Заслухати пояснення особи, яка винесла постанову про порушення справи;

Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 586

– Кто теперь будет представлять интересы Фейри? – спросила Джиа Пенхаллоу.

Зал Соглашений был увешан синими знаменами победы. Они выглядели как кусочки неба. На каждой из них была золотая руна триумфа. Это был ясный зимний день, и свет проникал сквозь окна и мерцал между длинными рядами стульев, которые были установлены перед помостом в центре зала, где Консул и Инквизитор сидели за длинным столом.

Сам стол был украшен золотом и синим цветом: массивные золотые подсвечники, которые практически закрывали Эмме вид на представителей Нижнего мира: Люка, представляющего оборотней; на молодую женщину, присутствовавшую от лица вампиров Лили и на самого известного среди всех‑ Магнуса Бейна, представителя магов.

Место представителя Благого народа не было занято. Из числа сидящих в зале медленно поднялась молодая женщина. Ее глаза были полностью голубые, даже белок, а ее уши были заострены как у Хелены.

– Я Кейли Уайтуиллоу, – сказала она. – Я буду представлять Благой двор.

– Для благих целей? – спросила Джиа; ее перо летало над бумажным свитком.

Кейли потрясла головой, ее губы сжались. Шепот пробежал через комнату. При всей яркости плакатов, было напряженное, а не радостное настроение. В ряду сидений напротив Блекторнов сидели Лайтвуды: Мариза с прямой спиной, рядом с ней Изабель и Алек, их темные головы согнулись вместе, когда они перешептывались. Джослин Фейрчайлд сидела рядом с Маризой, но не было не единого знака присутствия Клэри Фрей и Джейса Лайтвуда.

– Неблагой народ отказался от представителя, – сказала Джиа, записывая это своей ручкой. Она посмотрела поверх своих очков на Кейли. – Какие новости вы принесли нам с Благого двора? Они принимают наши условия?

Эмма услышала Хелену с другого конца их ряда, она сделала глубокий вдох. Дрю, Тави и близнецы были слишком молоды, чтобы присутствовать на собрании, технически, никто моложе восемнадцати лет не мог присутствовать, но для них было совершено специальное рассмотрение, так же как и для Джулиана, который был непосредственно затронут в том, что стало называться Темная война.

Кейли стала проходить между рядами стульев, двигаясь прямо к помосту. Роберт Лайтвуд поднялся на ноги.

– У вас должно быть разрешение, чтобы обращаться к Консулу, – сказал он своим хриплым голосом.

– Разрешение не дано, – сказала Джиа. – Оставайся на месте, Кайли Уайтвиллоу. Я прекрасно тебя слышу.

Эмма почувствовала прилив жалости к девушке фейри, все смотрели на нее взглядом острым как ножи. Все кроме Алины и Хелен, которые сидели вместе, тесно прижавшись, держа друг друга за руки, их костяшки побелели.

– Благой двор просит помилования, – сказала Кейли, сложив перед собой свои тонкие руки. – Требования, которые вы выдвинули – слишком суровы. У Фейри всегда была своя верховная власть, свои короли и королевы. У нас всегда были воины. Мы древний народ. То, что вы требуете‑ полностью разрушит нас.

Тихий ропот пронесся по залу. Это был не дружелюбный шум. Джиа подобрала бумаги, лежащие перед ней на столе.

– Должны ли мы их пересмотреть? – спросила она. – Мы хотим, чтобы Фейри взяли ответственность за потерянные жизни и ущерб, причиненный Охотникам и Нижнему миру в Темной войне.

– Благой народ должен быть ответственен за цену перестройки разрушенных районов, за восстановление Претора Люпус на Лонг айленд и за перестройку всего, что было разрушено в Аликанте. Вы будете платить своими богатствами за это. Так же как и за Охотников, которых вы забрали у нас.

– Если вы имеете в виду Марка Блекторна, то его забрала Дикая Охота, – сказала Кейли. – Они не попадают под нашу юрисдикцию. Вам самими придется вести с ними переговоры, мы не будем мешать этому.

– Он не был единственным, кого забрали у нас, – сказала Джиа. – Есть то, что не подлежит никакому возмещению – потеря жизней, понесенная Сумеречными Охотниками и оборотнями в бою, потеря тех, кто был оторван от нас Адской Чашей.

– Это был Себастьян Моргенштерн, а не Двор, – Кайли запротестовала. – Он был Сумеречным Охотником.

– И вот почему мы не наказываем вас за войну, которую вы бы неизбежно проиграли, – холодно произнесла Джиа. – Вместо этого мы настаиваем на том, чтобы вы расформировали свои армии, больше не будет воинов Благого народа. Вы больше не сможете носить оружие. Любой фейри, носящий оружие без разрешения Конклава будет убил на месте.

– Условия слишком жестоки, – запротестовала Кейли. – Благой народ не может подчиняться им! Если мы останемся без оружия, то мы не сможем защищать себя!

– Тогда мы проголосуем, – сказала Джиа, откладывая бумаги. – Любой из вас, кто считает, что требования, направленные в сторону Благого народа нечестны, пожалуйста, выскажитесь.

Ответом было долгое молчание. Эмма могла видеть взгляд Хелены, пробегающий по залу, ее рот был сжат по бокам; Алина крепко держала ее за запястье. Наконец, раздался звук отъезжающего стула, эхом раздавшийся в тишине, и одинокая фигура поднялась.

Магнус Бейн. Он был все еще бледен после происшествия в Эдоме, но его зелено‑золотые глаза ярко горели, и Эмма могла видеть их через весь зал.

– Я знаю, что история примитивных не представляет большой интерес для большинства Сумеречных Охотников, – сказал он. – Но было время до Нефилимов.

Во времена, когда Рим сражался с Кафрагеном, после многочисленных войн он победил. После одной из битв Рим потребовал, чтобы Кафраген платил им дань, чтобы Кафраген отказался от своей армии и чтобы земли Кафрагена были засеяны солью. Историк Тацит сказал римлянам, что они создают пустыню и называют это миром.

Он повернулся к Джии.

– Кафрагеняне никогда не забывали об этом. Их ненависть к Риму вызвала еще одну войну, и она закончилась смертью и рабством. Это не был мир. Это не мир.

После этого раздался свист со стороны собравшихся.

– Возможно, мы не хотим мира, колдун! – крикнул кто‑то.

– Какое твое решение тогда? – крикнул еще кто‑то.

– Снисхождения, – сказал Магнус. – Дивный Народец уже давно ненавидел Нефилимов за их жестокость. Покажите им что‑то другое, чем жестокость, и вы получите нечто иное, чем ненависть в ответ!

Снова раздался шум, но в этот раз громче; Джиа подняла руки, и толпа затихла.

– Кто‑нибудь еще хочет высказаться за Благой народ? – спросила она.

Магунс, снова садясь на место, взглянул на других представителей Нижнего мира, но Лили ухмылялась, и Люк смотрел вниз, зафиксировав свой взгляд на столе. Всем было известно, что его сестра была первой, кого обратил Себастиан Моргенштерн, что многие волки из Претора были его друзьями, включая Джордана Кайла, но на его лице было сомнение.

– Люк, – сказал Магнус тихим голосом, который все равно эхом разразился по залу, – Пожалуйста.

Сомнение исчезло. Люк мрачно покачал головой.

– Не проси того, чего я не могу дать, – сказал он. – Весь Претор был убит, Магнус. И как представитель оборотней, я не могу выступать против того, чего они все хотя. Если я это сделаю, они встанут против Конклава, и ничего не будет достигнуто таким путем.

– Тогда вот что, – произнесла Джиа. – Говори Кейли Уайтуиллоу. Ты согласна с условиями, или между нами будет война?

Девушка фея склонила голову. – Мы согласны с условиями.

Собрание зааплодировало. Только некоторые не хлопали: Магнус, ряд Блекторнов, Лайтвуды и сама Эмма. Она была слишком занята, наблюдая за Кейли, которая уже садилась. Ее голова, может, и покорно склонилась, но ее лицо выражало гнев.

– Значит закончили, – четко сказала Джия. – Теперь мы может приступить к обсуждению…

– Подождите, худой Сумеречный охотник с темными волосами поднялся на ноги. Эмма не смогла узнать его. Он мог быть кем угодно. Картрайт? Понтмерси? – Вопрос о Марке и Хелен Блекторн остался открытым.

Хелен закрыла глаза. Она была похожа на человека, который наполовину ожидает обвинительного приговора в суде, и наполовину надеется об отсрочке, и это был момент, когда обвинение обрушилось на нее.

Джия перестала писать. – Что ты имеешь ввиду, Балог?

Балог выпрямился.

– Уже был разговор о том, что силы Моргенштерна проникли в Лос‑Анджелеский Институт слишком легко. У обоих Блекторнов в венах течет кровь фейри.

Мы знаем, что мальчик уже присоединился к Дикой Охоте, так что он не с нами, но и девушка не должна быть среди Сумеречных охотников. Это не прилично.

Алина вскочила на ноги. – Это смешно! – Выплюнула она. – Хелен Сумеречный охотник, она одна из нас! В ней течет кровь Ангела и вы не можете не обращать на это внимания!

– И кровь фейри, – сказал Балог. – Она может врать. Мы уже попались на этот трюк, однажды, к сожалению. Я предлагаю лишить ее Рун.

Люк опустил руки на стол с громким хлопком. Магнус склонился вперед и закрыл свое лицо руками, его плечи поникли.

– Девушка ничего не сделала, – сказал Люк. – Вы не можете наказывать ее из‑за случайности, произошедшей при ее рождении.

Эти случайности делают нас теми, кто мы есть, – сказал Балог упорно. – Вы не можете отрицать наличие крови фейри в ней. Вы не можете отрицать, что она может лгать. Если снова дело дойдет до войны, кому будет принадлежать ее преданность?

Хелен поднялась.

– Тому же, кому и сейчас, – сказала она. – Я боролась в Бюррене, на Цитадели, в Аликанте, чтобы защитить свою семью и защитить Нефилимов. Я никогда не давала поводов ставить под сомнение свою преданность.

– Это и происходит, – сказал Магнус, подняв лицо. – Разве вы не видите, что это начинается снова?

– Хэлен права, – сказала Джиа. – Она не сделала ничего плохого.

Другая Сумеречная охотница поднялась на ноги: женщина с темными волосами, собранными в пучок. – Прошу прощения, Консул, но вы не объективны, – произнесла она.

– Мы все знаем, что ваша дочь состоит в отношениях с девушкой‑фэйри. Вам следует отказаться от участия в обсуждении.

– Хелена Блекторн необходима, миссис Седжвик, – сказала Диана Врейбёрн, вставая. Она смотрела возмущенно; Эмма вспомнила ее Зале Соглашений, то как она старалась добраться до Эммы, чтобы помочь ей. – Ее родителей убили; у нее есть пять братьев и сестер, о которых нужно заботиться.

– Она не необходима, – отрезала Седжвик. – Мы заново открываем Академию – дети могут пойти туда, иди они будут разделены между разными Институтами.

– Нет, – прошептал Джулиан. Его руки были зажаты в кулаки на его коленях.

– Абсолютно нет, – крикнула Хелен. – Джия ты должна…

Джиа встретилась с ней взглядом и кивнула, медленно, неохотно.

– Артур Блекторн, – произнесла она, – пожалуйста, встаньте.

Эмма почувствовала, как Джулиан за ней замер, когда мужчина скрытый в толпе, встал. Он был невысок, бледный и уменьшенный вариант отца Джулиана, с редкими коричневыми волосами и с глазами Блекторнов, наполовину скрытыми за очками. Он тяжело оперся на трость, с дискомфортом, причиненным травмой, которая, как она думала. произошла давно.

– Я бы хотела подождать до конца собрания, чтобы дети смогли познакомиться со своим дядей как следует, – сказала Джиа. – Я вызвала его сразу после новостей об атаке на Лос‑Анджелеский Институт, конечно, но он был ранен в Лондоне. Он прибыл в Идрис этим утром, – она подала знак, – мистер Блекторн, вы можете представиться.

Округлый человек приятным лицом и выглядел очень неловко, так как на него уставилось так много людей.

– Я – Артур Блэкхорн, брат Эндрю Блэкхорна, – сказал он.

У него был британский акцент; Эмма всегда забывала, что отец Джулиана был по происхождению англичанин. Он потерял свой акцент годы спустя.

– Я перееду в Лос‑Анжелесский институт так скоро, как это возможно и возьму с собой моих племянниц и племянников со мной. Дети будут под моей защитой.

– Это на самом деле твой дядя? – тихо спросила Эмма, пялясь.

– Да, это он, – ответил Джулиан, явно взволнованный. – Это просто… Я надеялся… Я имею ввиду, я действительно начал думать что он не появится. Я…Я предпочел бы, чтобы Хелен приглядывала за нами.

– Я уверен, что мы все безмерно рады, что вы присмотрите за детьми Блекторна, – сказал Люк, – Хелен одна из них. Вы хотите сказать, что беря на себя ответственность за младших братьев и сестер, вы согласны с тем, что ее Знаки должны быть удалены?

Артур Блэкхорн выглядел ужасно. – Совершенно нет, – он сказал. – Мой брат возможно не мудрец… безалаберный

… но все данные показывают, что дети Сумеречных охотников являются Сумеречными охотниками. Как говорится, ut incepit fidelis sic permanet.

Джулиан скатился в своем кресле. «Так много латинского,» пробормотал он. «Так же, как у папы.»

– Что это значит? – спросила Эмма.

– Она начинает верной и заканчивает верной – что‑то вроде этого, – глаза Джулиана заморгали, оглядывая комнату; все бормотали и смотрели. Джиа приглушенно переговаривалась с Робертом и представителями Нижнего мира. Хелен все еще стояла, но выглядела так, будто Алина все еще держит ее.

Группа обвиняющих распалась, и Роберт Лайтивуд вышел вперед. Его лицо было мрачным. – Вопрос от том, что отношения Джии и Хелен Блэкхорм повлияют на ее решения, не обсуждается, она дает самоотвод, – сказал он.

– Остальные из нас решили, что Хелен 18 лет, это возраст, когда многие молодые сумеречные охотники отправляются в другие институты, чтобы изучить их пути, она будет размещена на острове Врангеля для обучения подопечных.

Как долго? – спросил Балог немедля.

– На неопределенный срок, – сказал Роберт, и Хелен опустилась на стул, а Алина рядом с ней, на ее лице была маска скорби и шока. Остров Врангеля, возможно, был резиденцией всех, кто когда либо защищал мир, это престижная должность во многом, но так же это крошечный остров в замороженном Арктическом море к северу от России и за тысячи километров от Лос Анджелеса.

– Это достаточно хорошо для вас? – спросила Джиа холодным голосом, – мистер Балог? Мисс Седжвик? Должны ли мы проголосовать за это? Те, кто согласен с тем, чтобы отправить Хелен Блекторн на остров Врангеля, пока ее верность не определиться, скажите «да».

Хор «да» и тихий хор «нет» раздался в зале. Эмма ничего не сказала, так же как и Джулиан; они оба были слишком молоды, чтобы голосовать. Эмма нашла руку Джулиана и крепко сжала ее; его пальцы были как лед. Он был похож на того, кто был ранен столько раз, что они уже не хотели вставать. Хелен тихо рыдала на плече Алины.

– Остался вопрос о Марке Блакторне, – сказал Балог.

– Какой вопрос? – Потребовал Роберт Лайтвуд, его голос звучал раздраженно. – Мальчик был взят Дикой Охотой! Маловероятно, что мы можем вести переговоры и договориться о его освобождении, разве мы не должны беспокоится об этом?

– Вот именно, – сказал Балог. – Пока мы не ведем переговоры о его выпуске, проблема остается. Мальчику будет лучше с себе подобными, в любом случае.

Круглое лицо Артура Блэкторна побледнело.

– Нет, – сказал он. – Мой брат не хотел бы этого. Он хотел бы, чтобы мальчик был дома, со своей семьей. Он указал на места где сидели Эмма, Джулиан и остальные. – У них итак отняли слишком много. Как мы можем отнять еще больше?

– Мы защищаем их, – отрезала Седжвик. – От брата и сестры, которые только предадут их со временем, когда осознают, принадлежит ли их верность Двору. Все, кто за то, чтобы поиски Марка Блекторна были прекращены, скажите «да».

Эмма подошла к Джулиану, когда он склонился вперед на своем кресле. Она неловко держалась за его сторону. Все его мышцы были жесткими, такими жесткими, как железо, будто он готовил себя для падения или удара. Хелен наклонилась к нему, шепча и бормоча что‑то, а на ее лице появились прожилки от слез.

Когда Алина наклонилась, чтобы погладить Джулиана, Эмма увидела кольцо Блекторнов на пальце Алины. Когда хор «да» разнесся по залу в ужасной симфонии, блеск кольца заставил Эмму подумать о сигнале бедствия далеко в море, где никто не мог видеть его, где не было никого, что мог бы помочь.

Если это было миром и победой, подумала Эмма, возможно, война и сражение было лучше, в конце концов.

Джейс спрыгнул со своей лошади и протянул руку, чтобы помочь слезть Клэри. – Ну вот мы и на месте, – сказал он, поворачиваясь к озеру.

Они стояли на небольшом скалистом пляже, с которым сталкивался западный край озера Лин. Это был не тот пляж, где стоял Валентин, когда вызывал ангела Разиеля; не тот пляж, где Джейс потерял свою жизнь, а потом получил ее, но Клэри не возвращалась к озеру с тех пор, и его вид все еще вызывал дрожь во всем теле.

Это было милое место, без сомнений. Озеро простиралось на большое расстояние; цвета зимнего неба, покрытое в серебре, шероховатое и рифленое, оно напоминало кусок металлической бумаги, которую то сворачивало, то разворачивало при касании ветра. Облака были белыми, и холмы вокруг них были пусты.

Клэри пошла к краю воды. Она предложила ее матери пойти вместе с ней, попрощаться с сыном, но Джослин отказалась в последний момент, сославшись на то, что она уже давно попрощалась, и теперь настало время для Клэри. Конклав сжег его тело по желанию Клэри.

Если тело сжигают – это честь, а те, кто умер с позором, тех хоронят на перекрестке целыми и не сожженными, как мать Джейса. Сожжение – это больше, чем услуга, – думала Клэри; это был способ убедить Конклав в том, что он был мертв.

Но все же, прах Джонатана не был доставлен в обитель Безмолвных Братьев. Он никогда не станет частью Города Костей и его душа никогда не найдет свое место среди душ других нефилимов.

Он не будет похоронен с теми, кто был убит, и это, по мнению Клэри, было справедливо. Омраченных сожгли, а пепел похоронили на перекрестке рядом с Броселинд.

Там будут памятники, некрополь, чтобы вспоминать тех, кто когда был Сумеречным охотником, но не будет памятника для Джонатана Моргенштама, которого никто не хочет вспоминать. Даже Клэри желала забыть, но это было непросто.

Вода в озере была чистой с легким радужным блеском, будто пятна нефти. Она покрывала сапоги Клэри, когда та открыла серебряную коробку, которую держала.

Внутри нее был пепел, рассыпчатый и серый, испещренный с частями обугленных костей. Среди пепла лежало кольцо Моргеншернов, мерцающее и серебряное. Оно висело на цепочке вокруг шеи Джонатана, когда он был сожжен и это было единственным, что осталось нетронутым и невредимым огнем.

– У меня никогда не было настоящего брата, – произнесла она.

Она почувствовала ладонь Джейса, которая легла ей на спину, между лопаток.

– Был, – сказал он. – У тебя был Саймон. Он был для тебя братом во всех нужных смыслах. Он смотрел, как ты растешь, защищал, и боролся с тобой и за тебя, заботился о тебе всю твою жизнь. Он был тем братом, которого ты выбрала сама. Даже если его…больше нет, никто и ничто не сможет у тебя отнять это.

Клэри глубоко вздохнула и бросила коробку вдаль насколько могла. Она летела далеко, над радужной водой, черные пепел образовал дугу позади него, как шлейф реактивного самолета, и кольцо упало вместе с ним, вращаясь снова и снова, посылая серебряные искры, когда оно падало и падало и исчезло под водой.

– Ave atque vale, сказала она, говоря полные строки древней поэмы. – Ave atque vale in perpetuum, frater. Здравствуй и прощай навсегда, мой брат.

Ветер у озера был холодным; она почувствовала это на ее лице, лед на щеках, и только тогда она поняла, что плакала, и что ее лицо было холодным, потому что было мокрым от слез. Она удивлялась, с тех пор как узнала, что Джонатан был жив, почему ее мать плакала в день его рождения каждый год.

Зачем плакать, если она ненавидела его? Но Клэри поняла теперь. Ее мать оплакивала ребенка, которого у нее никогда не было, мечтая о сыне, представляя, как бы он выглядел.

И она плакала из‑за горького шанса, который уничтожил этого ребенка, прежде чем тот был рожден. И так же, как Джоселин много лет назад, Клэри стояла возле Смертельного Зеркала и оплакивала своего брата, которого она никогда не имела, мальчика, которому никогда не был дан шанс жить.

И она так же оплакивала всех, кто погиб в Темной Войне, и она оплакивала мать и ее потерю, и она оплакивала Эмму и Блэкторнов, напоминая себе, как они боролись со слезами, когда она рассказывала им, что видела Марка в тоннелях Фэйри, а сейчас он принадлежал Охоте, и она оплакивала Саймона и дыру в ее сердце, где когда‑то был он, и то, как она будет скучать по нему каждый день своей жизни до самой смерти, и она оплакивала себя и изменения, которые произошли в ней, потому что иногда даже шанс на что‑то лучшее может чувствоваться, как маленькая смерть.

Джейс тихо стоял рядом, держа Клэри за руку, пока она плакала, пока прах Джонатана, наконец, не скрылся без следа под водной гладью.

– Не подслушивай, – сказал Джулиан.

Эмма посмотрела на него. Хорошо, так она могла услышать громкие голоса через плотное дерево офисной двери Консула, сейчас закрытые, но с трещинами. А может быть, она склонялась к двери, мучаясь фактом, что она могла слышать голоса, могла почти понять их, но не совсем. Ну и что? Разве не лучше знать вещи, чем не знать их?

– И что? – произнесла она Джулиану, который уставился на нее, подняв брови. Джулиан не очень любил правила, но он подчинялся им. Эмма считала, что правила созданы, чтобы их нарушать, ну или избегать в крайнем случае.

Плюс, ей было скучно. Они привели к дверям стражника, одного из членов Совета, который, на самом деле, стоял в конце длинного коридора, протянувшегося почти по всей длине Гарда.

Гобелены висели по всему офисному проходу, потертые на протяжении стольких лет. Большинство из них показывали сцены с истории Сумеречных Охотников – как Ангел поднимается с озера вместе с Орудиями Смерти, как Ангел дает Серую Книгу Джонатану Сумеречному Охотнику, Первое Соглашение, Битву в Шанхае, Совет в Буэнос‑Айресе.

Здесь был еще один гобелен, совершенно новый, изобращающий Ангела, поднимающегося из глубин озера, но на этот раз без Орудий Смерти. Блондин стоял на берегу озера, а возле него, почти незаметная, была хрупкая девушка с рыжими волосами, держащая стило…

– Однажды здесь будет гобелен и о тебе, – сказал Джулс.

Эмма резко перевела взгляд на него.

– Ты должен совершить нечто действительно грандиозное, чтобы заслужить гобелен о себе. Например, выиграть войну.

– Ты можешь выиграть войну, – уверено сказал он. Эмма чувствовала, как что‑то сжимается вокруг ее сердца. Когда Джулиан посмотрел на нее так, будто она была ослепительной и удивительной, это сделало ее боль‑от‑потери‑родителей в ее сердце немного менее беспокоящей. Было что‑то в том, чтобы иметь кого‑то, кто заботится о тебе так, что заставляет тебя не чувствовать себя совершенно одинокой.

Если они не решат разделить ее и Джулиана, конечно. Ее переезд в Идрис, или в какой‑то другой Институт, где она должна была найти дальних родственников – в Англию, Китай или Иран. Вдруг, в панике, она достала ее стило и нарисовала звуковую руну на ее руке, прежде чем приставить ее ухо к деревянной двери, игнорируя взгляды Джулиана.

Голоса сразу стали четче. Первой она узнала Джию, а затем через секунду второго: Консул разговаривала с Люком Гэрровэйем..

– …Захария? Он больше не действующий Сумеречный охотник, – сказала Джиа. – Он уехал сегодня, ещё до встречи, сказав что у него были некие дела, которые нужно разрешить, а также срочная встреча в Лондоне, в начале Января – что‑то, что он просто не может пропустить.

Люк пробормотал что‑то в ответ, но Эмма не слышала. Она не знала, что Захария уехал. Она хотела иметь возможность поблагодарить его за помощь, которую он оказал им во время ночного боя. И спросить его, откуда он узнал, что ее второе имя было Корделия.

Она прижалась ближе к двери, и услышала часть фразы Люка:

– …должен сказать вам, во‑первых, – говорил он, – Я планирую уйти в отставку в качестве представителя. Майя Робертс займет мое место.

Джия удивленно выдохнула:

– Разве она не слишком молода?

– Она очень способна, – ответил Люк, – Она вряд ли нуждается в моем одобрении.

– Нет, – согласилась Джия. – Без ее предупреждения об атаке Себастьяна, мы бы потеряли гораздо больше сумеречных охотников.

– И как для вожака Нью‑йоркской общины для нее важнее быть представителем оборотней здесь, чем для меня, – он вздохнул. – Кроме того, Джия, я потерял свою сестру. Джослин потеряла своего сына снова. И Клэри еще опустошена из‑за того, что произошло с Саймоном. Я хотел бы быть вместе со своей дочерью.

Джия несчастно вздохнула:

– Может быть, мне не следовало разрешать ей попробовать позвонить ему.

– Она должна была знать, – сказал Люк. – Это большая потеря. Она должна примириться с ней. Она горюет. Я хотел бы быть вместе с ней, чтобы помочь ей пройти через это. Я хотел бы жениться. Я хотел бы быть там вместе со своей семьей. Мне необходимо отлучиться.

– Хорошо, конечно же, я даю свое согласие, – сказала она. – Хотя мне бы пригодилась твоя помощь в возрождении академии. Мы потеряли так много. Погибло так много нефелимов. Мы должны выйти в реальный мир, найти тех, кто может переродиться, учить и тренировать их. Будет много работы.

– И многие помогут Вам в этом, – голос Люка остался непреклонным.

Джиа ответила:

– Не бойся, я пригласила Майю. Бедный Магнус, окружен одними женщинами.

– Я сомневаюсь, что он будет возражать или заметит это, – сказал Люк. – Хотя, я должен сказать, что он был прав, Джия. Отказ от поиска Марка Блэкторна, отправка Хэлен Блэкторн на остров Врангеля – это была бессмысленная жестокость.

Наступила пауза, а потом:

– Я знаю, – сказала вполголоса Джиа. – Ты думаешь, что я не знаю, что мне делать со своей собственной дочерью? Но давай Хелен остаться – я видела ненависть в глазах Сумеречных Охотников и я испугалась за Хелен. Испугалась за Марка, а ведь мы должны были позаботится о том, чтобы найти его.

– Ну, я видел опустошение в глазах детей Блекторнов, – сказал Люк.

– Дети радуются жизни.

– Они потеряли своих брата и отца, и теперь ты оставляешь их на воспитание дяде, с которым они виделись лишь пару раз…

– Они узнают его; он хороший человек. Диана Врейбёрн тоже выдвигала свою кандидатуру на роль их опекуна, и я склонна дать согласие. Она была впечатлена их храбростью.

– Но она не их мать. Моя мать ушла, когда я был ребёнком, – сказал Люк. – Она стала Железной Сестрой. Клеофас. Я больше никогда не видел её. Меня вырастила Аматис. Я не знаю, что бы я делал без неё. Она была…Она всё, что у меня было.

Эмма быстро посмотрела на Джулиана, чтобы увидеть услышал ли он это. Она не думала, что он слышал – он не смотрел на нее, он смотрел в пустоту, а его сине‑зеленые глаза смотрели вдаль и напоминали океан. Она спрашивала себя: что если он вспоминал прошлое или переживал о будущем – она мечтала о том, чтобы она могла перемотать часы обратно, вернуть ее родителей, вернуть отца Джулсу, вернуть Хелен и Марка, склеить то, что было разбито.

– Мне жаль насчет Аматис, – сказала Джиа. – И я переживаю о детях Блэкторнов, поверь мне. Но мы всегда были сиротами – мы Нефилимы. Ты знаешь об этом так же хорошо, как и я. А насчет девочки Карстаирс, то она, скорее всего, будет доставлена в Идрис – я переживаю, что она может быть немного упрямой, – Эмма толкнула дверь и открыла ее, и это далось ей гораздо легче, чем она ожидала, поэтому она наполовину упала внутрь.

Она услышала, как Джулиан испугано вскрикнул, а затем последовал за ней, схватив за заднюю часть ее пояса и пытаясь поставить ее в вертикальное положение.

– Нет! – сказала она.

И Джиа, и Люк с удивлением посмотрели на нее – Джиа раскрыла свой рот, а Люк выдавил из себя улыбку:

– Немного? – сказал он.

– Эмма Карстаирс, – начала Джиа, когда та поднялась на ноги. – Как ты смеешь…

– Как вы смеете? – и Эмма была абсолютно удивлена тем, что это сказал Джулиан, сверкая глазами. За пять секунд он превратился с озабоченного мальчика в яростного молодого человека, его каштановые волосы дико выделялись, будто они тоже злились.

– Как смеете вы кричать на Эмму, когда вы дали обещание. Вы обещали, что Конклав никогда не откажется от Марка, пока он жив – вы обещали!

Джиа выглядела пристыжено.

– Он теперь один из Дикой Охоты, – сказала она. – Они не являются ни живыми, ни мертвыми.

– Так вы знали, – сказал Джулиан. – Когда вы обещали, вы знали, что это обещание ничего не значит.

– Имелось в виду спасение Идриса, – сказала Джиа. – Мне жаль. Вы оба были мне нужны и я… – ее голос звучал так, будто она задыхалась, пытаясь сказать что‑то. – Я бы выполнила обещание, если бы могла. Если бы был какой‑то способ – если бы это могло быть сделано – я бы проследила, чтобы это было сделано.

– Тогда, вы теперь должны нам, – сказал Эмма, держа свои ноги прямо перед столом Консула. – Вы должны нам нарушенное обещание. Вы должны сделать это сейчас.

– Сделать что? – Джиа смотрела на нее с недоумением.

– Я не буду переезжать в Идрис. Я не буду. Я родом из Лос Анджелеса.

Эмма почувствовала замеревшего Джулса позади неё. – Конечно, они не переместят тебя в Идрис. – сказал он. – О чём ты говоришь?

Эмма обвиняюще указала на Джиа. – Она это сказала.

– Абсолютно нет. – сказал Джулиан. – Эмма живёт в Лос Анжелесе, это её дом. Она может остаться в Институте. Это то, что делают сумеречные охотники. Институт должен быть убежищем.

– Ваш дядя будет работать в Институте. – сказала Джиа. – Это зависит от него.

– Что он сказал? – потребовал Джулиан, а за этими тремя словами таилось изобилие чувств. Когда Джулиан любил людей, он любил их всегда; когда он их ненавидел, он ненавидел их всегда. У Эммы было чувство, что вопрос о том, возненавидит ли он своего дядю навсегда висел на волоске именно в этот момент.

– Он сказал, что возьмёт её. – сказала Джиа. – Но на самом деле, я думаю, что для Эммы есть место в Академии Сумеречных охотников здесь, в Идрисе. У неё исключительный талант, она будет в окружении самых лучших инструкторов. Есть много других студентов, которые понесли потери, и могут помочь ей с её горем.

Её горе. Сознание Эммы вдруг закружилось в образах: фотографии тел её родителей на пляже, покрытые метками. Явное отсутствие интереса у Конклава в том, что с ними произошло.

Её отец согнулся, чтобы поцеловать её, прежде чем он ушёл к машине, где ждала её мать. Их смех развевался на ветру.

– Я уже переживал потери, – процедил Джулиан сквозь зубы. – И могу помочь ей.

– Тебе двенадцать, – сказала Джиа так, как будто бы это объясняло все.

– Мне не всегда будет 12! – закричал Джулиан. – Эмма и я, мы знаем друг друга всю жизнь. Она как… она как…

– Мы собираемся стать парабатаи, – сказала Эмма неожиданно, до того, как Джулиан смог сказать, что она как его сестра. По некоторым причинам она не хотела этого слышать.

Глаза каждого широко окрылись, в том числе глаза Джулиана.

– Джулиан спросил меня, и я согласилась, – сказала она, – Нам двенадцать, мы достаточно взрослые, чтобы принять решение.

Глаза Люка вспыхнули, как она посмотрел на нее.

– Вы не можете разделить парабатаи, – сказал он. – Это против закона Конклава.

– Нам нужно тренироваться вместе, – сказала Эмма. – Для того, чтобы сдать экзамены вместе, провести ритуал вместе…

– Да, да, я понимаю, – сказала Джиа. – Очень хорошо. Твой дядя не против, Джулиан, если Эмма будет жить в институте, а парабатаи превыше всего.

Она посмотрела сначала на Эмму, потому на Джулианна, их глаза сияли.

Он выглядел счастливым, на самом деле, счастливым впервые за долгое время, что Эмма не могла вспомнить, когда видела его с такой улыбкой.

– Вы уверены? – добавил консул.

– С т а н о в и т с я парабатаи – это очень серьезный процесс, к нему не следует относится легкомысленно. Это обязательство. Вы обязаны приглядывать друг за другом, защищать друг друга, заботится о другом больше, чем о самом себе.

– Мы уже это делаем, – уверенно сказал Джулиан. Эмме потребовалось немного времени, чтобы заговорить. Она по‑прежнему видела своих родителей в голове. Лос‑Анджелес содержал ответы на все, что случилось с ними. Ответы, в которых она нуждалась. Если никто никогда не мстил за их смерть, похоже на то, что они и не жили вовсе.

И это не значило, что она не хотела быть парабатаем Джулиана. Мысль о том, что всю свою жизнь она провела рядом с ним, никогда не расходясь с ним, обещание, что она никогда не будет одна, она пропустила голос в своей голове, который шептал: Подожди…

Она решительно кивнула.

– Абсолютно. Мы абсолютно уверены.

Осенью, когда Клэри в первый раз побывала в Идрисе, он был зеленый, золотой, и красновато‑коричневый. Он был суров в своем великолепии поздней зимой, ближе к Рождеству: горы ​​выросли на расстоянии, укрытые белым снегом, а деревья вдоль дороги, которая вела от озера к Аликанте были голые, их нагие ветви создавали кружевные узоры на фоне яркого неба.

Они ехали не торопясь, Вэйфаррер легко ступал по дороге, Клэри держалась позади Джейса, ее руки были обернуты вокруг его торса. Иногда он замедлял лошадь, чтобы указать ей на усадьбы более богатых семей Сумеречных Охотников, скрытые от дороги большими деревьями, но видные сейчас.

Она чувствовала, как его плечи напряглись, когда они проезжали ту усадьбу, которая практически заросла плющом, а камни почти сливались с лесом, вокруг нее. Она, очевидно, была сожжена дотла и перестроена.

– Усадьба Блэкторнов, – сказал он. – Что значит, что где‑то возле поворота этой дороги есть…

Он остановился, когда Вэйфаррер взобрался на вершину маленького холма, а затем Джейс придержал его, чтобы они могли посмотреть вниз туда, где дорога расходилась на две части. Одна из них вела обратно к Аликанте – Клэри могла видеть Демонские Башни на расстоянии – когда вторая свернулась вниз к большому зданию из мягкого золотого камня, окруженному низкой стеной.

– Усадьба Эрондейлов, – закончил Джейс.

Поднялся ветер – ледяной, он трепал волосы Джейса. У Клэри был ее капюшон, но он был с непокрытой головой и с голыми руками, говоря, что он не любил одевать перчатки, когда катался на лошадях. Он любил чувствовать борозды правления в своих руках.

– Хочешь пойти туда и осмотреться? – спросила она.

Его дыхание вырвалось белым облаком.

– Я не уверен.

Дрожа, она прижалась ближе к нему.

– Ты переживаешь о том, что мы пропустили заседание Совета?

Она беспокоилась, хотя они и возвращались завтра в Нью‑Йорк, она не могла придумать лучшего времени тайно развеять прах ее брата, чтобы он покоился – рядом был Джейс, который предложил взять лошадь из конюшни и поехать на озеро Лин, когда почти все в Аликанте были уверены, что они в Зале Соглашения.

Джейс понимал, что для нее значила идея похоронить брата, хотя это было бы сложно объяснить большинству других.

Он покачал головой. – Мы слишком молоды, чтобы голосовать. К тому же, я думаю, что они могут обойтись и без нас, – он нахмурился. – Мы должны были проехаться, – сказал он. – Консул сказала мне, что пока я буду оставаться Джейсом Лайтвудом, у меня не будет прав на имущество Эрондейлов. У меня никогда не было кольца Эрондейлов. Ни одного не осталось. Железным сестрам придется сделать новое. На самом деле, когда мне исполнится восемнадцать, я потеряю право на имя полностью.

Клэри сидела неподвижно, слегка придерживаясь за его талию. Были времена, когда он задавал вопросы, и времена, когда он этого не делал; это бы как раз таким. Он бы пришел сюда один. Она держалась за него и тихо дышала, и внезапно он напрягся по ее прикосновением и уперся каблуками в бока Вайфарера.

Лошадь трусцой направилась вниз по тропе к усадьбе. Низкие ворота, украшенные железным летящими птицами, были открыты, и тропа открыла путь на круговую дорожку из гравия, в центре которой стоял каменный фонтан, но теперь он был сухой. Джейс остановился перед широкими ступенями, которые вели к передней двери, и уставился в пустые окна.

– Это – место, где я родился, – сказал он. – Это тут погибла моя мать и Валентин вырезал меня из нее. Где Ходж забрал меня и спрятал, чтобы никто не узнал. Все это тоже было зимой.

– Джейс… – Клэри обхватила его руками, чувствуя, как под ее ладонями бьется его сердце.

– Я думаю, что я хочу быть Эрондейлом, – внезапно сказал он.

– Так будь им.

– Я не хочу предавать Лайтвудов, – сказал он. – Они – моя семья. Но я осознал, что если не возьму фамилию «Эрондейл», наш род закончится на мне.

– Ты не обязан…

– Я знаю, – сказал он. – В шкатулке, что отдала мне Аматис, было письмо отмоего отца, адресованное мне ещё до моего рождения. Я прочёл его несколько раз. Когда я читал его впервые, я просто возненавидел его, несмотря на то, что он писал, что любит меня. Но там было несколько предложений, которые я никак не могу выбросить из головы.

– Он сказал: «Я хочу, чтобы ты был лучше, чем был я. Не давай никому говорить тебе кто ты такой или кем ты должен быть».

Он отклонил свою голову назад, будто он мог прочитать будущее по завитками на карнизе особняка. – Поменять свое имя – это не значит поменять свое естество. Посмотри на Себастиана – Джонатана. Называть себя Себастианом не было никакого смысла в конце концов я хотел отвергнуть имя Эрондейл, потому что я думал, что ненавидел своего отца, но я не ненавижу его. Возможно, он был слабым и принял неправильное решение, но он знал это. Нет никакой причины, чтобы я ненавидел его. И были же поколения Эрондейлов перед ним – и эти семьи сделали много хорошего – и дать всему их дому упасть только из‑за моей злобы на моего отца, будет пустой тратой всего этого.

– Это впервые, когда ты называешь его отцом и звучишь вот так, – сказала Клэри. – Обычно, ты говоришь так о Валентине.

Она ощутила, как Джейс вздохнул и накрыл ее ладонь своей. Его пальцы были длинными, тонкими и холодными – такими родными, что она узнала бы их даже в темноте.

– Мы можем однажды поселиться здесь, – предложил он. – Вместе.

Клэри не смогла сдержать улыбки, даже зная, что он не увидит ее.

– Думаешь, можешь завоевать меня с помощью своего потрясного домика? Ты много о себе возомнил, Джейс. Джейс Эрондейл, – добавила она и обвила его руками на холоде.

Алек сидел на краю крыши, свесив ноги за край. Он предположил, что если кто‑то из его родителей вернется в дом и осмотрится, то они будут искать его и будут кричать на него, хотя он сомневался, что Роберт или Мариза вернутся скоро. Они были вызваны в офис Консула после заседания и, скорее всего, все еще там.

Новый договор с Дивным народцем будет разработан на следующей неделе, в течение которой они останутся в Идрисе, в то время как остальные Лайтвуды вернутся в Нью‑Йорк и отпразднуют Новый год без них. Алек, технически, будет работать в Институте эту неделю. Он был удивлен, обнаружив, что с нетерпением ждет этого.

Ответственность была хорошим способом отвлечься от других мыслей. От мыслей от том, как выражении лица Джослин, наблюдавшей, как ее сын умирает, или как Клэри, лежа на земле, сдерживала свои тихие всхлипы, когда поняла, что им придется возвращаться из Эдома уже без Саймона; каким мрачным и отчаянным выглядел Магнус, когда назвал имя своего отца.

Потери были неотъемлемой частью жизни Сумеречных охотников, ты готов к ним, но это не помогло Алеку, когда он увидел выражение лица Хелен в Зале Соглашений, узнавшей, что её ссылают на остров Врангеля.

– Ты не можешь ничего сделать. Не наказывай себя, – голос позади него был знакомым – Алек зажмурился, пытаясь успокоить дыхание, прежде, чем ответить.

– Как ты поднялся сюда? – спросил он. Он слышал шелест ткани, когда Магнус присел рядом с Алеком на краю крыши. Алек бросил случайный косой взгляд на него. Он видел Магнуса лишь дважды, мельком, с тех пор, как они вернулись с Эдома – однажды, когда Безмолвные Братья выпустили их с карантина, и во второй раз сегодня в зале Совета.

Ни разу они не смогли поговорить. Алек посмотрел на него с тоской и подозревал, что это было заметно. Магнус вернулся к своему нормальному и здоровому цвету кожи, после того, каким был он в Эдоме – его глаза снова были яркими и сверкали под затемненным небом.

Алек вспомнил, как он обвил свои руки вокруг Магнуса в демонской реальности, когда она нашел его в цепях, и спрашивал себя почему все эти вещи было легче сделать, когда ты думаешь, что он вот‑вот умрет.

– Я должен сказать кое‑что, – сказал Алек. – Я голосовал против ее отправки.

– Я знаю, – сказал Магнус. – Ты и еще примерно 10 людей. Это было в подавляющем большинстве, но в пользу, – он покачал головой. – Люди напуганы и отрываются на тех, кто, как они думают, отличается.

Это тот же цикл, что я видел тысячу раз.

– Это заставляет меня чувствовать себя бесполезным.

– Ты совсем не бесполезный.

Магнус наклонил голову назад, ища глазами небо, когда звезды начали выступать, одна за другой.

– Ты спас мою жизнь.

– В Эдоме? – сказал Алек. – Я помог, но на самом деле – ты сам себя спас.

– Не только в Эдоме, – сказал Магнус. – Мне было… Мне почти четыреста лет, Александр. Колдуны, когда становятся старше начинают превращаться в известь. Они перестают чувствовать. Заботится, радоваться или удивляться. Я всегда говорил себе, что со мной это не произойдет. Я пытался быть как Питер Пен, никогда не стареть, всегда сохранять ощущение чуда.

Всегда влюбляться, удивляться, быть открытым к боли, также как и к счастью. Но спустя двести лет или около того, я почувствовал, что это вылезет наружу в любом случае. Долго не было никого до тебя. Я никого не любил. Никого, кто удивит меня или от кого захватит дух. До того, как ты зашел на ту вечеринку, я начал думать, что никогда снова не испытываю ничего сильнее этого.

У Алека перехватило дыхание и он посмотрел на его руки.

– Что ты сказал? – его голос звучал неравномерно. – Это означает, что ты снова хочешь быть вместе?

– Если ты тоже этого хочешь, – сказал Магнус и он на самом деле говорил неуверенно, достаточно того, что Алек посмотрел на него с удивлением. Магнус выглядел очень молодо, его широкие и золотисто‑зеленые глаза, его черные волосы, причесанные в клочья.

– Если ты…

Алек сел и остолбенел. Неделями он сидел и мечтал о том, как Магнус говорит точно такие слова, но теперь, когда Магнус был, не ощущалось того, что должно было быть. НЕ было фейерверков в груди, он чувствовал пустоту и холод.

– Я не знаю, – сказал он.

Свет вымер в глаза Магнуса. Он сказал: «Ну, я могу понять, что ты… Я не был очень добр к тебе.»

– Нет, – прямо сказал Алек. – Ты не был, но я и не думаю, что порвать с кем‑то любезно это трудно. Дело в том, я сожалею о том, что я и сделал. Я был неправ.

Невероятно неправильно. Но причина, по которой я сделал это, она не изменится. Я не могу пойти по жизни, чувствуя, что я тебя не знаю вообще. Ты все время говоришь прошлое есть прошлое, но прошлое сделало тебя таким, какой ты есть.

Я хочу знать о твоей жизни. И если ты не готов сказать мне о ней, то я не должен быть с тобой. Потому что я знаю себя, и я никогда с этим не смирюсь. Так что я не должен проводить нас через это снова.

Магнус подтянул колени к груди. В сгущающихся сумерках он выглядел неуклюжим против теней, все длинных ноги и руки и тонкие пальцы, искрящие кольцами.

– Я люблю тебя, – сказал он тихо.

– Нет… – прервал его Алек. – Не надо. Это нечестно. К тому же… – он отвел взгляд. – Сомневаюсь, что я первый – кто когда‑либо разбивал тебе сердце.

– Мое сердце было разбито больше раз, чем закон Конклава о запрете романов между сумеречными охотниками и нежитью, – сказал Магнус, но его голос надломился.

– Алек, ты прав.

Алек отвел глаза глаза. Он не думал, что когда‑либо видел колдуна таким уязвимым.

– Это не справедливо по отношению к тебе, – сказал Магнус. – Я всегда говорил себе, что я собирался быть открытым для новых впечатлений, и поэтому, когда я начал – затвердевать – Я был в шоке.

Я думал, что я делал все правильно, не закрывал свое сердце. И тогда я подумал о том, что ты сказал, и я понял, почему я начал умирать внутри. Если ты никогда не говоришь никому правды о себе, в конце концов ты начинаешь забывать. Любовь, горе, радость, отчаяние, то, что я делал, было хорошим, то что я делал, было позором, если я держал бы все это внутри, мои воспоминания о них начали бы исчезать. А потом бы исчез и я.

– Я. – Алек не был уверен, что говорить.

– У меня было много времени подумать – после того, как мы расстались, – сказал Магнус.

– И я написал это.

Он вытащил записную книжку из внутреннего кармана пиджака: просто обычный блокнот со спиралью с бумагой в линейку, но когда ветер потрепал его – он открылся, Алек мог видеть, что страницы были покрыты тонким, витиеватым почерком.

Почерк Магнуса.

– Я записал свою жизнь.

Глаза Алека расширились от удивления:

– Всю свою жизнь?

– Не всю ее, – осторожно сказал Магнус. – Но некоторые из инцидентов, которые сформировали меня. Как я впервые встретил с Рафаэлем, когда он был очень молод, – печально сказал Магнус. – Как я влюбился в Камиллу.

История отеля Дюмон, хотя Катарина должен была помочь мне с этим. Некоторые из моих ранних романов, и некоторые из моих более поздних. Имена возможно ты знаешь – Эйрондел…

– Уилл Эйрондео, – сказал Алек. – Камилла упомянула его.

Он взял тетрадь; тонкие страницы казались неровными, как будто при письме Магнус вдавил перо в бумагу.

– Ты был. с ним?

Магнус рассмеялся и покачал головой.

– Нет, хотя, на страницах есть много Эйрондела. Сын Уилла, Джеймс Эйрондел, был замечательный, как и сестра Джеймса, Люси, но я должен сказать, Стивен Эйрондел оттолкнул меня от семьи, пока Джейс не появился. Этот парень был таблеткой.

Он заметил, что Алек смотрел на него, и быстро добавил. – Никаких Эйронделов. Абсолютно никаких Сумеречных охотников, на самом деле.

– Никаких сумеречных охотников?

– Никаких в моем сердце, кроме тебя, – сказал Магнус.

Он постучал слегка по блокноту.

– Считай, что это первый взнос всего, что я хочу сказать тебе. Я не был уверен, но я надеялся, если бы ты хотел быть со мной, как я хочу быть с тобой, ты сможете принять это в качестве доказательства. Доказательства того, что я готов дать тебе то, что я никогда не давал никому: мое прошлое, правда обо мне. Я хочу разделить свою жизнь с тобой, а это означает сегодня, и будущее, и все мое прошлое, если ты хочешь этого. Если ты хочешь меня.

Алек опустил блокнот. На первой странице была нацарапана надпись: Дорогой Алек…

Он мог видеть этот путь перед ним очень четко – он мог отдать книгу обратно, уйти от Магнуса, найти кого‑либо еще, какого‑то Сумеречного Охотника, чтобы влюбится, быть с ним, поделится с ним предсказуемыми днями и ночами, ежедневной поэзией обычной жизни.

Или он мог сделать шаг в небытие и выбрать Магнуса, далекого поэтичного незнакомца перед ним, его блеск и гнев, его дурное настроение и радость, его чрезвычайные магические способности и не менее захватывающую магию, которую он, необычайным способом, любил.

Тут вряд ли был какой‑то выбор. Алек сделал глубокий вздох и сделал это.

– Хорошо, – сказал он.

Магнус повернулся к нему в темноте, со всей своей энергией сейчас, с его скулами и мерцающими глазами.

– Правда?

– Правда, – сказал Алек. Он протянул руку и переплел свои пальцы с пальцами Магнуса. Было какое‑то свечение, которое проснулось внутри Алека, там, где было темно. Магнус обхватил своими длинными пальцами место под нижней челюстью Алека и поцеловал его, а его прикосновение будто светилось на коже Алека – это был медленный и нежный поцелуй, поцелуй, который обещал больше «потом», когда они больше не будут находится на крыше и не будут осматриваться на то, идет ли кто‑то.

– Так, я твой самый первый Сумеречный Охотник, а? – сказал Алек, когда они наконец‑то оторвались друг от друга.

– Ты самый первый в стольких вещах, Алек Лайтвуд… – сказал Магнус.

Солнце садилось, когда Джейс оставил Клэри у дома Аматис, поцеловал ее, и направился вниз по каналу к дому Инквизитора. Клэри смотрела, как он уходит, прежде чем развернутся и войти в дом со вздохом; она была рада, что они уезжали на следующий день.

Были вещи, которые она любила в Идрисе. Аликанте оставался самым прекрасным городом, который она когда‑либо видела: За домами, сейчас, она могла видеть закат зажигающий искры на чистых верхушках демонических башен. Ряды домов вдоль канала погружались в мягкие тени, как бархатные силуэты. Но это было болезненно грустно быть в доме Аматис, зная теперь точно, что она никогда не вернется в него.

Внутри дом был теплым и слабо освещенным. Люк сидел на диване, читая книгу. Джослин спала рядом с ним, свернувшись калачиком, с наброшенным пледом сверху. Люк улыбнулся Клэри, когда она вошла, и он указал в сторону кухни, причудливым жестом, который Клэри приняла за признак того, что там еда, если она хочет есть.

Она кивнула и на цыпочках, чтобы не разбудить маму, поднялась вверх по лестнице. Она зашла к себе в комнату уже стаскивая куртку; ей понадобился лишь миг, чтобы осознать что в комнате есть кто‑то еще.

В комнате было холодно, холодный воздух вливался через полузакрытое окно. На подоконнике сидела Изабель. Она носила высокие сапоги на молнии поверх джинсов; ее волосы были распущены, и развивались слегка на ветру. Она посмотрела на Клэри, когда она вошла в комнату, и натянуто улыбнулась.

Клэри подошла к окну и подтянувшись присела рядом с Иззи. Было достаточно места для них обеих, но не достаточно; носки ее обуви толкнули ногу Иззи. Она сложила руки на коленях и стала ждать.

– Прости, – сказала Изабель наконец. – Я, конечно, должна была зайти через входную дверь, но я не хотела пересекаться с твоими родителями.

– Все прошло хорошо на заседании Совета? – спросила Клэри. – Что‑то произошло…

Изабель коротко рассмеялась.

– Фейри согласились принять условия Конклава. В общем, это хорошо, правда?

Возможно. Магнус так не думает, – выдохнула Изабель. – Просто… там все было острым, битым и торчащим повсюду. Это не было похоже на победу. И они отправили Хелен Блэкторн на остров Врангеля обучать подопечных. Сделали это. Они сделали это, потому что в ней есть кровь фейри.

– Это ужасно! А что насчет Алины?

– Алина поедет с ней. Она так сказала Алеку, – сказала Изабель. – Дядя Блэкторнов позаботится о детях и о той девочке которой понравились вы с Джейсом.

– Ее зовут Эмма, – сказала Клэри, толкнув ногой ногу Изабель, – Ты могла бы запомнить. Она очень помогла нам.

– Да, но мне немного трудно, быть благодарной в данный момент. – Изабель провела руками вниз по ее одетой в джинсы ноге и глубоко вздохнула. – Я знаю, что не было никакого другого исхода разыгравшихся событий. Я все пытаюсь представить себе один, но я не могу думать ни о чем. Мы должны были пойти за Себастьяном, и мы должны были выбраться из Едома или мы все бы умерли в любом случае, но я просто скучаю по Саймону. Я скучаю по нему все время, и я пришла сюда, потому что ты единственная, кто скучает по нему так же, как и я.

Клэри замерла. Изабель поигрывала красным камнем на шее, всматриваясь в окно хорошо знакомым Клэри, будто застывшим взглядом. Это был своего рода взгляд, который говорил – я пытаюсь не заплакать.

– Я знаю –, сказала Клэри. – Я тоже скучаю по нему постоянно, просто по‑другому. Такое чувство, как будто проснувшись не находишь руку или ногу, как будто что‑то, что всегда было здесь, было твоей опорой, теперь пропало.

Изабель все еще смотрела в окно. – Расскажи мне о телефонном звонке, – сказала она.

– Я не знаю, – Клэри колебалась, – Из, я не думаю, что ты правда захочешь…

– Скажи мне, – произнесла Изабель сквозь зубы, и Клэри вздохнула и кивнула.

Это не значило, что она ничего не помнила; каждая секунда случившегося засела в ее мозге.

Это было три дня после того, как они вернулись, три дня, в течение которых все они были помещены в карантин. Ни один Сумеречный охотник не пережил поездку в измерении демонов до этого, и Безмолвные братья хотели быть абсолютно уверенными, что они не принесли тёмную магию с собой.

Это были три дня Клэри, кричащей на Безмолвных Братьев, что она нуждалась в своем стило, что ей необходим Портал, что она хотела увидеть Саймона, ей хотелось, чтобы кто‑то просто проверил его и убедился, что он в порядке. Она не видела Изабель или любого другого в те дни, даже свою мать или Люка, но они, должно быть тоже выливали долю своих криков, потому что в тот момент когда, все они были проверены Братьями, появилась охрана и провела Клэри в кабинет Консула.

Внутри кабинета Консула, в Гарде на вершине Гард Хилла, был единственный работающий телефон в Аликанте.

Он был зачарован работать где‑то на рубеже века колдуном Рагнором Феллом, немного раньше до появления огненных сообщений. Он пережил различные попытки, изъятия его, так как теоретически мог вызвать нарушения со стороны подопечных, правда он никогда не провоцировал на такие действия.

Единственным человеком в комнате была Джиа Пенхоллоу, и она жестом поманила Клэри сесть.

– Магнус Бейн сообщил мне о том, что случилось с вашим другом Саймоном Льюисом в демонической реалии, – сказала она. – Я хотела сказать, что я очень сожалею о вашей потере.

«Он не мертв,» Процедила Клэри сквозь зубы. «По крайней мере, не должен быть. Кто‑нибудь удосужился проверить? Кто‑нибудь посмотрел, все ли с ним в порядке?»

– Да, – сказала Джиа довольно неожиданно. – Он в порядке, живет в доме со своей матерью и сестрой. Он в общем выглядит вполне хорошо: больше не вампир, конечно, просто примитивный, живущий совершенно обычной жизнью. По наблюдениям, у него не осталось никаких воспоминаний о Сумеречном мире.

Клэри вздрогнула, затем выпрямилась.

– Я хочу поговорить с ним.

Джия поджала свои губы. – Вы знаете закон. Вы не можете сказать примитивным о сумеречном мире, если он не находится в опасности. Вы не можете раскрыть правду, Клэри. Магнус сказал демон, который освободил говорил Вам так же.

Демон, который освободил вас. Значит Магнус не упомянул, что это был его отец, не то, чтобы Клэри обвинила его. Она не раскроет его тайну кому‑либо.

– Я не скажу Саймону ничего, хорошо? Я просто хочу, чтобы услышать его голос. Мне нужно знать, что он в порядке.

Джиа вздохнула и подвинула телефон к ней. Клэри схватила его, задумавшись о том, как вы правильно набрать номер из Идриса, как происходит оплата счетов, затем она решила не накручивать себя, она собралась просто набрать номер так, как будто она была в Бруклине. Если бы это не сработало, она могла бы просить о помощи.

К её изумлению, телефон зазвонил и телефонная трубка была снята практически мгновенно, знакомый голос матери Саймона отдавался эхом на линии.

– Алло?

– Алло.

Телефонная трубка чуть не выскользнула из рук Клэри; её ладони взмокли от пота.

– А Саймон дома?

– Что? О, конечно, он в своей комнате, – сказала Элен. – Могу я сказать ему, кто звонит?

Клэри закрыла глаза.

– Это Клэри.

Наступило временное молчание, а потом Элен сказала: «Простите, кто?»

– Клэри Фрэй.

Она почувствовала горький привкус метала во рту. – Я хожу в школу св. Ксавьера. Это на счет нашего домашнего задания по английскому.

О! Хорошо, хорошо, тогда, – сказала Элен, – я пойду позову его.

Она положила трубку, а Клэри ждала и снова ждала женщину, которая вышвырнула Саймона из своего дому, называла его монстром, оставила его рвать кровью стоя на коленях в канаве и пошедшую узнать, возьмёт ли он телефон, как нормальный подросток.

Это не была её вина. Во всём виновата Метка Каина, влиявшая на неё без её ведома, превратившая Саймона в Скитальца, отделившего его от семьи. Так говорила себе Клэри, но это не останавливало пылание гнева и тревоги, наполнивших её вены. Она слышала удаляющиеся шаги Элен, ворчание голосов, снова шаги.

– Алло?

Голос Саймона, Клэри чуть не выронила телефон. Ее сердце разрывалось на кусочки. Она могла так отчетливо представить его, худой и темноволосый, облокотившийся о стол в узком коридоре, прямо рядом с передней дверью.

– Саймон, – сказала она. – Саймон, это я.

Клэри.

Последовала пауза. Когда он заговорил снова, его голос звучал неуверенно.

– Я…Мы знакомы?

Каждое слово чувствовалось, как гвоздь вбиваемый в ее кожу. – Мы ходим в класс английского вместе, – сказала она, что было правдой по сути‑у них было много совместных занятий, когда Клэри еще ходила в примитивную школу «Мистера Прайса».

– Ах, да, – он не звучал недружелюбно; достаточно веселый, но сбитый с толку. – Мне очень жаль. У меня плохая память на лица и имена. В чем дело? Мама сказала, что это касается домашнего задания, но мне кажется, что нам ничего не задали сегодня.

– Могу я спросить у тебя кое‑что? – поинтересовалась Клэри.

– О Повести о двух городах? – Он казался удивленным. – Слушай, я еще не читал ее. Мне нравится более современный материал. Пропасть‑22, Над пропастью во ржи – что угодно со словом «пропасть» в названии, я думаю. – Клэри подумала, что он немного флиртовал. Он, должно быть, думал, что она позвонила ему из ниоткуда, потому что она думала, что он симпатичный. Какая‑то случайная девушка из школы, имя которой он даже не знает.

– Кто твой лучший друг? – спросила она. – Самый лучший друг в мире?

Он помолчал, потом рассмеялся.

– Я должен был догадаться, что это все из‑за Эрика, – сказал он. – Знаешь, если ты хотела его номер телефона, то могла бы просто спросил у него… Клэри повесила телефонную трубку и села, глядя на него, как будто это была ядовитая змея. В сознание ее вернул голос Джии, которая спрашивала ее, была ли она в порядке, спрашивала, что случилось, но Клэри не отвечала, просто стиснула зубы, совершенно определенно не стоит плакать перед Консулом.

– Ты не думаешь о том, что он, может быть, просто притворяется? – сказала Изабель. – Делает вид, что не знает, кто ты, знаешь, потому что это будет опасно?

Клэри заколебалась. Голос Саймона был таким веселым, так непринуждённым, таким обычным. Никто не мог подделать такое.

– Я полностью уверена, – сказала она. – Он не помнит нас. Он не может.

Иззи отвернулся от окна, и Клэри могла ясно видеть слезы, стоявшие в её глазах.

– Я хочу тебе кое‑что сказать, – сказала Изабель. – И я не хочу, чтобы ты меня ненавидела.

– Я не могу тебя ненавидеть, – отозвалась Клэри. – Это невозможно.

– Это гораздо хуже, – сказала Изабель, – чем, если бы он умер. Если бы он был мертв, я могла скорбеть, но я не знаю, что думать. Он в безопасности, он жив, мне стоит быть признательной. Он не вампир больше, и он ненавидел быть вампиром. Я должна быть счастлива. Но я не счастлива. Он сказал мне, что любит меня. Он сказал мне, что любит меня, Клэри, и теперь он даже не знает, кто я.

Если бы я стояла перед ним, он бы не узнал моего лица. Это заставляет меня чувствовать, что я никогда не имела значения. Ничего из этого никогда не имело значения или никогда не происходило. Он никогда не любил меня, – гнев прилил к её лицу. – Я ненавижу это! – она вспыхнула внезапно. – Я ненавижу это чувство внутри своей груди.

– Когда кого‑то не хватает?

– Да, – сказала Изабель. – Я никогда не думала, что буду чувствовать такое из‑за какого‑то парня.

– Не какого‑то парня, – сказала Клэри. – Саймон. И он любил тебя. И это имеет значение. Может быть, он не помнит тебя, но ты… Ты помнишь. Саймон, который живёт в Бруклине сейчас, это Саймон, каким он привык быть 6 месяцев назад. И это не ужасно. Он был потрясающим.

Но он изменился, когда ты узнала его. Он стал сильнее, он чувствовал боль, и многое произошло с ним. И это тот Саймон, в которого ты влюбилась и который влюбился в тебя, поэтому ты скорбишь, потому что он ушёл. Но ты можешь сохранить ему жизнь хотя бы немного, помня его. Мы обе можем.

Изабель издала удушливый звук.

– Я ненавижу терять людей, – сказала она, и появилась свирепые лезвия в ее голосе: отчаяние тех, кто потерял слишком многих, слишком юным. – Я ненавижу это.

Клэри положила руку и взяла – тонкую правую руку Иззи, с единственной руной Ясновидения, начерченной вокруг костяшек ее пальцев.

– Я знаю, – сказала Клэри. – Но вспомни есть люди, которых приобрела. У меня появилась ты. Я благодарна за это. – Она жестко подала руку Иззи, и мгновение не было никакого ответа. Тогда пальцы Изабель сжала ее в ответ. Они сидели в тишине на подоконнике, их руки покрывали все расстояния между ними.

Майя сидела на диване в квартире, её квартире теперь. Так как она лидер стаи, ей заплатил небольшую зарплату, и она решила использовать её на аренду, чтобы сохранить то, что когда‑то было местом, где жили Джордан и Саймон, сохранить их вещи от выброса на улицу сердитым выселяющим их арендодателем.

В конечном итоге она бы прошла через их вещи, разбирая, что смогла, по полочкам памяти. Изгоняя призраков.

На сегодняшний день, однако, она была довольна сидеть и смотреть на то, что прибыло для нее из Идриса в небольшой посылке от Джии Пенхаллоу. Консул не поблагодарила ее за предупреждение, которое она сделала, но она приветствовал ее как нового и бессменного лидера Нью‑Йоркской стаи.

Ее тон был прохладным и далеким. Но в письма была завернута бронзовая печать, печать главы Претора Люпоса, печать, которой семья Скотт всегда подписывала свои письма. Она была извлечена ​​из руин на Лонг‑Айленде. Еще здесь была приложена небольшая записка, с двумя словами, написанными на ней заботливой рукой Джии.

Начни сначала.

– С вами все будет хорошо. Я обещаю.

Хелен говорила это уже, наверное, раз в шестисотый, как думала Эмма. Возможно это бы и помогло, но только если бы это не выглядело так, как будто она пыталась убедить в этом саму себя.

Хелен почти закончила собирать вещи, которые она привезла с собой в Идрис. Дядя Артур (он сказал Эмме тоже называть его так) обещал прислать остальное. Он ждал внизу с Алиной, сопровождающей Хелен в Гард, где она пройдет через портал на Остров Врангеля. Алина последует за ней на следующей неделе, после договоров и голосований в Аликанте.

Все это казалось скучным и сложным и ужасным для Эммы. Все, что она знала, что ей было жаль, что она когда‑либо думала, что Хелен и Алина были сентиментальными. Хелен, казалось, сейчас не до сентиментов, просто печально, ее глаза покраснели, и руки дрожал, когда она застегнула сумку и повернулась к кровати.

Это была огромная кровать, достаточно большая для шести человек. Джулиан прислонился к спинке кровати с одной стороны, а Эмма с другой. Можно было бы разместить остальных членов семьи между ними, подумала Эмма, но Дрю, близнецы и Тавви спали в своих комнатах.

Дрю и Ливви плакали; Тиберий принял известие о выезде Хелен с широко раскрытыми глазами от непонимания, как будто он не знал, что происходит и как он должен был ответить. Напоследок он пожал её руку и торжественно пожелал ей удачи, словно она была его коллегой и уезжала в командировку. Она разрыдалась.

– О, Тай, – сказала она, и он попятился назад, испуганно смотря на неё.

Хелен опустилась на колени, в результате чего оказалась почти на уровне глаз Джулиана, сидевшего на кровати.

– Помни, что я сказала, хорошо?

– Мы будем в порядке, – пробормотал Джулиан.

Хелен сжала его руку.

– Я ненавижу то, что мне приходиться оставить вас, – сказала она. – Я бы заботилась о вас, если бы могла. Вы знаете это, да? Я бы взяла на себя институт. Я люблю вас всех так сильно.