Практична робота №2

Дата добавления: 2015-09-18; просмотров: 574

Существует немало других мифов, в которых описано состояние инфляции.

К числу последних относится миф об Икаре:

"Дедал и его сын Икар были посажены в темницу на Крите. Отец изгото­вил себе и сыну по паре крыльев, с помощью которых они смогли бы бе­жать из заключения. Но Дедал предупредил сына: не летай слишком вы­соко, иначе солнце расплавит воск на твоих крыльях, и ты упадешь. Делай так, как я. Не следуй своим курсом. Но Икар так обрадовался своей способ­ности летать, что забыл о предупреждении и последовал своим курсом. Он взлетел слишком высоко, воск расплавился, и он упал в море". В этом мифе выделяется опасная сторона инфляции. Хотя и существуют моменты, когда инфляционный акт необходим для достижения нового уровня сознания, тем не менее, существуют моменты, когда любое действие в сторону инфляции является безрассудным и гибельным. С уверенностью можно отправиться своим путем только тогда, когда знаешь, что ты делаешь. Доверие к высшей мудрости других нередко позволяет точнее оценить ре­альную ситуацию. Как сказал Ницше: "Не раз человек отказывался от своего достоинства, когда отказывался от своего рабства".20 Я упомянул о необхо­димом преступлении инфляции, но это действительно преступление, и оно все-таки приводит к реальным последствиям. При неправильной оценке ситуации человеку уготована судьба Икара.

Я считаю, что все сны о полетах в какой-то мере соотносятся с мифом об Икаре. В-первую очередь это относится к снам о полетах, не обеспечен­ных механическими средствами поддержки. Оторвавшись от земли, всегда подвергаешься опасности упасть на землю. Неожиданное столкновение с реальностью, символом которой является земля, способно вызвать опасное потрясение. Сновидения и симптоматические образы, связанные с авиака­тастрофами, падением с высоты и боязнью высоты проистекают из основ­ной психической установки, представленной в мифе об Икаре.

Приведем пример сновидения на тему Икара. Этот сон приснился моло­дому человеку, который идентифицировал себя со знаменитым родствен­ником. Он позаимствовал крылья, изготовленные другим человеком, и с их помощью полетел:

"Вместе с другими людьми я стою на краю высокого утеса. Они пры­гают с утеса и ныряют в мелководье. Я уверен, что они гибнут. Еще не проснувшись, или сразу по пробуждении, я вспомнил картину Брей­геля "Падение Икара".

На картине Брейгеля "Падение Икара" изображена сельская ме­стность в Италии. Слева крестьяне занимаются пахотой и своими повседнев­ными делами. Справа изображено море с несколькими суденышками. В нижнем углу видны ноги Икара в тот момент, когда он исчезает в воде. Одна из замечательных особенностей этой картины состоит в том, что пер­сонажи, изображенные в левой части картины, совершенно не обращают внимания на то, что происходит с Икаром (в правой части картины). Они не сознают, что перед их глазами происходит архетипическое событие. Сновидец высказал несколько замечаний по поводу этой особенности кар­тины, отметив, что он сам не сознает происходящее с ним. Он находился в процессе падения с высот нереальности, но это понимание пришло к нему позже.

Приведем еще один пример сна об Икаре, который приснился женщине: "Я еду по дороге и вижу в небе человека, похожего на Икара. Он держит в руке факел. Неожиданно его крылья загораются. Его охватывает пла­мя. Пожарные машины на земле подтягивают к нему шланги. Огонь уда­ется погасить. Но он тяжело падает на землю и гибнет, держа в руке факел. Он падает рядом со мной, ияв ужасе кричу: "О, Боже! О, Боже!"

Эта женщина была жертвой частых интенсивных проекций идеалис­тического анимуса. Приведенный сон ознаменовал прекращение проек­ций, вызвавших у нее появление инфляционной установки по отношению к себе.

К инфляции имеет отношение и миф о Фаэтоне: "Мать рассказала Фаэтону, что его отцом был бог солнца Гелиос. Чтобы убедиться в этом, Фаэтон отправился к жилищу солнца и спросил Гелиоса: "Ты действительно мой отец?" Гелиос подтвердил, что он отец Фа­этона, и допустил оплошность, сказав: "Чтобы доказать это, я дам тебе все, что ты попросишь". Фаэтон попросил позволить ему прокатиться по небу, управляя колесницей солнца. Гелиос тотчас пожалел о своем не­обдуманном обещании. Но Фаэтон настаивал, и, вопреки здравому смыс­лу, отец уступил ему. Фаэтон поехал на колеснице солнца, но поскольку он был слишком молод, ему не удалось справиться с управлением, и он рухнул на землю, объятый пламенем".

В этом мифе сказано о том, что инфляция неизбежно приводит к падению. Фаэтон служит прообразом современных "лихачей". Быть может, этот миф говорит о чем-то и снисходительному отцу, который, вопреки здравому смыслу, слишком рано дает свободу своему сыну, скажем, в пользовании се­мейным автомобилем или в области самоопределения, без компенсации этой свободы за счет чувства ответственности.

Я вспоминаю пациента с "комплексом Фаэтона". Вначале он произвел на меня впечатление беспечного рыцаря. Правила других людей не распро­странялись на него. У него был слабовольный отец, к которому он не испы­тывал чувства уважения. Он постоянно высмеивал или унижал тех, кто поль­зовался авторитетом в глазах отца. Ему приснилось несколько снов о том, что он находится на возвышенности. При обсуждении одного из таких снов психотерапевт упомянул миф о Фаэтоне. Он был растроган впервые за все время психотерапевтических консультаций. Пациент не знал об этом мифе, но он тотчас узнал в нем свой миф. Он увидел в этом мифе изображение своей жизни и неожиданно понял, что именно эту архетипическую драму он пере­живал.

Но ведь все архетипические образы неоднозначны. Мы не можем зара­нее быть уверены, как интерпретировать их—положительно или отрица­тельно. Например, рассмотрим позитивный сон о Фаэтоне, который при­снился человеку, видевшему во сне шоколадный торт. Этот сон приснился ему накануне встречи с лицом, которое пользовалось определенным влиянием на его работе и внушало всем чувство ужаса. Сон произвел неизгладимое впечатление. Он дал достойный отпор этому лицу. Если бы этот сон при­снился после указанного события, тогда можно было бы считать, что сон был "обусловлен" внешними впечатлениями. Но поскольку сон предшество­вал мужественному отпору авторитетному лицу, мы вправе утверждать, что сон вызвал внешнее событие или, по меньшей мере, создал психологическую установку, которая обеспечила наступление этого события. Приведем описание этого сна:

«Я—Фаэтон. Мне удалось справиться с колесницей солнца, и я успешно проехал по небу. Замечательная сцена: сверкающее синее небо и белые облака. Я испытываю радость. У меня все получилось. Первая мысль: "В конечном счете, Юнг был прав в отношении архетипов".

Здесь миф о Фаэтоне включен в состав сновидения, хотя и в модифи­цированном виде в соответствии с задачами сновидения. Сновидцу (Фаэто­ну) удается сделать то, что не удалось сделать мифическому Фаэтону. Оче­видно, что сновидец совершил то, что было выше его возможностей. Он совершил рискованный поступок. В какой-то мере это связано с инфля­цией. Однако поскольку этот сон был вторым, т.е. приснился после первого сна, он связан с необходимой героической инфляцией, что и соответство­вало действительности. Сон позволяет установить связь между сновидцем и новым уровнем его внутренней эффективности. Вне сомнения, теперь проблема инфляции приобретает неоднозначный характер. С одной сто­роны, инфляция связана с риском, а с другой, она абсолютно необходима. Преобладание той или иной особенности зависит от индивида и конкрет­ной ситуации.

С инфляцией связан и миф об Иксионе. Инфляционное действие Иксиона заключалось в попытке соблазнить Геру. Зевс расстроил этот план, при­дав облаку облик мнимой Геры, с которой Иксион вступил в связь. Зевс застал Иксиона врасплох и наказал его, привязав к огненному колесу, которое долж­но было вечно катиться по небу (рис.7). В этом случае инфляция проявляет­ся в вожделении и стремлении к удовольствию. Олицетворяя эго в состоянии инфляции, Иксион стремится присвоить себе то, что принадлежит сверхличностным силам. Попытка Иксиона изначально обречена на провал. Наивыс­шее достижение Иксиона состоит в установлении контакта с облаком в виде Геры, т.е. с фантазией. Его наказание, привязанность к огненному колесу, олицетворяет довольно интересную идею. В принципе, колесо символизирует мандалу. Оно вызывает дополнительные ассоциации с Самостью и свя­занной с ней целостностью. Но в данном случае колесо превращается в ору­дие пытки. Это указывает на то, что может произойти, когда идентифика­ция эго с Самостью продолжается слишком долго. В таких случаях идентификация превращается в пытку, а пламенные страсти инстинктов принимают форму адского огня, которые крепят человека к колесу до тех пор, пока эго не приобретет способность отделиться от Самости и увидеть в своей инстинктивной энергии сверхличностный динамизм. Эго остается привязанным к огненному колесу Иксиона до тех пор, пока оно рассматри­вает инстинктивную энергию как источник своего удовольствия.

Рис. 7. Иксион, привязанный к колесу (роспись древней вазы).

Греки испытывали чувство ужаса перед тем, что они называли hybris. В первоначальном употреблении этот термин обозначал необузданное на­силие или страсть, возникающую из гордости. Этот термин синонимичен одному из аспектов явления, которое я называю инфляцией. Hybris (гор­дыня)—это человеческое высокомерие, присваивающее человеку то, что принадлежит богам. Оно предполагает выход за собственно человеческие границы. Гилберт Мюррей выражает эту мысль следующим образом: "Существуют незримые барьеры, которые не желает преступить человек, имеющий aidos (благоговение). Hybris преступает все барьеры. Hybris есть высокомерие непочтительности, грубость силы. В одной форме hybris есть грех низкого и слабого, непочтительность; отсутствие aidos в присутствии чего-то более высокого. Но почти всегда hybris есть грех сильного и гордого. Hybris рождается из Koros, пресыщенности, "слиш­ком высокого благополучия"; hybris сталкивает со своего пути слабых и беспомощных, "презрительно взирает", как говорит Эсхил, "на великий алтарь Дике"" (Агамемнон, 383). Hybris—это типичный грех, осуждав­шийся древними греками. Производными от hybris были почти все грехи, за исключением некоторых грехов, связанных с определенными рели­гиозными запретами и производных от слов, обозначающих "безобраз­ное" или "неуместное".

Мюррей рассматривает aidos и nemesis (возмездие) как центральные понятия эмоционального опыта греков. Aidos обозначает почтительность по отношению к сверхличным силам и чувство стыда, испытываемое при на­рушении границ этих сил. Nemesis—это реакция, вызванная недостатком или отсутствием aidos, иными словами, реакция на tybris.

Замечательный пример боязни греков преступить разумные человече­ские границы приведен в истории Поликрата, которую записал Геродот. Поликрат был тираном Самоса в VI веке до рождества Христова. Он был не­вероятно удачливым человеком. Все, что он делал, приносило ему благо. Везение никогда не изменяло ему. Геродот пишет:

"Замечательная удачливость Поликрата не осталась без внимания Ама-сиса (его друга, царя египетского), которого встревожила такая удачли­вость. Амасис написал и отправил на Самос следующее письмо: "Амасис так говорит Поликрату: мне приятно слышать о процветании друга и со­юзника, но твое невероятное процветание не доставляет мне радости, ибо, насколько я знаю, оно вызывает зависть богов. Я желаю себе и тем, кого люблю, чтобы в жизни удача чередовалась с неудачей, и не было постоянной удачи. Ибо я никогда не слышал о человеке, который был бы удачлив во всех делах и в конце не встретился бы с бедой и полностью не разорился. Поэтому прислушайся к моим словам и так относись к своей удаче. Подумай о тех сокровищах, которые ты больше всего це­нишь и с которыми ты меньше всего хотел бы расстаться. Возьми это сокровище и выбрось, чтобы оно никогда не попадалось на глаза чело­веку. Если после удачи не наступит неудача, спасайся от беды, сделав еще раз так, как я посоветовал тебе!"

Поликрат внял совету и выбросил в море драгоценное изумрудное кольцо. Однако несколько дней спустя рыбак выловил настолько большую и краси­вую рыбу, что подумал, что ему не удастся ее продать, и поэтому решил поднести ее в дар царю Поликрату. Когда рыбу разрезали, в ее брюхе лежало изу­мрудное кольцо, которое было выброшено царем. Весть об этом событии на­столько испугала Амасиса, что он прекратил дружбу с Поликратом, опаса­ясь попасть в беду, которая непременно должна была наступить после такого необыкновенного везения. Разумеется, в конечном счете, Поликрат погиб после успешного восстания. Он был распят на кресте.

Боязнь чрезмерного везения глубоко коренится в человеке. Существует инстинктивное ощущение, что боги завидуют успеху человека. Психоло­гически это означает, что сознательная личность не должна заходить слиш­ком далеко, не обращая внимания на бессознательное. Боязнь зависти бо­жьей отражает смутное сознание, что инфляция остановится. В природе вещей и в природе самой психической структуры действительно существуют пределы. Вне сомнения, иногда боязнь зависти божьей доходит до край­них пределов. Некоторые люди не осмеливаются признать успех или по­зитивное событие из боязни, что такой успех или событие приведет к како­му-то неясному наказанию. Как правило, такая установка формируется в результате неблагоприятной обстановки в детстве и поэтому нуждается в пе­ресмотре. Однако, наряду с личностной обусловленностью, здесь участвует и архетипическая реальность. После подъема должен наступить спад. Оскар Уайльд как-то сказал: "Хуже, чем не получить то, что хочешь, может быть только одно—получить то, что хочешь". Примером этому служит участь, постигшая Поликрата.

Эту же мысль выразил и Эмерсон. Он рассматривает ее в своем эссе "Ком­пенсация", которое содержит литературное изложение теории, впоследст­вии разработанной Юнгом применительно к компенсаторным отноше­ниям между сознанием и бессознательным. Приведем несколько фрагментов из этого эссе. Эмерсон говорит о том, что каждое событие, к счастью или к несчастью, имеет свою компенсацию где-то в природе вещей. Далее он го­ворит следующее:

"Мудрец распространяет этот урок на все сферы жизни и знает, что бла­горазумие требует удовлетворять требование каждого истца и каждую справедливую потребность в вашем времени, в ваших талантах и в вашем сердце. Всегда необходимо платить; вы должны полностью выплатить свой долг. Люди и события могут на время стать между вами и справед­ливостью, но это лишь временная отсрочка. В конечном счете, вы должны погасить свой долг. Если вы благоразумны, вы будете испытывать страх перед процветанием, которое лишь обременяет вас ...ибо с каждой при­были, которую вы получаете, взимается налог.21 Благоговейный страх перед безоблачным полднем, изумрудом Поли­крата и процветанием, а также инстинкт, побуждающий каждую благород­ную душу брать на себя выполнение задач благородного аскетизма и спасительной добродетели, отражают колебание весов правосудия в душе и сердце человека".

Более подробно идея инфляции выражается в иудейских и христиан­ских теологических концепциях греха. В древнееврейских трактатах концеп­ция греха, вероятно, сформировалась под влиянием психологии запрета. Запретное считается нечистым. Но запретное также означает священное, святое, заряженное избыточной, опасной энергией. Вначале грех означал нарушение запрета, прикосновение к тому, к чему нельзя прикасаться, по­скольку запретный объект нес в себе сверхличностные энергии. Прикосно­вение к такому предмету или его присвоение подвергало эго опасности, поскольку преступало собственно человеческие пределы. Поэтому запрет можно рассматривать как защиту от инфляции. В дальнейшем идея запрета была вновь сформулирована в форме воли Бога и неизбежности наказа­ния в случае нарушения Его воли. Но за новой формулировкой все еще таи­тся идея запрета и связанный с ней страх перед инфляцией.

Христианство практически отождествляет грех и инфляцию эго. С пси­хологической точки зрения, заповеди блаженства можно рассматривать как похвалу, адресованную эго, не подвергшемуся инфляции. В христианской теологии концепция греха как инфляции была прекрасно описана Блажен­ным Августином. В своей "Исповеди" он дает яркое описание природы ин­фляции. Вспоминая о побуждениях, которые он испытывал, воруя в детстве груши из соседского сада, Августин пишет, что сами груши ему были не нужны,—он наслаждался самим грехом, а именно чувством всесилия. Далее он описывает природу греха как подражание божеству:

"Ибо так гордость подражает возвышенности; но Ты один есть Бог, воз­вышенный над всеми. К чему стремится честолюбие, как не к почестям и славе? Но Ты достоин славы и почестей превыше всех. Бессердечие силь­ных мира сего заставляет бояться их; но кого же тогда не бояться, как не Бога одного... Любопытство подражает жажде познания; но Ты один об­ладаешь высшим знанием... праздность должна успокоиться; но сколь же непоколебим покой рядом с Господом? Роскошь называют полнотой и изобилием; но Ты есть полнота непреходящего изобилия и нетленных ра­достей... Алчность стремится к обладанию многими вещами, а Ты облада­ешь всеми вещами. Зависть претендует на превосходство; но что может быть превосходнее, чем Ты? Гнев стремится к мести; но кто может превзой­ти Тебя в справедливом отмщении?... Печаль оплакивает потери, очаро­вание своих желаний; ничего нельзя отнять у печали, но ничего нельзя от­нять и у Тебя... Таким образом, все, удалившиеся от Тебя и восставшие на Тебя, неправильно подражают Тебе... Души, погрязшие в своих грехах, стремятся хоть в чем-то походить на Бога".

В скрытом виде эта же идея инфляции присутствует и и буддийском понятии авидъи, "незнания" или несознания. Согласно буддийским пред­ставлениям, человеческое страдание вызвано страстным желанием и стрем­лением личности, проистекающих из незнания реальности. Это положе­ние дел олицетворяет образ человека, привязанного к колесу жизни, которое вращают свинья, петух и змея, символизирующие различные виды стра­стного желания. Индийское колесо жизни сопоставимо с вращаю­щимся огненным колесом Иксиона. Оба колеса олицетворяют страдание, сопровождающее идентификацию эго и Самости, когда эго стремится при­своить себе для личного пользования сверхличностные энергии Самости. Колесо есть Самость, состояние целостности, но оно остается колесом пытки до тех пор, пока эго пребывает в состоянии бессознательной иден­тификации с ним.

В психотерапевтической практике часто встречаются различные со­стояния инфляции, вызванные остаточной идентичностью эго и Самости. Когда терапевтический процесс раскрывает бессознательную основу, появ­ляются грандиозные и нереалистические установки и допущения. Именно к таким инфантильно-всесильным допущениям преимущественно адресо­ваны теории и методы Фрейда и Адлера. Редуктивная методика этих под­ходов применима в работе с симптомами идентичности эго и Самости. Но даже и в таких случаях не следует забывать о необходимости сохра­нять ось эго-Самость. Редуктивный метод воспринимается пациентом как критика и уничижение. Действительно, эти особенности объективно суще­ствуют. Сводя психическое содержание к его инфантильным истокам, ин­терпретация отвергает его сознательный, очевидный смысл и таким об­разом вызывает у пациента чувство уничижения и отвергнутости. Этот метод нередко необходимо применять для ускорения разделения эго и Са­мости, но обращаться с этим острым оружием необходимо чрезвычайно осторожно. Цель метода состоит в обеспечении дефляции, и именно эта цель нашла отражение в просторечии, когда психиатра стали называть "охотником за головами". Тем, у кого вызывает возмущение даже осторож­ное применение редуктивного метода, я хотел бы напомнить слова Лао-цзы:

Тот, кто чувствует укол, Когда-то был пузырем,

Тот, кто чувствует себя безоружным, Когда-то носил оружие,

Тот, кто чувствует себя униженным, Когда-то был полон самомнения,

Тот, кто испытывает лишения, Когда-то пользовался привилегиями...