Тот, с кем можно помолчать...

Тот, с кем можно помолчать...

"Ты мне нравишься", кто не мечтает услышать эту маленькую незатейливую фразу? Особенно в день Святого Валентина? И пусть это будет даже самая страшная девушка в школе, которой ты с содроганием, безусловно, откажешь. Сам факт того, что ты можешь кому-то понравиться. Что тебя могут за что-то полюбить!

Непередаваемое ощущение! Наверное. Мне, к сожалению, никогда никто не признавался в любви, поэтому я неотвратимо вхожу в группу тех, кто праздник всех влюбленных по понятным причинам не любит. Еще больше бесит, что сосед по парте за этот день получил уже пять валентинок, и я хоть и старался весь день всеми силами скрывать раздражение, но зависть то и дело проскальзывала между словами. Как на меня Ори не обиделся, я не представляю. Хотя куда уж обижаться на дурака. Если подумать, кто и когда, а главное за что мог бы меня полюбить? Ведь на дискотеки я не хожу, вечерами не гуляю, ни с кем не напиваюсь, никаких кино, парков, совместных встреч, на которых я бы мог познакомиться с кем-либо. Проще говоря, веду из ряда вон праведную жизнь. Хотя связано это не с тем, что я сам по себе такой из себя весь правильный. Просто есть в моей жизни более важные вещи, чем друзья, как бы странно это ни звучало.

Но вот прозвенел спасительный звонок последнего урока второй смены. За окнами уже потемнело, а для меня это знаменовало конец дня. Конец этого Чертового дня! Все повскакивали со своих мест. Давно заметил, что по тому, как человек складывает сумку можно легко определить его настроение. Ори, как и большая часть класса, вещи свои побросал небрежно и второпях. Еще бы! Его наверняка сейчас ждет какая-нибудь симпатичная девчонка. Эх... Девчонка... Существо, мне не ведомое... На мгновение зависть вновь скрутила меня изнутри, но я быстро подавил ее в себе, пожелав Ори удачного вечера. Улыбку, что расплылась на лице моего соседа, легко бы было принять за улыбку чеширского кота. Он пулей вылетел из класса, а за ним потянулись и остальные мои одноклассники. Я же с какой-то несвойственной мне медлительностью собрал все вещи в сумку и вышел из класса чуть ли не последним. Не то чтобы я все еще надеялся, что какая-нибудь очень стеснительная девочка все-таки захочет мне признаться... Нет, ну ведь всякое бывает!

— Эй! Ён! Тебя тут спрашивают, — послышался голос одной из одноклассниц. Сердцебиение тут же перескочило за допустимую отметку. Руки предательски задрожали, а во рту пересохло. Я как робот повернулся в сторону той, что хотела меня увидеть. Той? Я сказал Той, не так ли? Безмозглый идиот и непроходимый мечтатель! Вместо худенькой длинноволосой девочки *мой, так сказать, идеал* на меня взирал старшеклассник. Причем под его взглядом мне на секунду захотелось съежиться или пойти в какое-нибудь глухое место и удавиться, прежде чем он мне в этом поможет. Парня этого я, безусловно, видел, и не раз. В конце концов, в одной школе учимся. К тому же он относился к довольно заметным индивидам. Помесь панка и эмо. Стояло вот передо мной это чудо природы. Выкрашенные в насыщенный темно-синий цвет коротко остриженные волосы, торчащие в разные стороны пряди, которых словно имитировали иголки ежа. В ушах по десять дырок, в которые были вставлены не то шипы, не то какая-то подобная, извините, хуйня. Из-за густой длинной рваной челки на меня смотрели просто огромные темно-синие, гармонирующие с цветом волос, глаза, занимающие никак не меньше половины бледного лица старшеклассника. А ресницы длинные-длинные. Как у девчонки. Кажись накрашенные. Хотя может они и от природы такие, кто знает. На шее с десяток тонких черных шнурков. И кулон — перевернутый крест, состоящий из двух мечей. Дальше, больше. Кожаный расстегнутый плащ, под которым черная футболка с огромной надписью "FaKc", ремень с шипами, черные джинсы с парой цепей и брутальные боты. И все это одеяние на парне, который меня выше на голову и сильнее раз в десять.

Подходя к этому чуду, я лихорадочно перебирал причины, по которым столь необычный тип мог вообще проявить хоть какой-то интерес к моей скромной серой персоне. Каждый шаг отдавался глухим гулом в ушах, хотя бояться мне вроде было нечего. Взгляд, конечно, у него был жутковатый, но если его обсуждали, а обсуждали его много и в основном девчонки,* и я пару раз становился случайным слушателем *, то говорили только хорошее. «Мягкий характер», «всегда поможет», «у него классная задница!» Это не я сказал. Но последняя фраза особенно въелась мне в память! Слишком уж был шокирован тем, что обсуждают девочки аля книжные черви в библиотеке!

Подходя все ближе к старшекласснику, я спиной чувствовал взгляды своих одноклассников, и от этого становилось почему-то еще хуже. Хотелось повернуться к ним и сказать что-нибудь в свое оправдание по типу: "Да я его даже не знаю!". К счастью, это неприятное чувство я подавил так же героически, как пять минут назад чувство зависти.

— Эм... Ты хотел со мой поговорить? — разговор начал я. Парень слегка улыбнулся мне, при этом смотря явно не на меня, а за меня. Я невольно обернулся и увидел троих одноклассниц все еще стоящих у класса и о чем-то шушукающихся. Ох, мне завтра дадут просраться, весь день, заваливая вопросами, откуда я могу знать этого походящего на труп красавчика. Но это будет завтра. Заметив, что мы оба смотрим на них, девчонки, захихикав, заторопились к лестнице.

— Да, хотел, — ответил, наконец, он, тем самым заставляя меня переключить свое внимание вновь на него. — Вот, возьми, — и бледная рука, облаченная в черную кожаную перчатку, протянула мне небольшую коробочку в виде сердечка, обтянутую темно-бордовым бархатом и украшенную маленькой черной шелковой розочкой сбоку. Хотя коробка была небольшой, но на ней я четко проследил цену с тремя нулями. По-любому нечто очень дорогое.

— И кому, ты хочешь, чтобы я это передал? — беря коробочку из его рук, я, искренне не понимая ситуации, задал потом уже показавшийся идиотским вопрос. Парень в ответ сначала, кажется, слегка удивился. Затем даже смутился. Ну, хватит ломаться, чувак. Скорее говори имя этой счастливицы, меня дома ждет больная мать, мне не до твоих часовых влюбленных размышлений! Старшеклассник тем временем, смущенно почесав указательным пальцем подбородок, с внезапной серьезностью посмотрел мне прямо в глаза и произнес тихо, но четко:

— Это тебе.

— От кого? — задал я новый вопрос, который затем войдет в ТОП самых дебильных вопросов за всю мою жизнь.

— От меня.

Воцарилось молчание. Я чуть коробочку из рук не выронил, медленно осознавая, что все это значит. Погоди-ка. Красавчик, или как там тебя! Разуй глаза! Я парень! Особь мужского пола! Самец, в конце концов! И пусть я пока лишен многих мужских черт и до сих пор не бреюсь, но это не показатель! Не показатель же! Мне только 15! Я еще вырасту! Накачаюсь! И стану непобедимым крутым мачо! Сто пудово! Стоп! А может Он и не Он, а Она??? С надеждой я поспешно осмотрел моего "воздыхателя". Глаза на секунду остановились на его ширинке. Нет, блять! Он это! Никакая не Она, а самый что ни на есть ОН!

— Я ведь парень, — судорожно вздохнув, наконец, выдавил я. Вот уж в кого в кого, но чтобы в меня влюбился парень! Господи, ты, что намекаешь мне на то, что ни одной девчонке я никогда не понравлюсь? Поэтому, либо выбирай гомосятское существование, либо становись сорокалетним девственником? Так что ли? За какие прегрешения в прошлой жизни мне такое издевательство теперь?

И вдруг мне пришло озарение! Перебив хотевшего было что-то сказать старшеклассника, я рассмеялся:

— А! Я понял! Ты в карты на желание что ли проиграл? Или просто поспорил? Скрытая камера?

Ответом была улыбка. Еле заметная, но такая грустная, что я тут же заткнулся. В синих глазах парня промелькнуло нечто, от чего стало больно даже мне. Дурак. Что же я мелю.

— Я серьезно, — наконец выдавил он из себя, как-то поникнув плечами, но все еще в упор, смотря на меня.

— Прости, — вот она! Моя дурацкая черта! Хлебом не корми, дай у кого-нибудь попросить прощения! — Если честно, меня парни никогда не привлекали, — эти слова я уже просипел. Чтобы я еще хоть раз мечтал о признании в день Святого Валентина! Да никогда!

— Я знаю, — ответ меня обескуражил.

— Тогда зачем же...?

— Хочу, чтобы ты знал, что нравишься мне.

"Нравишься... нравишься... нравишься..." — прозвенело эхо в моей голове, и я внезапно почувствовал, как щеки сами собой начинают гореть. Только не хватало мне покраснеть! Не красней, тебе говорят!

— Я... я не могу это принять, — с этими словами я протянул ему коробочку, желая вернуть ее, но он лишь, улыбнувшись, направился к выходу, полностью игнорируя меня.

— Если тебе захочется поговорить... Просто так… Я всегда к твоим услугам, — помахав мне на прощание рукой, он скрылся за дверью, оставив меня одного в опустевшем школьном коридоре в полной растерянности.

*****

Когда я зашел в квартиру, в нос сразу ударил знакомый запах лекарств. Я быстро снял верхнюю одежду, второпях скинул ботинки и тут зашел в мамину комнату. Она, как обычно, лежала в постели. Совсем хрупкая, измученная болезнью, похудевшая до такой степени, что в ее теле не осталось ни грамма жира, лишь кости и обволакивающая их болезненно желтоватая и испещренная преждевременными морщинами кожа. Мама медленно повернула голову в мою сторону и протянула ко мне тоненькую ручку. Я подскочил к ней, и поймал было упавшую обратно на постель ладошку.

— Как ты себя сегодня чувствуешь? – стандартный вопрос. С привычкой, спрашивать, я никак не мог справиться. Ну как, по-твоему, должна чувствовать себя женщина, уже два года прикованная к постели из-за рака мозга, который медленно, но верно, мучительно и беспощадно убивает ее.

— Нормально, — она так отвечала каждый раз, хотя я-то понимал, насколько ей действительно больно.

— Я сейчас подогрею ужин, — улыбнулся я ей и, поцеловав тыльную сторону холодной ладони, хотел было направиться на кухню, но она меня остановила, слабо зацепившись тонкими пальцами за край моего свитера.

— Как прошел твой день? Сегодня же день всех влюбленных! – в обычно тусклых глазах промелькнула искорка жизни.

— Для меня никак, — пожал я плечами, не собираясь рассказывать про то, что случилось всего полчаса назад.

— Не стесняйся! Расскажи мне, — словно не услышав, что я сказал, добавила она, — тебе ведь точно кто-нибудь должен был признаться! Ты ведь вон у меня какой красивый, — она вновь протянула ко мне руку и ласково погладила по щеке, — Прямо как твой отец.

При упоминании сего субъекта меня перекосило, и внутри все загорело. Эта сволочь еще, когда мама была здорова, уже гулял на стороне, а уж как узнал о ее болезни, так вообще расслабился. Дома он появлялся редко и обычно лишь для того, чтобы дать мне денег на жизнь. С мамой он почти не разговаривал, да и меня особым вниманием не одаривал. Куда уж нам тягаться с теми моделями-малолетками, к которым он постоянно убегал. Но маме обо всем, этом знать было не обязательно. Она была уверена, что отец днями и ночами вкалывает только ради того, чтобы заработать на ее дорогие лекарства. Вот и отлично! Так и думай! Пусть хотя бы в твоей голове мы останемся идеальной семьей.

— Мама, я же говорю…

— От меня ничего не скрыть! – она внезапно весело рассмеялась и кивнула взгляд в сторону моей сумки, из которой предательски выглядывала черная розочка. Нет, ну не выкидывать же мне эти дорогущие конфеты лишь потому, что мне подарил их парень? Они-то в чем виноваты?! Вот именно, ни в чем!

— Ну ладно, ты меня раскусила, — я, наигранно вздохнув, вытащил из сумки коробочку и протянул ей, — вот… это подарила мне одна девочка из параллельного класса, — с ходу соврал я. Мама осторожно взяла сердечко в руки и с интересом провела пальцами по мягкому бархату.

— Красивая вещь, — выдохнула она, — и сразу видно, что чувства искренние. Такое ведь наверняка трудно найти, а значит, она затратила много времени, чтобы найти для тебя не обыкновенный кусок шоколада, а нечто особенное!

А я ведь об этом даже не задумывался, но коробочка действительна была уж очень необычной. Ничего подобного я и близко не видел.

— Ой, тут с другой стороны… — пробормотала мама, перевернув коробочку и заметив на картонном белом донышке линию цифр, — кажется, ее номер телефона!

Номер телефона?! Я даже не догадался осмотреть подарок. Еще бы. Не до того мне было! И так эмоции переполняли через край!

— Обязательно ей позвони! – наказала мне мама, протягивая обратно коробочку.

— Пусть она лучше лежит у тебя, — с этими словами красивое сердечко я поставил на тумбочку, которая стояла рядом с маминой кроватью, и благополучно забыл о нем.

*****

Через три месяца мама умерла.

Похороны были скромные. Не потому что не было на них денег, просто отца они не слишком интересовали, а сам я мало что мог организовать. Конечно, позвонил всем, кто так или иначе знал маму, но пришла от силы третья часть. Конечно же, чего еще ожидать. Ведь она ни с кем из них не поддерживала связь уже больше двух лет. Даже лучшие подруги стали чужими равнодушными людьми, которых совсем не тронула её смерть.

Мое же состояние описать было трудно. Для меня мать была всем. На нее променял и девушек, и друзей. И ни капельки не жалел об этом. Я любил свою маму, и поэтому меня часто бесило, когда одноклассники начинали плохо отзываться о своих «предках». Да что вы понимаете! Да как вы можете! А может быть, чего-то не понимал я. В конце концов, я ведь тоже терпеть не могу отца. Хотя, у меня были более существенные на это причины, чем очередной скандал из-за плохих отметок или палева курева.

На кладбище никто не задержался. Почти все, кто пришел попрощаться с мамой, сразу разъехались, как только ее похолодевшее, уставшее от жизни тело было погребено под толстым слоем черной земли. Лишь я сидел у совсем свежей могилы и глотал слезы, не в силах сдвинутся с места. Отец, который на самих похоронах не присутствовал, позже все же приехал на кладбище. Положил пару вялых цветков к надгробию и сказал, чтобы я шел к машине. Я отказался. Нет. Не так. Я послал его. Далеко и надолго. Больше уговаривать сесть в машину он меня не стал. Уехал. Оставив меня на городском кладбище, от которого до дома было не менее 10 километров, и от которого отъезжало максимум по три маршрутки в день. Ну и плевать.

И все-таки не думал я, что будет настолько больно. Ведь я же знал, что маме оставались считанные месяцы, дни. Я постоянно повторял себе, что долго она не проживет, чтобы, когда самое страшное бы произошло, я был бы к этому уже готов. Но подготовка к смерти близкого человека, как оказалось, – пустая трата времени.

Просидев на кладбище почти весь день, проревев не один час и успев проклясть всех мыслимых и немыслимых богов, я наконец-то отправился домой. Пешком. К закату небо затянули тяжелые свинцовые тучи. Поднялся ветер. Зарядил мелкий весенний дождик. До дома я добрался часа за три, но уже у подъезда осознал, что заходить в квартиру, никакого желания у меня нет. Слишком многое напоминало о маме. Слишком многое заставляло вновь переживать то, что еле-еле отпустило на кладбище. Но деваться было некуда. Продрогший и мокрый до нитки я таки зашел домой. Сам не заметил, как оказался в маминой комнате. Сел прямо на пол и с час с какой-то безумной апатией просто пялился на уже опустевшую кровать. Чувство одиночества все больше окутывало меня с ног до головы, и я внезапно осознал, что если с кем-нибудь не поговорю… прямо сейчас… в эту же секунду, то, наверное, не выдержу и вскрою себе вены. Дабы заглушить внезапно появившееся страшное желание, я схватил телефон и набрал номер Ори. После третьего гудка послышался сонный голос. Но не успел я и слова вставить, как он обматерил меня с ног до головы говоря что-то про три часа ночи. После чего послышались короткие частые гудки, означающие, что трубку на том конце положили. Меня передернуло. Все тело затрясло.

Нет! Не клади! Выслушай меня! Ты же мой друг! И сейчас нужен мне, как никогда! Но, когда я попробовал позвонить вновь, женский голос сообщил, что данный номер выключен или находится вне зоны действия сети. Вспышка ярости меня почти ослепила, и я выместил нарастающую злость на тумбочке у кровати мамы. Послышался хруст дерева, и с нее повалилось море всяких вещиц: таблетки, открытки, брелки, ваза… бархатная коробочка в виде сердечка, перевернувшись, дном вверх лежала у моих ног, предоставляя моим глазам номер телефона.

«Если тебе захочется поговорить... Просто так… Я всегда к твоим услугам» — вспомнились мне слова трехмесячной давности. Пальцы сами собой начали медленно набирать выведенные ровным, слегка витиеватым почерком цифры. Ну что за глупость! Три месяца с ним не разговаривал! Так, пару раз взглядами в школе обменялись, но на этом и все! Да я даже имени его не знаю!!!

В трубке послышались гудки. Длинные, медленные, словно ленивые. Один, два, три… Я почувствовал, что слезы вновь наворачиваются на глазах. Четыре, пять, шесть… Ну пожалуйста, возьми трубку!

Словно услышав мою просьбу, гудки действительно прекратились, и послышалось очень недовольное «Да».
— Э… это я, — размазывая сопли по рукаву черного костюма, тихо пробормотал я, уверенный, что меня не только не узнают, но еще и пошлют куда подальше. Но я ошибся.

— Привет, — голос тут же изменился. Раздражение, так же как и сонливость из него испарились.

— Извини, что так поздно…

— Ты можешь звонить мне в любое время, — тут же ответил голос, от чего я почувствовал, как вновь начали гореть щеки. Вот это откровенность!

— К тому же, я знаю о твоем несчастье… Соболезную…

— Спасибо, — я шумно вздохнул, не зная, что сказать. Вроде бы хотел поговорить, а вроде бы и не хотел. Скорее, я хотел с кем-нибудь помолчать.

— Ты сейчас дома? – после нескольких молчаливых минут внезапно спросил меня голос.

— Да.

— Один?

— Да.

— А… а отец?
— Где-то клеит новую шлюху.

— Хочешь, я приду к тебе? Сейчас?

Я чуть трубку из рук не выронил. Да! Хочу!

— Нет, не стоит, — пробормотал я, держа себя в руках, — Может…, может лучше я к тебе? – мне совсем не хотелось здесь оставаться. Даже если кто-то кроме меня будет в этой квартире, легче мне не станет. Надо было срочно менять обстановку, пока вконец не свихнулся!

— Приходи, — я даже как-то не ожидал, что он действительно согласится, — Где ты живешь? Я приду за тобой.
— Не надо, просто скажи свой адрес. А дойду я сам.

В трубке на некоторое время воцарилось молчание. Кажется, он боялся, что со мной что-нибудь случится, если я глубокой ночью буду ходить по темным улочкам в одиночку.

— Я дойду, все будет норм, — решил я добавить. Только после этого голос объяснил, как до него добраться. Оказалось, что живем мы не так уж и далеко друг от друга. Всего пара кварталов.

— Хорошо, я сейчас приду, — прошептал я и положил трубку.