Варіант 6

Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 664

До зоны высадки было два часа полета. Я не мог достаточно расслабиться, чтобы заснуть, размышляя над грядущей операцией. Будет трудно идти впереди всех. Сможем ли мы справиться за одну ночь, или понадобятся две? И в таком духе.

В салоне было темно, в уши давил шум двигателя. Я видел силуэт соседа и техника по погрузке на открытой рампе.

Летим на «Чинуке». Это летающий первый класс, лучший военно-транспортный вертолет, доступный для высадки спецназа. В этой игре принимают участие только лучшие, в том числе и пилоты.

Мысленно я прошелся по всем пунктам плана и действиям в чрезвычайных ситуациях.

Если я увижу угрозу менее чем в 100 метрах от себя, что я должен делать?
Установлена ли красная точка моего «Аимпоинта» в низшую степень яркости?
Должным ли образом закреплены гранаты и дымовые шашки на жилете?

В то время как мозг перечислял пункты проверки и ставил галочки рядом с ними, мои руки пробегали по снаряжению на себе и проверяли все что можно. «Аимпоинт», кольца гранат, молнии и клапаны подсумков закрыты, ПНВ на голове готов, только опустить его на глаза.

Контроль и еще раз контроль.

Это не было результатом нервозности. Это была внутренняя оптимизация, подготовка к задаче. Было бы немного неприятно выпрыгнуть из вертолета и тут же потерять гранату. Я прошел через суровую необходимость составления личного контрольного списка перед миссией, я сам научился этому, и я знал, что остальной патруль занят тем же.

ОК, может быть, в этом есть немного нервозности и волнения, которое упаковано в обоснованную модель движения. Своего рода успокоительная терапия для контроля собственных мыслей. Вместо того чтобы забивать голову бесполезными мыслями о задании, вы подчиняете их четкому, структурированному мышлению. Важно забить голову конкретными мыслями о конкретных вещах и действиях, которые вы контролируете. Это всегда помогает, этот маленький процесс проверки самоуправления способствует снижению уровня напряженности для меня.

Тяжелый шум вертолета был частично разбавлен затычками для ушей, поэтому только благодаря ритмичной вибрации фюзеляжа, я знал, что мы быстро летим.

Полет шел уже час, когда я увидел, что техник по погрузке оставил свой пост у пулемета и лег на рампе, высматривая что-то внизу. Видимо, он пытался разглядеть второй вертолет, который летел чуть ниже и сзади. Немного отраженного света от местности попадало в салон, но все равно – все было черным как смола. Техник внезапно нагнулся и что-то проговорил в гарнитуру своего шлема. У меня появилось четкое ощущение, что что-то не так. Я встал и выглянул через иллюминатор. Другой вертолет летел очень низко и, судя по всему, – терял высоту.

Подошел техник и крикнул в ухо: «Другая птичка протекает, они теряют горючее!»
Я крикнул в ответ: «Могут ли они выполнять задания дальше?»
Техник: «Они не знают точно, но горючка стремительно утекает!»

Я сообщил об этом остальному патрулю и вскоре настроения на борту Бритва-06 были подобны лесному пожару. Я сам начал волноваться. То, как разбились два вертолета на Такур Гаре, было еще свежо в нашей памяти.

Бритва-05 несся к земле. Я видел облако пыли, которая поднялась, когда лопасти несущего винта начали поднимать сухую афганскую землю. «Чинук» не должен был там приземляться, и я ничем не мог им помочь. К счастью, они сели нормально, не аварийно. Большое облегчение для нас.

Бритва-06 начал выписывать круг вокруг своего упавшего «собрата». Это должно было дать определенное чувство комфорта для тех, кто на земле. Я сместился к рампе, где мог бы открыть огонь. Хотя толку от моего карабина здесь было немного. «Чинук» и так вооружен 12.7 мм пулеметом на рампе и двумя 7.62 пулеметами «гатлинга» с каждой стороны.

Было видно, как их техник выбежал из вертолета, забрался в один из двигателей и начал там что-то делать. Я видел слабый свет в ПНВ - техник светил себе ИК-фонариком. Поработав 15 минут, техник забрался в вертолет.
Вскоре Бритва-05 взлетел в воздух. По движению корпуса нашего вертолета, я понял, что мы делаем круг обратно, на Кандагар. Мы возвращаемся домой?

Наш техник объявил, что Бритва-05 потеряла массу горючего, а так как точку невозврата мы еще не прошли, то решено было вернуться на базу. Меня это взволновало. А как же задание, оно отменяется? Мы были полностью готовы к нему и вот теперь во время старта все сорвалось. Это плохо сказывается на психологическом состоянии.

Когда мы приземлились в Кандагаре, подошел патруль из Бритвы-05. Половина из них был полностью в блестящем масле. Совершенно невозможно было бы послать их на задание в таком виде, возвращение было оправданным. Все снаряжение и рюкзаки пропитались маслом, блестящие черные волосы делали парней похожими на итальянцев.

Моему патрулю приказали быть готовым к развертыванию в эту же ночь. Пострадавший патруль оставался на базе, для замены коммутационного оборудования, снаряжения и собственной чистки. Их высадку отложили на день. Мы успели поесть, прежде чем началась посадка в вертолет. Если бы я знал, что будет дальше, я бы напился воды до упора....

Новая инфильтрация прошла по плану. Бритва-05 вылетела «пустой», без патруля на борту, на случай если понадобится резервный вертолет в пути.

Наш патруль приземлился на каменистой местности спустя два часа. Когда я вышел, то к своему удивлению понял, что мы приземлились на пятачке пять на пять метров, чего хватило для того, чтобы пилот смог поставить рампу на землю. Другая же часть вертолета висела в воздухе. Сложная и точная посадка.

Техник помог нам выгрузить дополнительные рюкзаки с водой, и затем вертолет взмыл вверх, исчезнув в считанные секунды. Звук становился все слабее, по мере того как Чинук удалялся и в конце концов он исчез.

Но мы были не одни. В нескольких километрах над нами мы услышали глубокий гул четырех двигателей АС-130, который должен был быть нашим ангелом-хранителем в первые часы развертывания. Бо вошел в контакт с ним, пока мы надевали рюкзаки и перетаскивали воду. Когда мы закончили, Бо с улыбкой сказал: "Мы здесь одни, наверху не видят горячих точек на два клика. Мы можем начинать идти, когда будем готовы. Он будет «пасти» нас час, потом оставит. Я поддерживаю связь с ним".

Отсутствие «горячих точек» означало, что экипаж АС-130 не видит в свой тепловизор людей на два километра (или клика на сленге) на протяжении нашего маршрута. К сожалению, это не означало, что там никого нет. Там легко могло сидеть до двадцати боевиков Талибана, под скалами, невидимые для тепловизора. Я знал это.

"Черт, мы должны были идти всю ночь" - сказал Джон. Я думал также, но не сказал этого вслух. Мы начали спускаться со скалы. Это было нелегко с рюкзаками.

После спуска мы вошли в небольшой овраг, и пошли по пересеченной местности. Никогда не ходил раньше по такой трудной местности, да еще таким нагруженным. Спустя 50 метров нам пришлось снять рюкзаки, чтобы спустится на шесть метров. Небольшой по описанию отрывок занял десять минут. Когда мы спустились, то снова пришлось подниматься, причем круто. Потом снова 50 метров по более-менее ровной поверхности.

Эта процедура повторялась раз за разом. В некоторых местах были плоские плато, но затем снова шли крутые подъемы. Снять рюкзак со спины, надеть рюкзак. Небольшое упражнение по скалолазанию. И так далее. За час мы прошли всего 200-300 метров по прямой.

"Мы слишком поздно приступили к заданию" - сказал Андерс. "Мы не достигнем цели этой ночью" - ответил я. Андерс глядя на карту, пробормотал "Нет… я знаю об этом..."

За первую ночь мы прошли всего 1400 метров по прямой. Расстояние от посадочной зоны до наблюдательного пункта было приблизительно 4.3 км, так что, очевидно, что впереди была сложная дорога. Мы нашли место для дневной остановки, где могли бы обозревать окружающую местность и ждать темноты. Не было никакой возможности быть вместе, поэтому мы рассеялись вокруг скал, сохраняя визуальный контакт и соблюдая углы безопасности при возможной стрельбе. Говорить в таких удаленных условиях было невозможно.

Все мы остались в одиночестве на весь день со своими мыслями. Не было никаких признаков людей здесь. Это было логично, учитывая сложность рельефа, что сюда никто без особой нужды не сунет нос.

Днем нас ждал шок. Термометр показал 38 градусов. Мы очень устали после первой ночи, из-за переноски тяжелого снаряжения и скалолазания. А в такую жару было почти невозможно расслабиться.

Когда следующей ночью мы собрались для дальнейшего перемещения, то были изрядно усталые и сильно обезвоженные. А силы нам были нужны для ночного альпинизма и марш-броска в течение шести часов темноты с 60 кг снаряжения и рюкзака на себе.

Эта ночь не отличалась от предыдущей. Подъем на 30-40 метров занимал 20-30 минут, включая подъем рюкзаков. Мы потели как свиньи во время этой тяжелой работы. Я постоянно думал о потерях в воде. Лично я выпил воды гораздо больше, чем предполагалось по плану. Я боялся, что уже получаю обезвоживание. Становилось ясно, что нам не хватит воды на миссию.

Когда вторая ночь закончилась, до точки назначения оставалось 1500 метров. Снова не было никаких признаков Талибана или Аль-Каиды. Точно также мы заняли отдельные позиции, и снова был изнурительно жаркий день, под 40 градусов температуры. Прямо скажем не лучшие условия для восстановления после тяжелой ночи. Снова мы выпили больше воды, чем расчитывалось.

На следующий вечер мы снова собрались, рассчитывая в сумерках добраться до НП.

Вдруг Бо тихо сказал: "Андерс, сегодня было очень жарко, больше 38 градусов. Я не отдыхал должным образом и выпил слишком много воды. Я полагаю, что мы должны будем просить Центр о пополнении запасов воды как можно скорее".
Андерс коротко: "Я согласен. Я тоже думал об этом. Мы сделаем это, как только доберемся до НП".
Я увидел, что Кент согласился. Джон, как всегда, молчал. Он вообще никогда не показывал никаких признаков слабости, в любых обстоятельствах.
Андерс добавил: "Я не думаю, что мы сможем проделать этот путь назад за водой, когда ее доставят".
Я ответил: "Нет, это просто нереально, это займет слишком много времени. Давайте запросим пополнение воды в более близкой к НП точке".
Андерс молча кивнул.

Эта ночь была немного легче предыдущих. Рано утром мы достигли, наконец, запланированной точки НП. У нас было совсем немного времени, чтобы оборудовать базу и замаскировать ее.

Пока остальные, как трудолюбивые муравьи, занимались установкой маскировочной сети, Джон начал выполнять главную задачу - наблюдение за целью, составление журнала наблюдений. Не было лишних слов, все знали, что делать. Но потом ко мне подошел Кент и шепнул: "Посмотри назад, на местность, через которую мы прошли".
Я взглянул. Глубокие овраги и крутые скалы. Мы три ночи шли 4.3 км, если считать по прямой. Было чертовски много работы в темноте, длинные остановки днем. Самая медленная инфильтрация, что я когда-либо делал. Было жестко.

Наша позиции была на 500 метров выше цели - маленького кишлака, на границе с Пакистаном. По прямой до них было 1500 метров, и с нашей оптикой у нас был хороший обзор кишлака.

Кода мы смотрели с хребта в сторону границы, то видели равнину. Когда смотрели на кишлак, то видели стойбище в овраге и небольшой скальный гребень рядом. В стойбище кочевники держали коз, там же играли дети. Я также заметил несколько небольших прудов с водой, на полпути вниз в ущелье. Вероятно, поэтому кочевники здесь осели.

Эта область была вне контроля афганских властей, здесь правили пуштунские племена. И конечно же - Талибан и Аль-Каида. Взаимоотношения между кланами здесь играли больше роли, чем какие-либо законы или границы. Безопасное жилье в Пакистане давало жизненное важную поддержку моджахедам.

В самом кишлаке большой активности не было. Были вооруженные до зубов люди, включая пулеметы и РПГ-7. Были и машины, однажды мы видели мотоцикл. В первый же день мы увидели девятерых боевиков. Приходили и уходили другие люди.

Мы сообщали в Центр обо всем, что видим. Именно так - о том, что видели, а не о том, что думали или предполагали, что видим. Когда эти отчеты перерастут критическую массу, то штаб K-Bar выработает дальнейший план.

Была запрошена дополнительная поставка воды и это получило одобрение. Обещали, что пришлют как можно скорее. Однако на НП начали проходить дни, друг за другом, и мне пришлось сократить потребление воды, чтобы хоть как-то растянуть ее количество. Из-за этого начала болеть голова, постоянно. Определенно, я начал обезвоживаться. Боль усиливалась. Каждый день мы отправляли запрос на воду, стараясь донести до командования всю серьезность ситуации. Нам пришлось есть меньше, ибо на переваривание еды организм тратить воду. Получался странный баланс - есть мы должны были, чтобы иметь силы, но не слишком много. Я не голодал, но знал, что за последние пять дней ел очень мало.

Как-то на утро, проснувшись, я почувствовал, что язык опух и во рту катается смесь густой слизи и слюны. Когда я поднял свои руки, то увидел, что кожа обтягивает их очень сильно. Фактически, вокруг кости осталось по два дюйма «мяса» (около 5 см). Мускулы почти «ушли». Но это все были проблемы тела, я мог с этим всем справиться, даже с головной болью. Плохо было то, что организм начал постоянно думать о воде. Все мысли возвращались к жажде воды, и я начал терять сосредоточенность.

На шестой день мы получили запрос из Центра о возможных пещерах, которыми пользуются боевики, как укрытием. K-Bar хотел, чтобы мы сходили на разведку этих пещер. Они были в нескольких километрах от нашего НП. С нашими проблемами и местностью это мог был быть крепкий орешек. Должны ли мы идти туда? Без воды?

Андерс приказал: "Ларс и Джон. Мы пойдем туда на разведку. Остальные остаются здесь, продолжают выполнять задачу. Держим связь по рации. Возвращаться будет с того направления".

Это был выход на одну ночь, за хребет позади стойбища. На себе мы тащили снаряжения на 25 кг, что было значительным облегчением, по сравнению с начальной инфильтрацией.

Кент и Бо остались на базе, сидеть у рации и быть нашим кризисным центром. В их задачу входил вызов экстренной помощи с K-Bar, как группы быстрого реагирования, так и медэваков.

Я понимал, что на этом мероприятии мне понадобится много энергии и воды, чтобы двигаться, чтобы действовать, но, ни за что не отказался бы от выхода. Всегда хорошо, когда есть возможность выйти за пределы НП. Мы уже несколько дней сидели на месте, и небольшая операция могла меня отвлечь от умственных мучений. И вдруг мы бы нашли воду по пути? Есть, конечно, пруды на пути к стойбищу, но там мы пойти не можем – это слишком близко к кочевникам и может раскрыть нас.

Мы пошли с другой стороны небольшого хребта, закрывавшего нас от стойбища.

Перевалив за этот хребет, мы впервые смогли посмотреть на запад Афганистана. Почти все склоны гор тут были усеяны маленькими кострищами, которые, видимо, жгли пастухи. Ближайшие, по моим оценкам, находились в двух километрах от нас. «Черт» - сказал Джон – «я-то думал мы здесь одни». Я считал также. Не стоило теперь удивляться, что многие патрули на задании были обнаружены пастухами, которые внезапно появлялись из самых невероятных мест. Это было определенно то, что мы должны были взять на заметку. Мы здесь были не одни.

Пещеру мы нашли. Оказалось, это вовсе не пещера, а некая конструкция из камней, тень от которой выглядела как вход. Я понял, что иногда спутниковые снимки могут быть неправильно истолкованы. Позже я видел такие конструкции в скальных образованиях в штате Юта, США. Это связано с геологическими процессами, когда вода после сотен лет подтачивает целый пласт скалы и тот обрушается. Верхняя часть скалы остается хорошей симметричной дугой, что выглядит так, будто она была обработана человеком.

На обратном пути мы довольно близко прошли мимо небольшого дома. Внезапно залаяла собака. Обернувшись, я увидел, как Андерс дает стоп-сигнал. Мы разом остановились и встали как статуи, потому что если бы кто-то вышел из дома, то мог бы увидеть движение в темноте.

Из дома вышел владелец собаки, видимо пастух. Это был старик с винтовкой. Очевидно, что он был готов защищать свое имущество, будь то воры или волки. Мы совершенно ясно видели его в ПНВ, он же нас – нет. Была кромешная темнота, я знал это. Если бы он мог посмотреть в ПНВ, то увидел бы три луча от ИК-лазеров, смотревших ему прямо в грудь. Мы ждали его реакции.

Через какое-то время он выругал собаку и вернулся в дом. Три лазерных луча скакнули на дверь, когда старик закрыл ее.

Андерс подал сигнал двигаться дальше. Собака пролаяла еще несколько раз, но старик уже не реагировал на нее.

Подъем в горы, даже с 25 кг груза, стал очень серьезным испытанием. Несколько раз мы просто останавливались и, упираясь руками в колени, стоял и отдыхали. Сил не было от слова «вообще». Через несколько часов мы все же добрались до НП. Бо доложил, что пополнения воды в ближайшее время не ожидается. Начинался новый, горячий, дегидратирующий день.

Наши запросы постоянно отклонялись по разным причинам. Не было вертолетов, плохая погода, другие планы и тому подобное.

У меня начались серьезные проблемы. Это было не просто опухшие рот и язык. Я не мог двигаться должным образом, теряя равновесие. Меня лихорадило и рвало, но желудок был пуст.

Джон делал все, что мог. У него оказалась запасная бутылка воды, которую он отдал нам. Джон оказался единственным, кто не имел проблем с жарой. У него были особые способности, ему не требовалось много воды. Потел он совсем чуть-чуть, быстро высыхая.

Когда Кент взял бутылку с водой, то пошутил: «Черт возьми, как же хорошо, что в патруле есть верблюд!». Мы все засмеялись, хотя ситуация была смертельно серьезной. Физиология Джона, конечно, полезна, а его заначка – тем более нужна. Но ее было недостаточно.

Андерс вернулся с наблюдения и сказал: «Там что-то происходит. Видно машину и мотоцикл одновременно». Активность на пограничной деревне усилилась. Приходили и уходили люди, у них было тяжелое вооружение, включая пулеметы и РПГ-7. Мы искали ПЗРК, типа «Стингер», но ничего подобного не видели. Всего там было около 20 человек, одетых в традиционные афганские одежды.

Следующий день был еще хуже, еще жарче, еще меньше воды. Я начал смотреть в рационе что-то с небольшим количеством жидкости. Нашел небольшой пакет с инжиром и черной смородиной. Я съел его, забыв, что сухие фрукты позже потребуют воды. С трудом его проглотил, и когда этот кусок достиг желудка, то взорвался как бомба, всосав все капли воды, что у меня оставались…

Передо мной встала серьезная дилемма. Я не мог позволить себе просить у других воду. Может, кто-то нуждался еще больше, чем я. Все, что мне оставалось – это объективно доложить командиру о своем состоянии. «Андерс, я на пределе» - сказал я – «я собираюсь пойти вниз к стойбищу, за водой, если этой ночью не прилетит вертолет».
Андерс сказал на это: «Я тоже на пределе. Мы пойдем туда, если сегодня не привезут воду. Бо, отправь еще один запрос.

Бо добавил в запрос на пополнение воды ключевой сигнал, означающий, что ход операции под угрозой.

Немедленно оперативное командование Корпуса пообещало нам, что вода будет этой ночью. Это была восьмой день операции и девятая ночь. Поставка планировалась в 02:00, место высадки планировалось еще на раннем этапе операции – небольшое плато между двумя хребтами, где мы лежали на одном из хребтов.

В 01:00 мы были на месте и ждали. Я видел, что Андерс очень хреново себя чувствует, как и я. Он массировал голову пальцами, стараясь унять головную боль. Тем не менее, он спросил: «Хочешь воды?». «Да, черт побери!» - ответил я. Было, конечно, неловко брать его воду, но я был не в том положении, чтобы привередничать.

Мы ждали и ждали. Время остановилось. Секунды текли медленнее, чем обычно.
Хотя мои уши на высоких частотах изрядно убавили в чувствительности, из-за постоянных стрельб и взрывов, у меня сохранился аномально чуткий слух на низких частотах. Я услышал вертолет, определенно это был «Чинук». Я ничего не стал говорить, чтобы не разочаровывать раньше времени. Звук исчез, а потом снова вернулся, куда сильнее. Теперь и Андерс это услышал, он положил руку мне на предплечье. Звук приближался, и наконец, появился вертолет – широкий, с двумя роторами, похожий на шмеля. Он пролетел низко-низко, пройдя над нами, затем сделал небольшой разворот. Андерс был с ним в контакте по рации и докладывал, что зона высадки свободна от противника, и мы готовы получить груз.

Я видел, как вертолет пошел вниз. Когда он пошел на посадку, то мне показалось, что зона высадки чертовски узкая и приземлиться там будет невозможно. Но пилот снова меня удивил. Лопасти вращались менее чем в метрах от скал, когда «Чинук» сел. Около рампы замигал ИК-строб техника по погрузке. Знак, что мы можем идти за грузом.

Я подбежал к технику и взялся за рюкзак с водой. Дул сильный ветер, осыпая меня мелкими камнями и песком, царапая и ударяя по моим тонким парашютным очкам. Особенно неприятные ощущения были в районе незакрытых лица и ушей.

Афганцы в кишлаке определенно могли слышать вертолет, но вряд ли – определить направление или характер звука.

Я помог технику выгрузить тяжелые рюкзаки и лег на них, чтобы их не сдуло ветром, когда вертолет пойдет на взлет.

«Чинук» взлетел. Стало тихо. Я вдруг обнаружил, что не могу поднять рюкзак с водой. Мог неделю назад. Но сейчас не было сил. Пришлось «забить» на устав, на тактику, на безопасность – мы просто встали у рюкзаков и сразу открыли их. В одном лежала бутылка, видимо, специально для этого случая. Вода была теплой, но это не имело значения. Я отпил и почувствовал, как вода омывает буквально все щели моего тела. В воображении возник сезон дождей в Африке, который я как-то видел. Удивительное чувство.

Силы не вернулись, но зато вернулось мужество и вера. Почти мгновенно «включились» мозги, будто кто-то нажал кнопку. Невероятное чувство душевных сил и способности сделать все что угодно.

Конечно, когда мы пошли назад на НП, я чувствовал, что мое физическое состояние критическое. Я был бессилен. Если бы мы встретились с противником, то это был бы очень короткий бой не в нашу пользу.

В следующие дни мы пили и пили. Настоящее наслаждение. Мы наконец-то начали восстанавливать силы, и это была настоящая роскошь для нас – не думать о нормировании еды.

Жизнь в приграничном кишлаке оставалась все та же. По-прежнему в нем было около 20 человек. Кто-то приходил, кто-то уходил. Изначально я думал, что это очень незначительная цель, но потом из Центра пришли сообщения, что все кто уходил – двигались в Афганистан дальше и оседали в районах, где присутствовали силы талибов и Аль-Каиды. Небольшой ручеек, подпитывавший силы противника. А те, кто уходил в Пакистан – отдыхали там и возвращались назад.

K-Bar принял решение атаковать этот кишлак. Нам был задан вопрос, сможем ли мы спустится вниз, и устроить засаду. Патруль проанализировал ситуацию и пришел к выводу, что это малореальный вариант. Во-первых, врагов было слишком много. Во-вторых, что более существенно, с учетом рельефа, ушло бы не менее двух-трех ночей, чтобы подобраться к кишлаку, а атака планировалась уже завтра вечером.

Наша рекомендация заключалась в атаке с воздуха, десант с вертолетов. Мы сообщили всю информацию о передвижениях в деревне, план деревни с указанием всех доступных мест в ней и т.п. На нас возложили задачу наводки АС-130, плюс слежение за флангами, чтобы враг не мог внезапно подобраться и атаковать группу, занимающуюся кишлаком.

Первым на место прибыл АС-130. Мы обозначили свою позицию, чтобы избежать дружественного огня. Следующими прибыли ударные канадские части на вертолетах и сразу атаковали кишлак. Канадцы, благодаря нам, совершенно точно знали, где враг, сколько их, какое у них оружие и т.п. Бой был коротким, потому что наш разведотчет позволил канадцам полностью, без колебаний, сфокусироваться на хорошо спланированной атаке.

Моджахеды были быстро разбиты. Канадцы обыскали кишлак на предмет документов, телефонов, радиостанций и тому подобного. Затем взяли образцы ДНК убитых, для дальнейшего опознания, и улетели.

Джон сказал: «Блин, это было так быстро, что даже не интересно», и я чувствовал тоже самое. На все ушло меньше, чем полчаса. По сравнению с теми лишениями, которые мы здесь претерпели, это было невероятно и слишком легко.

Мы оставались на НП еще сутки для оценки последствий нападения. Но ничего не случилось. Никто не пришел и не пытался, что-либо сделать в деревне. Аль-Каида потерпела поражение, и мы сделались немного ближе к своей цели – победить организацию, захватившую самолеты и таранившую башни в Нью-Йорке.

Пять утомленных егерей снова попали в мотель в международном аэропорту Кандагара. Мы были полностью исчерпаны. В прошлом, мы часто делали одну операцию за другой. Но не здесь. Опыт показал, что после операций в горах, длительностью 10-12 дней, нужно иметь перерыв, по крайней мере, в неделю, прежде чем браться за новую миссию.
Мы стояли в нашей палатке, когда Андерс, глядя на нас с широкой улыбкой, сказал: «Вы похожи на узников концлагеря. Посмотрите на себя!» Только тут я оглядел себя. Я стал худым, изможденным человеком, с длинной бородой, вступающими скулами, глубокими глазницами, выступающими бедрами и плоским животом. Я сбросил не меньше шести килограмм. Другие – от восьми до десяти. В основном, это были мышцы. Ноги Джона стали тонкими как у аиста.

Это была тяжелая миссия, но мы доказали, что способны преодолевать трудности и это делало нас жестче.

Мы испытывали удивительно чувство по нескольким причинам. Это был медленный старт, с несколькими отклоненными миссиями, но в итоге мы получили на свою долю одни из самых сложных и долгосрочных разведывательных миссий. Наша команда доказала, что мы можем с этим справиться.

За пять месяцев егеря провели более 30 операций. Время нашего развертывания подходило к концу, и Корпус постепенно упаковывал вещи. Хотя нам и казалось, что время остановилось, для меня это также были и пять месяцев из жизни Миккеля. Я очень скучал по нему. Тогда я и думать не мог, что поеду куда-то еще снова.

В Афганистане я кое-что понял. Даже самые вдумчивые и проработанные планы могут быть разбиты «свиньей-удачей». Мы четко все обдумывали и планировали, наше снаряжение и здоровье было оптимальным, поэтому здесь множество факторов неопределенности было удалено. Но оставались другие, внешние, факторы, которые было невозможно рассчитать. Вы могли попасть под случайный выстрел, сорваться с горы, в ваш вертолет могла попасть ракета. Множество вариантов на доле случая. Даже лучшего в мире воина может ранить моджахед, высовывающий за угол свой АК и стреляющий с рук, бесприцельно. Во время сражения большинство вещей просто непредсказуемы.

Я всегда думаю, что я и мои братья по оружию хороши в своем деле, но я знаю, что случайность может «ударить» и меня. Кандидат в FKP, погибший в воде от взрыва, Per Bo, разбившийся при прыжке с парашютом, американец Робертс, выпавший из вертолета.
Или егерь, который нарушил технику безопасности с оружием.

Это все может показаться ужасным. Но на самом деле к этому нужно привыкнуть. Есть вещи, с которыми вы ничего не можете сделать и не нужно беспокоиться об этом. Это тратит ваши силы, которые можно использовать в другом месте. Поэтому лучше всего работать с тем, что вы можете.

Однако осознание всего этого не мешало мне думать обо всем этом. Ведь только здесь, в Афганистане, на самом краю, эти мысли могли стать актуальны и даже интересны.

Существует риск, что солдат может получить пулю рано или поздно, и он, конечно же, должен работать над тем, чтобы этого не случилось. Тем не менее, есть совпадения, которые могут определить все.

Религиозные люди могу возразить, что это не совпадения, что в этом есть смысл. Для большинства людей это в основном вероятность получить свободное место на парковке или пакет со свежими овощами в супермаркете. Но когда речь идет о жизни и смерти, я понимаю, что некоторым трудно поверить, что небольшие ошибки или удача могут определять - будете вы жить или умрете.

Вы, время от времени, начинаете верить в нечто божественное, что помогает вам непонятно как. Это надо расценивать просто как шанс в свою пользу.

В Афганистан Корпус впервые взял собственного капеллана. Священник по имени Томас Франк. Великий представитель своей церкви, так как он был кем-то больше, чем просто священник - он был солдатом. Более того, в 2001 году Томас прошел курс патруля Корпуса и потому был очень популярен у нас.

Франк устраивал богослужение каждое воскресение и к нему часто приходили, когда не было других дел или задач. Почему бы и нет? Я никогда раньше не видел, чтобы мои коллеги ходили в церковь, но здесь было место этому. Даже я – хоть и был христианином, но не ходил дома в церковь по воскресениям. Однако проповеди Франка «ударили» меня по-особому, здесь в Афганистане, где неотъемлемой частью всех разговоров была смерть.

Томас стоял возле небольшого домашнего алтаря, в пустынной униформе и с пистолетом на поясе и рассказывал очень честные и настоящие проповеди. Они были весьма актуальны для нас. Я говорил со многими другими солдатами, других подразделений, и почти каждый испытывал сильную веру в Бога.

Определенно, в Афганистане я стал более религиозен. Когда я улетал домой, то Франк дал мне кусочек бумаги с небольшой цитатой из Библии, который относился ко мне.

«Бог препоясывает меня силою и устрояет мне верный путь;
делает ноги мои, как оленьи, и на высотах моих поставляет меня;
научает руки мои брани, и мышцы мои сокрушают медный лук.
Ты дал мне щит спасения Твоего, и десница Твоя поддерживает меня, и милость Твоя возвеличивает меня. Ты расширяешь шаг мой подо мною, и не колеблются ноги мои»

Томас написал рядом же: «Ты опытный и умный егерь, очевидно, что ты понимаешь - эти слова доказывают, что наше ремесло – старейшее и божественное, и что во времена царя Давида уже были люди подобные спецназу»

Это было просто отлично и дало невероятно хорошее чувство мне. У меня до сих пор иногда бегают мурашки по коже, когда я вижу эту старую записку на холодильнике дома. Может быть, войны и воины были универсальной неотъемлемой частью человеческой деятельности в течение многих тысячелетий на Земле?

В июне 2002 года мы собрали свой лагерь и уехали из Кандагара домой. Американцы говорили нам, что они хотели бы, чтобы мы поскорее вернулись сюда. Именно здесь, в Афганистане, мы узнали много нового, проверили старое и нашли свою работу. Мы много работали, и это было успешно, хотя ряд задач имели низкую интенсивность.

Mikkel

За несколько лет до своей командировки в Сараево, в 1995 году, я встретил Гитту. У нас были общие интересы по спортивному ориентированию и туризму.

Мы были уж не молоды.

Мне было 33 года, и у меня не было четких целей по созданию семьи, поиску женщины своей мечты. Но я был счастлив с Гиттой и мы быстро сошлись. Она переехала ко мне жить, в дом, который я как раз начал ремонтировать.

Этот дом я купил несколько лет назад, когда был еще один.

Дом был глубоко в лесу, с видом на вересковый холм и широким садом за домом.
Всего 20 акров земли.
Все как я и мечтал, мой маленький личный рай.

Дом был в конце длинной, на несколько километров, грунтовой дороги и вокруг не было ни следа антропогенного вмешательства человека. Здесь были только лес, луга, болота, дубовые рощи. Здесь же я ходил на охоту и ловил форель, сидя на пластиковом стуле. Я предположил, что это будет отличной основой для создания моей новой жизни.

За четыре месяца до поездки в Сараево, Гитта оказалась беременна. Мы не планировали этого, и это создавало определенные трудности для моей командировки. На мне лежала большая нагрузка по подготовке, и приходилось часто оставлять Гитту одну.

Я женился на ней, перед уходом. Это было сделано, в основном, чтобы обеспечить ее страховкой, если со мной что-то случится.

Признаю - не оптимальное решение для создания семьи. Гитта держалась изо всех сил, но мы знали, что меня не будет рядом, когда она будет рожать. Мы хотели получить максимальную отдачу от моего 14-дневного декретного отпуска, поэтому договорились, что я вернусь, когда ребенок родится.

В один прекрасный день в этот мир пришел Миккель и я прервал свою миссию в Сараево.

Мои первые дни с ним были интересными, я чувствовал себя немного богаче от этих четырнадцати дней, проведенных среди криков, смены подгузников и кормления грудью.

Затем я вернулся в Сараево и был там больше месяца. Этим я не гордился. Я чувствовал, что бросил свою жену, разбираться в одиночку со всем этим.

Из-за Сараево я приобрел большую уверенность, что Корпус никогда не будет развернут в «поле», что мы будем работать только как «кабинетный персонал». Добавим к этому чувство вины, что меня не было дома в сложный период.

Я решил попробовать себя на гражданке и вскоре получил хорошее предложение от одного из моих друзей, Карстена Норманна. Он был директором Rema 1000 (мультинациональный гипермаркет) и предлагал мне работу тренинг-менеджера персонала. Я уже имел опыт такой работы – преподавать, обучать, мотивировать и направлять.

Надев костюм, я начал двигаться в новом для меня мире коммерции, но что-то было не так. Когда я сидел над документами и презентациями, то писал их, как привык, по военному, но вдруг до меня доходило, что я пишу о колбасе и упаковочной фольге, а не го боеприпасах и планировании миссии. Это смущало и разочаровывало.

Во время обеденного перерыва я рассказывал персоналу о своей службе в армии и через что прошел, Вдруг я понял, что это моя настоящая жизнь. В моих жилах все еще бежала кровь солдата, и я знал, что должен вернуться.

Через шесть недель осенью 1997 я махнул рукой и расстался с Rema 1000. Карстен был, естественно, расстроен и разочарован.

В Корпус я пришел с новой мотивацией и свежим взглядом. Как будто что-то во мне перезапустилось и я начал работу с новой установкой. Моя работа в Rema 1000 тоже дала мне определенный опыт, и я был рад, что попробовал это. В конце концов – если вы не пробовали, то вы никогда не узнаете нужно ли вам это.

Я смирился с тем, что Корпус не полачет работу за рубежом. Я прошел через работу в гражданской компании. Тихая работа, утренние встречи, костюм, высокая зарплата, гораздо выше, чем на службе. Но когда я окинул все это взглядом, то понял, что эта работа не в состояние бросить мне какие-либо вызовы, по сравнению с работой в спецназе. Я все еще был егерем.

В начале 1998 года я получил новую работу. Я стал главным тренером корпуса по физической подготовке. Это прекрасно вписывалось в мои интересы спортсмена, и у меня, на самом деле, уже были мысли, как модернизировать нашу систему подготовки.

Потребовалось довольно много времени, чтобы настроить свою работу, так как потребовалось получить образование в области физиологии упражнений и теории обучения. Но здесь я был в своей тарелке.

Миккель тогда ходил в частное дошкольное учреждение, где за ним смотрела чудесная старая леди. Но, не смотря на то, что ему там было хорошо, меня не было с ним первый год, а когда я приходил домой – он не обращал на меня внимания. Это задело меня, между нами не было реальной эмоциональной связи. Я думал, что это должно приходить со временем, автоматически, но не тут-то было.

Это было трудное время, потому что Миккель, как правило, спал, когда я приходил.

Я прикладывал массу усилий, чтобы восполнить шесть месяцев отсутствия. Спустя полтора года я увидел, как Миккель обретает свой голос, свое мнение, смех и выражение лица. Он стал для меня очень важен.

Отцовство стало настоящим подарком для меня. Я не готовился к этому. Это был настоящий бонус к жизни, я получал захватывающие открытия каждый день. Миккель меня очень забавлял. И вместе с тем, в мою жизнь солдата вошло новое ощущение. Это напугало меня, когда я обнаружил, что Миккель принес мне понимание своей смертности и уязвимости.

В течение этого периода, в 1999 году, я ремонтировал дома. Мы сделали заказ на верхний этаж, оборудовали спальню и детскую комнату. Чердак пришлось сильно очистить от мусора, который я потом сжег на костре. Миккель, который только начал ходить, пытался мне помогать, нося молоток и гвозди. Это, конечно, не было огромной помощью, но это было здорово – он сделал свою первую попытку быть значительным, как мужчина и впервые взял в руки инструмент.

Гитта подняла идею переехать в город, из-за детского сада, магазинов и прочего, но я проигнорировал это.

Со временем, я понял, что могу работать в спецназе и быть отцом и мужем. К сожалению, отношения с Гиттой оставляли желать лучшего к этому моменту. Мы оба были упрямы и не желали уступать друг другу.

Мне очень нравился наш дом на природе. Здесь было тихо и было много места. Но Гитту он не устраивал, и мы часто ссорились из-за этого. Она хотела жизни в городе, хотела быть рядом со всеми удобствами, которые он предлагает. Я полностью это отвергал, так как не хотел жизнь рядом с какими либо соседями и городским шумом.

Дом стал чем-то очень важным и личным для меня и когда я догадался, что он угрожает моим отношениям с Гиттой, то понял, что дом важнее. Я хотел иметь как минимум одно место на этой Земле, куда мог бы бежать, если б в один прекрасный день сдался и все бросил.

В принципе, сейчас я думаю, что мы могли бы остаться вместе, но тогда мне не хватило жизненного опыта. Тогда я придерживался идеи, что в браке есть взлеты и падения. Когда вы плывете в огромном океане, то время от времени волны бьют вас. И с этим можно справиться, потому что я считал себя хорошим пловцом.

Мы стали избегать друг друга. Она смотрела за Миккелем, когда я работал, и передавала его мне, когда я возвращался домой. К сожалению, в долгосрочной перспективе это была плохая идея.

Время от времени я испытывал ощущение, что мы едем по трассе в противоположных направлениях.

Я пытался справиться с этим, думал, что наш дом, будучи отремонтирован, сможет перерасти в нечто большее для нас. Но в один прекрасный день случилось то, из-за чего наши отношения в некоем плане сдвинулись с мертвой точки.

Я работал с моим отцом. Мы собирались разобраться с потолком на первом этаже. Миккель как обычно ползал между ног и не унывал.

Вдруг позвонил мой бывший коллега Сорен. Он был очень возбужден и сразу предложил участие в одном из величайших приключений в жизни. Речь шла об Eco Challenge. Почти сразу я согласился. Мы бы стали первыми датчанами, которые участвовали в этом соревновании.

К тому времени я перепробовал почти все, что мог желать в мире спорта и был очень доволен многими своими результатами. Кроме того, моя работа в Корпусе была ориентирована на спорт и участие в большой приключенческой гонке могла стать глотком свежего воздуха для меня и, возможно даже, дополнительной мотивацией.

Eco Challenge это приключенческая гонка, которую можно описать как длительную экспедицию в условиях дикой природы – Новая Зеландия, Гималаи, Аргентина и Борнео – вот где она проходит. Команде из четверых человек обоего пола нужно пройти 5-800 км по труднопроходимой местности с использованием только «натуральных средств». Это означало, что можно передвигаться на конях, на горных велосипедах, лыжах и снегоступах, грести на каноэ и байдарках. Но никаких моторизованных средств не допускалось. Только вы и власть природы.

Это взволновало меня. Я видел по каналу Discovery эти приключенческие гонки и всегда хотел попробовать их. Все это было создано для меня – длинные холодные или жаркие трудности, где команда приходила на финиш после многих дней физических и технических трудностей. Это было захватывающе. Группу из четырех человек высаживают в пустыне с вертолета. Нет фиксированного маршрута. Гигантское многодневное ориентирование. Черт, это была настоящая егерская дисциплина. Хоть я и подошел к 40-летнему возрасту, но я был в хорошей форме.

И хотя я думал о том, что мне сейчас меньше всего необходимо бегство от домашних проблем, тем не менее, пока я мог – я хотел попробовать это сделать.

Мы начали прорабатывать возможность участия и начали искать спонсоров. Участие стоило более 100 000 долларов для команды.

Довольно быстро я связался со старым другом Хельге Петерсеном, который работал в компании по продаже спортивной одежды NewLine. Мы вместе занимались триатлоном, и я принимал участие в создание одежды для этого вида спорта.

Хельге был готов к сотрудничеству с мой новой командой. Он только что сделал новую линию одежды для гоночных и мультиспортивных соревнований. Таким образом, мы были созданы как «Team NewLine» и они стали нашим спонсором.

Процесс отбора занял какое-то время и был непрост. Тем не менее, нас пригласили несколько месяцев спустя.

Участие в одной из крупнейших приключенческих гонок в мире стало реальностью. Я снова начал бегать и принимать участие в соревнованиях по ориентированию. Холмы, окружающие дом, были использованы для тренировки и Миккель, которому исполнилось несколько лет, частенько сидел у меня в рюкзаке на этих пробежках. Я тестировал различное снаряжение, которые мы могли использовать для соревнования.

Команда приобретала различные навыки. Мы должны были участвовать в Eco Challenge 1999 года в Аргентине. Необходимо было иметь сертификаты по ориентированию, альпинизму, сплаву на каяке и тому подобное. Организаторы отправляли люди в опасное путешествие на сотни километров в пустыне и поэтому они хотели быть уверены, что участники способны справиться с выживанием в суровой природе.

Датская радиовещательная корпорация заинтересовалась нами и выслали группу телевизионщиков в Анды, на границе с Чили, чтобы следить за соревнованиями.

Позднее Ссорен и другой участник соревнований – Николай Мольтке-Лет написали книги об Eco Challenge 1999.

Николай Мольте-Лет, Сорен Браге, Гита Грегерсен и я стали первой датской командой, участвовавшей в таком соревновании. Обычно нормально, что команда проводит несколько лет в попытках пройти через все этапы соревнования. Но мы сделали это с первого раза, финишировав в декабре 1999 года и войдя в десятку лучших команд, чтобы было неслыханно.

Мы даже сами придумывали новое снаряжение. Например, специальный буксир для велосипедов. Было признано заранее, что у каждого могут быть взлеты и падения в физическом состояние, поэтому не было бы ничего плохого в том, что иногда более сильному придется тащить слабого на буксире. Мы также очень старались снизить вес снаряжения. Потребление энергии и так было очень большим в ходе соревнования, неразумно было тратить ее и на перенос лишнего веса. Дело дошло до того, что мы отрезали бирки от одежды и все длинные концы на ремнях, будь они брючные или на снаряжении. Все помещалось на весы и фиксировалось. Мы оптимизировались и оптимизировались. Были и косяки. Например, мы спали слишком много. Первое время мы просто лежали несколько часов по утрам, отдыхая. Это стоило нам времени, так как именно здесь надо было двигаться. Простая математика, но в тот момент мы этого не понимали.

Когда я приехал домой из Аргентины, моя жена разорвала со мной.

У нее уже несколько месяцев был «друг» из ее спортивного клуба и я ни черта не заметил. Это было немыслимо для меня. Я был очень наивен. Моя жена, ощутив новую свободу, смогла найти в себе силы, чтобы разорвать со мной. Я пытался ее убедить не делать этого, но бесполезно.

Мне было жаль, но теперь я был свободен от всего этого, от грызни между нами. Но я чувствовал за собой вину перед Миккелем.

Гитта поступила достаточно прилично. В бракоразводном процессе она могла отнять у меня половину дому. Но его купил я, и она знала, как много он для меня значит.

Поэтому она просто переехала к подруге.

Так началась моя жизнь отца-одиночки. Так как я все еще был егерем, то мы согласились совместно ухаживать за Миккелем.

Это было в 2000 году. Все это дало ход новым материальным и практическим проблемам, но все же психологически это было легче, чем то, что было раньше.

У меня была параллельная жизнь на неделе. Когда-то я был отцом, когда-то спортсменом, когда-то солдатом, порой бодрствуя по 18-20 часов в день. Я тренировался как сумасшедший, чувствуя себя свободным. В периоды, когда я не мог быть дома, кроме Гитты, мне помогали родители и сестра.

В следующем году я попал на Eco Challenge в Борнео. Пампасы и ледниковые озера Анд заменили на сотни километров гребли в каноэ в теплой части Тихого океана, горный велосипед по широкой гравийной дороге и пешие переходы по джунглям. Все это под звуки животных и насекомых. Мы также близко познакомились с пиявками.

Это был новый опыт и ощущения. И впервые в моей жизни я обнаружил, что все идет как надо, как я хочу. Помню, моя мать очень расстроилась, когда я рассказывал ей о своей жизни в этот период. Она вдруг поняла, как мне тяжело жилось с Гиттой. Ведь для всех я сохранял спокойствие и старался шутить. Мне не нужно было слышать от других, что я не делал ничего плохого. Просто у нас с Гиттой была слишком разные представления о пути в жизни. Я принял свою долю вины и теперь должен был двигаться вперед.

Был новый кризис во время общения с ее новым бойфрендом. У меня было сильное желание сбить его с ног и отметелить. Я чувствовал, что он подлил масла в мой развод и виделся с моей женой за моей спиной. Это было унизительно и оскорбительно. Он не только получил мою жену. Он еще был с моим сыном раз в две недели. Было почти невозможно его пускать его в дом. Я всегда придерживался спокойствия и трезвого поведения при встрече, но каждый раз чувствовал что-то нерешенное…

Даже притом, что я знал, что Гита сама приняла решение, и я сам был тому виной, это все же было чертовски удовлетворительной мыслью – свалить его с ног и пробить ему несколько раз по голове.
Я часто думал об этом.