Соціальний розвиток за часів феодалізму у складі Литовської держави

Дата добавления: 2015-08-30; просмотров: 651

Тем временем преследователи нагоняли Солано, и Генри начал поддразнивать Френсиса:

— Вот уж где доллары ничего не стоят, так это здесь, в джунглях. Лошадей на них не купишь, даже этих нельзя подлечить, а они, наверно, тоже заражены чумой — ведь все остальные лошади у плантатора издохли.

— Мне еще ни разу не приходилось бывать в таком месте, где деньги были бы бессильны, — возразил Френсис.

— По-твоему, за деньги и в аду можно напиться, — заметил Генри.

Леонсия захлопала в ладоши.

— Право, не знаю, — в тон ему ответил Френсис. — Я там не бывал.

Леонсия снова захлопала в ладоши.

— И все-таки я думаю, что доллары сослужат мне службу и здесь, в джунглях. Я даже намерен сейчас же попытать счастья, — продолжал Френсис, отвязывая мешок с деньгами от седла Леонсии. — А вы поезжайте дальше.

— Но мне-то вы должны сказать, что вы затеяли! — потребовала Леонсия. Она перегнулась к Френсису с седла, и он стал шептать ей что-то на ухо; девушка засмеялась, а Генри, беседовавший с Энрико и его сыновьями, услышав ее смех, втайне обозвал себя ревнивым дураком.

Прежде чем деревья скрыли от них Френсиса, они увидели, что он достал блокнот и карандаш и стал что-то писать. То, что он написал, было кратко, но выразительно — просто цифра «50». Вырвав листок, Френсис положил его посредине тропинки на самом виду и придавил серебряным долларом. Отсчитав еще сорок девять долларов из мешка, он разбросал их неподалеку от записки и бегом кинулся догонять своих спутников.

Аугустино, жандарм, который больше помалкивал, когда был трезв, а выпив, начинал многословно доказывать, что молчание — золото, шел впереди всех, нагнув голову, словно вынюхивая следы зверя и зорко поглядывая по сторонам. Вдруг он заметил листок бумаги и на нем — серебряный доллар. Доллар он взял себе, а записку вручил начальнику полиции. Торрес заглянул через плечо шефа, и они оба увидели таинственную цифру «50». Начальник полиции бросил бумажку на землю, не обнаружив в ней ничего интересного, и хотел продолжать погоню, но Аугустино поднял листок и стал раздумывать, что бы могла означать цифра «50». Он все еще пребывал в раздумье, когда послышался громкий возглас Рафаэля. Тут уж Аугустино смекнул, в чем дело: значит, Рафаэль нашел еще доллар; и если поискать как следует, то где-то здесь можно найти пятьдесят таких монет. И, швырнув бумажку, он мигом опустился на четвереньки и стал искать. Остальные жандармы тотчас последовали его примеру. В общей свалке никто и внимания не обращал на Торреса и начальника полиции, которые тщетно сыпали проклятиями, требуя, чтобы отряд двинулся дальше.

Когда выяснилось, что уже никто ничего больше не находит, жандармы решили подсчитать, сколько они подобрали монет. Оказалось — сорок семь.

— Тут где-то должно быть еще три доллара! — воскликнул Рафаэль; и все жандармы снова распластались на земле и принялись за поиски. Прошло еще пять минут, пока были найдены недостающие три монеты. Каждый сунул в карман то, что ему удалось подобрать, и все послушно двинулись вслед за Торресом и начальником полиции.

Они прошли примерно с милю, когда Торрес увидел на земле блестящий доллар и попытался втоптать его в грязь, но острые, как у хорька, глаза Аугустино успели заметить это, и его проворные пальцы быстро извлекли монету из мягкой сырой земли. Теперь его товарищи уже по опыту знали, что где один доллар, там есть и еще. Отряд остановился, и, как ни грозили и ни упрашивали начальники, жандармы тотчас рассыпались по лесу и принялись обшаривать землю вправо и влево от тропинки.

Висенте, с круглым, как луна, лицом, похожий больше на мексиканского индейца, чем на майя или панамского метиса, первый напал на след. Все жандармы мигом окружили его, точно свора собак — дерево, на которое они загнали опоссума. Сходство усиливалось тем, что и Висенте стоял около дерева. Оно было без макушки, гнилое и дуплистое, футов двенадцати в высоту и примерно четырех в обхвате. На середине его было дупло — над ним висел приколотый колючкой такой же листок бумаги, как и тот, что они нашли раньше. На листке было написано «100».

Началась драка, продолжавшаяся несколько минут, с полдюжины рук отталкивали одна другую: каждому хотелось первым залезть в дупло и добраться до сокровища. Но дупло было глубокое, и руки не доставали до его дна.

— Давайте срубим дерево, — закричал Рафаэль, постукивая тыльной стороной своего мачете по коре, чтобы определить, где кончается дупло. — Свалим его все вместе, потом сосчитаем деньги, которые там найдем, и поделим поровну.

Услышав это, начальство совсем рассвирепело, а шеф пригрозил, что, как только они вернутся в Сан-Антонио, он сошлет их всех в Сан-Хуан на съедение сарычам.

— Но мы пока еще, благодарение богу, не вернулись в Сан-Антонио, — промолвил Аугустино, срывая печать молчания, сковывавшую его уста в минуты трезвости, и изрекая очередную мудрость.

— Мы люди бедные и поделимся по-честному, — заявил Рафаэль. — Аугустино прав: благодарение богу, мы еще не в Сан-Антонио. Этот богач-гринго за один день рассыпал на своем пути куда больше монет, чем мы заработали бы на службе за целый год. Я, например, стою за революцию, чтобы у всех было много денег.

— И чтоб вожаком был богатый гринго, — добавил Аугустино. — Если он и дальше будет вести нас по дороге, усыпанной серебром, я готов идти за ним хоть всю жизнь.

— И я тоже, — подтвердил Рафаэль. — А если эти, — и он мотнул головой в сторону Торреса и начальника полиции, — не дадут нам собрать то, что боги нам послали, то пусть отправляются в преисподнюю, ко всем чертям. Мы люди, а не рабы. Мир велик. Кордильеры перед нами. Мы поселимся в Кордильерах, и все будем богаты и свободны. А какие там красивые и аппетитные индианки!..

— И кстати избавимся от своих ясен, пусть остаются в Сан-Антонио! — сказал Висенте. — Давайте рубить драгоценное дерево.

Под тяжелыми, ухающими ударами мачете дерево — гнилое и пористое — так и крошилось. Когда оно упало, жандармы сосчитали и разделили поровну не сто, а сто сорок семь серебряных долларов.

— Щедрый парень этот гринго, — прокудахтал Висенте. — Оставляет даже больше, чем обещал. Может, там и еще есть?

Из-под груды щепок и древесной трухи они извлекли еще пять монет, потеряв на этом ровно десять минут, так что Торрес и начальник полиции дошли уже до полного исступления.

— Ишь какой богач, даже сосчитать не потрудился, — сказал Рафаэль. — Должно быть, просто развязывает мешок и высыпает оттуда деньги. Это, наверно, тот самый мешок, с которым он удирал из Сан-Антонио, после того как взорвал стену в нашей тюрьме.

Погоня возобновилась, и с полчаса они шагали, не задерживаясь, пока не подошли к заброшенной плантации, на поля которой уже наступали джунгли. Полуразрушенный, крытый соломой домишко, обвалившиеся бараки для рабочих, рассыпавшийся хлев, самые столбы которого, казалось, пустили ростки и теперь превратились в настоящие деревья, и, наконец, колодец, из которого, по-видимому, еще недавно брали воду, так как бадья была привязана к валу совсем новым куском риаты note 13, — все говорило о том, что здесь человек отступил, так и не сумев покорить дикую природу. А к валу колодца на самом видном месте был прикреплен уже знакомый по виду листок бумаги, на котором было написано «300».

— Пресвятая матерь божья! Ведь это же целое состояние! — воскликнул Рафаэль.

— А, чтоб ему веки вечные жариться в аду на медленном огне! — добавил Торрес.

— Он получше платит, чем ваш сеньор Риган, — ехидно заметил начальник полиции, доведенный уже до полного отчаяния.

— Его мешок с серебром не такой и большой, — заметил Торрес. — Как видно, мы должны подобрать все содержимое этой сокровищницы, прежде чем поймаем ее владельца. Вот когда мы все подберем и мешок опустеет, тут мы его и накроем.

— Пойдемте-ка дальше, друзья, — вкрадчивым тоном обратился к своему отряду начальник полиции. — Потом мы сюда вернемся и на досуге соберем все серебро.

Тут Аугустино снова сорвал со своих уст печать молчания.

— Никто не знает, каким путем будет возвращаться и вернется ли вообще, — пессимистически провозгласил он; и, вдохновленный перлом мудрости, который он из себя выдавил, решил одарить мир еще одним изречением: — Три сотни в руке лучше, чем три миллиона на дне колодца, который мы, может, никогда больше и не увидим.

— Кто-то должен спуститься в колодец, — сказал Рафаэль, ухватился за плетеную веревку и повис на ней. — Видите, риата крепкая. Мы спустим на ней кого-нибудь. Так кто же тот храбрец, который полезет вниз?

— Я, — вызвался Висенте. — Я этот храбрец, я полезу.

— Да, и украдешь половину того, что там лежит, — высказал вслух Рафаэль мгновенно возникшее у него подозрение. — Если ты полезешь вниз, то сначала сдай-ка нам все свои деньги. А когда ты вылезешь, мы обыщем тебя и тогда узнаем, сколько ты нашел. Потом мы все поделим поровну и вернем тебе то, что у тебя раньше было.

— В таком случае я не полезу вниз ради людей, которые мне не доверяют, — упрямо заявил Висенте. — Здесь, у колодца, я такой же богатый, как любой из вас. Тогда почему же именно я должен лезть вниз? Я не раз слышал, что люди погибали на дне колодцев.

— Да лезь ты, ради бога! — рявкнул начальник полиции. — Живей! Живей!

— Я слишком толстый, эта веревка меня не выдержит, я не полезу в колодец! — заявил Висенте.

Все взгляды обратились к Аугустино, молчаливому жандарму, который за один этот день наговорил больше, чем за целую неделю.

— Гиллермо — самый худой и самый тонкий, — сказал Аугустино.

— Вот Гиллермо туда и полезет! — хором заявили остальные.

Но Гиллермо боязливо заглянул в глубь колодца и попятился, мотая головой и крестясь.

— Не полезу я туда, даже если бы там было священное сокровище таинственного города племени майя, — пробормотал он.

Начальник полиции выхватил револьвер и вопросительно посмотрел на своих жандармов, как бы испрашивая у них одобрения. Они ответили ему взглядами и кивками головы.

— Во имя всего святого, лезь в колодец! — угрожающе сказал он маленькому жандарму. — И поторапливайся, не то я тебя так награжу, что ты у меня больше никогда уже не спустишься и не поднимешься, а на веки вечные останешься здесь и сгниешь возле этого проклятого колодца… Правильно я поступлю, ребята, если убью его, раз он отказывается лезть?

— Правильно! — поддержали жандармы.

Итак, Гиллермо дрожащими пальцами пересчитал найденные раньше монеты, потом с перекошенным от страха лицом, не переставая креститься, подошел, подталкиваемый товарищами, к бадье, сел на нее, обхватил ногами, и жандармы начали поспешно спускать его вниз, в кромешную тьму колодца.

— Стойте — раздался из глубины колодца его крик. — Стойте! Стойте! Вода! Я уже в воде!

Жандармы навалились на вал и придержали его.

— Я требую десять песо сверх того, что мне причитается, — снова донесся голос Гиллермо.

— Обожди, мы тебе устроим крещение! — крикнул ему кто-то.

И все загалдели:

— Уж ты у нас сегодня вдосталь водички нахлебаешься!

— Мы вот сейчас отпустим веревку!

— Перережем ее — и все тут!

— Одним будет меньше при дележе!

— Вода уж больно противная, — снова донесся из темной глубины колодца голос Гиллермо, точно голос призрака. — Тут какие-то сонные ящерицы и дохлая птица, от которой здорово воняет. Может, здесь даже и змеи есть. Право же, десять лишних песо не слишком большая цена за такую работу.

— Вот мы утопим тебя сейчас! — крикнул Рафаэль.

— Я пристрелю тебя! — рявкнул начальник полиции.

— Пристрелите или утопите, — долетел до них голос Гиллермо, — толку вам от этого никакого не будет: деньги-то все равно останутся в колодце!

Наступило молчание: те, кто находился наверху, взглядами спрашивали друг друга, что же теперь делать.

— А гринго скачут все дальше и дальше, — взорвался Торрес. — Хорошенькая дисциплина у вас, сеньор Мариано Веркара-и-Ихос! Нечего сказать, умеете держать в руках своих жандармов!

— Это вам не Сан-Антонио, — огрызнулся начальник полиции. — Здесь дебри Хучитана. Мои псы верно служат мне, пока они в Сан-Антонио, а в этих дебрях с ними надо быть поосторожнее, не то взбесятся — и тогда что будет с нами?

— А все это проклятое золото, — сдаваясь, грустно произнес Торрес. — Тут, право, можно стать социалистом: подумать только, какой-то гринго связывает руки правосудия золотыми путами.

— Серебряными, — поправил его начальник полиции.

— Пошли вы к черту! — сказал Торрес. — Вы совершенно правильно изволили заметить, что это не Сан-Антонио, а дебри Хучитана, и здесь я смело могу послать вас к черту. Ну кто виноват, что у вас вспыльчивый характер? Зачем нам из-за этого ссориться, когда все наше благополучие зависит от того, чтобы держаться вместе?

— Эй вы, слышите? — долетел до них голос Гиллермо. — Вода-то здесь всего два фута глубиной. Так что вам не удастся утопить меня. Я только что добрался до дна и уже держу в руке четыре кругленьких серебряных песо. Они покрывают все дно, точно ковер. Так как же, отпустите веревку? Или я получу десять лишних песо за эту грязную работу? Вода здесь смердит, как разрытая могила.

— Да! Да! — закричали жандармы, перегибаясь через край колодца.

— Что да? Отпустите веревку? Или дадите еще десять монет?

— Дадим! — хором ответили ему.

— Ох, ради всего святого, да поторапливайся ты! Поторапливайся! — завопил начальник полиции.

Из глубины колодца послышались всплеск и проклятья, и по тому, как ослабла риата, жандармы поняли, что Гиллермо вылез из бадьи и собирает монеты.

— Клади их в бадью, милый Гиллермо, — крикнул ему Рафаэль.

— Я кладу их к себе в карманы, — был ответ. — Если я положу их в бадью, вы еще вытянете ее, а про меня и забудете.

— Но риата может лопнуть от такой тяжести, — предупредил его Рафаэль.

— Риата-то, может, и не выдержит, зато воля моя выдержит, потому что тут уж я не сдамся, — заявил Гиллермо.

— А если риата лопнет?.. — снова начал было Рафаэль.

— Ну что же, есть выход, — сказал Гиллермо. — Спускайся ты вниз. Тогда первым поднимут меня. Потом в бадье поднимут деньги, а уж: в третью и последнюю очередь — тебя. Вот это будет справедливо!

Рафаэль оторопел, у него даже челюсть отвисла, и он не мог произнести ни звука.

— Ну, так как же, Рафаэль, ты спустишься?

— Нет, — ответил он. — Клади все серебро в карманы и вылезай вместе с ним.

— А, чтоб черт побрал это отродье и меня заодно! — теряя терпение, воскликнул начальник полиции.

— Я уже давно это говорю, — сказал Торрес.

— Эй, подымайте! — закричал Гиллермо. — Я забрал все, что тут было, кроме вони. И я задыхаюсь. Поднимайте, и побыстрее, не то я тут пропаду, а вместе со мной и все триста песо. Да что я: тут гораздо больше трехсот. Должно быть, этот гринго вывалил весь свой мешок сюда.

А в это время беглецы — они ушли уже довольно далеко вперед, — чтобы дать роздых некормленым, тяжело дышавшим лошадям, остановились там, где тропинка начинала подниматься в гору; тут-то их и нагнал Френсис.

— Теперь уж никогда не стану путешествовать без звонкой монеты, — заявил он и принялся описывать, что он видел, спрятавшись на заброшенной плантации. — Знаешь, Генри, когда я умру и отправлюсь на небо, я и туда прихвачу с собой мешок монет, да поувесистей. Даже и там он пригодится: ведь одному богу известно, какие могут ждать там неприятности. Слушайте! Жандармы устроили такую драку у колодца, точно кошки с собаками. Друг другу не доверяли, своего же парня не пускали в колодец, пока он не оставил им все, что подобрал раньше. Жандармы совсем вышли из повиновения. Шефу пришлось пригрозить пистолетом, чтобы заставить самого маленького и щуплого спуститься в колодец. А тот, как только добрался до дна, начал их шантажировать. Все, конечно, надавали ему обещаний, но когда он вылез из колодца, стали его бить. Они все еще лупили его, когда я уходил.

— Но теперь мешок твой пуст, — заметил Генри.

— Да, и это сейчас самая большая для нас беда, — согласился Френсис. — Будь у меня достаточно денег, они бы никогда не добрались до нас. Кажется, я чересчур расщедрился. Я не знал, что этот сброд можно так дешево купить. Но сейчас я сообщу вам такое, что вы ахнете: Торрес, сеньор Торрес, сеньор Альварес Торрес, элегантный джентльмен и старинный друг семейства Солано, возглавляет погоню вместе с шефом! Он вне себя, потому что они задерживаются. Он чуть всерьез не поссорился с шефом из-за того, что тот не может сладить со своими жандармами. Да, милые мои, он послал шефа ко всем чертям. Я отчетливо слышал, как он послал его ко всем чертям!

Проскакав еще миль пять, утомленные лошади пали. Тропинка в этом месте спускалась в глубокое, мрачное ущелье и снова вилась вверх по противоположному склону; Френсис настоял на том, чтобы все продолжали путь, а сам остался. Он выждал несколько минут и, дав своим спутникам уйти вперед, последовал за ними, так сказать, в арьергарде. Немного спустя он вышел на открытое место, где землю покрывала лишь густая поросль травы и, к своему ужасу, увидел следы лошадиных копыт — они точно глубокие тарелки лежали перед ним на дерне. В образовавшихся углублениях скопилась темная маслянистая жидкость, в которой Френсис сразу распознал сырую нефть. Это были только первые следы нефти — она просачивалась сюда из ручейка, который протекал чуть выше и, видно, был ответвлением главного потока. А шагов через сто Френсис наткнулся и на самый поток — целую реку нефти, стекавшую с такого крутого склона, что, будь это вода, она образовала бы здесь водопад. Но поскольку это была сырая нефть, густая, как патока, она и текла с горы медленно — как текла бы патока. Здесь Френсис решил устроить засаду, чтобы не перебираться через нефтяную реку; он присел на камень, положил подле себя с одной стороны ружье, а с другой пистолет-автомат, скрутил цыгарку, закурил и стал прислушиваться, с минуты на минуту ожидая услышать звук приближающейся погони.

В это время избитый до полусмерти пеон, которому угрожало еще более жестокое избиение, нахлестывая свою и без того уже загнанную клячу, проезжал по верху ущелья, как раз над Френсисом. У самой нефтескважины измученное животное упало; пинками он заставил кобылу подняться на ноги и стал так лупить палкой, что она, прихрамывая, бросилась прочь от него в джунгли. Однако первый день его приключений еще не кончился, хоть он и не знал этого. Он тоже присел на камень, поджав под себя ноги, чтобы не касаться нефти, скрутил цыгарку, закурил и принялся смотреть на вытекавшую из скважины нефть. Вдруг он услышал чьи-то голоса и стремглав бросился в заросли, подступавшие к самому этому месту; выглянув оттуда украдкой, он увидел двух незнакомых мужчин. Они подошли прямо к скважине и, повернув при помощи железного колеса распределительный клапан, уменьшили ток нефти.

— Хватит! — скомандовал тот, кто, по-видимому, был старшим. — Если туже завернуть, трубы могут лопнуть от напора — об этом меня особо предупреждал этот инженер-гринго.

Теперь только маленький ручеек нефти, представлявший, однако, известную опасность, стекал вниз по склону горы. Не успели эти двое закончить работу, как из лесу выехал отряд всадников, в которых притаившийся пеон узнал своего хозяина и его соседей-плантаторов, а также их надсмотрщиков. Для этой компании охота на беглого рабочего была таким же удовольствием, как для англичан — охота на лисиц.

Нет, нефтяники никого не видели. Но плантатор, ехавший во главе отряда, заметил отпечатки копыт и, пришпорив коня, помчался по следу, — остальные за ним.

Пеон выжидал, пока они уедут, курил цыгарку и размышлял. Когда все скрылись из виду, он осторожно вышел из своего укрытия и раскрутил до отказа колесо, регулирующее подачу нефти. Под напором подземных газов нефть забила фонтаном и потекла вниз по горе уже настоящей рекой. Пеон прислушался: до него доносилось шипение, клокотание, бурление вырывавшегося из скважины газа. Что тут происходит, он не понимал и сохранил свою жизнь для дальнейших приключений только потому, что извел последнюю спичку, когда закуривал цыгарку, — это и спасло его. Тщетно обыскал он свои лохмотья, уши, за ушами и волосы — спичек не было.

Тогда он посмотрел на нефтяную реку, торжествуя, что пропадает столько добра, и, вспомнив про тропу на дне каньона, ринулся вниз, где его и встретил Френсис с пистолетом-автоматом в руке. Пеон в ужасе рухнул на свои израненные, ободранные колени и стал молить о пощаде человека, которого он дважды предал в этот день. Френсис смотрел на него и не узнавал: лицо пеона было все исцарапано, кровь от ссадин запеклась и превратила его в подобие маски.

— Amigo, amigo note 14, — лепетал он.

Внизу, где пролегала тропа, послышался грохот камня, по-видимому потревоженного чьей-то ногой. И в ту же минуту Френсис узнал в этом жалком человеке пеона, которому он отдал добрую половину виски из своей фляги.

— Ну, amigo, — сказал ему Френсис на местном наречии, — похоже, что они гонятся за тобой?

— Они убьют меня, они засекут меня до смерти, они очень разгневаны, — лепетал несчастный. — Вы мой единственный друг, мой отец и моя мать! Спасите меня!

— Ты умеешь стрелять? — спросил его Френсис.

— Я был охотником в Кордильерах, сеньор, пока не продался в рабство.

Френсис дал ему пистолет-автомат, жестом показал, где укрыться, и велел стрелять, только когда он будет уверен, что не промахнется. А про себя Френсис подумал: «В Территауне сейчас на кортах уже играют в гольф. А миссис Беллингхем сидит, наверно, на веранде клуба и ломает голову над тем, чем расплачиваться за три тысячи фишек, которые она проиграла, и молит бога, чтобы счастье улыбнулось ей. А я — я стою вот тут — господи боже мой! — и путь мне преграждает нефть…»

Размышления его были внезапно прерваны появлением начальника полиции, Торреса и жандармов. Френсис мгновенно выстрелил, и столь же мгновенно они исчезли из виду. Он даже не мог сказать, задела ли кого-нибудь его пуля, или преследователи просто отступили. Они, как видно, не собирались атаковать в лоб, а решили продвигаться вперед, прячась за деревьями. Френсис и пеон последовали их примеру и спрятались за скалами в кустарнике, часто перебегая с места на место.

По истечении часа в ружье у Френсиса остался всего один патрон. В пистолете у пеона благодаря наставлениям и угрозам Френсиса было еще два патрона. Но час они все-таки выиграли для Леонсии и для тех, кто был с ней; к тому же Френсиса поддерживало сознание, что он в любую минуту может перейти вброд через нефтяную реку и скрыться. Дело обстояло не так уж скверно, и все бы обошлось благополучно, если бы наверху не показался еще один отряд всадников, которые немедля стали спускаться по склону, стреляя на ходу из-за деревьев. Это были плантатор и его друзья, искавшие беглого пеона, но Френсис подумал, что еще какой-то полицейский отряд послан в погоню за ним; к тому же огонь, который открыли всадники, казалось, подтверждал его предположение.

Пеон подполз к Френсису и отдал ему пистолет, показав, что в нем осталось всего два патрона, а взамен попросил коробку спичек. Затем он жестом велел Френсису перейти через ущелье и взобраться на противоположный склон. Смутно догадываясь о намерении пеона, Френсис повиновался и со своей новой, более выгодной позиции выпустил последнюю пулю из ружья в приближавшийся отряд и заставил его отступить назад в ущелье.

В следующую минуту нефтяная река, в которую пеон бросил заложенную спичку, превратилась в огненную реку. Еще через минуту из нефтяной скважины на горе в воздух взвился столб вспыхнувшего газа высотою в сто футов. А еще через минуту огненный поток понесся вниз по ущелью, прямо на Торреса и жандармов.

Изнемогая от жара пылающей нефти, Френсис и пеон взобрались на самый верх склона, сделали круг, обошли горящую нефть и, снова выйдя на тропу, побежали вперед.