В молчаливом состоянии взаимной неприязни прошло три дня. И каждый день мама долго с кем‑то разговаривала по телефону. Прячась от меня в ванной.

Детский сад, и только. Будто я подслушивать стану. Хотя мне было интересно, с кем она базарит. У нее после общения с таинственным собеседником был торжествующе‑заговорщический вид.

На четвертый день ей кто‑то позвонил с утра пораньше, и она умчалась как ошпаренная. Я уже проснулась, но не стала выяснять, куда она так мчится. Я просто лежала в постели и думала о Кирилле.

* * *

Еле успел. Их еще нет?

Кирилл с порога буквально ошарашил меня непонятными вопросами. Он бегом промчался в мою комнату и потребовал, чтоб я срочно кидала в рюкзак самое необходимое. Рюкзак был маленький, и в него влезло маловато.

Одевайся! Времени в обрез.

Что надевать?

Вот. Джинсы, кроссовки и куртку с капюшоном, если есть. Лучше непромокаемую.

Пока я натягивала джинсы, Кирилл смотался на кухню и схватил там пару коробков спичек. Больше не было. Потом заглянул в туалет и вышел оттуда с рулоном туалетной бумаги:

Держи. Сама понесешь. Она легкая.

Да объясни ты в самом деле, что случилось?

Потом. Сначала нужно выбраться из дома. Мобильник взяла? Зарядное прихвати. Да куда ты музыку суешь? Не до нее. Все. Паспорт взяла?

Ты не говорил, – успела обидеться я, доставая паспорт.

Закрывая за собой дверь, я вспомнила, что забыла фен и косметику. Но Кирилл так дернул меня за руку, увлекая вниз по лестнице, что о возвращении не могло быть и речи.

Вон они. Только не высовывайся!

К дому подъехала большая красивая машина. Из нее сначала вышла моя мама, растерянная, но решительно настроенная. Потом появилась незнакомая дорогая женщина высокого роста. Я ее раньше видела на фотографии. Мать Кирилла. Последними оказались его дядя и тетка. У них было одинаковое выражение лиц, как у отпетых заговорщиков.

Потом появилась вторая машина типа «скорой помощи». Из нее вышли два дядьки и одна неприятная тетька.

Сваливаем.

Рюкзак был сложен неудобно. Одно успокаивало – веса в нем почти не было.

Я уже договорился с приятелем. Помнишь, который художник? У него дом в деревне. Он скоро туда приедет и нас заберет. Отсидимся некоторое время.

Кирилл, почему мы уезжаем? Я ничего не понимаю, – пожаловалась я.

И не надо. Сейчас в электричку. Я все записал, – он помахал бумажкой как флагом. – Сначала – до конечной. Потом прыгаем в другую электричку и еще раз до конечной. А потом совсем немного останется. У него дом не очень далеко от железки. На перекладных доберемся.

Я видела, что прямо сейчас, когда мы несемся от касс до вагона, он просто не в состоянии что‑то вразумительно объяснить. И точно. Как только платформа отчалила, Кирилл успокоился и начал внятно рассказывать, что приключилось:

Звонок в дверь. Я еще спал. Они, наверное, думали, что я ничего не услышу. Хотя мать всегда очень громко говорит. И что получается? Тетка, сука старая, все ей докладывала. Такого наврала, что даже повторять не буду. Мать орет: где эта стерва? Это про тебя. Потом они угомонились, а я приоткрыл дверь и слушаю. Они там бубнят, что девочка оказалась не та и что меня пора спасать.

Я поежилась. Меня никто ни разу не обзывал стервой.

Тетка уже вчера переговорила с директрисой. А та только счастлива выслужиться. Она сразу и субсидию получает, и избавляется от тебя. Директриса с доктором сговорилась. Не без согласия твоей маман. И когда они все успели?

– Пока мы радовались…

Одного я никак не пойму. Из их разговора получается, что моя тетка шпионила под дверью. И про все матери доносила. Отцу вроде как ничего пока не известно. Наверное, мать теперь будет ему доказывать, что это он во всем виноват.

А почему мы сбежали?

Вот глупая. Санитаров видала? Ты сама мне рассказывала, что не переносишь, когда тебя крепко запаковывают. Как только в смирительную рубашку попала бы, начала бы психовать и вырываться.

Это точно.

Мамаша твоя тебя выдала с потрохами. Говорит, что так врачи сразу поймут, что ты буйная. А там уколы, таблетки и еще что‑то страшное. Так что тебе – хана. Она твердит, что ты потенциальная самоубийца. А меня снова в плен к мамаше. Я, типа, предмет спекуляции. Она, похоже, хочет от бати деньжат по новой урвать.

Я окончательно запуталась. Итак, моя мама согласилась сдать меня в психушку. Это понятно. Но не ново. Она собиралась это сделать. Правда, я ее угрозы ни разу не принимала всерьез.