Дослідження операцій

Дата добавления: 2015-09-19; просмотров: 498

– Ну вот, ты меня догнал, – произнес безликий, не оборачиваясь. – Что дальше?

– Поговорим, – сказал преследователь.

– Как мне тебя называть? – спросил безликий.

– Айра.

– Тогда ты зови меня Ветивер.

– Хорошо.

– Зачем ты идешь за мной, Айра?

– Я ищу путь домой.

– Ты не хочешь убить меня?

– Нет.

– Ты не хочешь забрать мою силу?

– Нет.

– Как ты догнал меня?

– Я понял, что лишь тот не может поравняться с преследуемым, кто идет с ним одинаково быстро. Чтобы настичь тебя, я должен был стать быстрее тебя, и я стал.

– Тогда я открою тебе свой лик, Айра, и увижу твой.

Тот, кто отбрасывает сорок теней, обернулся. Меж длинных красных прядей, спутанных, сплетенных косами, унизанных золотыми кольцами и колокольчиками, явилось, проступило из тени лицо – остроносое, с глазами узкими и хищными, зелеными, как безымянный океан, что охватывает с трех сторон позабытый дом Айры. Ветивер вздернул узкий белый подбородок, и колокольчики запели.

– И вот он, перекресток миров, но ты вряд ли рад мне, Айра.

– Я рад тебе. Я успел к тебе привязаться, пока шел за тобой, я смог многое выучить, следуя твоим путем. Я лишь не знаю, равноценно ли это новое знание тому, что я успел позабыть.

– Чего же ты хочешь еще, мальчик?

– Давай вернемся домой, – тихо попросил Айра.

Ветивер отвернулся от него и стал смотреть на лиловые громады ежесекундно меняющихся облаков, сплетающихся кольцами и спиралями.

– Ты же знаешь, я все еще не нашел того, что должен. Ты сам... да, ты сам, тот, кого ты оставил там, приказал мне искать. Возможно, – Ветивер снова обернулся, – ты поможешь мне в поисках? Ведь так, в самом деле, может быть проще... Помоги мне найти искомое и я помогу тебе вернуться туда, куда не существует путей.

Айра стукнул деревянным посохом по выгнутому высокой дугой мосту, и ветер вздул его рваный оливковый плащ:

– Да будет так.

Мысли свиваются в жгут, распускаются и плавятся патокой.

Парень напротив зол, но в глубине его карих глаз я читаю испуг. Он храбр и благороден, но, полагаю, в жизни своей видел мало. Может, впрочем, я все выдумываю на ходу, я ж никакой там не гениальный сыщик.

Мне надо больше и чаще спать. Систематичней, что ли.

Лес слева шумит, прохладный, зеленый. Камни по бокам тропинки нагреты солнцем так, что плавят воздух. В выжженной траве беснуются кузнечики и мушки, вокруг чертополоха вьются шмели.

Действующий алтарь диады, который мы нашли у отвесной меловой скалы, оказался всего лишь большим, расколотым надвое камнем с едва различимыми, но явно рукотворными барельефами, изображающими то ли людей, то ли птиц. Среди каменной крошки устроился маленький пустой бассейн, выложенный блеклой бирюзовой мозаикой.

Тиха и так знал, какими бывают алтари диад, и его расколотый камень никак не впечатлил. Я был, если честно, разочарован. Я судил об алтарях по черно-белым фотографиям из учебника, и в моем представлении они должны были быть как-то… побольше, что ли. Керри долго водил пальцами по едва заметным узорам на гладких каменных боках, будто бы хотел их запомнить или разгадать тайный смысл барельефов, а может, вспомнить что-то, что давно забыл.

Ирвис тогда сказала «Ну, а что, эти штуки, похоже, древнее городских каменоломен». Ясно стало, что разобраться походя не удастся, и вдруг, интуитивно все понять – тоже. Я с самого начала в это не очень верил. Но все смотрели на меня, будто бы говоря: дипломированный маг, которому, к тому же, доверили обучение согильдийца, должен знать что-то об этих старых камнях. Но нет. Чуда не произошло. В памяти ворочались обрывки совершенно бесполезных лекций по древнейшей архитектуре и религиоведению, но никаких практических навыков в этом вопросе у меня не было. Что характерно, я даже не знал, как и где информацию по этому поводу искать или, хотя бы, с чего начать. Единственное, что дало слабую искорку надежды – плетеная корзинка с зелеными яблоками, оставленная между камнями и слегка пожухлые венки из полевых цветов, сложенные рядом.

Кто-то здесь был недавно. Возможно, какие-нибудь девушки гадали или начитывали заговоры. А может, это – настоящее подношение забытым горожанами богам.

В любом случае, осмотревшись возле алтаря, мы решили отправиться непосредственно в ближайшую горную деревеньку и найти тех, кто приносит неизвестной диаде эти скудные диетические жертвы.

Кэй тогда сказала, что всем вместе идти резона нет, а потому осталась у машины вместе с Керри. Тиха сначала тоже хотел остаться, но, видимо, решил, что может пропустить что-нибудь интересное. Все-таки есть такой предрассудок, мол, в горных деревнях горожан не любят – а кто б любил приезжих, посягнувших на уютный, вовсе не туристически ориентированный мирок? Я, к тому же, выделяюсь, а значит, мое явление наведет шороху, и Тихомир пропускать это шоу никак не собирался. Свою зеленую шевелюру он тактично спрятал под шапочку, преобразовавшись вмиг в ничем не примечательного загорелого юношу неопределенного возраста и национальности. А вот Ирвис бы, кстати, вполне сошла за местную, но мы решили, что посылать ее одну на разведку как-то негоже совсем. Украдут еще.

И вот, когда до Соколиной Сели (так назвалось село) осталось всего ничего – лес да виноградники – на хоженой тропинке прямо перед нами образовались два молодых человека. Оба – чернявые, коротко стриженные, поджарые. Второй, в очках, судя по всему, интеллигент, был настроен ровно. А первый, в грязной красной футболке и с сумкой на поясе, крепкий и по какой-то неведомой причине крайне злой, пускать нас дальше никак не хотел.

Разминуться на тропке не выходило. Более того, тот, что злой, совершенно точно намеревался каким-то образом пообщаться со мной. Начал он так:

– И не думай заходить в деревню, ты!

Второй, в очках, проныл, как будто бы в сотый раз:

– Да все, все, поздно! Он уже пришел, ты понимаешь? Ему не надо доходить до деревни, чтобы прийти. Все, пришел. Свершилось. Ждали-ждали – нате.

– И вам день добрый, – хмыкнул я, складывая руки на груди. – Вы нас ждали, получается?..

– Слышишь, ты, белая курица, – парень в красной футболке качнулся ко мне, удерживаемый приятелем за локоть, и ткнул мне в грудину указательным пальцем, – разворачивайся и вали туда, откуда пришел!

Ага, не маги – так и запишем. Забыли совсем, что прикосновения – чреваты.

– Чего стоишь, хмырь поганый? Вали, кому говорю!

Парень оказался ниже меня на полголовы, и теперь буравил взглядом, стоя прямо передо мной и глядя снизу вверх. Он явно решил стоять грудью насмерть, с чем его друг был не согласен, но это ладно.

Ирвис сжалась вся. Ей неуютно. Тиха и не думает вмешиваться, предвкушает веселье. Ему все равно, что время уходит. Он беспечно забыл о том, зачем мы здесь.

Наконец, отфильтровав что-то цензурное, я осведомился:

– А с какого, простите, перепугу я не могу войти в деревню? У вас там что, монастырь палаточный?

– У нас там все хорошо и без всяких хренов с горы! – рявкнул парень, который злой.

– Борис, перестань, – взмолился очкастый, оторвав ладонь ото лба.

– По имени я же просил не называть! – зло рявкнул Борис.

– Да нам не совсем в деревню надо, – я попытался говорить мягко. – Нам бы кого-нибудь, с кем можно потолковать об алтаре, который выше по тропке, где ключ пересохший. Только и всего. Есть тут у вас... жрец или шаман? Или дикий колдун?..

Парни замерли и сразу ничего не ответили, принявшись многозначительно переглядываться.

Стал отчетливо слышен гул насекомых и близкий, порывистый шепот высокого лиственного леса. Когда парни снова обернулись к нам, я отчетливо разглядел, что и крепыш, и очкарик крайне похожи, как могли бы быть похожими друг на друга братья.

Очкарик вздохнул и осунулся, как сова, а тот, который Борис, из злого превратился просто в крайне презрительного типа.

– Пойдете в обход деревни по огородам, – сказал он. – Вам в дом знахаря. Он на отшибе. Но в деревню вы не ступите. Это понятно? Ни шага внутрь.

– Да пожалуйста, – я пожал плечами. – А если вы нас еще и проводите, мы будем благодарны безмерно. Ну, или хотя бы путь огородами покажите. Я уж не прошу рассказывать, почему нам тут так не рады, хотя и ждали.

Борис, молча махнув рукой, двинулся вперед по тропке в сторону деревни, не удостоив меня ответом на мой непрямой вопрос. Мы с Тихой и Ирвис переглянулись и последовали за ним. Его приятель в очках, так и не представившийся, подождал, пока мы пройдем, и двинулся следом, замыкая шествие.

Мы пробирались огородами, промеж плетеных заборов, иногда пересекая грядки с капустой и заросли малины. Затейливый путь привел нас к белой скале с круглыми выемками пещер, а потом, двигаясь по узкой тропке у самого края обрыва, мы вышли на уступ, к старому, но еще крепкому домику, каким-то невероятным образом воздвигнутому на отошедшей от основного массива скале. Огромный валун, являющийся фундаментом дома, был похож на сплющенный большой палец руки. На ту сторону вел хлипкий на вид веревочный мостик с настилом, сработанным из иссушенных солнцем досок. Лететь с него вниз было бы недолго – пять-восемь метров, и все равно мост вызывал опасения, даже когда Борис и его приятель в очках, никак не замедляя шага, вдвоем прошли по нему и ничего не случилось.

С уступа также была видна притаившаяся среди леса и виноградников деревня, в которую нам отчего-то запрещено было заходить. Опрятные дома с разноцветными крышами образовывали около шести кривых и множественно пересекающихся друг с другом улиц, не более.

Я замешкался ненадолго, взглянув вниз, отмечая мимоходом группы людей, смотрящих на дом знахаря и на нас. Дети выбегали из двориков на улицу и, прижимаясь к юбкам матерей, тут же жадно впивались в нас взглядами. Люди стояли и смотрели молча, и я не мог понять, нормально ли такое любопытство, или все-таки обычно так не бывает? Я тот еще раздражитель, на меня смотрят всегда, но так?.. Не слишком ли?..

– Рейни, чего застрял, вон на тебя из дверей сверкают, Борю-то не зли, – Тиха слегка толкнул меня локтем.

В черном зеве прохода, в самом деле, виднелась недовольная физиономия Бориса.

Мне пришлось отвлечься от созерцания деревни и поторопиться, а чтобы войти внутрь хижины – пригнуться. Ирвис с Тихой вошли следом. Парни, откровенно не сдерживавшие своего красноречия там, на пути к поселению, притихли, встали по бокам от входа, придерживая перед нами тяжелую тканую занавесь. Они все ещё буравили друг друга взглядами, будто продолжая перепалку безмолвно, но задерживать нас не стали.

– Разуваться? – спросила Ирвис.

– Нет. Вы оставайтесь тут, а дальше пускай он сам идёт, – Борис кивнул на меня. – Тебе ж больше всех надо, а?

Тиха изобразил лицо вроде «чего стоишь, иди давай» и подпер собою неаккуратно побеленную стенку, сложив руки на груди.

Ага. Значит, ребята не хотят, чтобы на чужаков смотрели из деревни, но и не хотят, чтобы чужаки видели слишком много. Ситуация, конечно, странная, но, пожалуй, не страннее чем все, что сейчас происходит. Мне пора бы привыкнуть.

Сопровождаемый пристальным взглядами своих и чужих, я снова нагнулся, чтобы пройти, минуя очередную занавесь, в следующую комнатушку, застланную и увешанную коврами сверх всякой меры. Причудливые старинные ковры, казалось, от роду не знали стирки или чистки, о пылесосе и думать нечего. Пыль живописными облачками клубилась в полумраке, щекоча ноздри, смешиваясь с запахом эфирных масел и тлеющих благовоний. Выбравшись из коврового лабиринта, я узрел прямую, как доска, спину и лысую голову местного знахаря. Мужчина в одних спортивных штанах сидел на полу, на циновке, перед ним был низкий квадратный стол, уставленный ароматическими лампами и тускло поблескивающими идолами, в которых я краем глаза распознал традиционные изображения диад.

На стенках вокруг стола тоже висели ковры, и даже квадратное окно наполовину закрывало плотное, испещренное узорами полотно, слишком пыльное и тяжелое для обычной шторы.

Я поздоровался.

– Проходи, садись, – произнёс знахарь, не оборачиваясь.

Оглядев тесное помещение ещё раз, я прикинул, куда бы мне уместиться и при этом ничего не задеть. Чужой бардак – чужие правила, он представляется сущим хаосом, даже если на самом деле им не является.

Рискуя опрокинуть пару свечей, я все же протиснулся между цилиндрической тумбочкой и шкафом за дальний край стола, так, что узрел, наконец, лицо знахаря: сухое, морщинистое и безбородое, но было понятно, что мужчина ещё не стар. Время и, возможно, физический труд не пощадили его.

На меня в упор уставились два темных глаза неразличимого цвета.

И мне бы испугаться… Но, кажется, я разучился беспокоиться о себе. Мне бы хоть каплю тревоги, хоть грамм страха – но нет, я спокоен и тих. Тут пахнет долженствованием и размеренностью. Все так, как и должно быть. Это чувство на грани сознания оглушает и умиротворяет.

Может, травы и масла делают своё дело, одурманивая?

Хозяин ковровой комнаты молчал. На столе перед ним лежала небольшая шкатулка из светлого дерева. Морщинистые руки знахаря покоились на золоченой деревянной крышке, как будто она теплая и мужчина об нее греется.

– Мне хотелось бы задавать вам пару вопросов касательно алтаря диады, – начал я. – В частности, не знаете ли вы, где можно найти инструкции или руководства по довоенным ритуальным практикам. Мы тут с ребятами с культурологическим исследованием...

Знахарь не дослушал.

– Сегодня день цветной луны, – произнес он полным значимости голосом, и я ему почти поверил и дальше перебивать не стал. – День, когда мы вспоминаем мёртвых и просим зиму не торопиться. Но всем известно, что холода придут, сколько ты их не проси, и смерть неизбежна, а зима неумолима. Давно сказано было, что на исходе лета явится и будет искать древних истин белый принц-девственник, а следом за ним придут забвение и пустота, – знахарь отодвинул от себя деревянную шкатулку, которую держал в руках. – Именно поэтому Борис с Василием не хотели тебя пускать. Неверующие же уверовали.

Я не смог сдержаться:

– Ну, охренеть теперь.

Знахарь смотрел на меня, я – на него, шкатулка лежала ровно посередине стола. Я думал, как бы так покорректнее объяснить, что, ежели это он мне пророчество какое-то зачитал, то с девственностью явный прокол, а если предположить, что мужик, например, бредит, то выходит, что мне здесь вовсе незачем находиться. Но тут вариантов немного: или верить, или уходить. А уйти без информации, за которой пришёл, я не могу. То есть, я не могу уйти, даже не попытавшись ее узнать.

Внутренние часы тикали, игра в гляделки представлялась мне все более нелепой и бессмысленной, хотелось, кроме прочего, обратно на солнышко, а знахарь взгляда не отводил.

– Прими этот скромный и щедрый дар, – продолжил он, наконец. – Пускай он послужит нашим искуплением. Пускай древнее это сокровище, всякому бесполезное, кроме истинного хозяина, выкупит у будущего этот лес и урочище. Когда случится предначертанное, поклянись, что не забудешь нашего приношения и пощадишь это место.

Дурак бы сказал «извините, я вас не понимаю, о чем вы?» – но я не дурак, и, хотя я его тоже не понимал, мне стало казаться, что мне известны правила этой игры. Поэтому я сделал лицо попроще, расправил плечи и тоже сказал со всей возможной серьёзностью:

– Хорошо, я клянусь. Дар ваш не будет забыт.

Мужчина выдохнул, и понятно стало, как он был напряжен до этого и каких усилий ему стоило держать осанку. Теперь он сдержанно улыбался и кивнул на шкатулку, мол, давай, бери. Я медлил.

– Так как насчёт...

Знахарь пододвинул шкатулку ещё ближе.

– Хорошо, хорошо, – выдохнул я и взял навязанный и, как по мне, так незаслуженный подарок в руки.

Шероховатое светлое дерево. Орех, кажется. Углы украшены золотистым металлическим кружевом – но я тут же понял, что это не золото. Под пальцами мягким покалыванием отозвалась извечно голодная до магии золатунь. Шкатулка, сама по себе, и в самом деле стоит денег, хотя бы из-за вкраплений золатунных нитей, которых тут, стоит признать, достаточно. Но что в ней? Я должен открыть её немедля? Или хватит того, что я её принял?

Наученный горьким опытом недавних наших контактов с осколком Лок, я решил, что сам, наедине со странноватым знахарем, открывать её не буду, даже если он снова упрется и будет настаивать.

– Так как насчёт алтаря? – напомнил я, поставив шкатулку на стол и отодвинув немного в сторону. – Ритуалы...

– А, – улыбнулся знахарь совсем запросто, будто бы по-соседски, – алтарь. Точно. Последний жрец Меняющих скончался сорок лет назад, ещё до войны. Но даже при его жизни алтарем уже не пользовались... В практических целях.

Я вспомнил легенду о Меняющих, осознав, какой именно диаде посвящён был алтарь. Странное у него расположение получается. Обычно Меняющим поклонялись на побережье, отождествляя их сущность с натурой береговых ветров, превознося постоянство перемен и изменчивость всего, что на первый взгляд неизменно.

– Значит, вы ничего не знаете.

– Этого я не говорил. Записи последнего жреца сохранились, и студенты, приезжающие к нам сюда на культурологические изыскания и археологические практики, кое-чего сумели расшифровать и переписать. Почерк у тогдашнего жреца был почти медицинский, так что эти конспекты дорогого стоят.

Вот как. Значит, мою наспех придуманную ложь знахарь в раз опознал. В мысли закралось подозрение, что мужик надо мной издевается со всеми этими «принцами-девственниками» и прочим.

Тем временем хозяин дома повернулся к цилиндрическому комоду и, выдвинув средний ящик, зашуршал бумагами.

– Вот, держи, – он протянул мне распечатанные копии рукописных листов, – это, кажется, оно. Вроде бы даже совпадает с этой вашей Заповедью. Местами.

Я принял из его рук распечатки, жадно вглядываясь в текст и выхватывая на ходу куски смыслов: «Кровь земли... слезы дерева... молитва об Изыскании Возвращения и заклятие Пилигрим, золатунный ошейник, правильные частоты»...

– Вот только ты сюда не за этим пришел, северное дитя, – произнес знахарь со вздохом.

По возвращению к минивэну Берсы и Керри мы там не застали. Зато я обнаружил глубоко в себе тревогу, смешанную с робким злорадством от мысли, что наш Кровавый Рассвет, не теряя времени, позавтракал костлявой Катериной и теперь рыщет по лесам в поисках прочих невинных жертв.

Но моим надеждам не суждено было сбыться. Кэй и Керри вскоре отыскались невдалеке от дороги, ниже по склону, там, где почва резко идет под уклон и в тени гривастых ив резво журчит одна из множества мелких горных речек.

Своим глазам я поверил не сразу. Эта осень в конце концов отучит меня удивляться. Керри, не будь дурак, с совершенно блаженным лицом гладил бархатную морду вихрастой чалой лошади, стреноженной у дерева. Кэй сидела неподалеку, на пеньке. Вокруг пенька, лошади и Керри нарезала круги рыжая собака дворянской породы, то и дело весело запрыгивая на Керри и грязня его черную с золотом мантию немытыми лапами. Как-то останавливать это безобразие никто из участников оного не собирался.

– Ты!.. – подойдя ближе, я хотел было отчитать Кэй за то, что позволила нашему иномировому убийце трогать животных, но осекся.

– Чья лошадь-то? – спросил Тиха, спустившийся с пригорка следом за мной.

– Не знаю, тут стояла, может из местных кто оставил, – Кэй пожала плечами. – Ну, мы решили подойти, пообщаться. А собака потом прибежала. Я сначала тоже не думала, что так будет, но... вы только посмотрите...

– ... они любят его, – продолжила за Кэй подоспевшая и немного запыхавшаяся Ирвис. – Животные, в смысле.

Мы посмотрели. Чалая лошадь увлеченно жевала красные волосы Керри, пока тот гладил разлегшуюся на земле собаку по розовому пузу.

– М-да, – резюмировал я.

– А у вас как дела? – поинтересовалась Кэй. – Узнали что?

– Вроде того. Кроме крови девственника и слез земли для активации алтаря нам нужен человек, умеющий читать заклинания, в частности – некое заклятие «Пилигрим». Оно само по себе приводится в бумагах прошлого жреца, но вот читать его среди нас некому. Да и вообще... некому.

– То есть, без вариантов, – поняла Кэй.

– Погодите, почему без вариантов? – спросила Ирвис. – Разве столичный институт транслитерации не занимается переводом довоенных заклинаний в безмолвные?

– Занимается, – подтвердил я, – что-то я об этом и не подумал. Но, даже если так, сколько это займет времени?

– Там может быть готовый перевод этого самого Пилигрима, – предположил

Тиха. – Рейни, напиши им.

– Напишу, – я медленно кивнул. – Хотя, учитывая, что из нас колдовать безмолвное можем лишь мы с Ирвис, сил на непрофильное может банально не хватить. Кроме прочего... – я замешкался, вспоминая пристальное внимание жителей деревни и странное поведение знахаря, – и знахарь, и аборигены вели себя подозрительно. И, кроме этих бумажек, преподнесли мне подарок в знак, понимаете ли, искупления, назвав меня «белым принцем».

Тиха прыснул в кулак. То ли через ковры все услышал, то ли и «принца» ему достаточно для того, чтобы позлорадствовать. Но веселился он недолго, очевидно, вспомнив, где мы находимся, куда направляемся и зачем мы тут вообще собрались.

Солнце тем временем зашло за край леса и от реки потянуло прохладой. Собака встрепенулась, что-то тревожно проскулила и убежала вглубь рощи по своим, собачьим делам.

Как только солнце ушло, мне снова стало холодно.

– И что за шкатулка? – Кэй даже спрыгнула с пенька, подстрекаемая любопытством.

– Разве можно так просто открывать волшебные шкатулки? – спросила Ирвис, поджимая губы.

– Конечно, нельзя, – ответил Тиха, тоже подбираясь поближе ко мне, чтобы ничего не упустить. – Ну, Рейни, жги!

На меня глядело три пары заинтересованных глаз. В юных головах собравшихся вокруг уникумов, похоже, напрочь отсутствовал страх и чувство самосохранения.

Я медлил.

– Так, а ну, давайте ее сюда! – решительно вмешалась Кэй, выхватывая у меня легонький деревянный контейнер.

Она отошла от нас на пару метров и, отвернувшись, без каких-либо усилий открыла шкатулку.

Кэй молчала, шерудила внутри рукой, не оборачиваясь. Плечи ее расслабились, она что-то вынула изнутри.

– Ну, что там? – спросил я, не выдержав относительной тишины. – Кэй?

Я стал подходить ближе, и Кэй обернулась ко мне навстречу.

– Рейнхард, – она держала в руках пожелтевший пергамент, свернутый в тубу, запечатанный сургучом. – Тут... тут тебе письмо.

«Я не знаю, как именно оно сработает, но – привет! Ищу, как выбраться, пока что дело – дрянь, но я еще точно что-нибудь придумаю. Как вы там?.. Хотя, конечно, глупый вопрос, вряд ли неотправленные письма предполагают... ответ.

У меня все относительно терпимо. Попала внутрь Башни Тайны. Я так понимаю, это дубликат хранилищ почившей в веках Гильдии Пророков. Там я встретила что-то вроде живого терминала. Спрашивала, как выбраться – говорит, даже если у меня выйдет вернуться обратно, спокойной жизни мне не видать, пока не восстановим Лок. У меня есть все основания доверять этому источнику. Я предприняла кое-какие меры, чтобы его проверить.

Поэтому передай, пожалуйста, моему опекуну, если мое письмо ему не придет, что искать меня здесь бессмысленно, нужно восстанавливать Лок. Я тут сама как-нибудь, выберусь, ничего, я уже почти освоилась.

Мне очень неловко от того, что тебе и ребятам, возможно, придется подвергнуться опасности, ведь неизвестно, как оно там, на севере.

Будьте осторожны в любом случае, что бы вы ни предприняли.

P.S.: Здесь, в башне, ветрено и одиноко. Кажется, будто это место предназначено для гораздо большего количества людей. Все как-то заброшено и пустынно, хоть и очень красиво. Будто бы кто-то ушел и не вернулся, или попросту не пришел».

Транзитный поезд в Мерцающий Мир – или как-то так – очередное пафосное, хоть и красивое название, которое может обозначать что угодно! – должен был пройти мимо Башни Тайны.

Так говорил Керри.

По его словам выходило, что сначала Небесный Кит упадет в Тлеющее море… потом провернется Калейдоскопическая луна… и после мимо Башни Тайны пройдет поезд. И только потом грянет Зов. Но Зов уже был, чуть раньше… Стало быть, доверять озвученной последовательности не стоит?..

Ожидание длилось уже вечность – по крайней мере, так казалось Никс. Она вспомнила все стихи и песни, какие могла, и придумала даже пару-тройку своих, простеньких и корявых. Иногда она думала о себе, о том, что успело случиться год назад и неделю назад, вспоминала себя тогдашнюю и не узнавала. Пребывание наедине с собой казалось пыткой, которую ничем, кроме усилия воли, не отменить. Не на что отвлекаться. Нечем заглушить тревожные, монотонные мысли. Закатное солнце словно замерло, не желая покидать небосвод, будто бы нарочно растягивая и без того длинные сумерки.

Ромка, которого нет. Где же теперь искать его? Как же теперь жить? Теперь выходит, что это все – навсегда. И то, что в лотерее ей вроде бы повезло, снова обернулось бедой. Из башни нет выхода. Люк в полу задраен наглухо, нет никаких рычагов или кнопок, Никс проверила этот вариант самым первым. Солнечный клинок не в состоянии расплавить металл, а портить зарубками чистые белые стены как-то… ну… неправильно. И ладно, пускай бы ей удалось проковырять дыру в платформе – дальше что? Падать вниз? Спускаться на веревке, которую получится сделать из одежды?

Никс решила оставить этот вариант на самый крайний случай.

Никаких лестниц вокруг комнаты тоже не было, в три окна смотрело пустое небо, а если выглянуть в западное окно, то можно было увидеть, как на многие километры вверх и вниз простирается Башня Тайны. Помещение, где оказалась заперта Никс, располагалось на вершине башенки поменьше, которая, в свою очередь, была чем-то вроде отростка, отделенного от основного здания-исполина. В двух других окнах виднелись такие же тонкие мелкие башни, выросшие из основной. О том, чтобы как-то перебраться в ближайшую соседнюю башенку, даже думать было страшно, настолько далеко она располагалась.

Итак, очевидного пути наружу нет. Никс оставалось только уповать на то, что обещанный Керри поезд все же появится, рано или поздно.

Опершись на подоконник, она смотрела на плещущиеся внизу золотистые облака. Никс снова мысленно пробежалась по тексту послания, переданного через Дневник Неотправленных Писем. Дойдет ли хотя б кому-нибудь? Она старалась писать сдержанно и по делу. Может, хоть к Марику дойдет… Или к Тихомиру… ну или, ладно, пусть хотя бы к Рейнхарду!

Она снова задумалась о Тихе, и о том, что он учудил тогда, в палате, и сердце, затрепетав, зачем-то разрослось равномерно по всему организму – по крайней мере, так показалось. Что ж это значит? То и значит. Но ведь… ужас-то какой. Почему все так сразу? Для душевного спокойствия лучше, наверное, будет сделать вид, что она ничего не поняла, и вообще. Может, она действительно все неправильно увидела. Вдруг это просто у них в семье так принято? Люди ведь разные…

И такой же разной бывает человеческая красота, вдруг подумалось Никс. Рейнхард вот зачем-то пытается смягчить свою холодность, очевидно, он осознает то, как выглядит и каким его видят другие – и, наверное, от этого с теми, кому хочет нравиться, ведет себя слишком мягко и заботливо, вызывая в сознании эпических размеров диссонанс. Тем жутче будет контраст, когда он перестанет себя сдерживать. И тем виднее контраст уже проявившийся – между ним и Тихой.

В Тихе трудно рассмотреть идеальную красоту, да и берет он не этим. Он будто бы действует вопреки всему: и тому, каким уродился, и законам мира. И это для него естественно, и эта естественность завораживает, и ей откликается внутри что-то кроме разума, что-то неосознаваемое и оттого пугающее.

Да, то есть Рейнхард страшит тем, что прячет в себе, а Тихомир тем, что из-за него просыпается в ней самой.

Здесь, в тишине и одиночестве, если отбросить прочее, думалось отлично.

И не время было играть в игры, понимала Никс, но ей пришлось себе признаться, что, пожалуй, хочется. Восхитительный морок похож на яркую, но безвкусную картинку, он действителен, но нереален, а вот воспоминания о людях будоражат и цепляют, как настоящие, и трудно сопротивляться веренице образов, оживающих в памяти, словно кадры из любимого фильма.

И пока она думала так, на почерневшем небе, зажатая меж клешнями далекой вершины Антарг, провернулась красная луна, обращаясь в раздробленный, словно раскрошенное печенье, полумесяц, состоящий из цветастых кусков, которые засияли, создавая эффект витража или, действительно, калейдоскопа. На горизонте, между небом и облаками, появилась серебристая полоса, превращаясь в длинную сегментированную змею, сверкающую хромированными боками в разноцветном лунном свете.

Поезд ознаменовал свое прибытие пронзительным гудком и столбом сизого дыма, превращающимся в облака. Но почему-то оказалось, что поезд не собирается забирать Никс из ее клетки. Состав предпочел идти на сто метров ниже, и Никола, подскочив, перегнулась через парапет, наблюдая, как вагоны стремительно огибают белый край Башни Тайны и исчезают с другой стороны.

Ночной ветер принялся нещадно трепать ее волосы и обрывки платья.

Нужно было срочно что-то сделать, иначе поезд уйдет. Прыгнуть вниз? Никола помнила, что Керри для полета нужно было крыло, так чем же она лучше Керри?

Краем глаза Никс заметила то, чего раньше не замечала: металлические поручни в полутора метрах ниже, за выступом белой стены.

Эти полтора метра еще нужно как-то преодолеть, а вот дальше... дальше, похоже, можно спуститься!

Раньше она не замечала этой возможности, потому что не высовывалась из окна башни достаточно далеко, предпочитая держаться края.

Решив, что терять нечего, Никс отчаянно размахнулась и с силой воткнула солнечный клинок в стену чуть ниже парапета, прямо в щель между белыми камнями. Лезвие, чиркнув по шершавой поверхности, вошло по самую рукоять, плотно и вроде бы надежно.

Вот и полшага к победе. Теперь нужно преодолеть каких-то полтора метра.

– Если я и умру, то не здесь. Эта смерть была бы слишком глупой. Не здесь. Не сейчас.

Никс, свесив ноги с бортика, стала шарить внизу левой ногой. Страх высоты, не панический, но совершенно обыкновенный для человека, подкатил волной к самому горлу, сковывая. Да как отключить этот назойливый инстинкт самосохранения, когда он не нужен? Никс постаралась абстрагироваться, представить, что это все и правда сон. Чуть-чуть помогло. Найдя опору, она продвинулась ниже, держась руками за самый край парапета, аккуратно перенося вес на рукоять кинжала. Ее трясло, но не от холода, хотя ветер вокруг буйствовал и негодовал. Потоки воздуха желали сорвать Никс, словно листок, и унести, закружив.

Она стала осторожно опускать вниз вторую ногу, одновременно вытягивая руки. Через несколько секунд, показавшихся ей вечностью, она нашарила голой стопой первый металлический поручень. Выдохнула, упершись в стенку лбом и на секунду прикрыв глаза.

Теперь нужно отпустить руки и, удерживая равновесие, ухватиться левой ладонью за солнечный кинжал.

Дальше будет проще. Коленки трясутся, мышцы горят с непривычки, бездна манит, как никогда.

– Давай-давай-давай, – стиснув зубы, Никс заставила себя отпустить ладони.

И в этот миг все перевернулось, ее дернуло сначала вниз, потом вверх, мир качнулся и кувыркнулся, выдав головокружительный кульбит. Никс, вцепившаяся в поручни изо всех сил, вдруг оказалось лежащей на вертикальной поверхности. Ветер все так же ярился, но теперь перед ней был прямой путь к поезду, который тем временем медленно набирал скорость.

Ясно, понятно. Гравитация мороку не указ. И клювом тут не щелкают.

Никс рывком вытащила из пола, бывшего стеной, солнечный кинжал, подскочила и побежала вперед, тут же забыв и тяжесть одиночества, и призывный, манящий страх бездны. Она неслась изо всех сил, в то время как поезд и не думал ждать ее. Никс поднажала: все или ничего. Надо успеть! Поезд снова издал гудок. Легкие уже жгло огнем, но Никс все равно бежала так быстро, как только могла. Вот уже до поезда не больше пяти метров. За что зацепиться? Мелькают окна, поручни, таблички… Никс стала бежать параллельно ходу состава. В отчаянии она поняла, что поезд уезжает. Осталась всего пара вагонов – и все! Состав набирает ход. А она все не может решиться! И вот мимо нее проезжает последний вагон... и в его хвосте - площадка с перилами. Никс, каким-то чудом сумев подгадать время, отчаянным рывком бросилась вперед, оттолкнулась от белого камня башни, подпрыгнула и ухватилась за поручни последнего вагона, а затем с силой затащила себя на площадку.

Привалившись спиной к металлическому парапету, Никс позволила себе отдышаться, с трудом успокаиваясь.

«Тыдым-тыдым», – звучал поезд, словно где-то внутри него бьется большое, мягкое сердце.

Только отдышавшись, Никс заметила, что на площадке она не одна – рядом стоит человек в сером балахоне и смотрит на нее немного осоловело. Вязаный крупными петлями шарф ошарашенного пассажира трепался на ветру, широкополая шляпа была сдвинута набекрень. В руке у него тлела сигарета, лицо было слегка грубоватое, безбородое, глаза живые и любопытные, ярко-синие, с искорками. Никс на секунду подумалось, что старые волшебники из сказок примерно такими должны бывать в молодости.

Мужчина, в принципе, располагал, и потому Никс спросила:

– А не подскажете, куда... мы... едем?

Она отряхнулась, вставая и вглядываясь в человека внимательней.

– Конечная – Сияющий Мир, – ответил пассажир, справившийся с удивлением и теперь явно заинтригованный. – Только без документов ссаживают на границе.

– А что у нас на границе?

– Край Света, чего ж еще, – он щелчком отправил недокуренную сигаретку куда-то в звездную бездну.

– А вы… докуда?

Собеседник ее потер подбородок задумчиво, желая, видимо, выдержать паузу. Живые синие глаза закатил и стал рассматривать сигнальный фонарь над площадкой, но затем снова уставился на Никс.

– Я до Колодца Надежд, если повезет, – ответил пассажир. – Впрочем, чего здесь разговаривать. Пойдемте внутрь, я бы хотел о многом вас расспросить.

– Меня? – удивилась Никс. – Но я ведь... ничего не знаю...

– А я знаю многое об этом месте и многое видел. Я – сказочник. Пишу сказки, придумываю истории. И здесь каждую ночь, когда повезет, я ловлю за хвост вдохновение. Кажется, что в этот раз мне повезло. Таких, как вы, я никогда еще не видел.

– А что во мне такого особенного? – удивленно спросила Никс, проходя внутрь вагона следом за новым знакомцем.

Но, не услышав ответа, она тотчас же отвлеклась, разинув рот от внезапной перемены обстановки. Они оказались в узком и длинном помещении, лишь чуть напоминающем вагон.

– А разве вагоны-рестораны бывают последними?.. – пролепетала Никс, но ее вопрос утонул в гомоне голосов и мелодичных переливах арфы. Вокруг толпилась красочная, фантастическая толпа, и, хотя никто и не думал обращать на нее внимания, Никс на секунду почувствовала себя неловко. Она тут же спрятала солнечный кинжал в полах своего шелкового платья, рваного по краю, и попыталась не отставать от сказочника, который ловко лавировал между странными, ярко одетыми и накрашенными посетителями, направляясь, очевидно, к барной стойке. Вообще публика вагона-ресторана представляла собой месиво диковинных, на удивление цивилизованных чудищ. Были тут и рыбоголовые, о которых рассказывал Ромка, и крылатые желтоглазые, наиболее похожие на простых людей. Одна дама была вся составлена из чего-то, более всего напоминающего карамельки, зефир и пирожные. Этот удивительный голем из сладостей хихикал, повизгивая, обрадованный шуткой своего собеседника – дракона из огурцов с головой в виде жестяного ведра с мясом.

– Пялиться на людей – неприлично, – напомнил Никс сказочник, кашлянув.

– На людей?.. – пролепетала Никс, опомнившись.

– Пойдемте вон за стойку, – он кивнул вперед, – там зеркало есть. Заодно сможете себя разглядеть. Если я правильно понял, вы тут впервые.

Никс, напомнив себе, где находится, постаралась воспринимать творящийся вокруг хаос спокойно. Пройдя следом за своим новым знакомцем, она залезла на высокий табурет у стойки и впервые за весь срок своего пребывания в мороке взглянула на себя в самое настоящее зеркало, и была немало удивлена показавшимся отражением. За бутылками и стаканами просматривалось черное лицо с раскосыми глазами, обведенными красным, черные шея и руки, лисьи стоячие уши и волосы – рыжие настолько, что будто горящие, трепещущие, словно настоящее пламя. Никс оскалилась, чтобы рассмотреть свои зубы, и увидела их такими же пламенными, как и волосы.

– Что... со мной... такое? Что я такое?

– Хороший вопрос, – ответил сказочник, усевшийся на табурет рядом. В зеркале он отразился точно таким, как был.

Никс обернулась к нему:

– Это я себе такой снюсь?.. Хотя... Нет, я не снюсь, – она взглянула на свои ладони, черные, словно уголь.

Собеседник скосил на нее правый глаз, поджал губы, хмыкнул.

– Собственно, вот вам и «особенное». Люди, которые пришли сюда во сне, в большинстве своем обладают достаточно бедным набором вариантов, во что бы им такое обратиться, ввиду ограниченности кругозора. И даже если им удается выдумать что-то интересное по сути, оно зачастую весьма обыкновенно необыкновенно по форме. То есть люди, выглядящие чудищами, конечно, поражают, но все они внешне привычны и обыкновенны, подсмотрены где-то в кино или книгах, которые, в свою очередь, очень часто транслируют обобщенный усредненный стиль и рассчитаны как раз на то, чтобы развлекать, но не шокировать. А загвоздка-то – в мелочах. В общем, не каждый выдумает себя здесь так, как удалось вам.

– Я не выдумывала, – Никс покачала головой.

– Даже если бы выдумали – это говорило бы о том, что есть в вас что-то необыкновенное, а раз ваш образ сотворен не намеренно... Тогда может статься, что ваш образ – не этикетка, а очень даже наоборот – самое что ни на есть содержание.

Никс еще раз посмотрела на свое отражение.

– Не этикетка...

– Сейчас в реальности ночь. Народу прибавляется. Не все из них, – собеседник Никс кивнул назад, – живые спящие. Но все из живых спящих кое в чем похожи. Сюда, видите ли, просто так не попасть, сюда попадают только изначально предрасположенные. Или сноходцы, типа меня.

– Что-то в этом вашем мороке, как для мира без очевидных логических связей, слишком уж много правил.

– Зато, зная правила, можно попытаться их своевременно использовать себе во благо. Не у каждого тут есть такая возможность. Вон те, что за нами, – он кивнул назад, на разномастную галдящую толпу, – они на своей волне, в их реальность сна не так-то просто вклиниться. Они зачастую тут даже разговаривать толком не могут. Их облик изменчив и фантастичен, их сознание словно в тумане, они неопасны, потому как влиять на морок не умеют и пользу извлечь не могут. Они – просто спящие, предрасположенные к кратковременным визитам сюда. Я же, как сноходец, осознаю себя и держусь в привычной человеческой форме, и даже могу взаимодействовать немного с окружающим. Вот, например, могу выпить какое-нибудь здешнее зелье. Эй, бармен!

Бармен материализовался в мгновение ока, буквально из ниоткуда – один из золотоглазых крылатых, светловолосый и суровый, в пожелтевшем тряпичном фартуке и с головой, зачем-то перемотанной бинтами.

– Мне как всегда, – попросил сказочник. – И вот огненной госпоже чего-нибудь горячительного, я прошу прощения за каламбур.

Жонглируя пузатыми склянками, бармен неодобрительно пробурчал:

– Зайцы, что ль?

Никс съежилась на своем табурете.

– Не, мы с билетами, – ответил за нее сказочник. – Хотя когда тут последний раз контролера видели?..

– Контролера, может, и не видели, а вот рассветные барсы свою работу знают, – бармен поставил перед Никс треугольную мензурку с плещущимся внутри напитком, похожим на сжиженный свет. – И я должен им сообщить о нахождении здесь человека во плоти, пускай это и не совсем человек.

– Чутье подсказывает мне, что она тут не по своей воле, – сказочник обратился к Никс: – Я прав?

Та решительно закивала.

– Правила есть правила, – ответил бармен, зачем-то запечатывая мензурку пробкой. – Единственное, что я могу посоветовать: выбирайтесь отсюда скорее. От барсов уйти еще можно. В конце концов, они на то и сторожевые, чтобы прогонять. Но если срок превысит лимит и за дело возьмется Кровавый Рассвет...

– Я как раз ищу способ отсюда выбраться, – перебила его Никс.

– Видишь? – улыбнулся сказочник.

– ...И буду крайне благодарна за любые идеи, как бы мне это сделать. Вы говорите, что я тут во плоти – это правда, раньше я этого не понимала. Вот почему теперь все такое... настоящее.

– Для того, кто здесь во плоти, смерть будет настоящей смертью, – проговорил бармен, начав вытирать столешницу видавшей виды тряпкой.

– Так как мне попасть обратно? – снова спросила Никс.

Бармен замер. Он мигнул, словно голограмма, пошевельнулся как-то странно, будто заевшая запись, и, снова став стабильным, продолжил протирать стойку – и вдруг его голова повернулась на триста шестьдесят градусов, и на Никс уставилась белая усатая морда в черную полоску с глазами небесно-голубого цвета.

– А вот теперь быстро пошли отсюда, – сказочник ухватил Никс за рукав и потянул за собой через толпу ровно в тот миг, когда голова снежного барса на теле крылатого бармена издала душераздирающий рык.

Так и не выпустив из руки мензурку со сжиженным светом, Никс побежала сквозь толпу за сказочником, то и дело натыкаясь на мягких и полупрозрачных обитателей морока, проходя через некоторых насквозь.

– Скорей! – поторапливал сказочник.

– Да бегу, бегу!

Никс вылетела следом за ним в дверь, и тут же навернулась об какую-то корзину и уткнулась лбом в развешанные сверху тряпки, которые, в общем-то, и помешали ей упасть навзничь. Распутавшись, Никс попыталась сориентироваться и обнаружила себя в крытой повозке, запряженной парой серых лошадей в яблоках, на всех парах несущейся через степь. Давешний сказочник сидел на вожжах и вовсю понукал лошадок мчаться еще быстрей.

Никс, превозмогая тряску, выбралась к нему, ошалело оглядываясь вокруг: сухие белые холмы, жара, вокруг повозки – сотня таких же, управляемых все теми же причудливыми монстрами, которые толпились в вагоне-ресторане. Пыль, шум, крики.

– Что это? – спросила Никс у сказочника, пытаясь перекричать топот копыт и гомон толпы. – И, кстати, как вас зовут?

– Оливер! – представился знакомец. – А это – караван, идущий через соляную пустошь! Траву видишь? Это кристаллы соли.

– А куда делся поезд?

– Какой поезд?.. – и он расхохотался.

Пыль, трескающийся асфальт, черные тополя столбами меж электрических опор, и все это сверху, словно медом, залито закатными лучами. У одной из придорожных деревень мы заметили рынок с развалами ношеных вещей, и я потратил некоторую часть нашего денежного приза за хорошее место в музыкальном конкурсе на дозакупку еды и теплую одежду для Ирвис и Керри. Если не захотел эти деньги за истинное зерно брать контрабандист, так надо же их на что-то полезное потратить, верно? Керри, впрочем, еще и Кей кое-чего докупила на свои, нарядив его в черную футболку с логотипом какой-то старинной рок-группы, в красную клетчатую рубаху не по размеру и широкие синие джинсы, так, что пол нашего иномирового знакомца, и так спорный, вовсе потерялся за мешковатым облачением.

Тиха вел молча, и я все гадал, когда же он начнет использовать свой странный дар – а он все не начинал. Километры длились, как им и положено, дорога казалась прямой и незыблемой. Может, он не видит путей. Может, что-то не так с этой дорогой.

Издеваться над ним не тянуло.

Стало быть, вариантов никаких не было и нет, Тиха был прав. Теперь только на Север. Чтобы вернуть Николу из Морока навсегда, нам следует восстановить зеркало Лок.

В шкатулке оказалось письмо от Никс, и я узнал ее почерк, и не могло быть никаких сомнений в том, что это она. Кто знает, сколько лет хранили эту бумажку жители навещенного нами поселка? Кто записал эти слова, каким-то неведомым образом продиктованные из самого морока?.. Кто предсказал мое появление в этой деревне? И если я оказался правдой, то неужели правдиво и все остальное?..

Дивные дела.

Еще днем мне внезапно дозвонилась матушка Ирвис. Уж не знаю, почему она решила звонить мне и откуда у нее взялся мой номер, однако же я смиренно выслушал ее рыдания в трубку, смотря при этом на достаточно спокойную, хоть и немного подавленную Ирвис. Я сказал ее матушке, что дочь жива, и только потом передал трубку.

Лицо Ирвис озарилось и посветлело, и, разговаривая с матерью, она снова показалась мне той восемнадцатилетней девушкой, которой я ее впервые узнал.

Когда солнце коснулось горизонта, мы выехали на широкую и прямую дорогу, летящую стрелой среди пустых, выжженных летним солнцем полей. Эти степи – граница нашего края, ворота на континент. Летом здесь пустынно и ветрено, зимой – пустынно и нестерпимо холодно. Даже линии высоковольтных передач потерялись где-то вдали, за желто-белыми холмами, испещренными выходами известняка.

Машина шла мягко, никого не наблюдалось ни сзади, ни спереди.

– Чего-то и нет никого в такой час, – произнес я вслух то, что уже добрых пять минут вертелось на языке. – Хотя казалось бы.

– И это, знаешь ли, странно, – откликнулся Тиха, который последний час-два словно воды в рот набрал.

– Да не, вон едет что-то сзади, фура какая-то, вроде, – заметила Кей.

В дорожном мареве и в самом деле что-то просматривалось. Темная точка росла, обретая очертания большого грузовика.

– Быстро идет, пустой небось, – предположила Кей. – Сейчас еще обгонит!

– Еще меня грузовые фуры не обгоняли, – пробурчал Тихомир. – На принцип берет!

– А использовать фокусы последние два часа тебе тоже принципы не позволяют? – все-таки спросил я. – Не то что б я имел намерение тебя торопить, однако мне любопытно, с чем это связано...

– И что это за блокпост такой необычный?... – заинтересовалась Кей, смотрящая меж передних сидений на дорогу.

Впереди маячили какие-то черные, бликующие конструкции – вроде как обтянутые черным полиэтиленом доски, хотя издалека точно распознать, что это, не представлялось возможным. Конструкции, в высоту примерно с детскую горку, сужали удобный проезд, а возле них можно было рассмотреть нескольких плохо различимых издалека человеческих силуэтов.

Тиха сбавил скорость.

– Так. Дорожной инспекции тут отроду не стояло, аварий мало, нарушать почти нечего, – быстро проговорил он. – Блокпост странный. Фура не пройдет. Мы можем пролететь. Хотя нет. Вон, я вижу, товарищ уже вышел на середину с намерением героически помереть. И какого хрена, спрашивается?..

– Может, по степи объехать их, сбоку? – предложила Кей.

– Там что-то неладно? – забеспокоилась Ирвис.

– Так, ребята, зачем нам проблемы с властями, нас тут полная машина магов и один чебурек без документов, – напомнил я. – Проходить контроли нам не с руки, зачем у нас вообще Тихомир такой красивый, просто баранку крутить, или что?..

И в этот момент я услышал характерные щелчки и прочие металлические звуки, которые издает приводимое в боевую готовность огнестрельное оружие.

Я медленно, очень медленно повернул голову и взглянул на то, что творится в салоне.

И, мягко говоря, оторопел.

Ирвис прижималась к Керри, который этим был крайне смущен, не понимая, чего это она. Впрочем, Ирвис была напугана искренне. Напугал ее, очевидно, солидных размеров черный ствол неопределимой с наскока конфигурации в руках у Кей, которым она как раз и щелкала так специфически.

– А чего вы удивляетесь? – спросила Катерина Берса. – Тихомир, тормози!

– Вот уж еще чего! – не согласился Тиха. – Хочешь экстрима – выпрыгивай на ходу!

Но ход Тиха все-таки приглушил, когда «блокпост» начал шевелиться. Человечки, превратившиеся по мере нашего к ним приближения в людей в черно-золотой форме, спешно стягивали с конструкций покрывающую их пленку, что-то там расстегивали и в спешке отбегали. А из вольеров, которыми оказались блок-посты, в лучи догорающего солнца вынырнули две омерзительно плавно двигающиеся химеры, похожие на тех, что я видывал на иллюстрациях в книгах о войне.

Сейчас таких не рисуют. Сейчас все помешаны на эстетичности.

Химеры были уродливы и практичны, и они пустились напрямик за нами, когда Тиха, осознав ситуацию, резко свернул на так вовремя подвернувшуюся проселочную дорогу, тем самым впечатав пассажиров в обивку салона.

Нас затрясло нещадно. Кэй умудрилась как-то просунуть своего огнестрельного монстра в окно и высунуться сама, и следующие двадцать секунд состояли преимущественно из оглушительных звуков стрельбы, моих сдавленных ругательств и истошного визга Ирвис.

Я увидел в заднее окно, что одна из химер словила пулю во что-то жизненно важное и начала отставать.

– Вот же ж жеванный крот, – выразил свои ощущения от происходящего Тихомир. – Наперерез сзади еще одна! Точно в том грузовике ехала! И ни одной дороги, хоть ты тресни, ни одной тебе, блин, нужной дороги!

– Бродяжка, мчи, я перезаряжусь и, может, вторую сниму! – Кей втянулась из окна обратно. – Вот это поворот!

– Да кто бы говорил! – возмутился я. – Что это все значит вообще?

Керри, впрочем, не отлепляя от себя Ирвис, смотрел в заднее окно на прытко скачущих за минивэном фантасмагорически уродливых и непростительно быстрых тварей, реальных чересчур для такого типа фауны.

– Эти твари – измененные, – сказал Керри, обернувшись. – Теперь вы понимаете, что перемены не допустимы. Был бы у меня мой алый клинок, я бы смог справиться с ними. Но, увы, я не могу вызвать его здесь, и даже когда я пытался умертвить животное, я ничего не смог.

Ирвис быстренько отодвинулась от Керри на безопасное расстояние.

Кей, вскинув брови, снова полезла с пушкой в окно. Проселочная дорога тем временем вознамерилась окунуться в лес. Нас снова хорошенько тряхнуло, и Кей несколько раз пальнула по набегающим сзади тварям. Они ловко уходили от пуль, двигаясь, когда нужно, плавно и резко наращивая прыть, когда пора было уклоняться.

– Бродяжка, или прыгай скорей, – закричал я, – или тормози и дай мне их сюда, мне в холодильнике как раз не хватает свежей химерятинки!

– Мозгов тебе не хватает, – прорычал Тиха, резко рванул руль направо, проезжая под какими-то облупленными каменными арками, и на мгновение минивэн со всеми нами на борту как будто бы окунулся в ледяную прорубь и кромешную тьму.

Затем, чтобы через секунду вынырнуть на полной скорости за несколько метров до обрыва над плещущимся в закатных лучах заливом, и успеть затормозить на самом-самом краю.

Тиха выдавил тормоз. Нас всех снова немилосердно тряхнуло.

– Приехали, – сообщил Тихомир.

– Куда?.. – пролепетала Ирвис, затравленно оглядываясь.

– Кабы я знал.

Никс едва удержалась на ногах, когда повозку хорошенько подкинуло на попавшемся под колеса валуне.

Оливер хлестал длинным узким прутом по крупу правой лошади, совершенно ее не щадя. Обе кобылки пошли еще резвей, вырываясь вперед.

Вдруг повозка, что все еще лидировала, подскочила на ухабе и, перевернувшись в воздухе, с грохотом и треском ломающегося дерева шлепнулась на дорогу, подняв огромный столб пыли. Никс едва успела прикрыть лицо руками, чтобы защититься от летящих в нее щепок и мелких камней. Пыль ударила по их кибитке, мгновенно холодея и превращаясь в липкую водяную морось.

Тут же налетел ветер, соленый и промозглый, и, приоткрыв глаза, Никс обнаружила себя на палубе корабля, идущего через штормовую ночь.

– Да что же это такое делается?! – воскликнула она, хватаясь за какие-то деревянные перила, когда палуба пошатнулась и принялась крениться вправо.

– Внутрь пошли! – кто-то приобнял ее за плечо и повел прочь, и в этом ком-то Никс узнала Оливера.

Они прошли в низкие двери, преодолели, борясь с качкой, темный коридор, и оказались в тускло освещенном помещении, напоминающем таверну. В деревянных стенах имелись иллюминаторы, позволяющие определить, что они все еще на корабле. Свисающие с низкого потолка масляные лампы опасно раскачивались, судно скрипело всеми своими просмоленными ребрами, а полутемный зал кишел грязными пиратами и полуголыми лохматыми девицами, пах рыбой, пивом, потом и гудел от гомона и пьяных песен.

– Мы оторвались? – спросила Никс, оглядываясь и выжимая прямо на деревянный пол насквозь промокшую мантию.

Оливер разыскал что-то взглядом и снова потянул Никс за собой. Вскоре они уселись за столик в темном углу, как будто бы специально их поджидавший, а оттого свободный.

– Вот, можно немного передохнуть, – выдохнул сказочник, снимая шляпу и потирая лоб, зачесывая одновременно назад мокрую рваную челку, похожую цветом на паклю.

– Оливер, – Никс решила взять быка за рога, – пока снова что-то не поменялось, ответьте, если знаете: что есть Зов?

– У-у, – протянул он. – Я думал, спросишь, где мы.

– Я уже поняла, что это не имеет значения, – ответила Никс. – Кажется, главное – двигаться, куда-то идти.

– Верно, – улыбнулся ей собеседник.

– Итак, что есть Зов?

– Давным-давно, в одной далекой-далекой...

– А если по существу?..

– Ладно. Сейчас попробую, – он прокашлялся, достал откуда-то из-под стола деревянную пивную кружку, поставил ее перед собой. Выдохнул. – Вот так-то лучше. Итак... Всем известно, что в центре морока, над Тлеющим морем, парит вырванное из реальности Сердце Мира – гора Антарг.

– Ага, слышала, – кивнула Никс.

Гомон набитого пиратами и прочим чумазым отребьем зала отошел на задний план, превращаясь в однородный фон.

– В тени этой самой Антарг лежит черный город Сол, и никто из спящих не видит о нем снов, – продолжил Оливер. – В центре Сола стоит огромная статуя крылатой девы, неизвестно из чего сделанная. Крылатая эта дева что-то в себе прячет, но что – тоже никто не знает. Но всем понятно одно: Зов идет именно оттуда – из недр черного города Сол, резонируя в теле крылатой статуи. Он разносится в самые дальние уголки морока, пронизывает до костей, иголками колет до самых глубин любой заплутавшей здесь души.

– Так а откуда это все известно, если никто не видит снов о Соле? – прищурившись, спросила Никс.

– Хрен его знает, – Оливер пожал плечами и отхлебнул из своей деревянной кружки.

Никс оглядела полутемное заведение. Ну, хотя бы тут тепло и относительно сухо. Она перевела взгляд на собеседника:

– Как мне отсюда выбраться?

– То есть? Проснуться, что ли?.. А-а, ты же тут во плоти. Ну... Ты можешь попробовать пройти со мною до Края Света, – он откинулся на спинку лавки. – Говорят, если умеешь плавать, можешь вернуться обратно. Если хочешь, я тебе помогу. Эта история всяко занятная, а до Колодца Надежд я уж как-нибудь потом доберусь. К тому же, может, я сумею задержать барсов. Мне-то что, я-то сплю, чего они мне сделают?..

– Хорошо. Пусть будет так, – сказала Никс. – Спасибо. Помощь человека, который разбирается в здешней географии и правилах мне никак не помешает. А если барсы подойдут к нам ближе, чем следует, я буду обороняться, – Никс нащупала за поясом рукоять солнечного клинка и сжала покрепче.

Оливер, проследивший за ее рукой, слега изменился лицом. Будто призрачная рябь прошла по его чертам, которой он сам как будто бы не заметил.

Никс вспомнила в мгновение ока изменившееся на кошачье лицо бармена и внезапно похолодела от страха до самых пяток. С чего она вдруг решила верить этому «сказочнику»? Почему бы ему не быть точно таким же оборотнем?

– Барсы не за тобой, – сказал он. – Кажется, я теперь понимаю. Теперь я начинаю понимать. Барсы за мной, это точно.

– Что?

– Да, они ничего мне не сделают, но ведь... Они – нет. В этот раз я слишком долго бегу от них. Раньше меня бы давно уже принял в объятия Кровавый Рассвет. Хоть я и наловчился убегать, водить этих санитаров леса за нос, но... Мне бы уже проснуться самому или наткнуться на Кровавый Рассвет – как обычно, они ведь загоняют нас именно к нему – но что-то не так, что-то иначе, что-то изменилось.

– Ты не можешь проснуться просто по желанию, хоть и «сноходец»?

– Не могу. А как? Обычно это от нас не зависит. Нельзя просто взять и усилием воли проснуться. Обычно тебе на голову садится жирный и наглый кот, прямо пушистой филейной частью, или солнце светит в глаз, или кто-то из родственников будит – все, прощайте, безумные путешествия. Стало быть, остается лишь Край Света… Или попробовать убить себя тут каким-то иным способом?..

– То есть, барсы убить не могут?

Оливер покачал головой:

– Наверное, все же могут, иначе зачем им копья? Но я не видел, чтобы они убивали. Обычно барсы загоняют, а Кровавый Рассвет убивает. Он здесь судья и палач. Милостивый палач. Скучающая, ласковая смерть. А может, он вообще девушка. Не думаю, что кто-то заглядывал ему под мантию. Может, у него там или вообще три груди, или пасть крокодила на месте живота, или звездная пустота бесконечности.

Никс стала нетерпеливо притопывать ногами под столом:

– Когда мы выдвинемся дальше?

– Дай пиво допить, а, – Оливер показал на полупустую кружку. – Сама-то чего не пьешь это светящееся, что тебе дали?

– Почему всем так хочется меня споить, причем, в обоих мирах?..

– Потому что ты слишком серьезная для огненной лисы, – хмыкнул сказочник.

– Да уж, – вздохнула Никс. Но тут же напряглась. – Я не могу расслабиться. Я же здесь во плоти и знаю, чем мне это грозит. Я знаю, что мне отсюда надолго не выбраться, но надо попробовать хоть ненадолго.

– Тебя там, в реальности, кто-то ждет? – неожиданно серьезно спросил Оливер.

Никс поджала губы. Опустила глаза вниз. Кивнула.

– Кто ты такая, рыжая лиса? – продолжил сказочник, вглядываясь в Никс. – Я знаю, что неприлично так вот, сразу... но все же. Ты права, времени у тебя мало. Я полагаю, скоро Кровавый Рассвет все же придет за мной, так всегда бывает, так что... Может, назовешь мне свое настоящее имя, чтобы я смог тебя найти там, в реальности?

Никс подняла на него глаза.

– Меня зовут Никола Рэбел.

– Вот как. А я назвал свое настоящее имя. Я Оливер Вайс из Тасарос-Фесса.

– Это где? – не поняла Никс.

– Это на севере. Его еще называют просто Северной Гаванью, особо не фантазируя.

– А-а... Это еще новая столица взамен разрушенной ураганом старой?..

– Да, взамен разрушенной магическим ураганом старой, – кивнул Оливер. – Проклятые маги.

– Но ты же и сам маг.

– А что мне мешает быть магом и не любить магов?..

– И правда.

Никс устало подумала, что ей, кажется, снова и повезло, и нет. Все как всегда. Тасарос-Фесс – разве там не рукой подать до горной гряды Цинары и, соответственно, Сороса, куда ребятам надо доставить осколок?.. Если сложить все воедино, Оливер, проснувшись, мог бы попробовать найти их и рассказать им о Никс... Ведь они должны будут миновать Северную Гавань, пускай вероятность встретиться с ними стремится к нулю.

Но вот внезапно оказывается, что сноходец Оливер Вайс не любит магов. Конечно, на лицах у них не написано, но... Да и как же он их там найдет?..

Никс поняла, что совсем не помнит номера телефона Рина. И адреса почты тоже. Вообще по нулям.

Она не очень верила в то, что ее послания, написанные в Дневнике Неотправленных Писем, достигли адресатов. Все-таки, это блажь. Она также не могла доверять Оливеру на все сто – нельзя же первому встречному все свои карты раскрывать. Она не знала, удастся ли им добраться до Края Света вместе, либо же Оливер проснется раньше, чем они туда придут. И если Оливер, понятное дело, проснется в свой постели, то где в этот раз воплотится она – может, там же, на пустынном берегу, где они с ребятами сидели у костра, там, где их, конечно, давно уже нет... или еще где-нибудь?..

Как много вопросов, и кажется, будто времени что-то решать нет совсем.

И тут Никс осознала, что уж кое-какой номер наизусть помнит. И остается надеяться лишь на свою утопленническую удачу.

– Оливер, – Никс взглянула на сказочника, – пойдем скорее искать этот твой Край Света. Я не могу ждать. Я расскажу тебе, что смогу – ведь именно истории ты тут собираешь?..

– Ну, в основном я влипаю в истории, но изначально я планировал...

– Ну и вот. Конечно, это будут истории о магах – но ведь тебе интересно, а?

– Держи врага ближе друга, – улыбнулся Оливер.

– Я расскажу тебе про ледяного чародея с ледяным сердцем, про коварных и злых некромантов, про рукотворных химер и целителей, что слишком добры для того, чтобы исцелять, и еще про людей, которые в самом деле умеют менять чужие судьбы. Я расскажу об обсидиановой пустоши, что венчает Антарг, и правду про черного и белого драконов, о битве которых, верно, толкуют все спящие с прошлой весны. А ты, когда проснешься, возьмешь и позвонишь по номеру, который я тебе сейчас дам, и расскажешь о том, что видел меня, и что осколок непременно нужно вернуть на место, иначе я так и буду нырять в морок бесконечно, как рыбка, а я так не хочу. Тут весело, конечно, но мне было и там не плохо.

– Да ладно-ладно, я не такой уж упоротый магоненавистник, – Оливер замахал руками. – Никола Рэбел, говоришь? А ты в реальности такая же?

- Примерно. Немного без этих дурацких ушей и кожа другого цвета, но в целом похоже, - она улыбнулась.

И если ей вправду повезет, и Оливер сумеет дозвониться Эль-Марко, то какой же будет обратная сторона этой удачи?

– Ну, богатый у меня отец, а что такого?.. Ну, удовлетворяет прихоти, вот винтовку подарил на прошлый день рождения, складную, а чего? Лучше было бы, если б я наркотиками баловалась или по клубам молодость прожигала?.. Между прочим, я специальную медицинскую комиссию для этого проходила…

– Берса, не юли. Ты чего-то не договариваешь. Или врешь, что более вероятно, причем нагло-нагло, и ни в одном глазу у тебя раскаяния нет. И если ты всю информацию нам не выдашь, то...

– То что? И как ты определишь, вся – не вся? Чего ты вообще привязался, Рейни? Если бы не я, нас бы уже полсуток переваривали те милые котики!

– Справедливости ради хочу заметить, что если бы я имел финансовую возможность и соответствующие документы, я бы тоже себе что-нибудь этакое приобрел, – вмешался в спор Тиха. – Хотя вы продолжайте, не отвлекайтесь. Я так, к слову.

Но на него уже обратили внимание.

Рин в очередной раз начал докапываться, как так получилось, что Тихомир не знает, куда именно их занесло, Берса пыталась их угомонить, но потом ее перемкнуло и она начала строить разнообразные теории относительно того, что это были за твари и вообще, что бы могли значить в совокупности все произошедшие события.

Ирвис слушала-слушала это все, поняла, что устала от гомона и поднялась с песка, сообщив, что пойдет прогуляться.

Она приметила невдалеке уступ, возвышающийся над пологим берегом, куда можно было забраться пешком, не применяя отсутствующих у нее навыков скалолазания.

Местность ей была не знакома точно так же, как и оставшимся на берегу, у костра. Телефон, преданно сохранивший большую часть заряда, не мог нащупать спутников или сети, а раскинувшийся вокруг ночной пейзаж – огромное то ли озеро, то ли море – напоминал все виденные за жизнь красивые фотографии сразу и ни одну конкретно.