В) тотемізм.

Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 441

Ужаснувшись поражению архидриады, оставшиеся звери бросились на Болога, и это дало Торину время добраться до Фиа… Считанные шаги отделяли их друг от друга. Глаза пытались уже различить ее дыхание – она должна была дышать! Она не могла вот так умереть от руки какого-то грязного орка… Топор разил всех, что преграждали путь к возлюбленной. Повернувшись в сторону Болога, гном не успел даже понять, на кого было нацелено копье в его руках – на Фиа? Или же на него?.. Удар страшной силы пригвоздил его к земле рядом с бесчувственной архидриадой… Руки их соприкоснулись. Глаза ослепило яркое свечение нежного лилового цвета, в центре которого была величественная птица… Огромные лапы обхватили охотницу, медленно, словно с опаской и трепетом, подняли ее в воздух… В тот миг, когда ручка Фиа оторвалась от его руки, безжизненно повиснув в воздухе, немой ужас поверг Торина в кромешную темноту. Теперь и правда все было кончено…

Все участники сражения затихли при виде величественной и странной картины. Над полем брани возник вдруг лилово-розовый столп света, в лучах которого крылатое существо неземной красоты и величия подняло в воздух крохотную фигурку. Животные замерли от страха, но восхищения. Птицы рванули к этому месту. Но картина быстро рассеялась – свет медленно оторвался от земли, стал уходить все выше и вскоре вовсе растворился в небе…

Медвежья стая и сам могучий Беорн, бывшие совсем рядом с местом явления, впали в неистовство от горя – ибо их опоздание оказалось столь роковым… Они не сумели вовремя помочь госпоже и защитить ее… Страшные огромные бойцы вытеснили прочь остатки орков. Болог предпочел унести ноги с остальными, понимая, что поединка с Беорном ему не выдержать. Птицы, покружившись над полем, стали постепенно уходить – исполнив свою роль и выполнив свой долг. Страшная битва была закончена.

Встав на колени перед Торином, Беорн провел лапой по голове гнома. Тяжелый стон вырвался из его медвежьей груди. Выдернув роковое копье, он поднял умирающего короля с земли и величественно понес по полю, сплошь усеянному мертвыми телами… Медведь не слышал возгласов боевых товарищей Торина – столь велико было его горе увидеть поражение полубогини и смертельный удар, сразивший ее избранника… Чуду, которого трепетно ждал весь животный мир, не суждено было свершиться из-за того, что они – медведи – опоздали. Опоздали лишь на несколько роковых минут, обернувшихся такой страшной невосполнимой потерей…

Итоги битвы были чудовищны. Армии людей и эльфов потеряли только убитыми около половины. От пяти сотен гномов Даина осталось менее трехсот. Оказавшийся в самом пекле ударный отряд, сражавшийся с Торином, был истреблен почти полностью. Но разумным, поддержанным силами природы, удалось истребить тогда почти всю популяцию гоблинов. Лишь немногим оркам удалось уйти тогда живыми. Картина мира изменялась. И все были поражены тем, что переломом хода сражения они обязаны приходу воинов животного мира – дравшимся стойко и отчаянно, ибо та битва произошла в редкую пору чуда. Чуда единения двух миров, начавшемуся с рождения одной необъяснимой любви. Чуда, когда проклятие одних богов, насланное на один маленький, но бесстрашный отряд, призвало им в помощь божеств иной сущности, но не меньшей силы.

Часть 7 – «Войны миров»

Торина положили в палатке неподалеку от горы, бережно сняли пробитые переломанные доспехи. Он был еще жив – то и дело открывал глаза, пытался что-то сказать, беспомощно шевеля губами. Гэндальф, Оин и Дори всячески пытались помочь ему – хоть как то облегчить страдания, заговорить кровотечение. Но в глазах каждого стояло тихое немое горе. Было понятно, что Торин не выживет. Лишь одной страшной раны на груди от удара копьем было бы довольно. Он же сплошь был изранен. За время сражения его пронзили не меньше пяти стрел. Левая рука неподвижно лежала, перебитая в двух местах ударами Азога. Правую руку изуродовали рваные раны, нанесенные вражескими топорами и мечами. Порезы и ссадины покрывали все тело. Кто угодно давно не выдержал бы, и даже Гэндальф глазами показывал всем, что надо готовиться к худшему. В глазах гнома меркли последние лучики жизни.

Их оставили вдвоем – Бильбо отказался уходить и робко устроился рядом с умирающим другом, сжал его руку в ладонях и молча смотрел на Торина, вкладывая в этот взгляд всю свою доброту и волю верить в лучшее. Он сдерживал рыдания, старался поддерживать гнома, ловил каждый его взгляд. Торин пытался что-то сказать ему, но не мог – попытки говорить вызывали боль, и Бильбо умолял не делать этого. Рука его гладила спутанные волосы друга, покрытые ссадинами щеки. Когда сознание вновь оставило Торина, около двух часов к ряду казалось, что он просто спит, и в голове теплился уголек надежды… Тут уже слезы ручьем потекли по щекам хоббита, высвободившись оттого, что гном этого не видит…

Неужели это конец? Неужели никто из божественных архидриад так и не придет к нему? Неужели он так и умрет здесь от этих страшных ран, не дождавшись от них никакой помощи?.. Сердце Бильбо сжималось от боли, внутри возникало какое-то странное всеобъемлющее чувство, душа рвалась наружу, и хотелось кричать, звать с небес чудо, отдать свою собственную жизнь за то, чтобы это чудо свершилось. Но – он помнил вспышку света, очертания сияющей птицы, поднимающей вверх бесчувственную Фиа, вновь видел перед собой, как их руки разорвались, какое отчаяние и боль отразились в глазах Торина – без того уже умирающего от страшного удара копьем. Бильбо помнил все это так, словно был совсем рядом, а не смотрел со стороны. Фиа серьезно пострадала в битве. Фрея, по долгу, должна была быть с ней. Младшие архидриады спасали жизнь братьев… Никто не придет. А все, что мог сделать он сам – просто держать за руку и верить, что хоть чуточку этим помогает – хотя бы ослабляя боль, хотя бы отдавая Торину всю свою заботу и тепло в эту страшную бесконечную ночь, исполненную немого ожидания непоправимого жизненного удара…

На рассвете в палатку вошли Гэндальф, Двалин, Балин и еще несколько гномов из свиты Даина. Даин присоединился к ним чуть позднее – в руках его была шкатулка со сверкающим Аркенстоном. Убитому горем хоббиту – жалкого вида, с заплаканными глазами – очевидно, стоило убраться. Но он решил не уходить и не отпускать руку друга.

Торин открыл глаза, по выражению их было понятно, что он уже ничего не видит и не понимает – кто стоит над ним, и что за последний подарок ему принесли. Последние мгновения. Мертвая гробовая тишина. Серые лица друзей. Немая торжественность и такая неуместная, такая режущая официальность Даина… Два шага вперед со шкатулкой, пустая речь, которую, Торин уже, верно, и не слышал… Руки короля Железных Холмов коснулись дивного камня и протянули его Торину в намерении положить ему на грудь. И в этот самый миг в палатку ворвалась белая хищница – невесть откуда взявшаяся, взъерошенная и злая. Гномы и Гэндальф шарахнулись в стороны от неожиданности и страха, а Мирра – ибо это была именно Мирра! – просто сшибла с ног Даина и отбросила огромный бриллиант в сторону, не дав ему коснуться Торина. Бильбо сидел, даже не шелохнувшись. И вовсе не испугался огромной хищницы. Ладони его крепче сжали похолодевшую уже руку друга, словно это могло удержать в нем последние искры жизни, на спасение которой вдруг появилась надежда – на пороге палатки стояла зеленоглазая волшебница.

Фрея! Слава небесам, она пришла! Голос несчастного хоббита, призывавший ее всю ночь, был услышан? Или она сама явилась, справившись с исцелением сестры?.. Это было не важно! Она была здесь, и в сердце оживала робкая надежда. Она была сильна и величественна даже при своем небольшом росте, никого не приветствовала и уже все, бесспорно, знала…

Аркенстон лежал на полу перед глазами архидриады. Оглядев его и как бы потрогав вытянутой вперед рукой, она вдруг чудовищно изменилась в лице, схватила камень, бросила его за порог палатки и издала страшный призывный клич. Все стояли как вкопанные, не смея сказать слова, а потом в миг ослепли от яркой вспышки невесть откуда взявшейся молнии. Небесная кара обрушилась на проклятый камень, уничтожив его за мгновение. Тело Торина изогнулось в агонии и безжизненно упало на руки Бильбо и мягкие лапы Мирры. Несколько мгновений грохотал гром, а когда все закончилось, на месте Аркенстона виднелась лишь рваная дыра в земле.

В глазах серого мага повис немой вопрос, граничащий с восхищением. Его собственная магия давала ему сполна ответы на то, какой силой надо обладать, чтобы призвать небесную кару. Даже Фиа, повернув варгов против их же хозяев, продемонстрировала не столь сильную магию. Насколько же могущественна Фрея? Такой выход силы должен был повалить ее с ног, отнять последнюю энергию. Она же сосредоточенно стола под немыми взглядами оторопевших гномов, медленно повернула голову к Мирре, что-то говорила ей… Потом склонилась над бесчувственным Торином, сильным жестом простерла свою руку над его головой и несколько минут бесшумно стояла, закрыв глаза и что-то нашептывая. Наконец, откинула голову и отрешенно вздохнула. И Гэндальф, и Бильбо поняли, что теперь и ее силам конец – но чудо свершилось. Торин был жив, хоть и не приходил в себя.

Волшебница без единого слова выставила из палатки всех кроме Мирры. Каждый из присутствующих словно получил немое внушение, которым не решился пренебречь. Слова не вязались. Ноги не шли. Произошедшее не укладывалось в голову. Но покоя не давал главный вопрос – можно ли считать, что теперь жизни короля Эребора ничто не угрожает?...

- Гэндальф! Скажи, что ты видел?

Волшебник тяжело вздохнул.

- Сказать тебе по чести, Бильбо, я увидел свою слепоту и глупость. Мне раньше следовало понять, что в этом камне содержится проклятье Дуринова рода. Я много раз смотрел на Сердце Горы и даже держал его в руках, но ничего не почувствовал. Она же распознала зло мгновенно и столь же мгновенно избавилась от этого зла.

- Так теперь, раз камня нет, Торин спасен?

- Не знаю, мой дорогой хоббит. Снять магическое проклятье – это одно. Она избавила его от венца обреченности на смерть. Но – сумеет ли она его исцелить? Ты все видел сам. Эти раны смертельны, и даже в природе нет силы, позволяющей изменить это.

- Она искусный целитель… - В голове вновь появилось сомнение. Голос хоббита дрожал.

- Бесспорно. Но для чего тогда она влила в него всю свою жизненную силу? Сейчас она поддерживает в нем жизнь за счет себя самой. Делать это долго она не сможет. Я видел, что она сделала. Она сжигает саму себя. Иначе ей не справится.

- Мы можем как-то помочь?

- Разве что, быть рядом и прийти сразу как понадобимся. Хотя, она, как мне кажется, не склонна допускать к своим действам нас…

- Я буду рядом. И буду ждать.

Бильбо так и провел весь день возле палатки, глядя остекленевшими глазами на дыру в земле, оставшуюся от Аркенстоуна. Внимание отвлекла лишь парочка птиц, что-то доставивших лесной госпоже. Сердце хоббита обливалось кровью без известий. Компания гномов мрачно сидела у костра чуть поодаль. Приближаться к палатке никто не смел, словно вокруг этого места возникла силовая завеса, магический барьер. Кому быть избранным переступить его – решала только лесная волшебница. А если все уже кончено, и она не знает, как известить их об этом?... Нет! Всем своим сердцем Бильбо чувствовал, что должен верить и мысленно дальше держать несчастного друга за руку… Сосредоточившись на этих мыслях, он ушел в себя и некоторое время ничего не видел и не слышал. Но не спал. Покоя ему не давали воспоминания о его попытке отдать камень Фиа. Возможно, если бы он послушался ее и избавился от Аркенстона – беды бы не случилось. Фиа тоже тогда все поняла, но не так четко как Фрея. Почему Фиа сама не уничтожила камень? Хотя, она даже не видела его, лишь чувствовала зло. Она была тогда ослаблена битвой с драконом… Почему Гэндальфу не дано было понять это проклятье? Это тоже была другая магия другого мира? Возможно, заложенная в камень вместе с великим предначертанием?.. Неожиданно хоббит почувствовал внутри себя необоримый зов и машинально без тени сомнений шагнул к палатке.

Фрея встретила его похвальным взглядом. Весь облик ее сильно изменился и был воистину мрачен – цветы в волосах завяли, одеяние из листвы казалось потрепанным и пожухлым. В лице волшебницы появились черты очень старой женщины, уже отжившей свой век. Руки были покрыты глубокими морщинами и походили на сучковатые корявые ветки. Она и правда отдавала все свои силы, и, возможно, призвала его в помощь. Фрея была намного сильнее Фиа, и ей не обязательно было касаться своего подопечного, чтобы передавать ему энергию. Торина любовно обнимала Мирра и взглядом призвала вновь прибывшего помощника сесть рядом с нею. Тигрица и правда не вызывала никакого страха, лишь уважение и восторг. Что-то было в ней еще более человечное, чем в средиземских женщинах. Она, словно мать, держала на руках израненное дитя и готова была пойти на все ради его спасения.

Бильбо медленно приблизился, не без опаски взглянул на друга. Лицо гнома было смертельно бледным, глаза закрыты. Но заметно было слабое дыхание. Его призвали в помощь, но никто не говорил ничего, а самым правильным казалось воплотить мечту всего этого дня – просто держать друга за руку и мысленно говорить с ним. Говорить всю ночь и весь дальнейший день, а если надо – и дальше. Видеть его, как прежде, сильным и здоровым, и не скрывать ни единого теплого слова о том, что он теперь на всю жизнь понял – о том, как важно это спасение для них всех.

От окровавленных повязок не осталось и следа. Фрея использовала свои средства и снадобья. Хоббиту очень хотелось спросить ее о самом главном… Но он не решался. Неожиданно ответ сам собой прозвучал в его голове низким бархатным женским голосом.

«Нужна вся сила любви. Вся, что есть»

Общаться с полубогиней оказалось невероятно просто. Нужно было лишь думать о том, что хочешь узнать, и она слышала это и отвечала.

«Что сейчас с Фиа, и когда она сможет прийти?»

Фрея закрыла глаза и тяжело вздохнула.

«Силы Фиа сейчас очень велики и разрушительны. Великая мать забрала Фиа до той поры, пока не появятся ее дети. Мы не можем позвать Фиа. Фиа опасна».

Что же, главное Фиа была жива… Но справляться им придется без нее…

По поведению волшебницы стало вдруг понятно, что в их компании есть еще кто-то – очевидно очень маленький и невидимый. Заметив замешательство хоббита, Фрея коснулась его плеча рукой, и он различил странный полупрозрачный образ не то бабочки, не то крохотного человечка с крыльями. Убитая горем фея без сил лежала и плакала, нежно прижимаясь личиком к шее своего хозяина. Ее любовь тоже была сейчас нужна как никогда. Ибо не размерами и природой существа, источающего эту любовь, определяется ее чистота, возвышенность и чудодейственная сила. Теперь понятны стали странные улыбки Торина, когда он временами будто бы говорил с кем-то незримым. Это была его фея – верный друг, спутник и помощник, подаренный Фиа.

Уже глубокой ночью Фрея замерла в углу палатки и словно ушла мыслями в какой-то другой мир, оставаясь и ними лишь телесно. Впоследствии она часто также замирала, не подавая признаков жизни, словно несуразное растение, пережидающее зимнюю пору, чтобы распуститься вновь. Пробуждаясь, она выглядела лучше и моложе, но с каждым днем ей все больше приходилось ограничивать свои действа и даже движения.

Та ночь была самой страшной из всех. Дыхание Торина почти остановилось. Фрея тоже не подавала никаких признаков жизни. В глазах Мирры стояли огромные слезы, то и дело падавшие на землю. По телу огромной тигрицы пробегали судороги. Она из последних сил ласкала своего умирающего любимца, и в такой доброте и ласке, исходившей от огромного, смертельно опасного хищника была истинная неземная красота и магия… Фея ползала по раскиданным волосам Торина и гладила своими ручонками его щеки. Бильбо отчетливо видел ее, уже не почитая это ни за какое чудо. Глаза лесной чаровницы были огромны, но еще более огромно было горе, запечатленное в этих глазах. Где-то в дали от них шла битва – ни на жизнь, а на смерть. И кроме Фреи и Торина там была, конечно, Фиа… Она не могла не быть там. И от исхода этой битвы зависела судьба целого мира растений и животных, целого огромного царства существ, которые осиротели бы, будь эта битва проиграна…

Никто не знал, в котором часу наступило легкое, но столь важное тогда облегчение. Тело израненного гнома чуть дернулось, глаза на несколько мгновений раскрылись. Но взгляд не выражал ничего кроме муки и отчужденности… Запекшиеся губы ловили воздух, и хоббит поспешил принести родниковой воды, капли которой явно были очень нужны тогда Торину. Затем последовали несколько глубоких вздохов, а дыхание стало глубже и ровнее. Они выстояли. Они поняли это даже по тем малым признакам, что им суждено было получить и увидеть.

Поняв, что самое страшное осталось позади, Мирра в изнеможении уронила голову на землю. Феечка пристроилась на плече Торина, но не спала, а, казалось, что-то рассказывала ему, или просто успокаивала и поддерживала.

Бильбо ощущал себя самым слабым и наименее задействованным участником этой необычной ночной битвы. Поэтому поднялся и приготовил для всех воду, орехи и фрукты – единственную пищу, которая была в их распоряжении. Все товарищи приняли ее с благодарностью. Безжизненное дерево, в которое превратилась в ту ночь Фрея, озарилось ярко-зеленым цветом ее глаз… Они выстояли…

Фрея велела все время держать голову гнома на руках, не оставлять его одного, пока Мирра восстанавливает силы, свернувшись в огромный клубок и забывшись на время.

«Любить всей душой, брать всю боль на себя, согревать всем теплом».

Она как всегда говорила не совсем обычные вещи, но речи ее были понятны, раскрывая в душе именно те чувства и намерения, которые были нужнее всего. Просто держать за руку было мало.

Иногда палатку посещали птицы и животные, которые приносили еду, воду и нужные Фрее растения. Хоббит сам не помнил, когда и сколько он спал, уже не знал – день теперь или ночь. Но сколь же бурной была его радость, когда Торин чуть пошевелил головой и раскрыл глаза…

Боги, сколько же глубины было в этих глазах! Такие родные и знакомые, они словно обрели теперь какой-то новый неземной свет, частицу божественной чистоты и мудрости Фреи! Сколько же поразительного благородства и величия было в его лице! Он уже не был тем, что раньше. Да и возможно ли не измениться, поборов саму смерть?.. Увидев нечто, что никому не суждено знать? Превзойдя в своей борьбе разрушительные силы природной уязвимости всех существ?.. Хотя, радоваться было еще очень преждевременно. Фрея ясно давала всем понять, что каждый должен отдавать все, что в нем есть, до последней капли. Она держала Торина как бы в полусне – защищая этим от боли и понимания сути происходящего. Сознание его и правда витало где-то между этим миром и каким-то другим, где ему приходилось сражаться с чудовищными необоримыми врагами, влекущими его туда, откуда нет возврата. Глядя на них, он, казалось, узнавал каждого и даже пытался что-то им сообщить. Но осознание реальности рушилось, уводя взгляд куда-то прочь – в пустоту и неизбежность.

Но почему же Фрея не призывала Гэндальфа? Почему пренебрегала помощью друзей Торина, уставших от страшной неизвестности и бывших, как Бильбо точно знал – где то рядом?..

Ответом ему было странное указание на то, что ничто, не чистое до конца, не может здесь быть. Иначе все будет кончено. Значит, эта могущественная колдунья увидела в нем истинно чистое создание? И только его чувства к Торину были именно такими, как нужно, чтобы спасти его от смерти?..

Привести Торина в сознание помогло только неожиданное появление Шерхана. Величественный вожак, на шкуре которого виднелись свежие шрамы, испросил у верховной архидриады разрешения быть с ними и помочь в спасении избранника своей госпожи и кровного брата, как это ему подобает. Фрея приняла помощь, и с тех пор двое тигров могли сменять друг друга, поочередно отлучаясь на охоту. Сила вожака, направленная колдуньей в нужное русло, словно разбудила раненого гнома, уже много дней находящегося между жизнью и смертью. И они наконец услышали голос своего друга – сначала лишь еле слышный шепот… Но как же много это значило тогда! Он назвал всех их по именам, был совсем не удивлен видеть их рядом. Но в глазах читался один лишь немой вопрос, который он боялся даже задать вслух – Фиа. Где она, что с ней и почему ее нет здесь? Неужели?..

Фрея и феечка все рассказали как есть, но Торин, казалось, не верил им, считал, что от него скрывают правду. Фиа жестоко пострадала в битве. Фиа унесла птица-феникс – посланник самой Асханы. И Фиа нет рядом. Почему? Ужасные мысли угнетали его настолько, что Фрее пришлось самой сидеть с ним и безмолвно вразумлять, раскрывая тайны естества его избранницы, бывшей отнюдь не пушистой кошкой. Фиа обрекла на гибель в битве более половины приведенных туда существ своего мира. Серьезные потери понесло царство птиц, управляемое Флавией. Они переступили великие законы ради нового для них чувства. Они жертвовали вверенными им Асханой подопечными ради чужаков, способных дать им потомство. Они – не обычное, правда проклятое поколение. И неужели он сам не убедился во время битвы, на что способна Фиа?..

Появление Шерхана в тот день стало спасительным и для самой Фреи. Гэндальф был прав, говоря о том, что долго она не сможет поддерживать чужую жизнь за счет своей собственной. Выходит, она сама ежечасно воевала где-то на стыке мира живых и мира мертвых, отбивая у страшного врага дорогое ей существо. При всей своей образованности, хоббит мог лишь догадываться о том, как тяжки такие битвы и сколько сил они забирают у каждого, кто попал в лапы смерти, но решительно вырывался обратно в жизнь. Выходит, Фрея тоже сейчас умирала, и справлялась с чувством этого только одна, без чужой помощи… Как же восхитителен все-таки был мир природы! Сколь же благородные существа населяли его и как же несовместима была с этим миром алчность, трусость, предательство, не желание прийти на помощь! Вот что за истинную чистоту намерений имела в виду Фрея! Животные и лесные духи обладали этой чистотой в отличие от представителей разумных рас. Он, Бильбо, оказался там единственным, чье чувство и желание помочь также было признано чистым.

Все это было ужасно трудно понять, но общение с архидриадами делало чудеса с каждым, кому они явились. И теперь Бильбо вовсе не почитал за странности те изменения, что произошли с Торином, когда судьба свела его с Фиа. То, над чем все тогда нескрываемо забавлялись, что не любили и даже ненавидели – было его новым знанием, пониманием сути иного мира – мира чистой живой природы. И хоббит не решался однозначно говорить о том, какой из этих миров лучше и совершеннее, ярче и правильнее, достойнее того, чтобы его предпочесть… Гном, возненавидевший драгоценности и горы – это, бесспорно, жуткая нелепица. Но – теперь даже это становилось вполне объяснимым.

Вслед за Шерханом, много позднее, появилась Флавия. Младшая из архидриад принесла благую весть о том, что жизнь племянников теперь в безопасности, и в своей родной стихии моря Фавелин дальше может справиться и без нее. Флавия явилась на зов, как только смогла. Это решение дорогого стоило ей, ибо ей больно было оставлять собственного возлюбленного. Но здесь она была нужнее, и в ответ на ее объяснение молодые гномы в один голос просто велели ей лететь к Торину на самых быстрых небесных крыльях.

Королева орлов изменилась, стала намного более взрослой и дерзкой. Блестяще спланированная и выигранная ею битва на самом жарком фланге не могла не преобразить ее. Вдвоем сестры долго колдовали над несчастным гномом, очевидно пытаясь убедиться в действенности своих методов. Младшая за что-то критиковала старшую – возможно, их познания в целительстве серьезно различались, и у каждой были свои сильные и слабые стороны. Хоббиту, все это время наблюдавшему за ними, то и дело становилось страшно за друга – как он только выдерживал такую боль и все те вещи, которые позволяла себе его новая спасительница? Она, очевидно, вложила в Торина все свои познания и навыки, но измучила его полностью и пришла к неутешительному выводу о том, что пока еще опасность велика, и Фрее придется поддерживать своего подопечного еще какое-то время. Пока божественные сестры удалились ненадолго из палатки, Бильбо всячески старался поддерживать гнома, в глазах которого уже ясно читались слова о том, что больше он не выдержит…

Впрочем, теперь в их распоряжении были молодые силы Флавии. Возможности Фреи были на исходе, поэтому свет, исходящий изнутри ее младшей сестры, был спасительным благом – особенно во время наступивших холодов, которые радовали одних лишь тигров…

По меркам средиземской морали, Флавия не отличалась хорошими манерами. Она похвалила лишь Мирру, а остальным заявила, что им, очевидно, жаль для умирающего друга своей любви и тепла… Устроившись полулежа, архидриада уложила раненного гнома себе на грудь, плотно обхватила руками и укутала тонким, но очень теплым покрывалом – словно то были ее крылья. В сознании несчастного возникла картина берега черной реки, влекущей его к себе, но его словно вновь поднимал над землей орел, не давая тьме до него добраться… Ласки и даже пылкая нежность юной волшебницы, наверное, могли поднять из могилы мертвеца. Она, бесспорно, просто обожала Торина, а главное – умела окружить его и остальных аурой своей магической силы и защиты. Если бы так поступала Фиа, никто бы не удивился. Но – Флавия? Хотя – если ему и правда так было легче, о какой морали могла идти речь? Сам же Торин вряд ли тогда понимал, что она делает и сколь странные по мирским законам вещи себе позволяет. Она передавала любовь, тепло и силу – так, как умела, точно также, как спасла своего собственного избранника. Несколько дней она почти не оставляла Торина, все время развлекала его рассказами и разговорами. Младшая из архидриад практически не говорила на языках разумных рас и общалась со всеми мысленно. Поэтому и гному не приходилось тратить сил на разговоры, которые покамест могли навредить ему. Тепло и забота страстной красавицы отгоняли прочь черную бездну. Осознание реальности с каждым днем становилось все отчетливее. Взгляд перестал был отрешенным, появились первые желания. Дерзкая решительность Флавии оказалась полностью оправданной. Она так и не сумела заставить гнома хоть раз улыбнуться, но вызывающие методы передачи сил и тепла оказались как нельзя действенны. Ее помощь стала последним ударом по осаждавшему их страшному врагу, именуемому смертью…

Никто уже не знал, сколько прошло тягостных дней с момента битвы, когда как бальзам на сердце прозвучало признание Фреи о том, что жизни Торина больше ничто не угрожает. В своих мечтах Бильбо видел себя в этот момент опрометью несущимся к друзьям. Теперь же просто бессильно упал на пол палатки и уснул – очень надолго… Лишь на следующий день Флавия сообщила, что прошел полный лунный цикл и еще двенадцать дней. Теперь Фрея была свободна. Жаль лишь, что ей пришлось отдать за это спасение более двадцати лет своей собственной жизни. Это известие было чудовищным для хоббита и раскрыло в нем новые горизонты понимания того, что есть магическая сила, высшая мудрость и истинное самопожертвование. Впрочем, Фрея вовсе не была огорчена. Напротив, потеряв Торина, она рисковала лишиться главного счастья в жизни архидриады – своей наследницы, ибо дочери Фиа уже уготована была роль новой полубогини мира растений. Фрея очень кратко пояснила, что Фиа и Торин связаны настолько, что и жизнь могущественной охотницы была все это время под угрозой. Она не перенесла бы этого удара, поэтому у Фреи, как и раньше – в решении бороться со Смаугом – просто не было выбора. Фрея исчезла на пару дней, оставив всех на попечение Флавии, а вернулась уже преобразившейся вновь в величественную диву с волосами из цветов.

Бильбо воспользовался отсутствием верховной жрицы, чтобы увидеться со старыми друзьями и принести им главную радостную весть. Все вопрошали его о том, когда они смогут увидеться с Торином, но хоббит лишь пожимал плечами, поясняя, что тигры не подпустят к нему никого, а сколько времени еще понадобится, чтобы хотя бы поставить искалеченного гнома на ноги – он не знает.

- Торин спрашивает о нас? – осторожно спросил Двалин.

- Признаться, нет… - Бильбо не мог соврать. – Вы должны уже сейчас знать, что он стал совсем другим, и я понимаю почему.

- Мы так и думали. Эти колдуньи изменили его сущность!

- Они избавили его и принцев от родового проклятия. Иначе их было не спасти. Поэтому и сущность их изменилась. Мне объяснили так.

- Ты больше слушай этих ведьм! Прожил с ними столько времени, и сам уже не мыслишь ничего кроме восхищения ими! Нам нужен наш Торин!

Назревала очередная неизбежная ссора. И вновь только Балину удалось ее замять.

- Вы вновь забыли о главном. О том, что ни Торина, ни принцев уже не было в живых, если бы не эти волшебницы. Да и всех вас тоже – ведь битва выиграна только благодаря их помощи!

- Их цель – забрать королевскую семью в свой мир!

- Двалин, мы бы в любом случае их потеряли. Но так они хотя бы живы!

- А еще счастливы, ведь так? – робко поинтересовался Ори. Глаза его вопрошающе смотрели на хоббита.

- Ори, я не знаю про братьев… Но Торин сейчас очень несчастен. Никто не знает, когда вернется Фиа, и даже где она сейчас, и что с ней. Поэтому он и не спрашивает про вас. По чести сказать, он вообще мало о чем спрашивает, да и говорить ему разрешили лишь недавно. Я лучше сейчас вернусь к нему. Боюсь, вы так всего и не поймете.

Архидриады всерьез переживали из-за неприспособленности их убогого жилища к зиме. Между тем, достигнув главной цели и сохранив Торину жизнь, они понимали, что хлопот и страхов впереди у них еще очень много. Помощников тоже никто никуда не отпускал. Волшебницам было о чем беспокоиться. Чудом выкарабкавших из лап смерти, Торин вовсе не был похож на прежнего могучего гнома. Левая рука его почти не действовала, многие движения причиняли боль, да и сил пока хватало лишь на то, чтобы иногда проводить время сидя, а не лежа, и есть без чужой помощи. Его прежняя одежда балахоном повисла бы на нем. На удивление, лицо его казалось много более молодым, чем раньше и очень выразительным. Трепетная благодарность и восхищение стойкостью товарищей свели на нет все его прежние язвительные усмешки и вздорность. Осторожные движения напоминали поведение застенчивого юноши, а не дерзкого короля. И никогда из глаз не исчезала грусть и немой вопрос о Фиа… Но никто не сообщал о ней ничего нового.