Особисте життя

Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 648

Конечно, хотелось бы верить, что некогда жили «свободные люди», но подавление и угнетение большинства существовали во все времена. Достигалось это разными способами в зависимости от характера общества, уровня «искусства» угнетения и ресурсов, находившихся в руках тех, кто стоял у власти. Основной целью угнетения всегда было удержание в пользу привилегированного меньшинства как можно большей части общественного продукта и сохранение для менее удачливого большинства такой его части, которой было бы достаточно для обеспечения непрерывного трудового процесса. Дефицит, поддерживаемый с помощью физического принуждения, на протяжении тысячелетий служил самым надежным регулятором поведения людей. За последние несколько столетий наряду с развитием современной промышленности получила развитие и значительно усовершенствовалась система управления и подчинения. С появлением рынка сложились относительно свободные социальные условия, но при этом простые рабочие люди оказались полностью зависимыми от заработной платы, получаемой за далеко не всегда гарантированный труд.

Хотя подобная форма индустриализации не проникла во все уголки мира, она уже значительно изменила характер тех обществ, в которых достигла наивысшего уровня развития. В Соединенных Штатах в особенности, а кроме того, в Западной Европе и в Японии индустриальное государство развивается если не в новом направлении, то во всяком случае не так, как оно развивалось раньше. Производительность труда резко увеличилась, и выросший общественный продукт распределяется с еще большим неравенством.

В то же время, осознав в результате потрясших ее в первую треть двадцатого столетия социальных катастроф свои слабости и нужды, западная промышленная система с большой неохотой допустила вмешательство в свои дела государства, которое призвано обеспечить ей относительно ровное функционирование. Получили развитие небывалые по своим размерам и могуществу правительственные бюрократии и постоянно разрастающийся слой общества, чья задача заключается в поддержании экономического (и политического) равновесия. Система эта привела к еще большей зависимости от техники и от тех, кто соответствующим образом подготовлен для изобретения, производства и работы с более сложным оборудованием и процессами.

После второй мировой войны американская экономика стала первой в мире экономикой, где большая часть рабочей силы была занята не в производственной сфере, а в сфере обслуживания. Число канцелярских работников, работников торговли, сферы обслуживания и административного персонала сегодня превышает число рабочих, занятых непосредственно в промышленном и сельскохозяйственном производстве. Тенденция эта продолжает усиливаться, и, по предварительным оценкам, последствия ее носят скорее психокультурный, чем экономический, характер.

В этой новой ситуации Питер Дракер характеризует рабочего как «работника умственного труда в отличие от вчерашнего рабочего — работника физического труда, квалифицированного или неквалифицированного». Ученый отмечает, что «это, хотя и довольно значительное, повышение приводит к противоречию между традицией нового работника умственного труда и его положением простого рабочего»¹.

Это, согласно Дракеру, создает весьма серьезные проблемы, ибо такой работник «считает себя человеком интеллигентного труда, таким же, как юрист, преподаватель, врач, священник, государственный служащий. Он имеет такое же образование, а доходы его еще выше»². И все же он остается подчиненным, занимающим непонятное положение в штатном расписании и лишенным даже тех незначительных возможностей выбора (за исключением заработной платы), которые предполагает полученное им образование. Более того, он в значительно большей степени по сравнению со своим предшественником осознает по крайней мере общие очертания своего культурного уровня. Таким образом, перед развитым индустриальным государством с рыночной экономикой встает еще одна дилемма. Дракер формулирует ее следующим образом:

«С каждым годом конфликт между надеждами, возлагаемыми на умственный труд, и действительностью будет все глубже и острее. В результате управление работниками умственного труда приобретет чрезвычайно большое значение для создания и функционирования общества умственного труда... Похоже, именно этот социальный вопрос будет стоять перед развитыми странами в двадцатом, а возможно, и в двадцать первом веке»³.

Любопытно, что Эдвард X. Карр, рассматривая ту же сложившуюся в индустриальном обществе ситуацию с точки зрения (если так можно выразиться в данном случае) социалистической перспективы, рисует абсолютно противоположную картину. Но Карр надеется на такое будущее, в котором манипуляция не будет занимать такое ведущее положение. Он пишет:

«Социальные обычаи и трудовые стимулы предындустриального периода нельзя возобновить. Но все, что нам пока удалось сделать,— это уничтожить философию, обычаи и стимулы, которые в течение прошлого столетия заставляли вращаться колеса промышленности, по на смену им мы не выдвинули ничего нового. Перед нами стоит задача создания новой философии, которая будет служить стимулом и поддержкой новому социальному обычаю труда»⁴.

Для Дракера, который, по-видимому, вполне доволен существующим общественным строем, задача решается в рамках прикладной психологии. Карр же строит свою модель на фундаментальной перестройке структуры целей и организации общества.

Дракер признает, что способы «управления» работниками умственного труда еще предстоит разработать. Однако примечательно, что средства манипулирования работниками физического труда и не очень высокообразованными группами в развитом промышленном государстве очень хорошо известны, весьма эффективны и применяются постоянно. Средства массовой информации служат необыкновенно мощными рычагами манипулирования и управления традиционной рабочей силой как в Соединенных Штатах, так и в западноевропейских индустриальных экономических системах. Более того, эволюция индустриального государства до уровня полной автоматизации и компьютеризации, когда вся рабочая сила будет состоять только из работников умственного труда, еще дело далекого будущего. Таким образом, значительная в численном отношении обычная рабочая сила продолжает подвергаться ежедневной обработке массовым аппаратом манипулирования сознанием господствующего строя. А реклама, так эффективно стимулирующая желания (и тем самым побуждавшая рабочих работать сверхурочно для удовлетворения этих желаний), усиливает мощную идеологию уровня жизни и оказывает массовую поддержку индустриальной системе, Действующей в настоящее время в Соединенных Штатах.

Дэниел Белл называет знания «стратегическим ресурсом» и указывает, что «как всегда, когда речь идет о ресурсах, весь вопрос состоит в том, в чьих руках они находятся и кто будет принимать необходимые решения об их распределении». Он пытается найти некий «баланс знаний и возможности объяснять технические компоненты и размеры издержек; расширить границы выбора и определить моральное содержание всех вариантов выбора, с тем чтобы решения принимались более сознательно и с большим чувством ответственности»⁵.

Однако именно невозможность достигнуть этого приводит многих в состояние подавленности. Использование знаний исходя из соображений морали и гуманности так, чтобы все последствия принятия решений были подвергнуты предварительному изучению,— это как раз то, что так ловко избегает делать система управления развитого индустриального государства с рыночной экономикой, и в первую очередь это касается средств массовой информации. Происходит это даже не потому, что те, кто принимает решения, действуют со злым умыслом, а просто потому, что долгосрочные социальные соображения находятся в противоречии с краткосрочными соображениями выгоды, а в основе рыночной экономики лежит немедленная реализация личной выгоды.

Механика государства в целом прекрасно уживается с системой ценностей и процессами мышления людей, которых постоянно и настойчиво учили переводить свои личные условия на язык мгновенных мелких подачек. Таково на сегодняшний день положение и умонастроение «средней Америки». Однако это не объясняет положения некоторой части нового пополнения рабочей силы, состоящей из работников умственного труда. Эта группа, многочисленная и постоянно увеличивающаяся (только число студентов университетов в два раза превышает число всех рабочих страны, занятых в производстве), уже начала создавать совершенно иную систему социального измерения. По сути проблема «управляемости» работников умственного труда (или тех, кто еще находится в процессе подготовки) уже сегодня, а не в будущем, как предсказывал Дракер, вызывает серьезные затруднения.

Каковы бы ни были перспективы, нельзя отрицать тот факт, что среди молодежи с выше среднего уровнем образования и семейных доходов очень сильны враждебные настроения по отношению к коммерческому информационно-развлекательному обществу. Ректор Колумбийского университета Уильям Макджилл подчеркивает, что «примерно от одной трети до половины студентов входят сегодня в группу отчуждения»⁶. Результаты исследования, представленные президентской комиссии по проблемам волнений в университетах, свидетельствуют, что «почти все студенты колледжей считают, что та или иная форма конфронтации необходима и эффективна для изменения общества» и что «три четверти студентов согласны с тем, что «в своей основе Соединенные Штаты являются расистским обществом»»⁷. Стотон Линд пишет по этому поводу следующее:

«Образование пытается подготовить молодежь к недостойной и бесчеловечной трудовой жизни взрослых, а потому само становится мишенью. Быстрый рост высшего образования после второй мировой войны был вызван техническими изменениями в промышленности. Автоматизированная и компьютеризированная промышленность нуждается во все большем числе молодых мужчин и женщин, обладающих квалификацией служащих и покорностью рабочих. Большинство из семи миллионов учащихся наших колледжей готовятся для квалифицированного послушания. Студент, как и работник, которым он намеревается стать, пользуется своим умом, равно как и руками, по не творчески, не по собственной инициативе, а по-прежнему в рамках приказов, спускаемых сверху вниз. Таково и современное высшее образование. И студенты заявляют тем, кто отдает им приказы, что они могут тренироваться в искусстве десятника на ком-нибудь другом. Они не желают быть согбенными, сломленными и бессловесными»⁸.

Окрестив отрицание стандартных американских ценностей «контркультурой», Теодор Рожак⁹ и другие приписывают эту усиливающуюся оппозицию молодежи жестким рамкам и ортодоксальности, навязанным обществу техникой. Рожак критикует манипулятивную культуру как неизбежное последствие неиствующей техники. Специфическая социальная организация, определяющая характер техники и ее применение, считается, согласно такой точке зрения, неуместной. Нелепо, но поддерживаемая Рожаком нетрадиционная культура сама страдает от тех же извращений, что и «правильное» общество, поглощенное техникой. Новый образ жизни молодежи превратился в прибыльное дело. Фестивали рок-музыки, реклама и сбыт пластинок, атрибуты культа, и одежды стали предметом предпринимательства наживающихся на хиппи капиталистов, а само «освобождение» превратилось в ходкий товар. «Движение» превращается в рынок сбыта. Очевидно, не только техника, но также и определенные виды критицизма не могут устоять перед специфическим общественным строем.

И все-таки американская «культурная революция» со всеми ее недостатками и обусловленностями подрывает общепринятые ценности традиционного общества. Труд, дисциплина, иерархия и подавление подвергаются постоянным нападкам, и зачастую именно частные предприниматели, использующие новое мировоззрение и образ жизни молодежи для выкачивания прибылей, способствуют раскрытию сути общественного строя и высвобождению эмоциональных потоков, направление которых никто не может точно предсказать.

Автоматизация производства, которая в конце концов может полностью вытеснить обычную людскую рабочую силу, неминуема (по крайней мере в историческом смысле), и сознание молодежи уже проникнуто пониманием необходимости навсегда избежать традиционного принудительного труда. Поскольку составляющее фундамент общества институциональное устройство не подает никаких признаков адаптации к этим абсолютно новым возможностям техники, конфликт разразился на личностном бихевиористском (культурном) уровне, скрывая — и на данном этапе отрицая — более глубокие экономикосоциальные проблемы, лежащие в основе культурного бунта.

В 60-х гг. страна, казалось, «отдала» свою молодежь во власть нигилизма с примесью насилия и иррационализма. В начале 70-х гг. положение выровнялось, но затишье может оказаться ложным. В любом случае именно подвергающаяся натиску техники и все же противящаяся структурным изменениям социоэкономическая система ответственна за резкие отклонения компаса эмоций молодежи.

Как бы ни были ограничены опыт и образование молодых, они все-таки всколыхнули сомнения относительно общества, в котором все продается, а человека, вопреки заявлениям об обратном, ценят слишком низко. Парадоксально, но средства массовой информации служат источником этого губительного открытия. Те же средства массовой информации, что формируют или по крайней мере влияют на мышление лояльных американцев, также убеждают многих представителей молодежи, чье образование позволяет им более полно пользоваться подачками общества потребления, в бессодержательности и разрушительном влиянии на личность ценностей системы. Двадцать три миллиарда долларов, расходуемых ежегодно на частную рекламу, сослужили большую службу в деле пробуждения сознания тех, кто в раннем возрасте избежал полного разложения в лучших традициях американского образа жизни.

Вот, оказывается, в чем заключается сегодня дилемма, стоящая перед заправилами средствами массовой информации в Соединенных Штатах. Невмешательство в дела средств массовой информации усугубляет возрастной и финансовый раскол в стране и делает образованных людей все менее и менее «управляемыми». Вмешательство влечет за собой неуверенность и возможность возникновения более глубоких, хотя и скрытых, социальных конфликтов. Однако чрезвычайно напряженная социальная обстановка полностью исключает невмешательство. Таким образом, мы имеем дело с первыми признаками преднамеренного вмешательства правительства в информационный процесс страны. Принимаемые в области информации решения становятся все более политическими и соответственно менее коммерческими, хотя, конечно, процесс этот очень неравномерен. Эту тенденцию подметили и с оптимизмом о ней сообщили как об источнике будущего коммерческого бизнеса. Должностное лицо «Макгроу-Хилл паблишинг компани» предсказывает, например, «что правительство, которое должно управлять с согласия избирателей, включается в процесс коммуникаций в больших масштабах, учится обращаться к людям на их собственном языке и прибегает к рекламе для продажи своего «товара»»¹⁰.

Для того чтобы это не вызвало в стране всеобщего страха и беспокойства, прежде всего необходимо разъяснить широким массам, в чем именно заключаются нарушения, допускаемые коммерческими средствами массовой информации. В этом и состоит вклад, сделанный вице-президентом Агню и небольшой группой информированных чиновников Белого дома периода президента Никсона. Предъявленные ими обвинения средствам массовой информации послужили началом кампании, целью которой было приучить страну к вмешательству правительства в информационный процесс на основании недоверия к коммерческим средствам массовой информации. Соответственно мы получили поразительно откровенную, но лишь частично точную критику частных средств информации, которые до тех пор без особого труда выдавали себя за объективную развлекательную и информационную систему. Теперь же у нас есть свидетельство бывшего вице-президента Соединенных Штатов о том, что существует система контроля над информацией и программами, т. е. такая ситуация, при которой «информацию, сообщаемую каждый вечер 40 млн. американцев, определяет горстка людей, ответственных только перед своими корпоративными работодателями... Существует практически монополия на каждое из средств информации... Существует тенденция к монополизации крупнейших средств информации общественности (газет) и ко все большей концентрации власти во все меньшем количестве рук... [А соответственно] времена, когда мы наивно верили в нейтральность прессы и телерадиосетей, капули в прошлое»¹¹.

Безусловно, картина вовсе не преувеличена, хотя вице-президент Агню, игнорируя богатый исторический опыт подобной критики, правда в несколько ином аспекте, похоже, считает, что он первый, кто привлек внимание к указанным обстоятельствам¹².

Как бы там ни было, но контроль над информационным аппаратом страны еще жестче, чем предполагает Агню и его соратники. И дело здесь не только во влиянии «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», какое бы большое значение ни имели эти два органа. Что касается прессы, то здесь отсутствие конкурирующих голосов достигло небывало низкого уровня. Один из старейших обозревателей по этим вопросам пишет следующее: «В то время как в 1880. г. только 38% городов в Соединенных Штатах имели по одной ежедневной газете и лишь в одном городе несколько газет принадлежали одному владельцу, в наши дни уже 85,6% городов имеют всего по одной ежедневной газете. Если же 150 городов с двумя ежедневными газетами, принадлежащими одному владельцу, и 21 город с двумя ежедневными газетами, объединенные соглашением о совместном управлении, прибавить к 1284 городам с единственной ежедневной газетой, то общее число городов, не имеющих коммерчески конкурирующих местных ежедневных газет, достигает 97%. Только в 45 из 1500 городов с ежедневными газетами существуют две или более коммерчески конкурирующие ежедневные газеты и только в трех из этих 45 городов ежедневные газеты для массового читателя принадлежат более чем двум владельцам»¹³.

Радио и телевидение подверглись не меньшей концентрации. Хотя в стране существует свыше семисот коммерческих телестанций и более 6700 коммерческих радиостанций, управление ими строится по принципу пирамиды: несколько радио- или телестанций принадлежат одной компании, смешанное владение средствами информации (газеты владеют радиовещательными станциями) и, что особенно важно, передача большинства телевизионных программ по каналам трех телесетей, филиалами которых так или иначе являются почти все местные телестанции¹⁴. Более того, что касается телевидения — наиболее могущественного из существующих средств массовой информации, то здесь бразды правления с самого начала были сконцентрированы в руках небольшой группы дельцов. Те, кто получил первые лицензии, выданные в 1951 г. Федеральной комиссией связи, так и остались в центре этого прибыльного предприятия, возглавив процесс концентрации¹⁵.

Обычные законы функционирования рынка создали в сфере массовых коммуникаций такую же индустриальную структуру, как и во всех прочих секторах свободного предпринимательства. Вице-президент Агню также обращает на это наше внимание: «Стоит появиться конгломерату, объединяющему компанию по производству ботинок и компанию по производству рубашек, как тут же найдется кто-либо и совершенно справедливо заявит, что такой конгломерат представляет опасность для экономики и должен быть ликвидирован. Но единственная компания,расположенная в столице государства, контролирует крупнейшую газету в Вашингтоне, округ Колумбия, одну из четырех крупнейших телестанций, радиостанцию и один из трех крупнейших журналов страны...»¹⁶

Короче, средства массовой информации, и радиотелевещание в особенности, являются чрезвычайно прибыльными коммерческими предприятиями¹⁷.

Высокая прибыльность и покровительство конгресса обеспечивают владельцам средств массовой информации чрезвычайно привилегированное положение в экономике.

Но особенно важно отметить неоценимую поддержку, оказываемую средствами информации коммерческо-финансовой системе в целом, их постоянное содействие укреплению целей рыночной экономики.

Почему же тогда жизненно важный информационный аппарат существующего строя подвергается критике со стороны руководящих деятелей правительства, которые сами являются выходцами и преданными приверженцами корпоративного предпринимательства? Почему бы не позволить ему и впредь выполнять те же функции, которые он так успешно выполнял в прошлом, — обеспечение приверженности аудитории страны существующему статус-кво? Обычные законы функционирования рыночной экономики позволяют дать частичный ответ на этот вопрос. Немалую роль играет здесь и быстро меняющийся политико-социальный климат в Соединенных Штатах.

Не вызывает сомнения огромный вклад средств массовой информации в дело развития и распространения американского товарного производства. Согласно Артуру Нилсену — основателю известной организации по изучению рынка, телевидение лучше всех обеспечивает сбыт товаров¹⁸. Дж. К. Гэлбрент также отмечает, что без создающего потребительские образы аппарата телевидения индустриальная система влачила бы жалкое существование¹⁹. Следствием причастности популярных информационно-развлекательных каналов к рыночной экономике явилось то, что даже новости и информационные сообщения рассматриваются как товары потребления. Сэр Уильям Хейли, бывший генеральный директор Би-би-си, сказал по этому поводу следующее: «Как и все в американской действительности, она (информация) занимает после торговли второе место. Новости сегодня используются в качестве своего рода развлечения»²⁰.

Дикторы последних известий и комментаторы — первые из продавцов. За зрителей новостей ведется такая же конкурентная борьба, как и за зрителей любой другой программы, потому что рекламу следует продавать для поддержания «марки» и, что более важно, зритель, отданный конкуренту в 6 часов пополудни, может быть впоследствии потерян для последующих дорогостоящих программ, передаваемых в самые насыщенные телечасы. Таким образом, информация передается по тем же коммерческим законам, что и другие программы. В результате составители программ неизбежно постоянно гонятся за сенсацией и действием в репортажах. Что же может сравниться в этом плане с катаклизмами нашей эпохи? Более того, общественный строй трещит по швам, по мере того как новые и застаревшие проблемы накапливаются, вырываются на поверхность и требуют незамедлительного решения. Упадок городов, преступность, расизм, загрязнение окружающей среды и война,— вот повседневные условия жизни десятков миллионов людей²¹. Писаки, находящиеся на службе средств массовой информации, должны были бы быть совершенно слепыми, чтобы абсолютно не замечать столь мощного «сырья» для социального переворота.

Реальные условия жизни общества и лежащее в основе коммерческой деятельности стремление привлечь и удержать аудиторию, вместе взятые, помогают каждый вечер зрителю-слушателю получить по крайней мере смутное представление о разлагающемся статус-кво. Картина, совершенно очевидно, не слишком привлекательная. Отсюда и шумные требования все увеличивающихся сторонников «старых добрых времен», требующих прекратить «искажение» действительности. Вот какова подоплека взрыва консервативного возмущения, вызванного показанным по телевидению насилием, к которому прибегла полиция Чикаго во время съезда демократической партии летом 1968 г.

В настоящее время проводится политика открытого отказа не только от святого принципа полного освещения новостей, который так или иначе никогда не применялся средствами массовой информации, но и отказа от коммерческого правила поддержания должного захватывающего уровня информации для привлечения аудитории. Спиро Агню предостерегает: «Нам следовало бы спросить бесконечно гоняющиеся за полемическим материалом телекомпании: какова же их конечная цель — просвещать или наживаться? Каков конечный результат — информирование или запутывание? Каким образом непрекращающиеся поиски большей насыщенности действием большего возбуждения, более драматических событий служат стремлению нашей страны к внутреннему спокойствию и стабильности?»²² Очевидно, с точки зрения правительства, угроза общественному строю довольно серьезная, если оно подвергает сомнению то, что всегда ценилось в этой стране превыше всего,— стремление к получению прибыли.

Но неспособный осуществить глубокие структурные преобразования существующий статус-кво старается, где возможно, скрыть, где нужно, приукрасить и любыми способами свести до минимума размеры социальных беспорядков, а для этого в наше время информационного насыщения — почти в каждом американском доме есть по одному, а то и по два-три радиоприемника и телевизора—даже для достижения минимальной эффективности необходим массовый контроль и манипуляция. Именно к этому призывают правительственные заявления и мероприятия. В действительности же процесс этот начался и успешно развивался задолго до вмешательства Белого дома.

Вообще говоря, информационная система всегда была коммерческой, самоизбирательной и реакционной. Более того, это было достигнуто без централизованного руководства, под влиянием структур, действовавших в рамках безоговорочных исходных посылок, общих для всех владельцев собственности, и владельцы средствами массовой информации не являлись исключением. Так что сегодня изменилось только одно — манипулятивное вмешательство стало лишь более интенсивным и методы его более явными.

Проанализируем, например, радиотелевизионное представление после убийства Мартина Лютера Кинга. Профессиональный журнал радио- и телевещания писал: «...на прошлой неделе теле- и радиожурналисты успешно завершили выполнение задачи по освещению самых бурных десяти дней за всю историю их репортерской деятельности». Чем же заслужили они такое самовосхваление? Тот же журнал «Бродкастинг» пишет далее: «...репортажи некоторых станций с места событий, где происходили волнения, показали, что на местах ситуация полностью контролировалась». Как же осуществлялся на практике этот «контроль»? В Балтиморе, например, «кадры с полицейскими, стреляющими по снайперам, белые с оружием в руках и черные бойцы были показаны, но не повсеместно, как требовалось»²³. В некоторых городах телевидение день и ночь демонстрировало кинофильмы. И «Вераети» не без некоторого удивления сообщал о том, как много черных лиц промелькнуло на экранах телевизоров в течение одной педели после смерти Кинга, но, как только страсти улеглись, они моментально исчезли.

Средства массовой информации, уклоняясь от выполнения своих и без того плохо выполняемых функций источников информации, намеренно использовались для отвлечения внимания, успокоения и умиротворения.

В Вашингтоне, округ Колумбия, должностные лица обратились за помощью к 34-летнему негритянскому певцу, чьи способности воздействовать на аудиторию хорошо известны. Перед телекамерами и радиомикрофонами Джеймс Браун от всей души призывал аудиторию прекратить беспорядки в городе... «Возвращайтесь домой, включите телевизоры. Слушайте радио. Послушайте некоторые записи Джеймса Брауна»²⁴.

Однако еще красноречивее о роли средств информации свидетельствуют участившиеся добровольные соглашения между теле- и радиовещательными компаниями о замалчивании информации о расовых беспорядках, а также договоренности с полицейскими агентствами относительно задержки или даже утаивании информации о беспорядках в городе. В результате исследования, проведенного одним из информационных журналов, было установлено, что «примерно около четверти всех станций ТВ связаны одним из подобных соглашений. На долю крупных станций (ежегодные доходы которых составляют три и более миллиона долларов) приходится большее количество таких договоров, что и не удивительно, так как беспорядки превалируют именно в крупных городах. Почти 39% опрошенных сотрудников крупных станций заявили, что они ограничены в своей деятельности теми или иными соглашениями или неофициальными договоренностями»²⁵.

Приведем пример принудительного соглашения между телестанциями и полицией:

«В Индианаполисе телестанции работают по плану «Омаха плэн», согласно которому, когда полиция объявляет «Код-30», средства информации воздерживаются от передачи репортажа в течение 30 минут, но затем могут передавать информацию о событии. Телестанция WPBM-ТУ считает, что полиция может передавать повторные сигналы «Код-30», а телестанция WISH-ТВ считает, что полиция может передать этот сигнал лишь дважды, после чего телестанция вольна освещать происходящие события.

Некоторые соглашения зашли настолько далеко, что запрещают телестанциям передавать информацию о волнениях, пока они не закончились. Согласно другим соглашениям, средства информации не имеют права называть места волнений. Ярким свидетельством соглашений последнего типа являются события в Мемфисе»²⁶.

Координированный контроль над информацией осуществляется не только государством, но и частными организациями. В ожидании беспокойной осени 1970 г. Национальная ассоциация радио- и телевещательных станций обратилась к своим членам с «неслыханным призывом» «быть особенно осторожными в информационных передачах» о десегрегационных и университетских волнениях:

«В задачи ассоциации не входит вмешательство в процесс сбора информации, достоверных репортажей и свободного потока, лежащего в основе всех информационных усилий нашей отрасли. Мы просто хотели бы задуматься над возможными последствиями. Мы вместе с вами надеемся, что здравый смысл и спокойствие в стране восторжествуют, но, если этого не случится, мы должны быть готовы. Радио- и тележурнализм сегодня является краеугольным камнем нашего служения общественности, и, таким образом, мы несем ответственность наивысшего порядка за освещение событий дня»²⁷.

Вопреки утверждению вице-президента Агню, что средства массовой информации непропорционально освещали протестующих, на самом деле они действовали согласно осуществленному на самом высоком политическом уровне расчету, приглушая критику и, где надо, вовсе обходя ее молчанием, даже в тех случаях, когда по числу и представительности присутствующих митинги, согласно любым профессиональным критериям и оценкам, явно являлись главными информационными событиями. «Вераети» сообщал, что «массовые антивоенные марши и митинги в Вашингтоне и Сан-Франциско (15 ноября 1969 г.) не получили специального освещения телесетями». Газета писала, что «одной из задач вице-президента Спиро Т. Агню было нанести удар по мораторию, объявленному на прошлой неделе информационными службами происходящим событиям. Он мог не беспокоиться»²⁸. Телесети вовсе не собирались освещать состоявшиеся митинги. Однако такой поворот событий не нов. «Вераети» взял интервью у одного из представителей телесети, который рассказал: «...аналогичная ситуация возникла в 1967 г. во время марша на Пентагон... Эн-би-си, несомненно, намеревалась освещать марш, когда последовало предложение от Си-би-эс воздержаться от непосредственного репортажа с места действия. Эн-би-си ответила согласием. Аналогичное предложение было адресовано и Эн-би-си, и в результате событие, настолько важное, что Норман Мейлер получил за написанную о нем книгу Пулитцеровскую премию, вообще не было освещено телесетями».

Положение быстро ухудшается, и автор статьи в «Вераети» пришел к следующему выводу: «...существует целый ряд факторов, работающих против информационных программ телесетей, помимо запугивания их со стороны правительственных чиновников. Как правило, консервтивные, обеспокоенные лишь получением прибылей хозяева телесети нисколько не симпатизируют экстренным и полемическим репортажам. Еще более консервативные филиалы и вовсе враждебно относятся к проблемным телерепортажам. За последние несколько лет несговорчивые репортеры были удалены из отделов новостей телесетей. А потом общественность поднимает шум, когда хаос реальной жизни резко отличается от вымученных выдумок телесетей о таких вещах, как закон и порядок»²⁹.

Один из продюсеров Си-би-эс так объяснил однажды действие механизма запугивания:

«Нынешнее правительство прибегает к двум методам манипулирования телесетями. Одним из них является «заблаговременное предупреждение», т. е. письмо, приблизительно следующего содержания: «Нам стало известно, что вы планируете программу или какой-то материал об атомных авианосцах или нечто подобное. Мы надеемся, что для получения всей необходимой вам информации вы свяжетесь в Пентагоне с таким-то...»

Затем письмо путешествует вниз по административной лестнице, пока не попадает к простому режиссеру-постановщику... При этом каждый из боссов пишет на полях: «О чем речь?», «Прошу разобраться!» — и тут же забывает о письме. В конце концов он ведь попросил кого-то другого разобраться. Парень, находящийся в самом низу этой лестницы, естественно, растерян. Он знает, что если он сделает эту программу, а потом будет жалоба, то шишк посыплются на него одного, потому что все остальные передали это на его усмотрение. Итак, вы, конечно, связываетесь с таким-то в Пентагоне и лакируете ваш материал... Второй метод — «телеграмма в последнюю минуту». Она может исходить от правительственного чиновника и предупреждает об «опасности передачи необъективной информации», если не будет включено интервью с таким-то. Цель такого обращения в последнюю минуту — поколебать создателей программы настолько, чтобы она вовсе не вышла в эфир... Я не раз был свидетелем этого»³⁰.

Примеров подчинения средств массовой информации давлению извне много. Приведем лишь наиболее яркие из них за последнее время: запрет на сатирический альбом «Рождение президента» на нескольких коммерческих телестанциях³¹; записанное поэтом Лоренсом Ферлингетти для Общественного образовательного телевидения произведение «Тираннус Никс», кадры из которого были вырезаны без уведомления или разрешения автора³²; специальный президентский «брифинг» для руководителей и редакторов тридцати восьми избранных телестанций и газет, на который не были приглашены представители «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», известные своей критикой камбоджийской авантюры правительства и его индокитайской политики в целом³³; запрет на появление в программе Дика Кейветта Анжелы Дэвис после ее освобождения, так как программа не была «сбалансирована»³⁴.

Ухудшение информационного положения в стране выходит далеко за рамки единоличной эпизодической цензуры со стороны высокопоставленных бюрократов. Блистательно описанная в книге Джо Макгинниса «Продажа президента» (1968 г.) манипуляция средствами массовой информации превратилась сегодня в тончайшее искусство. Нигде способность формирования и восприятия идей не программируется так искусно, как на национальном уровне. «Нью-Йорк таймс» описывала некоторые из методов создания контролируемой информационной перспективы. Газета писала о проводящихся на высшем уровне «брифингах» для заведующих отделами новостей, на которые не приглашаются представители менее сговорчивых изданий; о личных визитах президента к особенно восприимчивым редакторам газет; о запрограммированных сообщениях для печати, рассылаемых по всей стране 1200 журналистам, пишущим редакционные статьи, и руководителям отделов новостей телевидения, и, что особенно важно, о тщательно подготавливаемых и передаваемых по всей стране пресс-конференциях президента. «Таймс» отмечала, что «президент подбирает репортеров, которые будут задавать вопросы. Как и любой президент, г-н Никсон заранее распределяет между представителями прессы вопросы, на которые он хочет ответить. Более того, немногие репортеры, зная, что камера направлена на них, оказывались в состоянии задать острый вопрос»³⁵.

Президентская служба по связям с общественностью также постоянно работает среди журналистов. Майк Ройко, чикагский фельетонист, поначалу был озадачен приглашением на прием к президенту и пятиминутной беседой с ним. Он писал: «И вот президент изощряется и тратит свое время, выступая в роли торгового агента или чиновника службы по связям с общественностью. Рукопожатия и обмен любезностями должны были изменить в лучшую сторону наше мнение о его внешней политике... Вот что я имею в виду, когда говорю, что у президента довольно странный способ управлять страной... По-моему, ему следует забыть о рекламе и просто продемонстрировать там, как работает его товар»³⁶.

Есть еще один способ привлечения внимания нации и формирования ее сознания — инсценировка. Хотя президент Никсон был не первый глава исполнительной власти, прибегнувший к такому методу, он успешно использовал его. Возьмем, например, его возвращение из Китая в начале 1972 г., когда его самолет был в течение нескольких часов задержан на аэродроме в Ньюфаундленде, чтобы прибытие президента в Соединенные Штаты совпало со временем, когда большая часть американцев сидит у телевизоров. Эта тактика была вновь применена во время возвращения президента из Москвы в мае 1972 г. Последний бросок этого перелета был совершен на вертолете, который доставил президента и сопровождавших его лиц из вашингтонского аэропорта прямо на ступеньки Капитолия. Там, перед невидимой многомиллионной телеаудиторией, президентская свита высадилась из вертолета и триумфально вошла в зал совместного заседания обеих палат конгресса, созванного, очевидно, для создания фона рекламе президента.

Съезд республиканской партии, состоявшийся в Майами в августе 1972 г., также больше походил на театрализованное представление, чем на важное осуществление процесса демократического отбора. Вот как писал о нем один из журналистов:

«Все, что входило в трехдневную программу съезда, даже речи, произнесенные на его открытии и закрытии, должно было быть представлено на предварительное обсуждение и одобрение.

Подготовленный сценарий включал инструкции даже по таким мелочам, как указания выступающим. Актеру Джону Уэйну предписывалось, например, «принимать приветствия и аплодисменты», а бывшей звезде футбола Барту Старру — «приветственно кивать» студентам, стоящим на карауле у знамени...

Всего сценарий съезда подготавливался в течение 2,5 месяцев»³⁷.

К инсценировкам прибегают не только национальные политические лидеры. Метод этот моден в различных кругах. В ряде случаев, хотя и чрезвычайно редко, к нему прибегали даже молодежные движения. Правда, успех использования этого метода целиком зависит от желания заправил средствами массовой информации принять участие в игре. Однако официально признанные силы общественного строя без труда получают доступ к средствам информации.

Огромные телеаудитории, собираемые профессиональным футболом каждую неделю в течение нескольких месяцев, представляют собой прекрасную возможность для массовых националистических и милитаристских инъекций. Разнообразные вдохновляющие сообщения осторожно вкрапляются в «развлекательные» программы, показываемые в перерывах между таймами. В большинстве случаев финансирующая эти вставки сторона не упоминается, если она вообще бывает известна. В двух случаях, например, служба по связи с общественностью администрации Никсона организовала рекламу встречи по футболу команды военно-морских сил в конце 1970 г. и устроила так, чтобы первый мяч на открытии сезона по профессиональному бейсболу в 1971 г. забросил бывший военнопленный³⁸ (подачка организации бывших военно-пленных).

Еще одним немаловажным инструментом манипуляции общественным мнением является вездесущий опрос мнения. Изучение общественного мнения все чаще используется в целях создания нужной атмосферы для хозяев средств информации на самом высоком уровне. Происхождение и финансовая поддержка большинства опросов, как правило, неизвестны общественности. Никто не может точно установить, насколько независимые фирмы по изучению общественного мнения используются правительством в его собственных интересах, но нижеследующий отрывок из текста к снятому ЮСИА фильму «Молчаливое большинство» проливает свет на существующие связи:

«Корреспондент: В течение последних тридцати трех лет Американский институт общественного мнения надежно отражал установки американцев. Институт, известный как служба Гэллапа, первый применил методику выборочного изучения общественности и тщательно разработал методы исследования, используемые по всей стране, а также иностранными организациями по изучению общественного мнения во всех уголках мира... Джордж Гэллап — президент «Гэллап полл организейшн». Сегодня мы хотели бы задать ему вопрос относительно одного из опросов, проведенных его службой... 3 ноября (1969 г.) президент Никсон выступил перед народом Соединенных Штатов с речью о его политике во Вьетнаме. Он упомянул «молчаливое большинство» американцев, которые, как ему казалось, поддерживали его позицию. Что сделала ваша организация вслед за речью президента?

Г-н Гэллап: Что ж, сразу же после окончания речи группа специально подготовленных для проведения телефонных интервью сотрудников связалась по телефону с 500 людьми, живущими в различных районах страны, и той же ночью мы получили результаты, утром они были обработаны и отправлены телеграфом нашим газетам»³⁹.

Такая связь службы Гэллапа с сообщением президента и официальное (и быстрое) распространение ЮСИА за рубежом результатов опроса и комментариев Гэллапа указывают на наличие отношений, которые вряд ли могут внушать доверие к независимому характеру процесса производства информации и опроса общественного мнения.

Внутри страны связи между правительственными властями и компаниями по опросу общественного мнения представляют собой абсолютно неисследованную область, значение которой для манипуляции трудно переоценить.

Даже тогда, когда опросы не используются для преднамеренной манипуляции сознанием, они все же могут косвенно играть эту роль. Джозеф Клэппер, директор центра социальных исследований Си-би-эс, отметил, что «есть еще одна область, где средства массовой информации чрезвычайно эффективны, а именно в создании мнения по новым проблемам. Под «новыми проблемами» я понимаю такие проблемы, по которым ни у индивида, ни у его друзей и членов одной с ним группы нет никакого мнения. Причина эффективности средств массовой информации в создании мнений по новым проблемам очевидна: индивид не склонен защищаться, и, следовательно, информация попадает на незащищенную почву. А после того как мнение уже создано, оно становится тем самым новым мнением, которое легко укрепить, но трудно изменить. Добавим, что подобный процесс создания мнения наиболее эффективен, когда человек не располагает другими источниками информации, которые могли бы быть использованы в качестве пробного камня. Он, таким образом, еще полнее зависит от данного средства информации»⁴⁰.

Вопросы, сами по себе являющиеся ценностными суждениями или пристрастные по содержанию, создают установочные рамки, в которые респондент попадает уже в силу своего участия в процессе. Еще важнее, однако, то, что влияние это распространяется и на тех, кто непосредственно не принимает участия в опросе. Вся страна подвергается определенному влиянию, когда публикуются или передаются по телевидению их результаты.

Таким образом, пассивный процесс опроса может служить инструментом формирования мнения не только непосредственных участников его, но и миллионов других людей, узнающих из опросов, каковым должно быть отношение нации к тем или иным проблемам.

В международном аспекте контроль над информационной средой осуществляется такими непрерывно активизирующими свою деятельность правительственными агентствами, как, например, ЮСИА. И все же необходимо помнить, что манипулирование сознанием начинается внутри страны и что общественность Соединенных Штатов является первой жертвой контроля над информацией. Современные масштабы подобной деятельности особенно очевидны при подготовке общественности к военному вмешательству за границей или к новым внешнеполитическим кампаниям, например таким, как доктрина Трумэна в 1947 г. и вооруженное вмешательство во Вьетнаме в середине 60-х гг.

Ричард М. Фрилэнд предлагает нам «пересмотренную» интерпретацию происхождения маккартизма. Он прослеживает его корни вплоть до некоторых методов, использовавшихся президентом Трумэном и его ближайшими советниками сразу же после второй мировой войны. Фрилэнд приводит выдержку из меморандума помощника государственного секретаря Уилла Клейтона, датированного 5 марта 1947 г., в котором конгрессу предлагалось выделить 5 млрд. долл. на иностранную помощь. Клейтон писал: «Соединенные Штаты не смогут эффективно принять на себя лидерство в мире, если народу Соединенных Штатов не дать для этого мощного толчка». Он рекомендовал «использовать в этих целях разоблачение коммунистической опасности»⁴¹.

Комментатор Говард К. Смит дал аналогичную оценку слушанию в конгрессе:

«Г-н Смит: Сенатор Ванденберг предложил президенту Трумэну, что если он хочет, чтобы Соединенные Штаты предприняли такой решительный шаг, как защита Греции и Турции, то г-ну президенту следует выступить в конгрессе и до смерти запугать американский народ, и Трумэн сделал это.

/Конгрессмен/ Фашелл: Он также напугал конгресс.

Г-н Смит: В июле 1965 г., когда было принято решение ввести во Вьетнам войска, то задолго до этого на заседаниях правительства, в Совете национальной безопасности и на менее значительных заседаниях обсуждался вопрос о том, стоит ли пытаться в связи с этим запугивать народ, и было принято осторожное решение не делать этого»⁴².

В каком бы направлении ни действовали ответственные за принятие важнейших государственных решений деятели в том или другом конкретном случае, главным остается тот факт, что контроль над информацией стал неотъемлемой частью национальной политики. Методы программирования способности формирования и восприятия идей превратились в инструменты манипулирования народной поддержкой (или по крайней мере безразличием) действий правительства.

Сказанное может в значительной степени объяснить, очевидно, парадоксальные условия, которых не достигло ни одно другое государство (за исключением, возможно, некоторых западноевропейских стран): высокий информационный уровень, если мерить количеством радио- и телеприемников, находящихся в частном владении, и в то же время, как сказал сенатор Стюарт Симингтон, «общественность в нашей стране зачастую знает значительно меньше, чем остальной мир»⁴³.

По сути не будет преувеличением сказать, что намечается новое направление в информационной деятельности внутри страны. Редактор информационного отдела «Сатердей ревью» указывает на «приближение эпохи монополии на новости» и пишет, что «нам по меньшей мере пора вывешивать сигнальные флаги, пока ураган фашизма, монополии, единоличного правления и ограничения свободы печати не поглотил нашу демократию»⁴⁴. Откровенно коммерческие, принимающие как должное поддержку социально-индустриального строя средства информации и вспомогательные информационные службы открыто следуют по пути манипуляции. Рост рабочей силы индустрии знания приводит к тому, что заправилы средствами массовой информации еще больше внимания уделяют расширению контроля над информационной и культурной средой. В то же время чрезвычайно взрывоопасные социальные и политические проблемы создают ежедневную атмосферу кризиса, и если средства информации пусть даже туманно отражают эту действительность, то страсти разгораются еще больше и могущесвенные хранители статус-кво, включая президента, приходят в ярость и прибегают к запугиванию. Усилия правительства, направленные на воспрещение публикации документов Пентагона («Пентагон пейперз»), служат ярким доказательством подобных тенденций.

Соответственно влиятельные правительственные круги предпринимают попытки перейти от манипуляции к строгой цензуре, обезвредить основные каналы информации. Клей Т. Уайтхед, директор Управления по политике в области телекоммуникаций и «царь телевещания в Белом доме»⁴⁵, сразу же после переизбрания президента Никсона предложил, чтобы местные телестанции, известные своими консервативными взглядами, контролировали и, если необходимо, отказывались от поставляемых телесетями новостей, документальных фильмов и развлекательных программ, входящих, согласно формулировке Уайтхеда, в категорию «идеологически невыдержанных».

Фред Френдли, бывший однажды президентом «Си-би-эс ньюс», охарактеризовал это предложение как «наиболее реакционное за пятидесятилетнюю историю теле- и радиовещания»⁴⁶. «Нью-Йорк таймс» писала в передовице: «Указание Белого дома американским телестанциям звучит громче и отчетливее с каждым днем. В содержании его не приходится сомневаться: держитесь подальше от противоречивых проблем... Если телевещание не возьмет на себя функции Информационного агентства Соединенных Штатов внутри страны, то мы вынуждены будем прислушаться к мнению конгресса и общественности»⁴⁷.

Еще более зловеще звучит помещенное в «Нью-Йорк таймс» в конце 1970 г. на первый взгляд ничем не примечательное сообщение о том, что президент уже назначил «главного цензора страны, который вступит в должность в случае объявления чрезвычайного положения». Согласно «малоизвестному», но существующему уже несколько лет плану, пишет «Тайм», президент может объявить чрезвычайное положение и ввести цензуру печати без согласия конгресса⁴⁸.

В действительности главный цензор не был назначен, но все необходимые меры для введения цензуры военного времени (теперь это называется «информационная безопасность военного времени»⁴⁹) в случае возникновения ситуации, требующей объявления чрезвычайного положения, уже приняты.

Член палаты представителей Уильям Морхед, председатель подкомиссии конгресса по вопросам информационной политики и практики правительства США, предостерегал нас относительно направления и темпов действий главы исполнительной власти. В октябре 1972 г. он заявил в конгрессе: «Изучая данные под присягой показания свидетелей из Управления чрезвычайной готовности, согласно которым план цензуры и сбора информации будет осуществлен только в случае ядерного нападения на Соединенные Штаты, я обнаружил, что они готовы ввести в США цензуру даже в случае вовлечения страны в такой конфликт, как война во Вьетнаме...

В части 1 четвертой главы плана национальной цензуры разъясняется, в каких случаях будет осуществлена система цензуры: непредвиденных случаев, которые будут рассматриваться в рамках чрезвычайного планирования федерального правительства, много, и они могут быть разнообразными по характеру. При планировании национальной цензуры необходимо учитывать только те непредвиденные случаи и ситуации, при которых введение такой цензуры объясняется требованиями национальной безопасности. В общих чертах к таким случаям относятся: а) общая война; б) война локального характера или конфликты местного значения, возникающие в различных районах мира на земле, на море или в воздухе, в которых участвуют вооруженные силы США.

Официальный план правительства предусматривает введение цензуры не только в случае общей, ядерной войны, но и в случае возникновения локальных конфликтов, в которые нас может вовлечь президент. Некоторые детали этой цензуры, очевидно, разрабатывались агентом службы политической безопасности, который был уличен в шпионаже в пользу республиканской партии против демократической партии»⁵⁰.

Пока еще рано предсказывать, увенчается ли успехом эта растущая сфера деятельности правительства. В стране действуют и некоторые уравновешивающие силы. Существуют и альтернативные каналы информации, правда значительно более слабые и с меньшей аудиторией. К сожалению, эти каналы достигают лишь весьма ограниченного слоя населения — молодежи, выпускников университетов и, как правило, выходцев из обеспеченных слоев общества. Таким образом, в американском обществе углубляется раскол в информационной сфере, как, впрочем, и раскол между поколениями, а также в профессиональной, расовой и политической областях.