Технічна електродинаміка _____________

Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 659

(Переводчик:Наталья Цветаева; Редактор:Erlkonig)

— Одень черное, — говорит Анжела.

Я вздрагиваю от неожиданности и поворачиваюсь к зеркалу, глядя на Анжелу, стоящую у меня за спиной. Она показывает на платье, которое я сжимаю в левой руке.

— Черное, — снова говорит она.

— Спасибо. — Я вешаю в шкаф платье. — Почему меня не удивляет твое пристрастие к черному? — язвлю я. — Готическая девочка.

Она скованно идет к кровати Ван Чень, садится, беря бутылочку с мятным лосьоном для тела, стоящую рядом с кроватью моей соседки по комнате и принимается натирать им ноги. Я стараюсь не пялиться на ее животик. За последние несколько дней Анж заметно разнесло. При желании ей пока удается скрывать беременность темной мешковатой одеждой и привычкой сутулить плечи. Но это ненадолго. Довольно скоро ребенок появится на свет.

Ребенок. Сама мысль об этом кажется слишком дикой, чтобы быть правдой.

Я иду в ванную и переодеваюсь в платье, полностью подходящее под определение «маленькое черное»: приталенное, без рукавов, доходящее до колен. Анжела была права. Оно идеально для свидания. Затем я иду к зеркалу, висящему на дверце шкафа, решая, собрать ли волосы или оставить распущенными.

— Распусти, — говорит Анжела. — Ему нравятся твои волосы. Если ты оставишь их распущенными, ему наверняка захочется к ним прикоснуться.

То, как она это говорит, звучит так, словно я готовлюсь, как блюдо, чтобы быть сервированной специально для Кристиана, и это только усиливает волнение, которое я чувствую по поводу всей этой ситуации. Все, что я делаю, готовясь к свиданию, сводится к одному: Понравится ли это Кристиану? Понравятся ли ему мои духи? Мои туфли? Моя прическа? Ожерелье, которое я выбрала: крошечное крылышко, поблескивающее в ямочке на шее? Понравится ли ему? Спрашиваю я себя каждый раз, и каждый раз задаюсь вопросом, хочу ли я, чтобы ему это нравилось.

Распускаю волосы и позволяю им свободно рассыпаться по спине. В дверь стучат, и я иду открывать. В коридоре стоит Кристиан в свободных брюках и голубой рубашке с закатанными до локтя рукавами. От него пахнет мылом и лосьоном после бритья.

Он протягивает мне букет белых маргариток. — Это тебе.

— Спасибо, — говорю я писклявым голосом. Прочищаю горло. — Я поставлю их в воду.

Он заходит со мной в комнату. Я оглядываюсь вокруг, чтобы найти что-то, что можно было бы использовать в качестве вазы, но лучшее, что попадается мне на глаза — это чайная чашка. Наполняю ее водой и ставлю цветы на свой стол.

Кристиан переводит взгляд на Анжелу, все еще сидящую на кровати Ван Чень и царапающую что-то в своем черно-белом блокноте. — Привет, Анжела, — говорит он.

— Привет, Крис, — отвечает она, не прекращая писать. — Клара разрешила мне побыть здесь, пока вы гуляете. Мне необходимо отделаться от соседок по комнате. Они относятся ко мне так, как будто это эпизод «Беременна в 16»[16]. Итак. Ты принес цветы. Как мило.

— Да уж, я старался, — с ухмылкой говорит он. Переводит взгляд на меня. — Готова?

— Да. — Я борюсь с желанием заправить волосы за уши. — Пока, — говорю я Анжеле. — Ван Чень вернется с занятия по астрономии около полуночи. Может, ты захочешь освободить ее кровать к этому времени.

Анжела пренебрежительно отмахивается. — Идите, — говорит она. — Выметайтесь уже.

Когда мы оказываемся в его грузовике, Кристиан вставляет ключ в замок зажигания, но не поворачивает его. Вместо этого он поворачивается ко мне.

— Это свидание, — говорит он.

— О, хорошо, — отвечаю я, — потому что я как раз задалась вопросом, в честь чего были цветы и все прочее.

— А на свидании есть некоторые основные правила, которые нужно соблюдать.

О, господи. — Ладно, — я издаю нервный смешок.

— Этим вечером за все плачу я, — начинает он.

— Но…

Он поднимает руку. — Я знаю, что ты современная, свободная от предрассудков, независимая девушка. И уважаю это, а еще я понимаю, что ты и сама в состоянии оплатить свой ужин, но я все равно заплачу за кино, ужин и все остальное, хорошо?

— Но…

— И, несмотря на то, что плачу я, это не значит, что я ожидаю от тебя чего-то взамен. Я просто хочу, чтобы мы хорошо провели вечер. Вот и все.

Он так мило смущается.

— Хорошо, — фальшиво ворчу я. — Ты платишь. Еще что-нибудь?

— Да. Если ты не возражаешь, мне бы не хотелось сегодня говорить на ангельские темы. Я не хочу слышать слова «ангел», «предназначение», «видение» и прочие специальные термины. Сегодня я бы хотел, чтобы мы были просто Кристианом и Кларой, двумя обычными студентами на свидании. Как тебе?

— Звучит отлично, — говорю я. Даже более того. Это звучит идеально.

Теоретически это была и впрямь прекрасная идея, не говорить об ангелах, но в действительности оказалось, что спустя час, сидя в тускло освещенном зале изумительного маленького инди-кинотеатра в Капитоле, нам больше не о чем стало разговаривать. Мы уже обсудили, как прошла первая неделя зимних занятий, какие сплетни ходят по Стэнфорду и наши любимые фильмы. Кристиан предпочитает «Зомбилэнд», что меня удивляет — я думала, он любит что-то поострее, наподобие «Побег из Шоушенка».

— «…Шоушенк» тоже хорош, — говорит он, — но ничто не сравнится с Вуди Харельсоном, убивающим зомби. Это доставляет ему столько удовольствия.

— Ага, — говорю я, гримасничая. — Всегда считала зомби самыми скучными из страшных монстров. Они медленные. Их мозг умер. Они не воплощение зла и даже не пытаются захватить мир. Они просто… — я вытягиваю руки перед собой и издаю свой лучший зомби-рык. Затем трясу головой. — Это не страшно.

— Но они просто. Продолжают. Идти, — говорит Кристиан. — Ты можешь убегать, можешь убивать их, но их становится еще больше, и они никогда не останавливаются. — Он содрогается. — И они пытаются сожрать тебя, а если тебя укусят, все — ты заражен. Сам становишься зомби. Конец истории.

— Ладно, — уступаю я, — они немного страшные, — и теперь я немного разочарована, что мы пришли не на фильм о зомби.

— В другой раз, — говорит Кристиан.

— Эй, у меня есть еще одно правило для нашего свидания, — предлагаю я с радостной улыбкой. — Никакого чтения мыслей.

— Прости, — быстро говорит он. — Больше не повторится. — Он говорит это так серьезно, внезапно смутившись, будто я поймала его заглядывающим ко мне в декольте, так что мне не остается ничего лучше, чем бросить в него попкорном.

— Уж постарайся, — говорю я. Он улыбается. Я улыбаюсь.

Затем мы сидим в тишине, хрустя попкорном, пока свет не гаснет и не оживает экран.

После кино он везет меня на пляж. Мы ужинаем в «Гриле» на Райском Пляже, потрясающем месте на берегу, а после ужина гуляем босиком по пляжу. Солнце село несколько часов назад, и свет луны серебрит воду. Океан деликатно заставляет нас замолчать, плещась у наших ног, и мы смеемся, потому что мне пришлось признать, что мой любимый фильм — «История Вечной Любви», старый, и совершенно отвратительный пересказ истории Золушки, в котором Дрю Берримор безнадежно проваливается в попытках изобразить английский акцент. Это стыдно, но это правда.

— Итак, как я справляюсь? — спрашивает он меня через некоторое время.

— Это мое лучшее свидание, — отвечаю я. — Отличное кино, отличная еда, отличная компания.

Он берет меня за руку. Его сила встречается с моей, знакомый жар искрится вокруг нас. Прохладный ветер развивает мои волосы, и я отбрасываю их за плечи. Он искоса наблюдает за мной, затем отводит взгляд от воды, что позволяет мне посмотреть на него.

Странно называть парня красивым, но это про него. Он стройный, но сильный, его движения полны грации — как у танцора, думаю я, хотя никогда не сказала бы ему этого. Иногда я забываю, насколько он красив. Его чудесные глаза с золотыми крапинками. Его густые черные ресницы, любая девушка могла бы пойти на убийство ради того, чтобы иметь такие. Его точеные скулы и пухлые выразительные губы.

Я вздрагиваю.

— Замерзла? — спрашивает он, и прежде чем я успеваю ответить, снимает кофту, черную флисовую кофту, и набрасывает мне на плечи. Меня мгновенно окутывает его запах: мыло и туалетная вода, дуновение облаков, словно он недавно летал. Я мысленно возвращаюсь в тот первый раз, когда надевала его кофту, в ночь пожара, когда он накинул ее мне на плечи. С того дня прошло уже больше года, но видение все еще ярко отражалось в моей памяти: горящий холм, то, как Кристиан сказал: «Это ты», то чувство, когда он взял меня за руку. Этого так и не произошло, но это кажется воспоминанием.

«Это ты», сказал он.

— Спасибо, — нерешительно говорю я.

— Всегда пожалуйста, — отвечает он и вновь берет меня за руку.

Он не знает, что сказать. Ему хочется рассказать мне, какой красивой я кажусь ему, что рядом со мной он становится более сильным, лучшей версией самого себя, как ему хочется заправить мне за уши выбившиеся пряди волос и поцеловать, и, возможно, на этот раз я поцелую его в ответ.

Теперь жульничаю я.

Отпускаю его руку.

«Это не важно», — говорит он у меня в голове. — «Я не против показать тебе, что у меня внутри».

У меня перехватывает дыхание. Пора перестать быть такой трусихой, думаю я. Не то чтобы я боялась его, потому что если в этом мире и есть человек, рядом с которым я чувствовала бы себя в безопасности, то это Кристиан, но мне страшно отпустить ситуацию, позволить чему-то произойти между нами. Мне страшно потерять себя.

— Ты не потеряешь себя, — шепчет он.

Теперь мы оба жульничаем.

«Думаешь?» — молча спрашиваю я.

«Не со мной», — отвечает он. — «Ты знаешь, кем ты являешься. Ты никому не позволишь отнять это».

Он любит это во мне. Он любит…

Кристиан прижимает меня к себе и заглядывает мне в глаза. Мое сердце готово разорвать грудную клетку. Я закрываю глаза и чувствую его губы на моей щеке, рядом с ухом.

— Клара, — он произносит только мое имя, но оно отзывается во мне дрожью.

Он отстраняется, и я знаю, что он собирается поцеловать меня в любую секунду, я хочу этого, но в тот момент, когда наши губы оказываются в нескольких дюймах друг от друга, передо мной неожиданно всплывает лицо Такера. Его голубые глаза. Его губы на моих губах.

Кристиан останавливается, его тело напрягается. Он видел то же, что и я. Отстраняется. Я открываю глаза.

— Я…

— Не надо. — Он пробегает пальцами по волосам, опустив взгляд на воду. — Просто… не надо. — Он ненавидит меня. На его месте я бы тоже возненавидела себя.

— Я не ненавижу тебя, — резко говорит он. Вздох. — Но мне бы хотелось, чтобы ты им переболела.

— Я пытаюсь.

— Значит, не достаточно хорошо. — Его взгляд становится жестким, когда он снова смотрит на меня. Он не привык бегать за девушками; скорее, это они все время бегали за ним. И, конечно же, он не привык быть запасным вариантом. Эта мысль заставляет его сжать челюсти.

— Прости, — говорю я. Он заслуживает лучшего.

Он качает головой и направляется в сторону дороги. Я бреду позади него, пытаясь одновременно надеть туфли.

— Подожди, — говорю я. — Останься еще ненадолго. Еще рано. Может, мы сможем…

— Какой смысл? — перебивает он меня. — Думаешь, мы могли бы отмахнуться от этого и сделать вид, что ничего не случилось? Это не в моем стиле. — Он снова вздыхает. — Давай просто уйдем.

Меня не прельщает перспектива ехать до Стэнфорда в напряженном молчании. — Я сама доберусь до дома, — говорю я, делая пару шагов назад. — Езжай один. Прости меня.

Он пристально смотрит на меня, руки в карманах. — Нет, я должен…

Качаю головой.

— Спокойной ночи, Кристиан, — говорю я, затем закрываю глаза и вызываю сияние, которое унесет меня отсюда.

Мне хочется отправиться в Биззард Руст — тихое место, где могла бы все спокойно обдумать, но когда сияние меркнет, а глаза привыкают к темноте, я понимаю, что нахожусь в замкнутом пространстве, в кромешной темноте. Нахожусь уже на грани панической атаки, когда понимаю, что это не может быть моим видением, потому что я не с Кристианом. Бреду вперед с вытянутыми вперед руками, ощупывая ногами пол, облегченно вздыхая, когда понимаю, что пол не наклонный. Я врезаюсь в стену из грубого дерева и пытаюсь идти вдоль нее медленными шаркающими шажками. Натыкаюсь на что-то, похожее на грабли, прислоненные к стене, которые с громким грохотом валятся на пол. Я поспешно ставлю их на место, затем понимаю: «Вот дерьмо», и вызываю сияние, чтобы осветить свой путь.

Поднимаю руку и концентрируюсь на том, чтобы свечение оставалось внутри, вспоминая уроки отца по созданию сияющего меча, но результат больше похож на фонарь, а не на клинок. Я впечатлена, когда мне удается зажать шар в ладони, он кажется таким теплым и живым, что пальцы начинает покалывать. Да, думаю я, сияние очень полезно — сила Всемогущего, когда тебе нужно оружие и, несомненно, удобная замена фонарику.

Осматриваюсь. Это сарай. Очень знакомый сарай. Вот черт.

Я направляюсь к двери, минуя стойла. Мидас приветственно ржет, завидев меня, он поднимает уши, смотрит на меня и на сияющий шар у меня в руке, совершенно не пугаясь этого света. Может, ему кажется, что он уже где-то его видел.

— Привет, красавчик, — обращаюсь я к нему, вытягивая свободную руку и касаясь его вельветового носа. — Как ты, мальчик? Соскучился по мне?

Он наклоняется и щекочет мне шею влажным дыханием с запахом сена, затем осторожно кусает за плечо.

— Эй, откусишь же, — смеюсь я.

Внезапно сарай наполняется светом. Мидас пятится от меня и негромко настороженно ржет. Поворачиваюсь и обнаруживаю нацеленное на меня дуло ружья. Я взвизгиваю и немедленно поднимаю руки, шар из сияния тут же исчезает.

Это Такер.

Он издает сердитый вздох. — Чтоб тебя, Клара! Ты меня напугала!

«Я напугала тебя?»

Он опускает ружье. — Вот что случается, когда лазаешь среди ночи по чужим сараям. Тебе повезло, что это я услышал тебя, а не отец; в этом случае ты бы могла не досчитаться головы.

— Прости, — выдавливаю я. — Я не хотела здесь оказаться.

На нем надето огромное по размеру рабочее пальто, а под ним все та же фланелевая пижама на пуговицах. Он ставит ружье к стене и подходит к Мидасу, который откидывает голову назад и пинает дверь.

— Лошади не любят сюрпризы, — говорит он. — Как видишь.

— Все хорошо, приятель, — сказал Так, засовывает руку в карман пальто и вытаскивает полную пригоршню чего-то похожего на конфеты. Мидас тут же с сопением подается вперед, и Такер скармливает ему их.

— Ты всегда носишь с собой конфеты на всякий случай? — спрашиваю я.

— Ему нравятся желейные бобы, — говорит он, пожимая плечами. — Мы позволяем ему есть столько, сколько хочет. Он становится толстячком. — Такер гладит Мидаса по шее, затем переводит взгляд на меня. — Хочешь покормить его?

— Конечно, — говорю я, и он делится со мной сладостями.

— Держи ладонь плоской, — инструктирует Такер. — Иначе можешь остаться без пальцев.

Мидас трясет головой и нетерпеливо дергается вперед, когда я делаю к нему шаг. Затем он утыкается носом мне в ладонь и одним махом заглатывает все желейные бобы, шумно чавкая.

— Щекотно, — смеюсь я.

Такер улыбается, я лезу к нему в карман за очередной порцией сладостей, и на мгновение кажется, будто у нас все нормально, будто и не было подколов и неловкости между нами, будто мы никогда не прощались.

— Отлично выглядишь, — говорит он, оценивающе разглядывая меня: мои завитые волосы и макияж, его взгляд скользит по подолу моего черного платья, красивым сандалиям и накрашенным ногтям и поднимается к флисовой кофте, все еще накинутой мне на плечи. — В этот раз были не похороны.

— Нет. — Я не знаю, что еще сказать. — Свидание.

Мне хотелось солгать, сказать, что я гуляла с целой толпой народу, ничего такого, ничего особенного, но лгуньей я была неважной, а Такер прекрасно распознает ложь. — Да. Свидание.

— С Прескоттом, — заканчивает он за меня.

— Какая разница?

— Наверное, никакой. — Он похлопывает Мидаса по носу, затем отворачивается и отходит на несколько шагов. Выражение его лица меня буквально убивает, как будто он отчаянно пытается делать вид, что ему все равно, но я слишком хорошо его знаю.

— Такер …

— Нет, все нормально, — говорит он. — Думаю, было вполне ожидаемо, что он это сделает теперь, когда между нами все кончено. Так как все прошло?

Я смотрю на него, не находя слов.

— Ну, если бы все прошло очень хорошо, ты бы не оказалась здесь посреди ночи.

— Это, — осторожно говорю я, — не твоего ума дело, Такер Эвери.

— Что ж, ты права, — говорит он. — Нужно двигаться дальше, да? Но, по-моему, есть кое-что, что не дает нам это сделать.

У меня перехватывает дыхание. — Правда что ли? И что же?

Он холодно смотрит на меня. — Ты продолжаешь здесь появляться.

Такер прав.

— Давай … — одновременно говорим мы. Он вздыхает.

— Продолжай, — говорю я.

Он чешет заднюю сторону шеи. — Я хотел извиниться, что был так не сдержан с тобой. Ты была права. Я был дураком.

— Ты не ожидал этого. И ты прав. Я вторглась на твою территорию.

Он кивает. — Это все равно не оправдание. Ты — не самое плохое, что может неожиданно вторгнуться в мою жизнь.

— Ооо, прекрасно. Я не самое плохое.

— Нет.

Мы смеемся, и мне так нравится с ним смеяться. Как в старые добрые времена. А затем закрадывается мысль: может быть я и есть самое плохое, что могло вторгнуться в его жизнь. Он смотрит на меня с мерцающим желанием в глазах, которое я слишком хорошо знаю, и это посылает сквозь меня разряд страха за него. Не могу позволить себе быть с ним. Я недостаточно хороша для него. Плюс, я даже не уверена, что переживу этот год.

— Твоя очередь, — говорит он.

— О, — я понимаю, что не могу рассказать ему то, о чем думаю. Показываю большим пальцем себе за спину на открытую дверь сарая. — Я собиралась сказать, что мне пора.

— Хорошо.

Он выглядит озадаченным, когда я не двигаюсь с места. Затем догадывается. — А, ясно. Ты хочешь, чтобы я ушел.

— Можешь остаться. Только вот сияние…

— Все в порядке. — Он улыбается, демонстрируя ямочки, затем проходит мимо меня в сторону двери. — Что ж, увидимся, Морковка.

Нет, не увидимся, решительно думаю я. Я должна это прекратить. Нельзя и дальше приходить сюда. Нужно держаться от него подальше.

Он назвал меня Морковкой.

Анжела сидит на кровати Ван Чень в том же положении, в котором я ее оставила, продолжая что-то царапать. Когда я материализуюсь в комнате, она некоторое время пялится на меня.

— Вау, — говорит она. — Ты была права, когда говорила, что это похоже на разложение себя на лучи, как в «Звездном пути». Это было довольно круто.

— Совершенствуюсь, — соглашаюсь я.

— Как твое свидание…— начинает она, но затем смотрит мне в лицо. — Ой. Кажется, не очень.

— Да. Не очень, — говорю я, сбрасывая туфли и падая на спину, на кровать. Она пожимает плечами. — Мужчины.

— Мужчины.

— Раз уж нам удалось отправить на Луну одного из них, почему бы не отправить туда и всех остальных? — говорит она. Я устала, но не могу ничего с собой поделать и смеюсь над ее шуткой.

— Вот почему меня не волнуют парни, — говорит она. — У меня нет столько терпения. — Точно. Она имеет в виду, что ее не волнуют смертные.

— Это Пен, — вдруг говорит Анжела.

— Ты об отце ребенка?

Кажется, что мой ответ удивил ее, затем она немного медлит, прежде чем спокойно сказать: — Да, но ты ведь уже догадалась.

— Ну да.

— Но в видении я тоже вижу Пена, — начинает она. — Парень в сером костюме. Это Пен.

Шок волной проходит по мне. — Ты уверена?

Она энергично кивает. — Не могу поверить, что не узнала его раньше. Все это время, когда у меня было видение, я не думала, что оно про меня.

— Да уж, видения могут быть запутанными.

— Я потратила столько времени, жалея себя, — говорит она. — Думала, с момента, как это произошло, — она кивает на свой живот, — что я все испортила. Но это не так. Это должно было произойти. Так и должно было быть.

Пытаюсь переварить информацию. — Так что ты должна сделать?

— Я должна рассказать ему о ребенке, — говорит она. — Наш седьмой.

Это кажется мне очень плохой идеей, с учетом того, что я знаю о Пене. Он просто не заслуживает доверия, несмотря на все свое обаяние. Но Анжела не захочет услышать это сейчас. Она не прислушивается к голосу рассудка, когда речь заходит о Пене.

— Ладно, предположим, ты права… — медленно начинаю я.

— Конечно, я права, — говорит она.

— Конечно, ты права, — соглашаюсь я. — Но откуда Пен узнает, что должен прийти? Откуда он узнает, что должен встретиться с тобой на том самом месте?

— Все просто. Я отправила ему е-мейл.

Я пытаюсь свыкнуться с мыслью в моей голове об ангеле, с почтовым ящиком на Gmail. — Но Анже…

— Он придет, и я расскажу ему, — уверенно говорит она. — Клара, неужели ты не понимаешь, что это означает?

Нет.

— Это означает, — безмятежно говорит она, обхватывая свой живот, — что все будет хорошо.

Очень в этом сомневаюсь. Но на этот раз я надеюсь, что она права.