Глава 12. Один из людей моего отца ждет меня за дверью.
Один из людей моего отца ждет меня за дверью. Я смотрю в его сторону, но не так долго, чтобы разглядеть черты его лица. - Государство – это ваш бизнес, солдат. - Сэр, - говорит он, - мне поручено сообщить вам, что Верховный Главнокомандующий ожидает вас к ужину в своих апартаментах к восьми часам вечера. - Полагаю, ваше сообщение успешно доставлено. – Я двигаюсь к двери, чтобы открыть ее. Он делает шаг вперед, блокируя мне путь. Я поворачиваюсь к нему лицом. Он меньше меня примерно на фут: он проявил неуважение; даже Дэлалью не позволяет себе такого. Но, в отличие от моих людей, подхалимы под руководством моего отца считают себя счастливчиками. Быть членом элитной гвардии Верховного Главнокомандующего считается честью и хорошей привилегией. Они ни перед кем не отвечают, кроме него. И прямо сейчас этот солдат пытается доказать мне, что он выше по званию. Он завидует мне. Считает, что я недостоин быть сыном Верховного Главнокомандующего Восстановления. Практически, это написано на его лице. Я должен сдерживаться, чтобы не рассмеяться, когда заглядываю в его холодные глаза и вижу там черную яму, что является его душой. Рукава его пиджака засучены выше локтя, поэтому татуировки просто выставлены на показ. Четкие черные чернильные полосы обволакивают его предплечье, переходя в красный, зеленый и синий – единственный цвет, что говорит о высоком звании солдата. Я всегда отказывался от этого бредового ритуала. Солдат по-прежнему смотрит на меня. Я склоняю голову в его сторону и приподнимаю брови. - Требуется, - говорит он, - чтобы вы подтвердили приглашение. Я пользуюсь моментом, чтобы принять решение, хотя ни одно из них не является моим. Я, как и все марионетки этого мира, полностью подчинен собственному отцу. Это правда, что мне приходится бороться день ото дня: я никогда не мог ответить человеку, который держал свой кулак у моего позвоночника. И это заставляет меня ненавидеть самого себя. Я встречаюсь со взглядом солдата и удивляюсь, что на мгновение, если это можно так назвать, я теряю хладнокровие. - Считайте, что оно принято. - Да, с… - Но в следующий раз, солдат, вы должны находиться на расстоянии не менее пяти футов от меня, пока не получите разрешение. Он ошеломленно моргает: - Сэр, я… - Вы путаете кое-что, - обрываю я его.- Считаете, что работа на Верховного Главнокомандующего позволяет вам иметь неприкосновенность и освобождает от правил, что регулируют жизнь остальных солдат. Но тут вы ошибаетесь. Его челюсть напрягается. - Никогда не забывайте, - говорю я уже более спокойным тоном, - что если я захочу делать вашу работу, я могу легко ее получить. Но также не забывайте, что человек, которому вы так рьяно служите, научил меня стрелять из ружья, когда мне было девять лет. Его ноздри раздуваются. Он глядит прямо перед собой. - Доставьте свое сообщение, солдат. И запомните еще одно – никогда больше не говорите со мной снова. Его глаза сосредоточены на точке, где-то позади меня; плечи неподвижны. Я жду. Его челюсть по-прежнему туго сжата. Он медленно поднимает руку, отдавая честь. - Свободен, - говорю я.
Я закрываю дверь своей спальни и прислоняюсь к ней спиной. Мне нужна минута. Я тянусь к бутылочке, оставленной на тумбочке, и вытряхиваю две квадратные таблетки, затем кладу их в рот и закрываю глаза, ожидая, пока они растворятся. Темнота, обрушившаяся на мои веки, кажется мне таким облегчением. В памяти всплывает ее лицо, что заставляет меня прийти в сознание. Я сажусь на кровать и опрокидываю голову на руку. Я не должен думать о ней сейчас. У меня есть время для сортировки документов, и дополнительный стресс из-за присутствия моего отца, с которым я борюсь. Ужин с ним должен быть зрелищным. Душераздирающим зрелищем. Я жмурю закрытые глаза еще сильнее и вновь пытаюсь построить стены, которые очистят мой разум. Но в этот раз это не работает. Ее лицо продолжает появляться, а блокнот, лежащий в моем кармане, словно дразнит меня. И я начинаю понимать, что какая-то малая часть меня не хочет забывать о ней. Какая-то часть меня любит эти мучения. Эта девушка уничтожает меня. Девушка, которая провела весь прошедший год в психиатрической больнице. Девушка, которая пыталась убить меня своим поцелуем. Девушка, которая убежала от меня с другим мужчиной. Конечно, в эту девушку я и влюбился. Я зажимаю рот рукой. Я схожу с ума.
Я стаскиваю с себя сапоги. Оказываюсь на кровати и позволяю голове коснуться подушки. Я помню, как она спала здесь. В моей постели. Она проснулась в этой кровати. Она была здесь, а я позволил ей уйти. Я не смог. Я потерял ее. Я даже не помнил, как дотянулся до кармана, как взял блокнот, пока не увидел его перед своими глазами. Смотрю на него. Изучаю выцветшую обложку, пытаясь понять, где она смогла приобрести эту вещь. Она, должно быть, смогла украсть ее откуда-то, хотя где это произошло, я понятия не имею. Существует так много вещей, о которых мне хочется спросить ее. Так много, что я хочу рассказать ей. Но вместо этого я открываю ее блокнот и читаю.
Иногда я закрываю глаза и раскрашиваю эти стены в другой цвет. Я представляю себе, что сижу у костра, одетая в теплые носки. Я представляю, как кто-то дал мне почитать книгу, историю, чтобы оградить меня от мучений моего собственного разума. Мне хочется, что был кто-то другой, кто-то в другом месте с чем-либо, кто сумел бы наполнить мои мысли чем-то другим. Мне хочется бежать и чувствовать, как ветер теребит волосы. Мне хочется думать, что это лишь сюжет какой-то истории. Что эта клетка просто сцена, а эти руки не принадлежат мне, что это окно приводит к чему-то прекрасному, если просто разбить его. Я делаю вид, будто эта подушка чистая, а кровать мягкая. Я делаю вид, притворяюсь, а затем снова воображаю себе, пока этот мир не захватывает меня так, что становится трудно сдерживать его. Но потом мои глаза распахиваются, и я ловлю пару рук, сдерживающих мое горло, которые не прекращают душить, душить, душить Я думаю, что в моих мыслях, в скором времени, останется только шум. Я надеюсь, что в скором времени мой разум будет найден.
Блокнот выпадает из моих рук, падая на грудь. Я провожу свободной рукой по лицу, волосам. Я потираю шею и тянусь вверх так быстро, из-за чего голова падает на спинку кровати, чему я несколько благодарен. Пользуясь моментом, я ощущаю боль. А потом беру книгу и переворачиваю страницу.
Интересно, о чем они думают. Мои родители. Мне интересно, все ли с ними хорошо, счастливы ли они, Меня интересует многое. Иногда я бодрствую целый день, просто чтобы подсчитать что-либо, что смогу найти. Я подсчитываю стены, трещины на них, пальцы своих рук, ног. Я подсчитываю пружины в кровати, нитки в одеяле, шаги, которыми можно пересечь комнату с одного конца на другой. Я считаю зубы, отдельные волосинки на голове, количество секунд, на которое я могу задержать дыхание. Но иногда я так устаю, что забываю, что не могу позволить себе больше ничего, но желаю только одну вещь. Единственную вещь, о которой я мечтаю. Мне все время хочется друга. Я мечтаю об этом. Представляю, как бы это было. Улыбаться и улыбнуться в ответ. Иметь человека, которому можно довериться; того, кто не будет бросать в меня вещи, или держать руки в огне, или бить за то, что я родилась. Кого-то, кто услышит меня, если я потеряюсь, кто найдет меня, кто не будет бояться. Того, кому бы я не смогла причинить вред. Я скручиваюсь в углу своей комнаты и прячу голову в коленях, раскачиваясь то назад, то вперед, то назад, то снова вперед, и мечтаю, желаю, я мечтаю о невозможном, пока не кричу себе засыпать. Интересно, на что это похоже – иметь друга. И тогда я задумываюсь, кто еще заперт здесь. Интересно, откуда издаются другие звуки. А что если они идут от меня.
Я пытаюсь сосредоточиться, говоря себе, что это пустые слова, но я лгу. Потому что просто читать это уже слишком сложно; и мысль о ней, когда она мучиться от боли, заставляет меня страдать. Просто знать, что она пережила все это. Она была брошена собственными родителями – отвергнутая и подвергнутая насилию всю свою жизнь. Сочувствие – это не та эмоция, которая мне хорошо известна, но теперь она переполняет меня, погружает в свой мир, в который я никогда не мог попасть. Я всегда считал, что между нами много общего, но даже не задумывался, насколько. Это убивает меня. Я поднимаюсь. Начинаю ходить вдоль спальни, пока не набираюсь смелости, чтобы продолжить чтение. Затем я делаю глубокий вдох. И переворачиваю страницу.
Я не знаю, что со мной происходит.
- Боже, Джульетта, - мне не хватает воздуха. И я падаю на колени. - Немедленно вызвать транспорт. – Мне нужно выйти. Мне нужно это прямо сейчас. - Сэр? Я имею в виду, да, сэр, конечно, но где… - Мне нужно посетить составы, - отвечаю я. – Я должен сделать обход перед сегодняшней встречей. Это было и правдой, и ложью одновременно. Но я готов сделать что угодно, лишь бы закрыть разум от этого блокнота. - О, конечно, Сэр. Хотите, чтобы я сопровождал Вас? - В этом нет необходимости, Лейтенант, но спасибо за предложение. - Я… с-сэр, - он заикается. – Конечно, это м-мне приятно быть полезным Вам… Бог мой, я, наверное, совсем простился со своим разумом. Я никогда прежде не благодарил Дэлалью. Вероятно у бедняги из-за меня сердечный приступ. - Я буду готов через десять минут, - оборвал его я. Он заикается, останавливается. А затем произносит: - Да, сэр. Благодарю вас, Сэр. Я прижимаю кулак ко рту, когда вызов отключается.
|
