Социальное представление о здоровье: попытка анализа

Мы рассмотрели психическое здоровье как интегративную характеристику личности (согласованность ее структурных и динамических составляющих). Теперь попробуем осмыслить роль, место и значение здоровья как социально-психологического феномена в системе социальных представлений личности и группы. Поскольку мы уже имеем определенное понятие о социокультурных и этнических эталонах здоровья, попытаемся выявить их социально-психологические аналоги — эталонные образы и модели, определяющие интерпретацию здоровья представителями конкретных социальных групп.

Как мы отмечали выше, социокультурные эталоны здоровья следует рассматривать не как абстрактные теоретические конструкты, но, прежде всего, как своеобразные матрицы, формирующие и структурирующие конкретные социальные представления. Необходимо выделить наиболее характерные и типичные социальные представления о здоровье, возникающие в тех или иных социальных группах и являющиеся для их представителей “интерпретационными стереотипами” или “шаблонами здравого смысла”. Совершенно очевидно, что формирование таких представлений есть психологическая необходимость социальной жизни, поскольку именно их структурой и содержанием определяется характер как индивидуальной, так и коллективной практики оздоровления. Иными словами, сложившиеся в условиях функционирования конкретных социальных групп представления о здоровье определяют выбор тех способов и средств, которые необходимы представителям данных групп как для оценки различных состояний своего телесного и психического здоровья, так и для его поддержания. Чем же характеризуются эти представления как социально-психологические феномены и какова их роль в процессах социальной перцепции здоровья?

Проблема социальных механизмов восприятия и познания на протяжении многих десятилетий находится в фокусе социально-психологических исследований. В свете социального конструкционизма разрешение этой проблемы предполагает принципиальный пересмотр основных положений субъект-объектной парадигмы и отказ от когнитивной теории наивного познания в пользу представления о социально-детерминированном “предубежденном мышлении”. Основные положения конструкционистского подхода могут быть сведены к следующему:

любые знания о мире и человеке являются социально-сконструированными и отражают специфику социальной организации порождающих их групп;

социально-сконструированные знания и другие формы социального опыта выполняют определенные функции и выступают в качестве действенных механизмов и факторов социальной жизни.

“Формы понимания мира, приобретаемые в ходе социальной коммуникации, обладают чрезвычайно большим значением для социальной жизни в целом, поскольку описания и объяснения мира сами конституируют способы социального действия” [139].

Социальная модель познания предполагает изначальную множественность (поливариантность) интерпретаций человеческого опыта. Неоднократно отмечалось, что одно и то же социальное явление, событие или сообщение может приобретать различающиеся значения и смыслы, преломляясь в сознании субъектов, представляющих различные социальные группы или субкультуры. Разные группы людей занимают совершенно разные социальные пространства и, вследствие этого, совершенно по-разному воспринимают и перерабатывают информацию (Холл). И хотя процесс переработки информации, как показывают семиотические исследования, в значительной степени опосредуется конвенциональными жанрами и общей языковой системой, конкретный субъект опирается также на специфические “смысловые структуры”, которые коренятся в его собственных идеях и опыте, отражая специфику социальной общности, объемлющей данного субъекта. Эта закономерность выявилась при исследовании принципов кодирования-декодирования, в частности, на примере декодировки медиа-сообщений [Холл, Эко, 244]. На основании этих исследований был сделан вывод о первичности получателя (а не отправителя) сообщения в определении смысла последнего [там же]. Заключенному в любом сообщении многообразию смыслов соответствует существование множества “интерпретативных” сообществ, которые в свете различных герменевтических традиций, используя различающиеся системы кодов, по-разному декодируют и истолковывают сообщение, выявляя в нем те или иные уровни содержания и смысловые измерения. У. Эко отмечал, что любое сообщение декодируется получателем в свете определенной идеологии или в определенной “культурной рамке”, которой детерминирован подбор кодов, необходимых для распознавания смысла. Эта “рамка” включает в себя идеологические, религиозные, этические и политические убеждения, социальные установки, вкусы, предпочтения, ценности, а также связанные с ними ожидания и допущения [244].

Следует также отметить, что социальные механизмы перцепции обуславливают не только множественность интерпретаций и смыслов, но и стереотипизацию представлений, предубежденность и редуктивный характер оценок, логически немотивированную генерализацию выводов и т. д. Т. А. Ван Дейк, анализируя закономерности социально-детерминированного “предубежденного мышления” на примере “когнитивных и речевых стратегий выражения этнических предубеждений”, выделяет такую особенность социального познания, как тенденция к сверхобобщению. Эта тенденция выражается в том, что какие-либо аспекты единичного опыта, образующие “частную модель”, обобщаются, с целью усилить их весомость и когнитивную полезность, до более общей групповой схемы [37, с. 294—300]. Так, например, свойства индивидуальных участников ситуации принимаются за свойства всех членов их этнической группы или всех этнически маркированных ситуаций. Другая особенность “предубежденного мышления” выражается в операциях расширения, или транспозиции, при которых отрицательный характер опыта, относящегося к одной когнитивной области, переносится на опыт из другой когнитивной области. Например, негативная оценка культурных привычек представителя чуждой этнической группы может распространяться на такие области, как гигиена или поведение в целом [там же].

Исследованные Т. Ван-Дейком этнические предубеждения и стереотипы составляют лишь одну из разновидностей социально-детерминированного “предубежденного” мышления. Далее мы рассмотрим влияние профессиональных стереотипов и предубеждений на “социальную перцепцию здоровья”.

Упомянутые эффекты группового восприятия потребовали для своего истолкования создания специальной теории, позволяющей осмыслить социальную природу познания.

Плодом такого осмысления и стала категория социального представления, выступающая в качестве наиболее популярного объяснительного конструкта в современной западной социальной психологии.

Обратимся к некоторым положениям теории социальных представлений, разработанной лидером французской социальной психологии С. Московичи. Данная концепция послужит нам основным ориентиром в исследовании закономерностей “социальной перцепции здоровья”.

Автор исходит из положения, что высказывания, мнения и оценки разнообразных социальных явлений организованы различным образом в различных классах, культурах и группах, а значит, должны рассматриваться как характеристики самих групп, а не отдельных их членов. Эти мнения и представления образуют системы, обладающие особым языком, структура и логика которого детерминирована условиями социальной жизни. Можно сказать, что каждое сообщество в рамках своей социальной практики создает собственную “теорию”, охватывающую те или иные феномены обыденного сознания. Поэтому мы можем выделить социальные по своей природе представления (или суждения) о реалиях политической жизни и об искусстве, о психоанализе и правах женщин, о человеческом теле и городском пространстве, об актуальном состоянии общества и о харизме конкретного политического лидера и т. д. Такие социальные представления Московичи расценивал как визитные карточки социальных групп', в них отражается отношение группы к социально значимому объекту. Это “способы интерпретации и осмысления повседневной реальности, определенная форма социального познания, предполагающая когнитивную активность индивидов и групп”. Другое их определение — “знания здравого смысла, содержание, функции и воспроизводство которых социально обусловлены” [72, с. 12 — 14]. Социальное представление всегда выражает отношение группы к социально значимому объекту, т. е. ему всегда соответствует общая позитивная или негативная установка, отражающая готовность субъекта представления высказывать то или иное суждение [там же, с. 15].

Московичи подчеркивает, что формирование социальных представлений не следует сводить к процессу непосредственного отражения окружающей действительности, уподобляя их перцептивным процессам отдельного индивида; эти представления, прежде всего, заключают в себе логику общественного развития и предопределяют общую направленность социальной и культурной жизни порождающей их группы. “То, что человеческие сообщества думают о своем собственном бытии, те значения, которые они приписывают своим институтам, те образы, которыми они наделяют себя самих, являются необходимой частью их реального существования, а не просто его отражением. Или, как заметил польский философ Колаковски, “общественная реальность зависит отчасти от того, чем она является в своем собственном представлении” [110, с. 6]. Иными словами, “сама реальность (в том числе и информация) структурируется на основе представлений, выступающих критериями при ответе на вопрос “реально ли происходящее?” [129, с. 5].

Представления выполняют ряд социальных функций, таких как функция инструмента познания, опосредование поведения и адаптация новых идей и фактов к уже сформированной фигуративной схеме. Такая схема складывается в процессе объективации социального представления и составляет его “образное ядро”. Любые понятия, входящие в состав социального представления, подвергаются схематичной визуализации и включаются в так называемую “идентификационную матрицу”, на основе которой идентифицируются и упорядочиваются новые знания [72].

Московичи выделяет три измерения социального представления. Это информация, или сумма знаний об объекте; поле представления, заключающее все богатство его содержания, все его образные и смысловые свойства, организованные в иерархизированное единство, и определенная установка, детерминирующая действия и высказывания относительно объекта представления [72, с. 17]. Согласно нашей концепции, социальные представления предполагают эталонное основание — семантическую структуру, определяющую в самых общих чертах “фигуративную схему” представления. Поскольку предметом нашего рассмотрения являются социальные представления о здоровье и болезни, то в качестве устойчивых семантических структур, по нашей гипотезе, будут выступать рассмотренные нами в предыдущих главах эталонные образцы здоровья.

Чтобы показать, как характеристики социальных представлений о здоровье определяются спецификой порождающих их социальных групп, обратимся к результатам проведенного нами психосемантического исследования. Цель исследования состояла в эмпирическом анализе устойчивых социальных представлений о здоровье как особых форм группового восприятия феноменологии здоровья, которые присущи различным социальным группам. В качестве объекта исследования были выбраны представители больших социальных групп, различающиеся по профессиональным и демографическим показателям, и разделяющие специфические представления о здоровье. Итак, предмет исследования — социальные представления о здоровье, характерные для данных социальных групп. Были выдвинуты следующие гипотезы.

В социальных представлениях о здоровье и здоровом человеке выявляются устойчивые эталонные основания, которые определяют структуру и специфику этих представлений, их поле или семантический состав.

Социальные представления о здоровье и здоровом человеке значимо различаются по основным содержательным параметрам, и эти различия обусловлены расхождением профессиональных и демографических показателей участников тех групп, атрибутами которых выступают данные представления.

Соответственно этому определились задачи исследования.

1. Построить семантическое пространство понятия “здоровье” и исследовать его структуру.

2. На основе полученных семантических данных осуществить эмпирический анализ социальных представлений о здоровье, характерных для членов различных социальных групп. Построить частные семантические пространства понятия “здоровье” и “психосемантические портреты здорового человека”, специфичные для каждой исследуемой группы.

Реализация поставленных эмпирических задач потребовала определенного методического инструментария и осуществлялась в два последовательных этапа.

На первом этапе эксперимента была осуществлена реконструкция семантического пространства (состава) понятия “здоровье” на произвольной выборке (т. е. на основе среднегрупповых данных случайно отобранных испытуемых). Данная процедура была направлена на выявление устойчивых и относительно независимых социокультурных факторов восприятия здоровья, которые, согласно гипотезе № 1, выступают в качестве эталонных оснований соответствующих социальных представлений. Для выделения социокультурных оснований представлений как относительно независимых факторов были использованы методы факторного и кластерного анализов.

Второй этап предполагал построение частных семантических пространств понятия здоровья и психосемантических портретов здорового человека представителями различных социальных групп по методике психосемантического дифференциала. На этом этапе исследовались специфические различия в представлениях о здоровье и здоровой личности, обусловленные, согласно гипотезе № 2, принадлежностью испытуемых к разным социальным группам. Мы исходили из допущения, что частное семантическое пространство понятия здоровья конкретной социальной группы соответствует полю социального представления о здоровье, сформированного данной группой. Результатом анализа на этом этапе стало выделение конкретных разновидностей социальных представлений о здоровье, характерных для представителей исследуемых групп.

Затем была предпринята попытка разработать единую и унифицированную методику исследования социально-психологической проблематики здоровья. Данная методика представляла собой анкету, направленную на выявление комплекса социокультурных, социально-психологических и личностных детерминант восприятия “здоровья”. В анкету были включены вопросы, затрагивающие представления о здоровье и здоровом человеке, эталонные основания этих представлений, проблему ответственности человека за собственное здоровье, положение здоровья в системе ценностей и другие аспекты. Анкета призвана дополнить основной массив экспериментальных методик, облегчить сбор первичных данных и подкреплять показатели, полученные на предыдущих этапах исследования.

Общая процедура исследования состояла в следующем.

На первом этапе в эксперименте принимала участие группа испытуемых в количестве 300 человек, составленная произвольным образом.

В нашей работе реконструкция семантического пространства понятия “здоровье” проводилась посредством ассоциативного эксперимента, который был подкреплен методами шкалирования и сортировки.

Предварительно в ассоциативном эксперименте приняли участие 100 человек. Понятие “здоровье” использовалось в качестве стимула. Было получено 418 ассоциаций, из которых сразу были исключены ассоциации аберрантного (произвольного и случайного) характера, с низкой частотностью.

Другая группа испытуемых, также состоящая из 100 человек, провела шкалирование оставшегося массива ассоциаций по степени их семантической близости и понятию “здоровья”. На основе шкалирования были выбраны наиболее устойчивые ассоциации, которые использовались в качестве слов-стимулов ассоциативного эксперимента для третьей группы испытуемых (также в 100 человек). Таким образом, были найдены распределения ответов — дистрибуции ассоциаций для отобранных семантически связанных слов.

Результатом эксперимента стала матрица сходства, которая была подвергнута процедуре факторного и кластерного анализа.

Посредством реконструкции семантического пространства понятия “здоровья” нами были выведены три относительно независимых фактора, выступающих в качестве устойчивых семантических структур в составе этого понятия и определяющих характер категоризации (оценки) здоровья человека. Первый из них объединял слова-стимулы, содержание которых можно было интерпретировать как “адаптация, приспособленность” (норма, адекватность, работоспособность, внешняя привлекательность, коммуникабельность, общительность, материальное благополучие, высокий иммунитет и т. п.). Второй относительно независимый фактор мы интерпретировали как “внутренняя согласованность” (гармония, уверенность, спокойствие, здравый смысл, отсутствие болезней и проблем, умеренность и т. п.). Третий фактор был интерпретирован как “самореализация” и включал шкалы, характеризующие личностный рост, достижения и развитие (активность, целеустремленность, творчество, духовность и т.п.). По нашему мнению, выделенные факторы соответствуют описанным нами социокультурным эталонам здоровья и выступают в качестве эталонных оснований исследуемых социальных представлений.

На втором этапе была собрана группа испытуемых с определенными профессиональными и демографическими показателями общей численностью 140 человек. Мы стремились составить достаточно обширную и в то же время обозримую и презентативную выборку, включающую представителей больших социальных групп, различающихся по половозрастным характеристикам и профессиональным ориентациям. Испытуемые представляли следующие социальные группы: практикующие психологи, медики (врачи, медсестры), биологи, педагоги, представители технических специальностей, студенты (психологического, биологического и философского факультетов РГУ), пенсионеры (в возрасте от 55 до 65 лет).

Кроме того, выборка дифференцировалась по половому признаку: в группу вошли 70 мужчин и 70 женщин.

Указанным испытуемым предлагалось оценить понятия “здоровье” и “здоровый человек” по 35-ти 7-бальным шкалам, выделенным на основе данных первого этапа эксперимента. Каждая шкала была обозначена либо существительным, находившимся в тесной ассоциативной связи с понятием “здоровье”, либо прилагательным, отражающим ту или иную личностную характеристику “здорового человека”. Использовался метод частного (группового) семантического дифференциала. В результате были получены частные семантические пространства понятия “здоровье” и групповые семантические профили или “психосемантические портреты здорового человека”, отражающие социальные представления о здоровье, характерные для выделенных групп. Переход от понятия “здоровья” в качестве основного стимула к понятию “здоровый человек” мотивирован следующим. Как показал анализ результатов первого этапа исследования, большинство ассоциаций на понятие “здоровье” являются атрибутивными, т. е. представляют собой характеристики субъекта как носителя определенных качеств и состояний (работоспособность, хорошее настроение, уверенность, активность и т. п.). Это согласуется с результатами этимологического анализа значения понятия “здоровье” в русском языке, где оно обозначает определенное субъектное качество — “крепость” (см. гл. IV, 3). Поскольку понятие “здоровье” сопровождается ситуативными и случайными ассоциациями (например, “больница”, “курорт”, “альпинизм” и т. п.), переход к рассмотрению “здоровья” как атрибута личности позволил отсеять подобные ассоциации и получить более отчетливые характеристики социальных представлений.

На основе проведенного исследования нами были сделаны следующие выводы.

Социальные представления о здоровье и здоровом человеке различаются по существенным признакам — содержательным параметрам — в зависимости от профессиональных ориентации испытуемых. Так, в нашем эксперименте выявились значимые различия в представлениях психологов, медиков и биологов, которые по-разному акцентировали коммуникативные, нормативные и экологические аспекты понятий “здоровье” и “здоровый человек”. Представления медиков о здоровье ассоциировались с такими понятиями, как нормальность, адекватность, работоспособность. Они контрастировали с представлениями психологов о здоровье как о развитии, творчестве (творческой жизни, коммуникабельности) и педагогов, которые предпочли охарактеризовать здоровье как гармония, уверенность, уравновешенность, спокойствие.

В социальных представлениях о здоровой личности выявились значимые (полоролевые) различия. Для опрошенных женщин характерно акцентирование презентативных показателей (характеристики внешнего облика), тогда как опрошенные мужчины чаще фокусировались на показателях активности и работоспособности. Иными словами, мы можем выделить два полоролевых (или тендерных) аспекта социальных представлений о здоровье: “феминный” аспект — быть здоровым, значит иметь здоровый и привлекательный вид, сохранять привлекательность для других людей; и “маскулинный” аспект — быть здоровым, значит проявлять активность, бодрость и сохранять работоспособность в реальных социальных условиях.

Значимым фактором в конструировании социальных представлений о здоровье является и возраст испытуемых. Так, представители студенчества (18—25 лет) дали наиболее высокие показатели по шкалам “социальная успешность”, “коммуникабельность/общительность” и “возможность”, тогда как оценки пенсионеров поляризовались в соответствии со шкалами “материальное благополучие” и “духовность”.

В целом можно заключить, что профессиональные, тендерные (полоролевые) и другие социальные установки действуют в качестве “фильтров-модуляторов”, выделяя вполне определенные семантические признаки в общем массиве значений, и способствуют специфической организации этих признаков в составе социальных представлений. Таким образом, наряду с социокультурной детерминацией восприятия здоровья выявляется и его социально-психологическая обусловленность.

Далее мы решили расширить масштабы исследования посредством развернутого анкетирования по вопросам здоровья и здорового образа жизни, призванного выявить наиболее общие тенденции массового сознания в сфере социальной перцепции здоровья. Анкетирование охватило ряд городов и населенных пунктов Северо-Кавказского региона: Ростовской области, Адыгеи, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии, Дагестана, Ингушетии, Северной Асетии-Алании, Краснодарского и Ставропольского краев. Исследование проводилось на базе Северо-Кавказского научного центра высшей школы (г. Ростов-на-Дону). В качестве респондентов были выбраны представители самых различных профессиональных групп: педагоги, психологи, медики, экономисты, юристы, бухгалтеры, слесари, шахтеры, а также студенты, домохозяйки и пенсионеры. (Мы сосредоточились исключительно на профессиональных и половозрастных характеристиках, поскольку учет такого важного фактора, как национальные различия респондентов, был крайне затруднен в силу чрезмерной этнической неоднородности региона и требовал дополнительных наукоемких исследований в области этнической психологии.) Общее число опрошенных превышало 1000 человек, что можно считать репрезентативной выборкой для данного региона. Анкетирование проводилось исследовательской группой в несколько этапов, и в ряде случаев было дополнено развернутым интервью и тестовыми методиками, в частности методикой исследования уровня субъективного контроля, УСК (нас, прежде всего, интересовала степень интернальности-экстернальности в отношении здоровья и болезни).

Разработанная нами анкета была направлена на:

выявление доминирующего типа интерпретации здоровья;

определение эталонного образа здорового человека;

оценку степени личной ответственности за свое здоровье;

установление положения здоровья в индивидуальной иерархии ценностей.

Не вдаваясь в тонкости проведенного исследования, обсудим наиболее общие его результаты.

Первый вопрос анкеты “Что такое здоровье?” был направлен на выявление различных типов дефиниций этого явления, которые значительно различались у представителей разных профессий. При анализе полученных определений здоровья выявилась следующая характерная особенность: в зависимости от профессиональной ориентации опрошенных фокус рассмотрения помещается либо в область внутреннего опыта (самоощущения) субъекта, либо — в сферу внешних по отношению к субъекту условий, к которым ему необходимо приспосабливаться. Такое разделение планов (внутреннего и внешнего) объясняется различиями эталонных оснований исследуемых нами социальных представлений. Так, люди с гуманитарным образованием, а именно педагоги и психологи продемонстрировали тенденцию оценивать здоровье в его внутрилинностном аспекте, т. е. в духе античного эталона. Наиболее показательные примеры: “здоровье — это гармоничное сочетание психического и физического состояния человека”, “здоровье — это состояние внутреннего равновесия и гармонии” и т. п. Второй, не менее часто встречающийся, вариант ответа отражает адаптационный эталон и соотносит понятие здоровья с понятием адаптации к внешним условиям: “здоровье — это такое состояние, при котором достигается успешная адаптация организма и его физиологических реакций к постоянно меняющимся условиям среды”. Такое определение (или аналогичное ему) наблюдалось у подавляющего большинства опрошенных медиков, которые рассматривали здоровье, опираясь на схему взаимодействия организма со средой. В данном случае, как и следовало ожидать, просматривалось явное влияние профессиональных стереотипов: в ответах врачей акцентировался исключительно соматический аспект при полном игнорировании психической и духовной составляющих здоровья. Согласно этой узко профессиональной модели, здоровье является характеристикой организма, а не психики, личности или человека в целом (ответ медсестры: “Здоровье — это состояние организма человека, при. котором достигается его оптимальное функционирование”). Психика в ответах этой группы вообще не затрагивается, лишь дважды упоминается “нервная система”.

Определение здоровья в терминах самореализации, т. е. согласно антропоцентрическому (гуманистическому) эталону, встречалось достаточно редко, лишь у немногих опрошенных психологов и у отдельных представителей студенчества. Участвовавшие в анкетировании молодые люди романтично и возвышенно определяли здоровье как “свободную и творческую жизнь”, “полноту самовыражения”, “реализацию человеческих возможностей” или же оперировали вышеприведенными научными шаблонами.

Эти данные в большинстве случаев подтверждались в ответах на один из последних пунктов анкеты, в котором было предложено выбрать наиболее подходящее из следующих четырех определений здоровья:

Внутренняя уравновешенность, гармония и удовлетворенность.

Приспособленность к окружающему миру.

Творческая самореализация и осмысленное существование.

Целостность личности.

В большинстве случаев выбор одной из этих четырех альтернатив совпадал с исходным определением, и лишь некоторые респонденты отказались от первоначально данных дефиниций в пользу альтернативной. Показательно, что подавляющее большинство проигнорировало четвертый вариант формулировки. При уточняющем интервью мы получали практически одинаковые разъяснения: целостность слишком отвлеченное, абстрактное и “философское” понятие, которое трудно “реально представить”.

Впрочем, наряду с наукообразными формулировками встречались и чисто “житейские” (обыденные) представления о здоровье. В них здоровье соотносится либо с хорошим (позитивным) самочувствием (определение внутриличностного плана), либо с работоспособностью (адаптационный вариант формулировки). Если наукообразное определение более абстрактно и обезличенно, то житейские понятия скорее апеллируют к непосредственному, преимущественно сенсорному, опыту: “здоровье — это когда не болеешь и хорошо себя чувствуешь”. Здесь более явно выражен оценочный, “отношенческий” компонент. В научных определениях ощущается отстраненность — в них опрошенные оперируют скорее наукообразными клише, нежели данными собственного опыта, — тогда как житейские представления менее структурированы и более поверхностны, поскольку опираются, как правило, только на чувственный опыт.

Участники анкетирования, не имеющие высшего образования, очень часто определяли здоровье “от противного”, через отрицание — как отсутствие болезни или неприятных ощущений (примеры: “состояние, когда ничего не болит” — шахтер, 46 лет; “когда внутри тела нет ощущения даже малейшего дискомфорта” — слесарь, 37 лет). Такое определение можно назвать “негативным”. Оно дает основание предположить, что у опрошенных этого контингента лучше сформированы представления о болезни, закрепленные на уровне конкретных телесных ощущений, тогда как позитивные качества здоровья ими четко не осознаются. Эти опрошенные знают, что значит не болеть, но не имеют ясного представления о том, что значит быть здоровым. В данной группе здоровье часто ассоциируется с медициной: “здоровье — это состояние, когда ты хорошо себя чувствуешь, и не нужно обращаться к врачам”. Иными словами, окультуренному идеалу гармонии здесь соответствует удовлетворительное состояние “нутра”, свободного от внешних повреждающих воздействий.

Сопоставление “наукообразных” и “расхожих” суждений в рамках данной анкеты позволило выявить интересную закономерность в формировании социального знания о здоровье. С. Московичи и другие исследователи его школы указывали на иррациональность, присущую социальным представлениям, как и другим массовидным явлениям, и отмечали, что социальное знание часто чуждо объективным научным данным, но более проницаемо для всевозможных верований и суеверий. “Большинство людей, — писал Московичи, — склонны предпочитать идеи, расхожие идеям научным, делать обманчивые сопоставления, не корректируемые объективными данными” [129, с. 3].

Результаты проведенного нами анкетирования показывают, что социальные представления о здоровье могут включать в себя элементы естественно-научного и гуманитарного знания, однако эти элементы обеспечивают отнюдь не объективность и достоверность представления, но скорее его стереотипизацию, сведение к устойчивому шаблону или клише. Поэтому гуманитарии и медики, отвечая на вопрос анкеты, не столько размышляют над понятием здоровья, сколько пытаются отыскать, “нащупать” соответствующее ему клише в системе своих профессиональных представлений, подобно тому, как люди тяжелого физического труда отыскивают телесно ощущаемые “аналоги” понятия здоровья в сфере своего сенсорного опыта. Это и делает представления — в обоих случаях — однобокими и неполными: в первом случае поле представления значительно сужается рамками профессиональных знаний, во втором случае представление исчерпывается самыми общими показателями физического самочувствия.

Таким образом, можно заключить, что для респондентов с высшим образованием были характерны более дифференцированные представления и профессионально-специфичные интерпретации здоровья, которые непосредственно соотносились с устоявшимися научными моделями. Это дает нам дополнительные основания утверждать, что профессиональная ориентация определенным образом влияет на выбор того или' иного типа интерпретации здоровья. Интерпретирование осуществляется по-разному (на основе различных схем и стереотипов) представителями разных профессий. Соответственно этому, специалисты гуманитарного профиля, следуя профессиональным шаблонам, чаще использовали дефиниции “внутреннего плана”, рассматривая здоровье как уравновешенность и внутреннюю гармонию, тогда как биологи и медики предпочитали определения внешнего плана, характеризуя здоровье через понятие оптимальной приспособленности к окружающей среде. В то же время работники физического труда, не имевшие в распоряжении необходимых средств концептуализации, скорее оперировали данными сенсорного опыта (“ничего не болит”), нежели дифференцированными схемами и интерпретациями, в силу чего их определения представляются поверхностными и упрощенными. Впрочем, эти выводы следует рассматривать как предварительные, требующие дополнительного эмпирического подтверждения.

Ответы на другие вопросы анкеты демонстрируют абсолютное доминирование адаптационного эталона как общей для большинства объяснительной схемы. Так, из четырех групп факторов, определяющих состояние здоровья индивидуума, 84 % респондентов поставили на первое место сугубо внешние факторы, непосредственно не зависящие от конкретной личности и ее интрапсихических ресурсов (такие, как экология, социально-политическая обстановка и экономическое положение населения). “Состояние окружающей среды” оказалось фактором более значимым, нежели здоровый образ жизни, а проблемы социального порядка были признаны более непосредственно влияющими на здоровье личности, чем уровень ее духовного развития (духовности).

В ответах на вопрос об основных характеристиках здорового человека чаще всего перечислялись чисто внешние, поверхностные и презентативные показатели, такие как цвет лица, белые зубы, гладкая кожа, жизнерадостный, бодрый и опрятный внешний вид и т. д. Создавалось впечатление, будто у большинства респондентов возникал четкий визуальный образ, словно сошедший с рекламного плаката. (Эту особенность можно обозначить как тенденцию к визуализации.) Определение здоровья по цвету лица является давно укоренившимся в русской культуре стереотипом (достаточно вспомнить “румяного молодца” — “щечки, словно яблочки” — из русских народных сказок). Характерно, что женщины больший акцент делали именно на внешности, тогда как мужчины выделяли такие характеристики, как сила, бодрость, подвижность, что подтверждает тендерные (поло-ролевые) различия, выявленные нами в ходе семантического исследования. В ряде случаев перечисления характеристик здорового человека ограничивались чисто физиологическими показателями (температура тела, “нормальный вес” и т. п.). Чаще всего здоровый человек определялся либо по соматическим характеристикам, либо по тому, как он выглядит, воспринимается другими людьми (социально-перцептивный аспект).

Реже рассматривались чисто психологические (интрапсихические) характеристики; как правило, это был такой неустойчивый и сиюминутный показатель, как хорошее настроение. Более устойчивые качества личности, например способность к преодолению жизненных проблем, практически не упоминались. Только в нескольких анкетах, заполненных психологами, среди неустойчивых физиологических и внешних показателей фигурировало такое интрапсихическое свойство, как уравновешенность. Привлек внимание тот факт, что характеристики здорового человека редко согласовывались с определением здоровья и практически не зависели от профессиональных стереотипов. Возможно, в них отразилась глубинная национальная специфика восприятия здоровья. В качестве образцов здоровья чаще всего выбирались люди, достигшие определенного успеха в той или иной сфере социальной жизни (А. Пугачева, Кириенко, Довгань, Лужков), иногда назывались знаменитые врачи (Амосов). Многие вообще затруднились дать такой эталонный образ и заявили, что “среди тех, кого они знают, здоровых людей просто нет”.

Анализ кратких описаний здоровой личности позволяет выделить следующую особенность социальной перцепции здоровья, характерную для указанного региона. Здоровье личности оценивается как атрибут социально успешных людей, которые “хорошо” выглядят и эффективно действуют; они формируют у других людей определенное впечатление о себе (благодаря устойчивым “параметрам” своего внешнего облика) и способны производить некий социально значимый продукт (благодаря высокой работоспособности). Иными словами, главный критерий здоровья, определявший выбор респондентами эталонных “здоровых” людей, — это некая суммарная социальная эффективность (успешность) личности, или то, что презентирует личность как эффективную и успешную в глазах ее социального окружения.

Тенденция ориентироваться в вопросах здоровья на социальное окружение отразилась в полуироничном высказывании одного из респондентов: “Неприлично быть здоровым, когда окружающие тебя люди больны. Разве ты лучше всех?”.

Подавляющее большинство респондентов возложило ответственность за ухудшение состояния своего здоровья на федеральные органы государственной власти, связав его с бедствиями экономического кризиса. Фактор индивидуальной ответственности оказался выраженным в гораздо меньшей степени: логика большинства ответов сводилась к тому, что необходимость выживать не дает возможности полноценно заботиться о своем здоровье (“Некогда думать о своем здоровье, так как много сил уходит на то, чтобы вообще выжить”). Иными словами, обыденное массовое сознание постулировало в качестве самоочевидного следующий тезис: “Трудно остаться здоровым, выживая в нездоровом обществе и приспосабливаясь к нему”. Похоже, и больной левиафан не утратил своего могущества: даже кризисному и нестабильному государству большинство респондентов, минимизировав личную ответственность, было склонно передоверить заботу о собственном здоровье. Только медики последовательно акцентировали значимость здорового образа жизни и индивидуальных мер по укреплению здоровья.

В одном из пунктов анкеты был предложен специально составленный нами перечень ценностей, включающий ценности материального, социального и экзистенциального характера (при составлении перечня мы воспользовались модифицированной и дополненной нами шкалой терминальных ценностей из “Теста Ценностных ориентации” М. Рокича). Респондентам нужно было выстроить собственную ценностную иерархию, указав положение здоровья в ней. В подавляющем большинстве случаев здоровье занимало самые высокие уровни, а часто помещалось и на вершину иерархии ценностей (это, прежде всего, относилось к пенсионерам и людям зрелого возраста). Такая тенденция оказалась не характерной для студентов, предпочитавших здоровью любовь, счастье, творчество, развитие, свободу и другие “бытийные ценности”. Интересно, что определенная часть опрошенных вообще не указала положение здоровья в своей ценностной системе. Данная категория отличалась предпочтением ценностей материального и социального благополучия и, возможно, просто заменила ими здоровье. Представители гуманитарных профессий часто отличались “центризмом” — склонностью помещать здоровье “посередине”, в промежутке между низшими — материальными — и высшими — бытийными (или духовными) — ценностями. Как правило, здоровье фигурировало в одном ряду с такими ценностями социального характера, как успех в обществе или приспособленность к социальной жизни. (И в данном случае проявилась устойчивая ассоциативная связь “здоровый — адаптированный, успешный”.)

Показательно, что опрошенные, отводившие здоровью наиболее высокое положение в ценностной иерархии, оценивали собственное здоровье по предложенной нами 10-балльной шкале максимум в 5—6 баллов. Только 2 респондента из всей выборки (!) оценили свое здоровье в 10 баллов, причем оба поместили здоровье на низшей ступени иерархии (в ряду материальных ценностей, таких как материальное благополучие, комфорт и т. п.). Видимо, здесь выявилась устойчивая закономерность, которая обсуждалась нами при рассмотрении древнерусских представлений о здоровье: тот, кто чувствует себя здоровым, не склонен усматривать в здоровье основополагающую жизненную ценность и не придает этому феномену особого личностного значения.

Сравнительный анализ ответов показал, что высшую ценность усматривали в здоровье те, кто испытывал в нем дефицит и связывал его с глобальными, не зависящими от личности факторами (например, “здоровье — от Бога” или “здоровье зависит от экологии среды” или “чтобы быть здоровым, нужно быть хорошо обеспеченным” и тому подобные “дефицитарные” суждения, указывающие на внешний источник здоровья). Причем характерно, что идея дефицитарности встречалась и в ответах тех опрошенных, которые, по их собственному признанию, не испытывали существенных проблем, связанных с актуальным состоянием физического или психического здоровья. Здоровое состояние мыслилось ими скорее как идеальное и труднодостижимое, нежели как непосредственно переживаемое, в силу чего этому состоянию и приписывалась наивысшая ценность. Таким образом, можно заключить, что здоровье восходит на вершину индивидуальной ценностной иерархии и становится самоцелью (чаще всего) тогда, когда ощущается общая недостаточность внутриличностных ресурсов для его поддержания.

Следует также отметить, что дефицитарность в восприятии здоровья наиболее четко выражена в ответах тех респондентов, которые продемонстрировали низкий уровень интернальности (или личной ответственности) в отношении к своему здоровью.

Обращает на себя внимание скудность представлений о здоровом образе жизни. Все известные опрошенным способы оздоровления направлены исключительно на улучшение физического (соматического) состояния и на достижение телесного комфорта. Представления о здоровом образе жизни ограничиваются рациональным питанием, режимом труда и отдыха, занятиями спортом, но при этом не включает психогигиену и заботу о собственном психическом здоровье. В большинстве случаев наблюдается пассивность и отчужденность по отношению к своему душевному благополучию, что выражается в отказе от индивидуальной ответственности за состояние своего здоровья. Здоровье чаще всего оценивается не как постоянная характеристика личности, но как особое состояние, которое может быть достигнуто лишь при наличии благоприятных внешних условий. В свою очередь, здоровый образ жизни оценивается как система искусственно принятых мер, призванных искоренить устоявшиеся вредные привычки и избавить человека от уже приобретенных им недугов, а не как естественный способ существования.

Наиболее устойчивая и общая для большинства опрошенных тенденция выражалась в том, что как в ответах на вопросы анкеты, так и в ходе дополнительных расспросов респонденты более подробно и оживленно описывали те явления и факторы, которые препятствуют или угрожают здоровому существованию человека. Само понятие “здоровье” редко наполнялось конкретным индивидуально-личностным содержанием и чаще всего рассматривалось как отвлеченный показатель, характеризующий некую усредненную личность, которая должна соответствовать определенным нормативам (температура, вес, внешний вид и т. п.).

Подводя итоги, мы можем выделить вполне устойчивые характеристики исследованных нами представлений о здоровье:

фокусировка сознания на феноменах рассогласования, в силу которой болезнь воспринимается более дифференцированно и конкретно, чем здоровое состояние, а среди внешних факторов, определяющих здоровье, выделяются преимущественно негативные (экологические катастрофы, экономические кризисы и т.п.);

идея дефицитарности, согласно которой человеку недостаточно собственных ресурсов для постоянного поддержания здоровья (здоровья всегда не хватает, его нужно обрести);

установка на отказ от индивидуальной ответственности за свое здоровье (основная ответственность возлагается при этом на государство и общество);

отчужденное отношение к своему здоровью, обусловленное действием научных шаблонов, социальных и профессиональных стереотипов;

обусловленность содержательных параметров представлений о здоровье принадлежностью индивидуума к определенной социальной группе (влияние профессиональных, тендерных и возрастных характеристик респондентов на специфику социальной перцепции здоровья).

В целом, можно заключить, что данные социальные представления о здоровье являют собой своеобразные модификации адаптационного эталона, в которых его основные аспекты предельно гипертрофированы. Видимо, в обществе, в котором адаптация сводится к выживанию, адаптационный эталон здоровья воспринимается как труднодостижимый идеал, а собственное актуальное состояние здоровья преимущественно оценивается как дефицитарное. Безусловно, такой характер социальных представлений обусловлен не только действием негативных социальных факторов, таких как экономический и политический кризисы, но также исторически сложившейся спецификой общественного сознания и, что особенно важно, низким уровнем ответственности за состояние своего здоровья (иными словами, низкой интернальностью в отношении здоровья и болезни). С. Московичи полагал, что “наши индивидуальные способности восприятия и наблюдения внешнего мира продуцируют верные знания, тогда как социальные факторы провоцируют искажения и отклонения в наших убеждениях и знаниях о мире” [129, с. 4]. Наше исследование в самых общих чертах показывает, каким образом стереотипы социального восприятия искажают представления индивида о собственных ресурсах, порождая общую для всех опрошенных идею дефицитарности и приводя к отчужденной оценке такого достояния личности, как здоровье. Еще раз повторим, что полученные данные являются предварительными и характеризуют отдельно взятый (Северо-Кавказский) регион.