БІЛЕТ № 6

Дата добавления: 2015-10-12; просмотров: 498

9-го сентября я оставил Кумыш-курган. Переправясь чрез Куван-Дарью или Чиргайлы на плашкоте и пройдя верст 20 по волнистой равнине, пересеченной канавами и отчасти покрытой кустарником и камышем, я должен был вторично переправляться чрез Джаман-Дарью, около бывшаго коканскаго укрепления Чим-курган, но уже без всяких искусственных пособий. Река имеет в этом месте около 100 сажен ширины и по берегам довольно мелка, но в середине, на протяжении от 5 до 10 сажен, глубина достигала до 2 аршин. Мы переправлялись верхом на лошадях вплавь, а тарантас мой и телеги с вещами раздетые казаки перетащили на руках. В глубоком месте они поддерживали их на воде, сами плывя около.

10-го сентября, сделав верст 17, мы останавливались на привал около кургана Кук-тунды, на котором, по словам киргиз, находилось во времена каракалпаков укрепление, ночевали на Джаман-Дарье, а 11-го сентября достигли бывшаго коканскаго укрепления Кош-курган и пройдя еще версты две, переправились на бударе в Кармакчинское укрепление, чрез Караузяк, имеющий здесь около 50 сажен ширины. Дорога от Чим-кургана до Кармакчи, длиною в 75 верст, пролегала по острову между Джаман-Дарьею и разливами Караузяка, имеющему от 5 до 10 верст ширины.

По прибрежью Джаман-Дарьи встречались луговыя места, а остальное пространство перерезано множеством оставленных ирригационных канав и покрыто в изобилии кустарником. От Ак-мечети до Кармакчи по северной окраине Караузякских разливов 190 верст, тогда как по южной окраине всего 150, но зато на последнем пути представляются четыре больший переправы чрез Сыр-Дарью у Кубаса, Куван-Дарью у Кумыш-кургана, Джаман-Дарью у Чим-кургана и Караузяк у Кармакчи. Впоследствии дорога от Ак-мечети сократилась еще более, установясь чрез Кубас (переправа через Сыр), Куль-Ике (переправа через Куван) и по левому берегу Джаман-Дарьи в Кармакчи (переправа через Сыр).

От Ак-мечети до Орска слишком 1000 верст я сделал с небольшим в месяц. Конвой мой состоял из 5 казаков, но из попутных укреплений ко мне присоединялись по одиночке разныя лица, возвращавшияся на линию, так что всего набралось до 20 человек и при них до 30 лошадей и пять подвод.

6-го октября нас застал в степи сильный буран. Пройдя 20 верст, я хотел было остановиться покормить лошадей на речке Яман-кайраклы, но лошади пугались, дрожали и ничего не ели, и я решился, не останавливаясь, идти в Карабутак, до котораго оставалось 32 версты. Разсчитывая, что мы можем добраться туда не ранее полуночи и что при буране и особенно с наступлением темноты можем потерять дорогу, я послал вперед киргиза предуведомить начальника форта о нашем прибытии и просил заготовить для нас теплыя квартиры и повесить на башни фонари или зажечь смолу.

Действительно мы прибыли в форт уже за полночь. Верховые люди до того перемерзли, что не могли сами слезть и их стаскивали с лошадей. На другой день утром к начальнику форта, у котораго я остановился, пришли с докладом, что ночью замерзло на дворах несколько мелких штук скота и почти все куры. Степь была покрыта снегом и буран продолжался. Скрываясь от бурана, в форт прибыл киргизский султан, который только что женился и вез к себе в аул, находившийся около Орска, свою молодую жену, в сопровождении ея брата, тоже султана, и работника. Он явился ко мне и просил позволения присоединиться к моей партии, так как в осеннее время в степи встречаются барантовщики и он боится продолжать путь особняком. 8-го октября буран утих, хотя стужа продолжалась, и мы выступили. Партия моя шла обычным порядком в кучке, султанша ехала с нами на верблюде, котораго вел работник, а султаны исчезли на целый день, вероятно отыскивая по сторонам аулы, где бы можно было напиться кумысу и узнать новости. Султанша страшно перезябла и прислала ко мне своего работника просить позволения сесть в тарантас. Я уступил ей свое место и пересел на свою верховую лошадь.

На ночлег султаны грелись у меня под джуламейкой. За чаем и ужином молодой супруг, забыв закон Магомеда, выпил целый стакан спирта, а бедная его 15-летняя жена, по восточному этикету, мерзла вдали около верблюда и считала за величайшее благодеяние, когда я прислал ей горячаго. Ночью пьяный султан хотел ее поймать и побить, вероятно из ревности, но она ловко увертывалась около верблюда. Эти сцены повторялись каждую ночь. Султан, как развращенный прилинейный киргиз, не мог вселить к себе симпатии молодой женщины, которая видимо его презирала и не скрывала своего желания бежать от него на линию. И что ожидало ее впереди, когда приходилось проводить таким образом медовые дни!