредит, войска служили без труда, ученые учились, чему хотели; все говорили, что думали, и все по многому хорошему ждали еще лучшего. К несчастию обстоятельства до того не допустили, надежды состарились без исполнения. Неудачная война 1807 г. и другие много стоящие расстроили финансы; но того еще не за­мечали в приготовлениях к войне отечественной. Наконец Напо­леон вторгся в Россию, и тогда-то народ русский впервые ощутил свою силу; тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство неза­висимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало свободомыслия в России.

Правительство само произнесло слова: “свобода, освобождение!” Само рассеивало сочинения о злоупотреблении неограниченной власти Наполеона, и клик рус­ского монарха огласил берега Рейна и Сены. Еще война длилась, когда ратники, возвратясь в домы, первые разнесли ропот в клас­се народа. “Мы проливали кровь, – говорили они, – а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа”. Войска от генералов до солдат, пришедши назад, только и толковали, как хорошо в чужих зем­лях. Сравнение со своим естественно произвело вопрос, почему же не так у нас? Сначала, покуда говорили о том беспрепят­ственно, это расходилось на ветер, ибо ум, как порох, опасен только сжатый. Луч надежды, что государь император даст конституцию, как он то упомянул при открытии сейма в Варшаве, и попытки некоторых генералов освободить рабов своих еще ласкали многих. Но с 1817 г. все переменилось. Люди, видевшие худое или желавшие лучшего, от множества шпионов прину­ждены стали разговаривать скрытно, и вот начало тайных обществ. Притеснение начальством заслуженных офицеров разго­рячало умы. Тогда-то стали говорить военные: “Для того ли мы освободили Европу, чтобы наложить ее цепи на себя? Для того ли дали конституцию Франции, чтобы не сметь говорить о ней, и купили кровью первенство между народами, чтобы нас унижали дома?” Уничтожение нормальных школ и гонение на просвеще­ние заставило думать, в безнадежности, о важнейших мерах. А как ропот народа, от истощения и злоупотребления земских и гражданских властей происшедший, грозил кровавою революциею, то общества вознамерились отвратить меньшим злом большее и начать свои действия при первом удобном случае. Теперь опишу положение, в каком видели мы Россию.

Войска Наполеона, как саранча, оставили за собой надолго семена разрушения. Многие губернии обнищали, и правитель­ство медлительными мерами или скудным способней дало им вовсе погибнуть. Дожди и засухи голодили другие края. Устройство непрочных дорог занимало руки трети России, а хлеб гнил на корню… Запрещенье винокурения отняло во многих губерниях все средства к сбыту семян, а раз­множение питейных домов испортило нравственность и разорило крестьянский быт. Поселения парализовали не только умы, но и все промыслы тех мест, где устроились, и навели ужас на осталь­ные. Частые переходы полков безмерно тяготили жителей; редкость денег привела крестьян в неоплатные недоимки – одним словом все они вздыхали о прежних годах, все роптали на настоящее, все жаждали лучшего до того, что пустой слух, будто даются места на Аму-Дарье, влек тысячи жителей Украины, куда? не знали сами. Целые селения снимались и бродили наугад, и многочисленные возмущения барщин ознаменовали три последние года царствования Александра.

Мещане, класс почтенный и значительный во всех других го­сударствах, у нас ничтожен, беден, обременен повинностями, лишен средств к пропитанию. В других нациях они населяют города, у нас же, как города существуют только на карте, и вольность ремесл стесняют в них цехи, то кочуют как цыгане, занимаясь щепетильною перепродажею. Упадок торговли отра­зился на них сильнее по их бедности; ибо они зависят от купцов, как мелкие торгаши или как работники на фабриках.

Купечество, стесненное гильдиями и затрудненное в путях доставки, потерпело важный урон с 1812 г. Многие колоссальные фортуны погибали, другие расстроились. Дела с казною разорили множество купцов и подрядчиков, а с ними их клиентов и верителей, затяжкою в уплате, учетами и неправыми прижим­ками в приеме. Лихоимство проникло всюду... Злостные банкруты умножились, и доверие упало. Шаткость тарифа привела в нищету многих фабрикантов и испугала других, и вывела правительство наше из веры равно у своих, как и чужеземных негоциантов. Следствием сего был еще больший упадок нашего курса (т. е. внешнего кредита), от государственных долгов происшедший и всесющая жалоба, что нет наличных. Запретительная система, обогащая контрабандистов, не поднимала цены на наши изделия, и, следуя моде, все платили в тридорога за так назы­ваемые конфискованные товары. Наконец, указ, чтобы мещане и мелкие торговцы или записывались в полиции или платили бы налог, нанес бы решительный удар торговле, и удержание испол­нения не удержало их от ропота. Впрочем, и без того упадок тор­говли был столь велик, что на главных ярмонках и в портах мена и отпуск за границу уменьшились третью. Купцы еще справед­ливо жаловались на иностранцев, особенно англичан, которые вопреки уставу имеют по селам своих агентов и, скупая в первые руки сырые произведения для вывоза за границу, лишают тем мелких торговцев промысла, а государство – обращения капиталов.

Дворянство было тоже недовольно… дороговизной предметов роскоши и долготою судопро­изводства. Оно разделяется на 3 разряда: на просвещенных, из которых большая часть составляет знать; на грамотных, кото­рые или мучат других, как судьи, или сами таскаются по тяжбам; и наконец, на невежд, которые живут по деревням, служат цер­ковными старостами или уже в отставке… Из них-то мелкопоместные составляют язву России, всегда виноватые и всегда ропщущие и желая жить не по достатку, а по претензиям своим, мучат бедных крестьян своих нещадно. Прочие разоряются на охоту, на столич­ную жизнь или от тяжб. Наибольшая часть лучшего дворянства, служа в военной службе или в столицах, требующих роскоши, доверяют хозяйство наемникам, которые обирают крестьян, обма­нывают господ, и таким образом девять десятых имений в России расстроено и в закладе.

Духовенство сельское в жалком состоянии. Не имея никакого оклада, оно вовсе предано милости крестьян и оттого, принужденное угождать им, впадало само в пороки, для удаления коих учреждено.

Солдаты роптали ученьями, чисткою, караулами; офицеры на скудность жалованья и непомерную строгость. Матросы на черную работу, удвоенную по злоупотреблению, морские офицеры на бездействие. Люди с дарованиями жаловались, что им заграждают дорогу по службе, требуя лишь без­молвной покорности; ученые на то, что им не дают учить, моло­дежь на препятствия в ученье. Словом, во всех углах виделись недовольные лица: на улицах пожимали плечами, везде шептались – все говорили, к чему это приведет? все элементы были в брожении. Одно лишь правительство беззаботно дремало над вулканом, одни судебные места блаженствовали, ибо только для них Россия была обетованною землей. Лихоимство их взошло до неслыханной степени бесстыдства. Писаря заводили лошадей, повытчики покупали деревни, и только возвышение цены взяток отличало вышние места, так что в столице под глазами блюсти­телей производился явный торг правосудием. Хорошо еще пла­тить бы за дело, а то брали, водили и ничего не делали. Вашему императорскому величеству, вероятно, известны теперь сии зло­употребления, но их скрыли от покойного императора. Прибыль­ные места продавались по таксе и были обложены оброком. Центральность судебных мест, привлекая каждую безделицу к верху, способствовала апелляциям, справкам, пересудам, и десятки лет проходили прежде решения, т. е. разорения обеих сторон. Одним словом в казне, в судах, в комиссариатах, у губер­наторов, у генерал-губернаторов, везде, где замешался интерес, кто мог, тот грабил, кто не смел, тот крал. Везде честные люди страдали, а ябедники и плуты радовались...»